Тысяча бумажных журавликов. Глава 14.

Когда утром Конан открыла глаза, Яхико лежал рядом и терпеливо ждал ее пробуждения.
Он не ушел от нее ни в это утро, ни в следующее. Он просто остался…
Это лето стало настоящей сказкой, самым лучшим отрезком в их жизни. Каждый миг они проводили вместе, учась друг у друга чему-то новому и интересному.
Поддавшись на уговоры любимого и переборов собственную нерешительность, Конан согласилась научиться водить машину, естественно, под руководством Яхико. Каждый вечер он отвозил девушку за город, и там она тренировалась вволю, внимая советам и наставлениям бывалого водителя, в шутку отзываясь на его озорные полуприказы: "Есть, сенсей!”.
- Мягче, Конан, мягче. Не стискивай пальцы – не за спасательный круг хватаешься, - Яхико положил свои руки поверх судорожно сведенных кистей девушки и легонько сжал их, простым движением сводя на "нет” всю скованность. – Да, вот так. Не бойся машины. Это тот случай, когда все зависит лишь от тебя. Смотри, как легко она слушается твоего малейшего движения, почувствуй одно дыхание на двоих, - Конан неуверенно улыбнулась, впервые почувствовав долгожданное чувство свободы и возможность контролировать происходящее. Это было то, о чем ей пытался рассказать Яхико во время вечерней поездке в Никко. Да, тогда девушка поняла его, но по-своему, а теперь, встав на место любимого и прочувствовав до конца каждый нюанс, она могла с полной уверенностью подтвердить свои слова. Теперь она по-настоящему поняла любимого человека, его желание быть независимым и стремление к свободе, поняла и приняла, такого, какой он есть…
Отгремели последние майские грозы, зелень деревьев утратила свою первозданную свежесть, променяв ее на насыщенный изумрудный отлив. На смену весне пришло лето, жаркое и солнечное, непохожее на все предыдущие, и уступившее в свое время пальму первенства золотой осени. А следом, засыпая ковры желтых листьев легкими и пушистыми снежинками, явилась зима, затянувшая большой город в мир сиреневого вечернего полумрака; мерцающих в морозном небе звезд, развешенных на витринах магазинов в преддверии Нового года разноцветных фонариков, сладких ароматов мандаринов, корицы и хвои…
Отпивая маленькими глотками пенящееся искристое шампанское и не сводя влюбленных глаз с Яхико, в новогоднюю ночь Конан просила Богов лишь об одном – всегда-всегда быть с любимым, до самой смерти… Просила искренно, от всей души, веря, что никакие преграды не страшны им…
***
- Тэнси, что случилось? На тебе лица нет! – сидящая на мраморных ступенях возле трона Спасителя девушка лишь качнула серебристой головкой в ответ, резко поворачивая лицо в противоположную сторону. Вздохнув, мужчина поднялся, подошел к Ангелу и сел рядом, осторожно кладя руку на хрупкое плечо.
- Рассказывай, - сказал он тихо, но требовательно, не оставляя подчиненной возможности промолчать. – Я же вижу, что тебя что-то гложет. Не стоит держать это в себе. Хоть ты и Ангел… - добавил он, криво усмехаясь.
- Мне больно, Господин, - хватая судорожно раскрытым ртом воздух и сжимая руки над сердцем, еле слышно прошептала Тэнси. – Больно знать, что скоро Конан будет плакать, а ее сердце – разрываться от горечи, обиды, несправедливости… Я боюсь, что не смогу вынести ее горе, не смогу пронести ее через все испытания, как хотела сначала. Как же Вы были правы, Господин, предлагая изменить пути ее Судьбы! – и прозрачные слезы, рождаясь в уголках чистых голубых глаз, заструились по прекрасным бледным щекам Ангела.
Спустившись на ступень ниже и присев на корточки прямо напротив, Спаситель осторожно взял в свои руки маленькие дрожащие ручки девушки и, глядя на нее со всей возможной мягкостью, сказал:
- Не стоит плакать из-за этого, Тэнси. Это был твой выбор, осознанный до самого конца. И не думай, что ты пошла на поводу максимализма, свойственного юным ангелам в равной степени с людьми. Неужели ты и в правду поверила, что я в силах изменить чей-то Путь? Я лишь проверял твою решимость, твою способность отстаивать свое мнение независимо от уровня оппонента. Ты с блеском прошла это испытание, поставив меня, повидавшего за свое существование немало строптивых ангелов, в тупик, - и подмигнув забывшей о своих слезах девушке, Творец продолжил с озорной улыбкой. – Таких наглых подчиненных у меня не было на протяжении пяти тысяч лет!
- Господин, - девушка стыдливо опустила глаза, и улыбка вновь покинула ее губы. Мысль, что ее поведение доставило Божеству хлопоты, показалась невыносимой.
- Ну, брось! – от внимательного взгляда Творца не укрылась секундная заминка девушки, и он ободряюще хлопнул ее по плечу. – Все нормально, не переживай.
- Спасибо, Господин! – и Тэнси снова улыбнулась мужчине, легко и радостно, сияя еще не высохшими от пролитых слез глазами. Встав на ноги, она вопросительно посмотрела на Творца. – Я могу идти, Господин?
- Да, иди, - и Бог вновь занял свое место на троне, с неохотой возвращаясь к скучной и тягостной повседневности. Но едва на его челе образовались привычные морщинки задумчивости, а взор приготовился созерцать творящееся в подвластном ему мире, тонкий голосок нарушил успевшую стать звенящей тишину.
- Господин, простите… - нервно теребя край широкого рукава, Тэнси смотрела куда-то в сторону, старательно избегая пытливого взгляда Творца. – А если я не выдержу? Если с Конан случится что-то… - но ей не суждено было закончить свою, без сомнения, длинную и самоуничижительную речь. Властным движением руки Создатель прервал поток робких слов и тревожных мыслей, кружащихся в голове девушки, и покачал головой.
- Все будет так, как должно быть, Тэнси… И ты знаешь это не хуже меня. Поэтому иди и делай то, что должна, то, для чего ты появилась в этой Вселенной.
- Да, Господин…
***
Январь, как и все предыдущие месяцы совместной жизни Конан и Яхико, пролетели как сон, невозможно сладкий, бесконечный и счастливый сон. В душе Яхико, окончательно приходя к нужной форме, дозревало важное и нужное для него решение. Ни минуты не сомневаясь в правильности выбора своего сердца, он лишь ждал подходящего случая, чтобы сделать Конан предложение руки и сердца, но, как назло, несмотря на все старания, время стало безжалостным противником влюбленных. И, словно издеваясь над Яхико, весь февраль крупные компании, партнеры фирмы "Ивамура и Ко” заваливали его офис тоннами писем с различными предложениями и контрактами. Просиживая в офисе чуть ли не по двадцать часов в сутки, семь дней в неделю, приходя домой, Яхико без сил падал на кровать и тут же засыпал, невнятно шепча слова прощения терпеливо дожидавшейся его Конан. А девушка, улыбаясь, лишь тихонько гладила его по голове, успокаивая и стараясь переложить на себя хоть малую часть его усталости.
В конце февраля, за два дня до годовщины со дня смерти отца Конан, все дела исчезли, словно по свистку футбольного судьи. Отоспавшись после бесчисленных бессонных ночей и придя в себя, Яхико и Конан полетели на родной остров девушки, желая навестить могилу господина Ками.
Стоя под противным мелким дождем со снегом и кутаясь в широкий шарф, девушка щурила глаза против косого ледяного ветра, чувствуя, как слезы словно размазываются по лицу, моментально превращаясь в тончайший пласт ледяной субстанции.
Прошел ровно год с того момента, как ушел из жизни последний близкий по крови ей человек, отец, давший девушке все, что она сейчас имеет, но боль утраты не уменьшилась ни на йоту. Как и в первый день потери, она ютилась в ее маленьком, но таком выносливом сердце. Но теперь девушка была не одна – справа, плечом к плечу, согревая своим теплом и даря новое дыхание, стоял Яхико, способный перевернуть весь мир и прогнать кошмарные сны одной своей улыбкой, озорной и теплой, словно яркое весеннее солнце.
"Все хорошо, папа!” – мысленно обратилась к отцу девушка. – "Твоя Конан теперь не одна, и тебе не придётся беспокоиться обо мне… Просто я скучаю по тебе, дико скучаю. И верю, что мы обязательно увидимся, пусть и не скоро, но увидимся…”
Потом они ненадолго зашли в старый дом Конан, осмотрев запылившиеся в отсутствии хозяйки комнаты и одиноко приютившиеся вдоль стен стопки бумаги. И долго сидели на крыльце, молча глядя на серый, бушующий и борющийся с последними зимними ветрами, океан…
***
Подставив лицо под обжигающие струи дышащей паром воды, Конан снова и снова сжимала ладонями лицо, откидывая назад мокрые волосы и зябко ежась от одолевших ее сознание дурных мыслей. Предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого охватывало ее все сильнее, вынуждая дрожь гулять по хрупкому телу девушки, невзирая на высокую температуру, поднявшейся в ванной комнате после более чем получасового принятия душа. С неохотой выключив кран и наспех стерев капающую с кончиков волос воду, Конан закуталась в длинный, до пят, махровый халат, и прошла в кухню. Словно не замечая сидящего за столом Яхико, девушка достала из кухонного шкафчика банку с чаем и, зачерпнув ложкой заварку, попыталась донести ее до чашки, но рука дрогнула, и темно-коричневые чаинки усыпали светлую столешницу. Лязг металла о кафель словно вывел Конан из оцепенения, и она непонимающе уставилась на валяющуюся возле ее ног чайную ложку. Вздохнув, Яхико встал из-за стола и подошел к Конан, осторожно обнимая ее сзади и зарываясь лицом во влажные, пахнущие ванилью волосы…
- Что с тобой, Конан? – тихо спросил он, нежно сжимая начавшие дрожать плечи девушки. Она молчала, тихонько мотая головой и отчаянно закусывая нижнюю губу. – Ну же, расскажи мне. Ты сама не своя, как мы домой вернулись, - и Яхико развернул девушку лицом к себе, осторожно приподнимая ее подбородок. Две слезинки застыли в уголках голубых глаз, смешиваясь с необъяснимым страхом и отчаянием. А в следующее мгновение, резко обхватив шею Яхико своими тонкими руками, Конан беззвучно всхлипывала, дрожа всем телом и не в силах успокоиться и объяснить хоть что-то засыпавшему ее обеспокоенными вопросами любимому. Поняв, что сейчас от девушки не добиться толкового ответа, Яхико взял ее на руки и понес в спальню. Усевшись в стоящее напротив постели широкое мягкое кресло, он тихонько покачивал плачущую девушку в объятиях, гладил мягкие волосы, шептал нежные и ласковые слова. И постепенно слезы сошли на "нет”, забрав с собой неуемную дрожь и судорожные всхлипы.
- Прости, Яхико… - невнятно прошептала она, не открывая припухших покрасневших век и прижимаясь щекой к груди любимого. – Не знаю, что нашло на меня, не знаю… Словно заново потеряла его… Ах, какие глупости, право же! – воскликнула Конан, с опаской глядя на Яхико, но в его глазах было лишь безграничное понимание и сострадание, и девушка решилась продолжить свою мысль. – Просто я подумала о том, как тяжело получается счастье, и как легко его можно потерять… Мое счастье – это ты, Яхико, и я больше всего на свете боюсь потерять тебя. Иначе жизнь не жизнь, проживи я еще хоть тысячи лет… Прости, ради Бога, прости, что я рассказываю тебе все эти глупости, не стоило начинать, это просто мысли, навеянные воспоминаниями… Ведь все будет хорошо, правда? Скажи же, Яхико! – и Конан умоляюще заглянула в странно светящиеся зеленые глаза любимого. Ничего не сказав в ответ, парень лишь крепче прижал ее к себе, защищая от дурных мыслей и прогоняя их прочь… Они снова сидели молча в темной комнате, освещенной лишь слабыми, едва пробивающимися сквозь плотные шторы, отблесками уличных фонарей. И когда дыхание Конан стало спокойным и размеренным, а сердце забилось ровно и без безумных скачков, Яхико, наклонившись к ее лицу, тихо прошептал:
- Все будет так, как ты захочешь, Конан… - губы девушки притягивали к себе, источая тепло и сладость, и не было причин противиться своим желаниям, столь долго сдерживаемым. Их губы встретились на полпути; Конан, забыв за этот безумный месяц, какого это, - его поцелуи, его объятия, его желание, - неистово потянулась навстречу, запутавшись пальцами в непослушных рыжих волосах Яхико. Боль и отчаяние окончательно покинули ее сознание, давая свободу легким и счастливым чувствам, освобождая тело от оков неуверенности и страха, даря девушке столь разительную, по сравнению с угнетенным состоянием, влекущую к себе уверенность. С тихим стоном расправляя уже обнаженные плечи, Конан провела дрожащими от желания пальцами по напряженной спине Яхико, долго, нежно, страстно и глубоко отвечая на его требовательные неистовые поцелуи. Еще крепче прижалась к нему, легко меняя позу и садясь сверху, обхватывая маленькими ладошками его лицо и короткое мгновение вглядываясь затуманенным взором в свое отражение на поверхности его блестящих глаз. А потом снова поцелуи, переплетенные странной, почти пугающей нежностью, и отчаянной, настойчивой страстью. И еще крепкие объятия, переплетение стремящихся навстречу друг другу душ и тел, тихие стоны и прерывистый шепот, слова любви и неслыханные ранее признания, ощущение чего-то нового, еще не родившегося, но уже пришедшего в этот странный и жестокий мир… А еще пугающее ощущение исключительности и неповторимости момента…
Когда угасли последние отголоски невыносимо-острого удовольствия, они отчаянно сжали друг друга в объятиях, не отрываясь глядя в глаза. Конан тихонько плакала, целуя запястье Яхико и улыбаясь самой светлой на свете улыбкой. А он задумчиво изучал ровные контуры чуть припухших губ девушки, едва ощутимо касаясь спутавшихся и так и не высохших до конца темно-голубых прядей.
***
На следующее утро Конан проснулась очень рано – серые сумерки только начали заступать на смену ночной темноте. В серебристом свете лицо мирно спящего Яхико показалось девушке на долю секунды чужим – сурово сведенные в прямую линию губы, выступающие хищные скулы, нахмуренные дуги тонких выразительных бровей… Моргнув, Конан на секунду отвела взгляд, а потом снова посмотрела на любимого, с облегчением улыбаясь и опять ложась рядом. Ее мальчик продолжал спать, порою смешно дергаясь во сне и едва заметно улыбаясь уголками красивых губ.
Пока еще он мог видеть сны… Сны, в которых они с Конан вместе, смеются и улыбаются, глядя друг на друга…