Тысяча бумажных журавликов. Глава 16.

Дойдя до дома Сайюри, Конан несколько минут постояла возле подъезда, что-то обдумывая. Прежде чем зайти в подъезд и бросить конверт в нужный почтовый ящик, перечитала заполненную её рукой анкету. И снова ушла…
Шел дождь, но Конан не обращала на него внимания. На душе было невыносимо тоскливо и пусто, глухая боль, не останавливаясь ни на секунду, подтачивала силы и уверенность в принятом решении, но девушка не сдавалась. Упрямо стиснув зубы и судорожно оскалившись, она шла вперед, не переставая твердить про себя: ”Это – верный путь. Иного быть не может”.
На секунду возникла мысль, что ее уход больше похож на побег, трусливый и скрытный. Но будить Сайюри в столь поздний час, и, к тому же, пугать и без того измотанную подругу своим побитым видом, у Конан не было ни малейшего желания. Она и так сделала все, что было в ее силах. Прочитав письмо, Сайюри поймет, что именно нужно делать. Они уже обговорили все, и теперь Конан была бесконечно рада, что смогла открыться подруге. По крайней мере, была надежда, что ее маленькое самоуправство хоть как-то поможет несчастному Яхико…
И теперь ей оставалось только уйти, скрыться, найти тихое место, где она сможет отлежаться, хоть немного залечить полученные раны и попытаться научиться дышать без него.
Ранним утром, рассекая широкими металлическими крыльями созданную дождем непроницаемую водную завесу, пассажирский самолет покинул аэропорт Токио и направился к острову Кюсю.
Конан возвращалась домой…

***

Первые несколько дней она просто бродила по притаившемуся в таинственной тишине дому. Изредка протирала пыль в особо заметных местах, раскладывала и перекладывала привезенные вещи, часами сидела в кресле возле окна, разглядывая старые фотографии. К концу недели, набравшись сил, заставила себя выгрести из дома всю накопившуюся за время ее отсутствия грязь, выстирала и вытрясла заросшие пылью занавески и ковры, тщательно проветрила все комнаты, пустив свежий морской воздух свободно гулять из комнаты в комнату. Собрала со всего дома и отнесла в маленькую комнатку на втором этаже неприкаянные кипы бумаги, успевшей порядочно отсыреть в не отапливаемом помещении. И потом целый день заботливо раскладывала тяжелые, резко пахнущие затхлым, бежевато-серые листы бумаги, надеясь просушить их и вернуть в первоначальный вид.
Прошла еще неделя. Жилище было приведено в порядок, и его маленькая хозяйка с облегчением вздохнула. Теперь можно подумать и о себе…
Сначала – встретиться с управляющим отцовской фабрики, засвидетельствовать свою благодарность и потихоньку входить в процесс управления. Мысль о том, что отцовское дело до сих пор не знало ее рук, была для девушки невыносимой.
Затем – попытаться связаться с Сайюри, узнать, как дела у Нагато. Его переломы срастались на удивление быстро, и он давно уже был переведен в специализированный реабилитационный центр. Тяжело вздохнув, девушка попытался не думать о его брате. Не хотелось признаваться самой себе, что судьба Яхико волнует ее больше всего…
И параллельно со всеми этими делами Конан должна была научиться жить. Жить, а не существовать. Научиться все делать одной – просыпаться и засыпать, ходить по улице, дышать воздухом, любоваться солнцем, работать, радоваться, получать удовольствие от жизни. И это казалось невыполнимой задачей…
Пробежавшись взглядом по карманному календарику, Конан не сразу заметила, что последние два месяца были абсолютно пусты. Два блока выстроенных в столбики цифр поражали своей незапятнанностью. Не сразу поняв, что же так насторожило ее, девушка уставилась на предыдущие месяцы. Там, ровно, день в день, без пропусков и задержек, красовались четко и ровно нарисованные поверх определенных чисел крестики. А последние два месяца – ничего, пустота, непонятная и пугающая.
Озаренная внезапной догадкой, Конан лишь всплеснула руками, обхватывая голову и вновь пробегаясь по последним четким воспоминаниям.
Как на ладони, мимо пронеслись последние события – их совместная поездка домой, на Кюсю, их последняя ночь, такая прекрасная, такая запоминающаяся, отпечатавшаяся в памяти девушки ярким солнечным бликом. И это ощущение чего-то нового, еще не родившегося, но уже пришедшего в этот странный и жестокий мир…
Конан тихонько заплакала, лежа на кровати и свернувшись клубочком.
Сомнений не было – она ждет ребенка. Его ребенка.

***

На следующее утро в кабинете УЗИ она лежала на кушетке, безразлично глядя в полузакрытое жалюзи окно, а врач, быстрыми и ловкими движениями водя датчиком по животу Конан, неспешно говорила:
- Тааак… Судя по размерам, плод примерно восьми недель. Внешне никаких отклонений в развитии не наблюдается, - положив датчик на аппарат и дав Конан бумажное полотенце, женщина с улыбкой заключила. – Пока что все просто замечательно! Приходите на повторное УЗИ через три месяца. Как раз сможем узнать, кто у вас будет, мальчик иди девочка.
- Доктор, - отрывисто перебив женщину, сказала Конан. – Я не хочу его…
Женщина удивленно приподняла бровь.
- Я не хочу его! – воскликнула Конан, прижимая к груди стиснутые руки и умоляюще глядя на врача. – Не хочу, поймите! Не могу…
- Вы… Не хотите этого малыша? – тихо переспросила женщина, с долей сострадания глядя на бледное измученное лицо девушки.
- Да, не хочу, не хочу! – пылко воскликнула она. – Пожалуйста, скажите, где и когда я смогу сделать это?
- Вы уверены, что точно хотите этого? – сделав ударение на последнем слове, женщина продолжала смотреть прямо в глаза готовой расплакаться девушке. Та лишь кивнула головой в ответ.
- Ну, что же… Раз Вы так уверены, то пойдемте за мной, - так и не ответив ничего врачу, Конан послушно пошла за ней, слушая и кивая. – Сейчас я отведу Вас к гинекологу, она осмотрит Вас и окончательно скажет, можно ли Вам провести операцию сейчас. Также расскажет о возможных последствиях аборта. Затем сдадите кровь на анализ в экспресс-лабораторию, результат будет готов через два часа. И, затем, если вы все еще не передумаете, можно будет начинать…
Дойдя до конца коридора, женщина постучалась в один из кабинетов. На табличке красовалась надпись: ”Сенджу Тсунаде, врач-гинеколог высшей квалификационной категории, д.м.н.”
- Да, входите, - раздался из-за двери громкий, уверенный голос.
Приоткрыв дверь, узистка осторожно заглянула внутрь.
- Тсунаде-сама, - робко начала она. – Здесь одна девушка, она хотела… - что сказала женщина дальше, Конан не слышала. Ей было без разницы. Еще идя по бесконечно длинному коридору, она смогла успокоиться и теперь в голове крутилась лишь одна мысль: ”Поскорей бы это все закончилось, поскорей! И тогда домой, домой, там никто не тронет, никто не помешает…”
- Проходите, - обратилась к Конан провожавшая ее женщина, широко распахивая перед ней дверь, а затем плотно закрывая.
Оставшись в кабинете один на один с сидевшим за столом врачом, Конан огляделась по сторонам. Помещение было просторным и светлым, большой овальный стол стоял напротив окна, и в удобном кресле, лицом к двери, сидела, подставив под тонкий изящный подбородок переплетенные пальцы рук, красивая женщина. Умные карие глаза, чуть поблескивая, внимательно изучали напряженно замершую девушку.
Поняв, что она до неприличия долго разглядывает безмятежно ожидающую хоть малейшего ее шевеления врача, Конан робко выдавила из себя приветствие, чуть склонив голову в знак уважения и извинения. Тихонько рассмеявшись, женщина вышла из-за стола и, подойдя к смущенной девушке, мягким движением руки усадила ее в кресло, а сама вернулась на место.
- Не стоит так волноваться, дорогая, - улыбаясь, сказала Тсунаде. Ее голос был звучным, в меру низким, бархатистым, но при этом на общем фоне проскальзывали хрустальные нотки. И Конан показалось, что у обычного человека не может быть такого голоса. – Я не кусаюсь.
- Я… Я и не думаю так, госпожа, - ответила Конан, с трудом заставляя себя не смотреть на врача зачарованными глазами. Все-таки, это не прилично – так откровенно, в упор, разглядывать незнакомого человека.
- Это хорошо… Ничего плохого я тебе не сделаю, - вновь встав из-за стола, Тсунаде прошла к стоящему рядом журнальному столику и включила электрический чайник.
- Как ты смотришь на то, чтобы выпить по чашечке зеленого чая? – Конан неопределенно кивнула головой, и мысли снова разбежались в разные стороны, оставляя девушку один на один с растерянностью. Куда она попала? В больницу? Врач, словно не врач, добрая, интересная, разговорчивая, приветливая, чай предлагает… От размышлений Конан отвлекла Тсунаде, поставившая перед ней маленькую фарфоровую чашечку, источающую ароматные пары чая с мятой. Обхватив чашку двумя руками и чуть ли не с содроганием чувствуя, как тепло окутывает ее невидимой вуалью, Конан несмело улыбнулась севшей напротив нее Тсунаде:
- Спасибо большое!
- На здоровье, милая! – удобно устроившись в кресле и сев в пол-оборота, неспешно отхлебнув чаю и мечтательно улыбнувшись, женщина посмотрела в окно. И улыбка сошла с ее четко очерченных алых губ. Грустно поджав их, Тсунаде отвернулась от окна, отрешенно говоря в тишину. – Дождь… Такой сильный…
- Вы… Не любите дождь? – уловив во фразе женщины скрытый смысл, Конан осторожно начала прощупывать дно.
- Люблю, - просто сказала та, снова улыбаясь. – Но… Не доверяю. Не удивляйся. Многим женщинам знакомо это чувство – любовь без доверия…
- А при чем здесь дождь?
- Это мое личное ощущение. Смотришь на эти серые, низкие тучи, и думаешь, что за ними есть солнце, и надо лишь подождать, еще немного, самую капельку. Ты ждешь, долго ждешь, а в ответ – лишь колючие косые струи; хлещут тебя по лицу, заставляя опомниться и понять, что нет ни голубого неба, ни яркого солнца. Только дождь, бесконечный, терзающий душу… Ну, что это я тебя напрягаю своими размышлениями, пора начинать работать! - и, ослепительно улыбнувшись, женщина, отставив в сторону чашку с чаем, начала листать больничную карточку Конан, внимательно вчитываясь в каждое слово.
- Ты допивай чай, - остановила она последовавшую было примеру врача девушку и уже отодвинувшую свою чашку так же. – Мне понадобится некоторое время, чтобы прочитать всю эту писанину, - и она озорно блеснула глазами, показывая на пару страниц, исписанных мелким убористым почерком узистки.
Когда Конан допила чай, Тсунаде попросила ее пройти за ширму и раздеться. После осмотра, моя руки и задумчиво разглядывая в зеркале отражение сидящей на кушетке пациентке, врач тихо и просто спросила:
- Зачем тебе это?
- Что? – не сразу дошло до витавшей в своих мыслях Конан.
- Зачем тебе делать аборт? Почему ты не хочешь ребенка? – вытерев руки, Тсунаде подошла к девушке и села рядом, настойчиво, но мягко, ища ее чуточку растерянный взгляд своими теплыми энергичными глазами. В ответ ни слова… Лишь еще сильнее сжались узкие плечики, а головка грустно повисла, закрывая бледное личико густыми темно-синими прядями.
- Ты здоровая девочка, и беременность пока протекает просто замечательно. Конечно, можно было бы и подождать годик-другой, но раз уж ты забеременела сейчас, - женщина развела руками в стороны, соглашаясь и принимая сей факт как нормальный ход событий. – Может, у тебя материальные затруднения? По-моему, сейчас эти вопросы легко решаются через специализированные социальные службы… - но девушка продолжала молчать, и лишь покачала головой в ответ.
- Пойми меня правильно, Конан, я не лезу к тебе в душу. Просто… Просто я не хочу, чтобы ты ломала себе жизнь, - и вдруг девушка резко скинула голову вверх, прожигая женщину отчаянно-пустым взглядом. Чуть подавшись вперед, неожиданно начала трястись, словно на диком холоде, и в уголках глаз начала закипать слезы. Не замечая того, как обеспокоен врач, Конан быстро выпалила:
- Моя жизнь уже сломана, не переживайте за нее… И я не хочу ломать жизнь своему ребенку. И не отговаривайте меня, прошу, не отговаривайте! Я не маленькая, могу сама принимать решения. Вы можете помочь мне – так помогите, я заплачу, сколько потребуется, а если надо, то и в два раза больше. Только, пожалуйста, - и в этот момент некая отрешенность Конан начала исчезать, потихоньку таять, словно тонкий наст на мартовском снегу. – Пожалуйста, избавьте моего ребенка от жизни вне полноценной семьи!
Слова кончились, освобождая путь слезам, и девушка заплакала, закрывая руками лицо и неловко прижимаясь к теплому плечу сидящей рядом Тсунаде. Вздрогнув от внезапно пронзившей ее болезненной жалости и искреннего, неподдельного сострадания, женщина обняла трясущиеся худенькие плечики, привлекая девушку еще ближе к себе. Осторожно расправила немного спутавшиеся шелковистые волосы. И просто сидела рядом, молча, терпеливо дожидаясь, когда рыдания утихнут и Конан будет в состоянии говорить.
Когда слезы иссякли, девушка решительно расправила плечи. Глядя прямо в глаза врачу, она очень тихо, но твердо, сказала:
- Пожалуйста, помогите мне.
Женщина лишь кивнула головой в ответ. Слова и уговоры сейчас были бы совершенно бессмысленными. На такую, как эта, у нее найдутся свои методы.
Сев за стол и подписав все нужные бумаги, Тсунаде протянула их Конан. Не глядя, девушка поставила свою подпись во всех нужных местах и, попрощавшись, поспешила покинуть кабинет. Пока в ней есть хоть капли уверенности в правильности задуманного, пока есть силы и смелость. Пока все это кажется таким простым, до невозможности легким, и хмель отчаяния струится по ее жилам, не давая отступить назад.
Тсунаде с тяжелым вздохом откинулась на спинку кресла, вдруг почувствовав, что за неполные полчаса приема силы покинули ее, всегда энергичную и заряжающую своих пациенток бодростью и уверенностью.
Что-то в этой девочке надломилось и срастется, ой, как нескоро. Было больно смотреть в ее пустые глаза, видеть эту невыносимую отрешенность, непостижимую уверенность в правильности поступка. А слезы, безжалостно стекающие по бледным впалым щекам совсем еще детского личика, были буквально напитаны болью, жестокой, обжигающей, кипящей…
Но все же наметанный взгляд много чего повидавшего врача говорил Тсунаде обратное – девчонка застыла в шаге от пропасти, и смотрит в разверзшиеся глубины с ужасом. Одну ногу она уже занесла над пустотой, и готова шагнуть. Но в то же время она надеется, что кто-нибудь окликнет, положит на плечо руку, поможет отойти в сторону и идти дальше.
Надо только подобрать верные слова и не подтолкнуть ее случайно еще ближе…
Женщина уже приготовилась встать и идти готовить операционную, а вместе с этим снова и снова повторить действующим лицам готовящегося спектакля их не такие уж и сложные слова. И тут взгляд ее упал на стоящую в простой деревянной рамке фотографию. Улыбнувшись, она взяла в руки теплое дерево, и посмотрела на черно-белое, немного выцветшее, изображение. Светловолосая женщина, скромно сияя счастливыми глазами, прижимала к себе спящую малютку. Усталая, не выспавшаяся, но такая радостная. Забывшая все горести и печали, полностью растворившаяся в нахлынувших волнах великого чувства – материнской любви.
”Как же давно это было”, - быстро пронеслось в сознании Тсунаде. – ”И как я не хотела тогда ребенка. И как я счастлива теперь…”
- Однако хватит рассиживаться. У меня еще куча дел! – одернув себя и пресекая начавшее охватывать ее мечтательно-светлое настроение, женщина решительно вышла из-за стола и покинула кабинет.

***

Последующие два часа прошли для отчаянно молчавшей Конан быстро и незаметно. Она не помнила лиц бегавшего вокруг нее персонала, ни цвета бумаги, на которой она ставила свою подпись, соглашаясь со всеми возможными осложнениями и последствиями задуманного. Даже укол иглы, резко проткнувшей тонкую белую кожу предплечья, не отложился в подсознании как нечто ощутимое и неприятное.
Время остановилось…
Качаясь и балансируя на самом краю, девушка уже не отдавала себе отчета ни в совершаемых действиях, ни в рождающихся, но проходящих мимо сознания, идеях. Она стояла на одной ноге, глядя прямо перед собой, взгляд был пуст и безнадежен, и лишь губы шевелились. Воздух со свистом проходил сквозь них, но слова не рождались – сил не было… И если бы кто-то, умеющий читать по губам, взглянул на нее, то пришел бы в ужас от этого невыносимого, молчаливого и душераздирающего крика: ”Помогите!!!”

***

- Все готово? – уверенный голос Тсунаде раздался в операционной, сразу же расставляя все и всех по своим местам. Узистка, сосредоточенно нахмурив лоб, выдавила немного прозрачного геля на датчик. Операционная медсестра в последний раз пересчитала, блестящие в безжизненном свете неоновой лампы, начищенные и отточенные инструменты. Анестезиолог, быстро набрав в шприц необходимое количество лекарства, смотрела на хирурга, ожидая энергичного кивка, который мог значит лишь одно: ”Начинаем”.
Вытянув вперед руки, Тсунаде дала медсестре одеть на себя стерильный халат, а затем длинные, по локоть, перчатки. Затем шапочку, скрывшую все до единого озорные золотистые волоски. Натянув маску так, что поверх ее выглядывали лишь проницательные карие глаза, женщина подошла к покорно лежащей на операционном столе девушке.
- Конан, - тихо обратилась она к ней, отстраненно рассматривающей сияющий пронзительной белизной потолок. – Ты можешь отказаться, прямо сейчас… Прошу тебя, девочка, не делай опрометчивых поступков.
Но девушка лишь покачала головой, отворачиваясь от врача и без сил опуская вдруг отяжелевшие веки.
Тяжело вздохнув, Тсунаде отошла к окну. Делая вид, что просто собирается с мыслями, как она всегда делала перед любой, даже самой легкой, операцией, она украдкой посмотрела на настенные часы.
”Ксо, сегодня слишком рано! И дернули черти операционную сестру приготовить все заранее… Ну, когда же они придут? Еще пять минуточек, пожалуйста!”
Резко вздрогнув, женщина отвернулась от окна – за спиной, положив руку ей на плечо, стояла узистка. Почтительно опустив глаза в пол, она тихо спросила:
- Госпожа, может, пора?
- Д-да… - выдохнула Тсунаде, отчаянно закусывая губу и радуясь, что за маской никто не увидит выражения ее лица.
Словно враз окаменев, ноги не желали слушаться свою хозяйку, пока она шла к операционному столу. Налившись непонятной, ужасающей тяжестью, руки потеряли всю ловкость и сноровку. Взявшись за инструмент, врач с ужасом обнаружила, что он буквально сотрясается от волн мелкой, противной дрожи. Судорожно сглотнув, Тсунаде все еще медлила, упрямо не глядя в сторону ожидающей ее сигнала анестезистки.
”Пожалуйста, умоляю… Я не прощу себе этого, Конан, не прощу! И ты поймешь меня, обязательно поймешь!”
Но сколько же можно ждать? Она перешагнула все допустимые границы, и теперь кожей чувствует повисшее плотным туманом непонимание, молчаливое и с долей осуждения. Удивленно моргая, операционная бригада не отрывает глаз от главного хирурга. Такое они видят впервые. Тсунаде-сама медлит, Тсунаде-сама… Сомневается?
”Все, больше ждать нельзя… Это слишком”.
Мысленно попросив у Господа Бога прощения за то, что не смогла предотвратить убиение одного из его неповторимых чудес, Тсунаде решительно подняла голову, собираясь…
И тут неожиданно скрипнула дверь, и в операционную заглянула какая-то женщина. Как и все присутствующие, она была облачена в белоснежную стерильную форму, ни единого волоска не выглядывало из-под кипельно-белой шапочки, маска плотно обтягивала тонкий овал лица. Озорно сверкнув глазами, она, словно извиняясь, спросила:
- Тсунаде-сама, простите… Вы разрешите поприсутствовать во время операции моим студентам? Мы вроде бы договаривались в перерыве между приемами, - и заговорщицки подмигнув, женщина прошла в операционную, а за ней ниточкой потянулись одинаково белоснежные и чистенькие фигурки студентов.
Командуя тихим, но энергичным голосом, женщина расставила их вокруг огромного монитора, на котором будет отображаться ход операции, а сама встала чуть в сторонке, с облегчением кивая сразу же оживившейся Тсунаде.
”Теперь у меня есть еще один шанс… Слава Богу!”
Энергично встряхнув головой, Тсунаде улыбнулась. В карих глазах на миг заплясали озорные искорки, но лишь на миг. Ее аспирантка вовремя привела группу. Промедли она еще секундочку – и уже не чем нельзя было бы помочь. Еще раз, окинув внимательным взглядом робкую толпу студентов, женщина увидела стоящую чуть в сторонке ото всех невысокую девушку. Как у всех, из-за маски были видны лишь глаза, но женщине и не надо было большего. Наполненные пониманием, решительностью и готовностью, эти огромные, темно-серые глаза окончательно рассеяли все ее сомнения. Шизуне… Верная помощница во всех тайных делах, лучшая студентка курса, и просто самая замечательная девочка на свете. Дочка, единственная и любимая…
- Хэйко, пожалуйста, начинай, - обратилась женщина к узистке, радостно принявшей так долго ожидаемое указание. Приложив датчик к животу Конан, она начала водить им взад-вперед, а Тсунаде, чуть склонившись к небольшому монитору УЗИ-аппарата, тихо поправляла:
- Возьми немного вправо, да, вот так… А теперь вверх и еще вправо. Молодец, отличный ракурс! – напряженно хмурившаяся до этого Хэйко буквально расцвела от полученной похвалы. Она любила и уважала Тсунаде, и, несмотря на свой уже приличный опыт работы, с почтением внимала каждому ее слову. Учителей чтят всегда, независимо от того, насколько мы выросли после их последнего урока…
- Итак, мои уважаемые коллеги, позвольте вкратце описать вам ход предстоящей операции… - звучный голос Тсунаде разнесся по операционной, разом прекращая легкий гул, витавший над кучкой мальчиков и девочек, пока что плохо осознающих все происходящее.
Она делала это специально. Рассказывала увлеченно и живо, несмотря на откровенный ужас того, что должно было произойти. Делала паузы там, где надо, эмоционально окрашивала особенно страшные в ее понимании моменты… Скользила цепким глазом по притихшей и замершей толпе, и при этом украдкой смотрела на терпеливо ожидающую конца лекции Конан.
”Ну же, девочка, милая, прошу тебя, услышь, осознай, пойми!”
Но голубые глаза оставались такими же отрешенными и подернутыми завесой равнодушия.
”Ксо! Да что же, я совсем утратила свои ораторские способности? Или уже ничего не понимаю в людях?”
- Мэй, местную, - коротко бросила Тсунаде анестезистке. Когда она смазала живот Конан чем-то прозрачным и резко пахнущим, женщина взяла в руки длинную толстую иглу и начала медленно подносить ее к влажной поверхности кожи, не переставая следить за реакцией пациентки. Темные, суженные от яркого света, бьющего прямо в глаза, расширились, но остались на месте. Конан слышала каждое слово той коротенькой, не для слабонервных, лекции.
Сейчас эта длинная блестящая игла войдет в ее плоть, легко проходя все слои, защищающие маленькое хрупкое существо от беспощадного и агрессивного внешнего мира.
Эта мысль показалась Конан такой новой, неожиданной, просто ужасающей, что девушка вздрогнула. Зрачки резко дернулись, сначала в одну сторону, потом в другую. Справа, держа в крепко сжатой руке датчик, сидела та самая женщина, что делала УЗИ ей утром. Лицо ее было непроницаемо и торжественно. Слева, регулируя скорость подачи наркоза на аппарате, также с иглой наготове, стояла анестезистка. И ее лицо также не выражало ничего, хоть отдаленно похожее на человеческие чувства. Лишь эта немая, невыносимая торжественность. Никто не заметил, что глаза девушки начали испуганно метаться из стороны в сторону, в надежде найти хоть кого-нибудь, готового откликнуться, прийти к ней на помощь, успокоить хотя бы взглядом.
Острый стальной кончик коснулся нежной кожи и замер. Вздрогнув так сильно, что из крошечного пореза выделилась капелька алой крови, Конан судорожно вздохнула, чувствуя, как все внутри нее сжалось от непередаваемого ужаса. Глаза склонившегося над ней хирурга были также сосредоточены и непроницаемы.
”Господи, ну хоть кто-нибудь, пожалуйста, посмотрите на меня… Пожалуйста! Я… Я схожу с ума… Это невыносимо!”
И она вновь отчаянно обвела помещение взглядом. Заметив толпящиеся безмолвные белые фигурки, она чуть подалась вперед, в надежде, что хоть кто-то посмотрит на нее. Но студенты так увлеченно смотрели на монитор, что не заметили этого молящего взгляда. И лишь живые, темно-серые глаза, не отрываясь, следили за несчастной девушкой, выжидая нужного момента.
”Молодец, Шизуне!” – горделивая мысль за секунду пронеслась в напряженном мозгу Тсунаде, с ювелирной точностью продвигавшей иглу миллиметр за миллиметром в податливую плоть. И заметившей, как глаза Конан, вперившиеся в монитор, расширились еще больше.
Напряженно замерев и не моргая, девушка наблюдала за тем, как что-то длинное входит в ее тело все глубже и глубже. И мысли, которым она раньше не позволяла хотя бы робко намекнуть о своем присутствии, громко и уверенно стучались в ее сознание.
”Малыш… Ведь он уже есть, Господи, что же я делаю? Но разве я смогу его вырастить? Как, как? Я не понимаю… Я боюсь, я не смогу! Но это все, что осталось от Яхико… Как жить с этим? Господи, Яхико, Яхико! Он… Ведь это он… Я не могу, не должна… Но у меня не хватит сил!”
Эластично прогибаясь под напором острия, последняя, самая плотная оболочка, чуть подалась кнутри, и маленький, с кулачок, человеческий зародыш, неловко, словно испугавшись чего-то, дернулся в сторону.
По толпе студентов прошелся слитный, приглушенный выдох. Послышался резкий характерный звук – кто-то упал в обморок.
Капельки пота выступили на сведенном судорогой лбе Конан….
Карие глаза отчаянно глянули в удивительно спокойные глаза цвета мокрого асфальта…
”Ну же, Шизуне, начинай!” – отчаянно взмолилась женщина.
Поймав ее взгляд, девушка успокаивающе кивнула головкой.
”Знаю, мама, знаю… Еще немного”.
А голубые глаза, ставшиеся океаном невиданной ранее боли и ужаса, уже потеряли надежду – никто не увидит, никто не придет… Слишком поздно…
А игла вновь двинулась вперед, еще малейшее нажатие – и последняя преграда будет разрушена. Снова безмолвное отчаяние шевеление не родившегося малыша. И тут…
- Ой! – всплеснув руками и обхватив ими личико, чуть испуганно пятясь назад, воскликнула стоящая в стороне девушка. Звонкий, полный тревоги голос, разбил вдребезги тягостную тишину… - Ведь… Ведь он живой!
Рука Тсунаде замерла…
”Наконец-то!”
- Что вы себе позволяете, Шизуне?! – гневно сверкая глазами, молодая преподавательница подскочила к девушке и хорошенько тряханула ее, крепко вцепившись в плечи. – Вы совсем забыли, где вы находитесь, и как нужно вести себя?
”Я не могу так поступить, не могу! Как я дошла до такого?”
- Но ведь он живой, этот малыш, а его сейчас… Я не могу смотреть на это! – крупные капли слез сорвались с век и остались на белоснежной маске большими мокрыми пятнами.
”Невыносимо… Но ведь уже поздно. Ведь поздно, да?”
- Выйдите немедленно, Шизуне! – строго проговорила женщина, подталкивая опешившую девушку к двери. – Тсунаде-сама, извините, ради Бога!
- Ничего стра… - хотела произнести Тсунаде, как вдруг…
- Остановитесь! – отчаянный, полный неподдельного страдания и раскаяния, крик резанул слух и без того перенервничавшей Тсунаде. Но это была победа…
- Прошу, не делайте этого! – нервы измученной девушки не выдержали, и она разрыдалась, без сил размазывая слезы по бледному личику и захлебываясь в душащих ее рыданиях. – Остановитесь, умоляю Вас… Оставьте его… Оставьте его мне! Я не могу, не могу!!!
- Ты уверена? – спросила врач так тихо, что слышала только пациентка, отчаянно дрожащая и закивавшая головой, не в силах выговорить еще хоть слово прыгающими в беспорядке губами.
Лишь секунду Тсунаде смотрела в полные слез и заставившие содрогнуться ее глаза Конан. А потом медленно и осторожно извлекла иглу, бросив ее в лоток для грязных инструментов.
В коридоре, с облегчением стянув с лица мокрую от пота и выдавленных слез маску, Шизуне, тихонько вздохнув, прижалась спиной к стене. Сверкающий белоснежный кафель приятно холодил разгоряченную после очередной ”операции” спину. Постояв так пару мгновений, девушка, встряхнувшись, выпрямилась и пошла прочь, на ходу поправляя белый халат. Через пять минут лекция, и опаздывать на нее было совсем нежелательно. Но это не помешало ей улыбнуться, радостно и с осознанием завершенной работы.
”Слава Богу!” – подумала она. – ”У нас все получилось”.