О, да, он действительно не ожидал чего-то подобного от супруги. Конечно, он подмечал, что все метаморфозы, происходящие с Деки, полностью на его совести, тем не менее, Катчер не мог не признать, что все эти изменения определенно нравились ему. То, с какой небывалой силой она заламывала его руки, как дразняще и ненасытно смотрела на него, - все это в совокупности лишало разума, бросало в крайность. Полурык вырвался из его уст, требуя немедленно же допустить его к телу любимой женщины, однако для Дек это сейчас было пустым звуком. Слишком уверилась в своей победе.
- Трогать нельзя! Я не разрешаю...
Уотсон ухмыльнулся. Дерзость, неслыханная дерзость! Однако и в этом было нечто захватывающее, возбуждающее, казалось бы, уже натянутое, как струна, тело, посылая импульсы в различные точки. Не убирая ухмылки, он прошептал, потянувшись к её губам, но не целуя:
- Надо почаще давать тебе власть, малышка, ты становишься настоящей дикой кошкой.
И тут Декойс начала движение. Твою мать, как была восхитительна эта пытка! Издав приглушенный стон, Катчер откинулся на спинку дивана, вяло понимая, что становится подобием подкаблучника. Но как иначе реагировать на все эти ухищрения? Что сделать, когда руки, на автомате, сжимались в кулаки, но не вырывались из захвата цепких, но хрупких пальчиков? Почему, стоит лишь взглянуть в эти полные похоти, небывалой и чужой похоти в ранее мягких и ласковых серых глазах, начисто сбивает всякое желание противиться? В конечном итоге, мужчина сам виноват: он позволил себе издеваться. И месть была сладка, как для него, так и для неё.
Деки в это время продолжала. Серия сводящих с ума движений, дерзкие касания, не дающие до конца восполнить свою жажду, утолить голод. Игра. Сумасшедшая, заставляющая перейти грань, совершенно не по правилам. Но ухмылка не сходила с его губ: он сам придумал эту игру. Запустил и дал статус заранее нечестной. Правила - это грани, которые мы сами выставляем себе, дабы хоть в чем-то успокоить себя. Но здесь и сейчас хотелось выжать из себя и её последние соки, пусть они будут долго вспоминать этот вечер, пусть ощущения от такого развлечения надолго осядет в головах, а тело будет помнить каждое прикосновение. Пусть.
Минута слабости. И Катчер, подобно хищнику, сразу же это почувствовал. Взгляд серых глаз напротив горел вожделением, страстью, таким безумным желанием, что Уотсон не стал сдерживаться. Резко, пожалуй, даже чересчур резко, мужчина подмял податливое тело жены под себя, опрокидывая их обоих на холодящий пол, что опять встретил их контрастом. Разгоряченные, сгорающие тела обоих даже не заметили этого холода, когда Уотсон, запрокидывая стройные ноги Деки к себе на плечи, придерживая ту за бедра, начал с бешеной скоростью вкалачиваться, забыв даже о понятии слов "грань" и "самообладание". То, что было раньше, казалось сейчас детской игрой. Её стоны, извивающее и таящее под его движениями тело, безумные всхлипы и крики страсти, реакция организма на подступающий оргазм - все стало единым. Крупным, чернеющим пятном, что закрывал кругозор, не давая мыслить рационально. Только она и он. Сам того не замечая, Катчер тяжело задышал, добавляя к этому серию полустонов-полурыков, и, сжимая бедра любимой женщины, излился в её лоно, при этом сбавляя темп движений. И взгляд прояснился. Появилась боль от расцарапанной спины, жар и контрастный холод паркета. И четко перед глазами появилась Декойс. Смотря на неё и продолжая медленно двигаться внутри, он наклонился и слегка поцеловал сладкие губы, искусанные и исцарапанные им ранее. И это все, на что хватил сил.
Перекатившись набок, Катчер прижал Деки к себе, пытаясь восстановить дыхание, которое теперь было больше похоже на хриплые и рваные стоны. Вот это затяжное любовное приключение!
- Господи... У меня, кажется, онемели запястья... - и слегка улыбнулась. Наивно. Мило. Невинно. Неужели это хрупкое создание всего минут десять назад вытворяло такие вещи? И в этот момент Уотсон понял, за что так безумно любит её. За непосредственность. За умение сочетать в себе, казалось бы, несочетаемые вещи. За выдержку и желание любить его таким, какой он и есть. За поддержку. Боже, да за все, что есть в этой женщине, он готов был боготворить. Но вместо всех этих слов, которые она - проницательная и чуткая, без сомнения, смогла прочитать в его взгляде, он тихо прошептал, слегка усмехаясь:
- Я не говорил, что мы с тобой берем отпуск?
А объятия стали крепче, что явно говорило о том, что мужчина не намерен выслушивать какие-либо возражения.
Конец сюжета.
