Их утопия (Глава четвертая. Живи, коль тебе дана жизнь)

Обито помнил, как еще мальчиком, его и других детей поучало старшее поколение. Бабушки и дедушки любили рассказать о том, что им довелось пережить на своем веку, мальчикам и девочкам было, в принципе, плевать, просто не понимали еще тогда большую часть того, о чем говорили взрослые. Только он все-таки помнил одну фразу, которую сказал ему один долгожитель, старик лет девяноста пяти, который еще упрямо цеплялся за собственную жизнь: «Видь, коль тебе даны глаза, чтобы видеть. Слышь, коль тебе даны уши, чтобы слышать. Молви, коль тебе дан рот, чтобы молвить. Живи, коль тебе дана жизнь».
Тогда он не понимал. Просто не искал простых путей понять это высказывание.
А потом понял, что все заключалось как раз таки в простоте восприятия.
И он видел, слушал, молвил...
Но не жил. Другие жили, он нет. Все было до боли просто. За свою жизнь приходилось бороться. Отстаивать цели, мечты, взгляды, идти вперед, проливая свою кровь, лишь бы знать, что в конце пути ты обретешь жизнь.
Все остальное и сам путь есть выживание.
Вот только он не мог не замечать, что что-то внутри противостояло такому образу борьбы, безусловно, жестокого и кровопролитного. Голос этот был еле различим, настолько тихо и заглушено он говорил где-то внутри его сознания, но с каждым годом становился все громче и увереннее. И память услужливо подкидывала картинки того, что, строя свой мир, он разрушал чужие судьбы.
Это случилось впервые, когда он убил Минато и Кушину. Он, а не Курама. Из-за Обито маленький ребенок остался сиротой. Учиха отнял будущее у своего учителя, который всегда был добр к нему и который, как и другие, скорбели, когда он умер тогда, во время Третьей Мировой. И возродился.
К своей семье, как ни странно, он ничего не чувствовал, поэтому помог Итачи вырезать клан. Отчасти он просто понимал того мальчика, которым когда-то его видел. Обито знал, что такое война, и если его семья хотела развязать новую, а Итачи хотел этому помешать – в помощи парень не отказал бы. Как только Обито согласился помочь Мадаре, он перестал быть частью клана Учиха.
Он стал человеком без имени и прошлого, но стремившимся получить будущее.
Недаром все люди видели маску, а не его лицо.
Да и что ему было терять? Отец и мать погибли на той злосчастной войне, Рин тоже умерла. Таких как он, по обыкновению жалеют, лишь немногие понимают, что жалость – это удел слабых. И никому она не нужна.
Потом уже пришли и Акацке. Мадара оставил после себя великое наследие, грешно это было бы не признать. И кто вроде бы основал эту организацию? Дети, которых взрастила война, учившая пить и есть, выживать, постоянно бороться. Они – не проблема. Они – следствие этого мира, то, что родилось в нем, по причине всех этих конфликтов.
Ненависть порождает ненависть. Банально, но, к сожалению, правдиво.
И с каждым днем что-то умирало в нем, пронзая тишину громким криком. Сначала он действовал осторожно, словно прощупывал почву под ногами. А мало ли исчезнет? Вдруг сейчас небеса упадут, придавят его, мелкого человечка с большими помыслами? И не будет в этом случае никакой утопии, просто реальность резко огреет его по мозгам, словно говоря: «Ишь чего удумал! Своего счастья нет, так другим жизнь хочешь испортить?». Он ответил бы тогда, что никому зла не желал. На это бы высказывание нашлось ответов десять, если не все сто.
Со временем только Обито понял, что почва под ногами не исчезнет, если он воплотит в жизнь этот проект. И с каждым его шагом он что-то терял. Это своего рода взнос: «Чтобы сделать шаг, отдайте несколько граммов своей человечности». Глупо! Нелепо! Абсурдно! Как такое вообще можно было вообразить?! И он пошел вразрез со своими принципами, словно говоря: «Можно».
Конан и Пейн оказались похожи на него. Во многом. С такими людьми ему проще оказалось найти контакт, ту самую отдачу. Вот только одного он не ожидал. Нагато, несмотря на все свои прегрешения, несмотря на то, что он убил своего учителя так же, как и Обито когда-то, в последний момент вдруг...
Вернется на место человек, а не вершитель многих судеб.
Этого он не ожидал. Удивление все-таки отразилось на его лице, когда Обито узнал о том, что сделал Пейн. Благо, что тогда никто не увидел этого из-за маски. Что-то щелкнуло в тот момент, запуская в нем странный механизм, назначения которого Учиха так и не смог узнать.
Он был непоколебим в своей вере, когда объявлял Четвертую Мировую и когда предстал перед всеми, как Учиха Мадара. Быть этим человеком и нести его волю – практически одно и тоже, но мало кто это понимал. Перед всеми предстал образ сильнейшего шиноби за всю историю этого мира. Бессмысленно бояться имени. Они боялись того, что было за ним.
Голос в сознании на тот момент молчал. Обито впервые за столько лет чувствовал ярость и злость, с таким остервенением он рвался к своей цели. Хладнокровие таяло, словно лед под солнцем. Капля за каплей с лица его смывалось привычное равнодушие. Пламя вспыхнуло с неистовой силой, опаляя людей. Оно сжигало цветы жизни, ввысь устремляя черный дым отчаяния и боли.
Человеческая жизнь мало что стоила в тот момент. Она – всего лишь цена за его утопию, которую необходимо заплатить. Просто надо не смотреть ни на что и дальше идти по головам.
И в борьбе с Наруто и Какаши он ненавидел. Слишком много Обито пережил, чтобы внимать словам какого-то мальчишки и уж тем более бывшего напарника. Надо было только выиграть еще одну битву и все. Больше не будет боев, только отдых, столь необходимый, как воздух.
Какаши что-то пытался говорить о его наследии, упомянув слова Обито на той злосчастной миссии. Он не знал, что в Учиха словно заработал быстрее тот странный механизм, предназначения которого мужчина так и не узнал. И ненависть ослепила его сильней. Как смел Хатаке что-то говорить о его человечности?
Не суди, не судимым будешь.
Именно поэтому Обито предложил сделку чертовой ученице Сенджу. Он устал жить так, в пылу схваток, крупицей за крупицей теряя себя. Ждать еще немного казалось невыносимым. Он даже устал ненавидеть.
Учиха испытывал неприязнь к Харуно, если нужно будет, он оттолкнет ее как можно дальше. Просто слишком она была...
Человечная.
Мадара мало походил на человека. На монстра, на чудовище, на инвалида – да. На старика, которого достала жизнь, где постоянно приходится бороться. Но не на человека.
Зетцу вообще за счет принимать нельзя.
И Обито так не привык видеть рядом с собой человека, несломленного обстоятельствами. Что-то кричащего, как этот Наруто, отстаивающий, как его бывший напарник.
И живой, как Рин.
От этой мысли Учиха даже передернуло.
Что-то чувствовать сейчас казалось поистине странным.
- Я закончила, - голос Сакуры вывел Обито из мыслей. – Здесь не столь много информации.
И все же такая покорность ему не нравилась. Что-то было явно не так.
Она могла запросто подделать данные, вот только в том случае никого Мадара или Обито жалеть не станут. В ее же интересах быть в этой сфере их дел смиренной.
- Принимайся за следующий свиток, - потерев переносицу, тихо проговорил Учиха. – Здесь мы скоро закончим...
- А потом? – отстранено спросила Сакура, устремив заинтересованный взгляд в сторону своего тюремщика.
- А потом я дам тебе то, что обещал, - также спокойно ответил Обито.
И больше никто ничего не сказал, они так и сидели в библиотеке. Уже два дня или три без солнца в странном затишье. Зетцу ходил между книжными полками, хитро поглядывая в сторону девушки и мужчины, а потом снова исчезал, словно его здесь и не было.
Иногда отлучались, чтобы поесть или поспать. Мадара появлялся редко, контролируя состояние Джуби, что было делом не из легких. Вот только он слишком грезил тем, чтобы стать вторым Рикудо.
Сакуру это, правда, меньше теперь заботило. Она согласилась им помогать только из-за того, что по сути своей опасно было оставаться на месте. Каждый шиноби это знал. Держаться на грани, практически не имея баланса - есть одна из самых опасных вещей этого мира.
Просто нужно было подождать, пока туман исчезнет из головы, пока хоть что-то прояснится.
И только тогда действовать.
- Можно задать вопрос? – тихо поинтересовалась Сакура, искоса глядя в сторону Обито.
Тот лишь равнодушно посмотрел на нее, а потом моргнул в знак согласия.
Харуно взглотнула и отложила в сторону очередной свиток с шифровкой. Стресс и начинающаяся боль глазах из-за плохого освещения давали о себе знать: голова словно шла кругом в этот момент. Вот только интересующий вопрос настолько глубоко пустил корни в ее сознание, что она не забыла бы его, даже если бы очень сильно этого захотела.
- Когда каждый из нас приобретет утопию... Что с нами будет? С нашими телами?
И вновь этот странный лихорадочный блеск в ее глазах, привлекавший каждый раз его внимание.
- Джуби имеет силу, сопоставимую только с силой самой планеты. Невозможно просчитать, как именно циркулирует его чакра. Вот почему именно он способен остановить биологические процессы в нашем организме, но при этом сохранить в нас жизнь, - задумчиво ответил ей Обито, постукивая пальцами правой руки по поверхности стола. – У каждого живого организма есть свой запасной источник энергии, который он использует в самом крайнем случае. Сенджу можно назвать ярким тому подтверждением. Остальные же чаще всего не раскрывают своих возможностей до конца, считая, что потолков над головой уже нет и пробивать их не надо. Джуби способен взаимодействовать со всем живым, он может выжечь человека, находясь при этом на другом континенте, если пожелает. Вот только желаний у него и нет, есть только функции преобразовывать и разрушать. Именно поэтому нужен контроль. Нужно уметь отслеживать потоки чакры, знать, какой именно кому принадлежит. Джуби не только демон, он своего рода карта, по которой можно найти любого человека, любой объект, ведь его чакра переплетается со всеми потоками, что есть в нашем мире. Раньше его называли полудемоном-полубогом. Это было еще задолго до времен Рикудо.
И он не боялся говорить ей об этом, просто знал, что девчонка унесет это с собой в могилу, если воспротивиться. Вот только она и не сказала сейчас ничего, лишь смотрела своими яркими зелеными глазами на него, а потом еле заметно кивнула.
За последнее время, за те самые последние дни мужчина уже отчасти себя презирал. Что-то говорило ему, что он поступает неправильно, ломая жизнь другим, но тут же странное чувство заглушало тихий голос. Обито должен был закончить свою миссию.
- Спасибо, - совсем неожиданно для себя произнесла Сакура тихо.
Девушка робко и грустно улыбнулась, и впервые за долгое время лихорадочный блеск сменился странным теплом в ее глазах.
- Ты тогда дал мне повод жить, когда пришел в мою камеру, и не обращаешься со мной, словно я мусор, - задумчиво и тихо произнесла Харуно, словно боясь собственных слов.
- Просто продолжай работать, - холодно отозвался Обито, прикрывая глаза.
Если бы она знала, сколько усилий он вложил, чтобы голос сейчас не дрогнул. И сейчас Учиха ненавидел себя больше всего на свете.
Что-то внутри него дрогнуло и внезапно освободилось, давая мужчине легче дышать.
Что это было – Обито не знал.



Впервые это случилось в парке после очередной миссии. Она помнила, как стрекотали насекомые и пели птицы. Тогда еще пришли первые известия об активности Акацке в деревню, и накалялась атмосфера в мире политики. Цунаде ходила взвинченная, Шизуне – нервная, командиры отрядов шиноби и вовсе волновались так сильно, что иногда проступали капли пота у виска и дрожали руки.
Все нужно было делать быстро. Туда – доставить, там – уладить, кое-где – защитить. И когда им выделили один день на отдых, Сакура не могла не радоваться.
Сай остался где-то позади, сказав, что здесь открывается красивый вид. Бросив взгляд в сторону озера, Харуно кивнула, а потом пошла дальше вместе с Наруто. Давно она так просто не гуляла. Напряжение в мышцах спало, ведь девушка больше не искала и не чувствовала опасности. И как-то непривычно было идти сейчас рядом с Наруто без кунаев и оружия, формы и протекторов, в обычной одежде. Он - в своих оранжевых штанах и черной футболке, и она – в синей юбке до колена да красно-белой кофте.
Спокойствия им не хватало.
- Помнишь тот фонтан, который за поворотом находится? – спокойно спросила Сакура, глядя на безмятежное лицо напарника.
- Помню, - улыбнулся ей Удзумаки и поднял голову вверх, ощущая на коже тепло солнечных лучей.
- Давай туда сходим?
- Давай, - сразу же согласился он.
И вот так просто они понимали друг друга с полуслова.
А потом она помнила, как под сенью деревьев, они слышали, как журчала вода. И природа здесь была спокойная, не такая, как на поле боя. Здесь земля не содрогалась от силы человека, птицы обеспокоенно не взмывали вверх, а на деревьях не было следов от кунаев или взрывных печатей. Война и распри это место не затронули.
- Можно потом у меня чаю попить, как ни странно, но ты очень нравишься моей маме, - усмехнулась Сакура и покачала головой.
Наруто, однако, различил теплые нотки в ее голосе.
- Хочешь, чтобы я получше познакомился с будущей тещей? – не сдержался Удзумаки и тихо засмеялся.
На это высказывание Харуно тут же вспыхнула.
- Добе, понабрался этих шуточек у Сая?! Я не собираюсь выходить замуж еще ближайшие двадцать лет, чтоб ты знал! – громко воскликнула она и замахнулась на него.
Вот только Наруто увернулся и все равно это ему мало, чем помогло. Они сидели на бортике фонтана в тот момент, а Удзумаки откинулся чуть назад, чтобы не попасть под удар. Послышался всплеск воды.
Просто нерадивый будущий Хокаге упал в фонтан.
И потянул потом следом Сакуру за собой.
- Наруто!
Ее возмущенный голос испугал парня и тот собирался уже вновь защищаться. Вот только к его удивлению девушка просто уткнулась носом ему в грудь и тяжело задышала. И плевать было на холод воды и боль в спине в тот момент, все его внимание переключилось на это сердцебиение, ощущавшееся настолько сильно, что его собственное сердце чуть не выпрыгивало из груди. Наруто затаил дыхание, прислушиваясь к собственным чувствам в тот момент.
И только ее затихающий смех разрезал тишину.
И он запечатал эту минуту там, в органе, что сейчас бешено гонял кровь по организму и заставлял пульс участиться. И так странно было видеть ее зеленые глаза, яркие, как листва деревьев весной, ее смех, как тот, что был прежде, когда они только стали выпускниками Академии и думали, что быть шиноби – радостно и почетно. И как тогда, когда не было еще первых слез, первых потерь, первых разрушенных надежд, возвращавших их на землю. То был полет, то было детство, но вот разрушилось оно, и в черный цвет окрасилось их полотно. Теперь они знали: помимо жизни есть и смерть. И она – верный спутник всех шиноби.
- Ты смотришь на меня так, словно увидел привидение, - недовольно пробурчала Сакура, тяжело вздыхая. – И все же... Раньше ты так не шутил.
- Считай, что Отшельник и Сай прополоскали мне мозги своими неудачными шутками, и я заразился их пошлостью и глупостью, - улыбнувшись, ответил Наруто.
- Ну, глупость-то у тебя появилась еще раньше, - прошептала Харуно, вставая с парня.
- Хах, ты слишком жестока, Сакура-чан, - только и проговорил Удзумаки, принимая помощь Сакуры и равняясь рядом с девушкой.
И оба сейчас стояли друг напротив друга: мокрые и счастливые, словно детские проказы их радовали до сих пор.
Впервые это случилось в парке после очередной миссии. Она прекрасно помнила странный неосознанный порыв, который заставил их обоих забыться на мгновение, стать чуточку ближе.
И она прекрасно помнила, как, что-то промямлив, она удалилась из парка так быстро, как могла, пока румянец не проявился на щеках. Харуно забыла и про чай, и про шутку, и про то, как горели губы, когда она неосознанно потянулась к нему.
Впервые это случилось в парке после очередной миссии. Она поцеловала его там под сенью деревьев.
И след от ее поцелуя горел.
«Встретимся на миссии», - только и бросила Сакура тогда, торопясь куда-то и прекрасно зная, как отреагирует Наруто на ее поцелуй.
Пусть и поцеловала она его в щеку.



Мадара не любил находиться в обществе, от того и не часто появлялся в убежище Орочимару. Он обожал спокойствие, когда есть время на то, чтобы подумать о глобальных и менее глобальных проблемах. Делать это в присутствии их пленницы становилось проблематично. Ученица Сенджу не привлекала его внимания, говорила в его присутствии мало, только по делу и короткими фразами. И все же находиться рядом с человеком, иногда слушая их разговоры, было довольно странным...
Ее взгляды на жизнь казались ему глупыми. Так дети говорят взрослым о вещах с серьезным видом, не зная истинной сути того или иного предмета. Слушаешь, и вроде умиляешься, малыш делает первые шаги, он только учится...
Правда, было одно «но»: Мадара ненавидел детей.
От них исходило слишком много шума, много проблем. Он презирал тех, кто говорил ему, что он тоже был ребенком. Чепуха. У него не было детства, он не играл во дворе с остальными сверстниками, он не имел лучших друзей и не знал, каково это - ходить к кому-то на день рождения и дарить бессмысленные подарки. В его время рождение сына означало только то, что есть наследник, если же ребенок появился у главы клана – то и преемник, новое «мясо» на убой.
Ты или выживал, или кормил червей. Причем жизнь никогда не желала быть милосердна к людям его поколения: научившись говорить и ходить, их начинали обучать по всей строгости закона, а в десять лет уже и первые испытания. Самым ярким его воспоминанием стало не то, как он влюбился или получил пятерку в Академии, а то, как отец Мадары привел его в пыточную камеру и показал еще мальчику врага.
Раненный шиноби отхаркивал кровью и смотрел на него одним глазом, приоткрывая в безмолвном стоне рот. Учиха тогда было одиннадцать лет, но уже и к тому моменту он ничего не чувствовал, ему просто сунули в руки кунай и подтолкнули к мученику.
- Помнишь, куда нужно ударить, чтобы продлить мучения своей жертвы? – тихо говорил его отец, направляя руку к сонной артерии. – Не дари быструю смерть – это слишком милосердно по отношению к врагу.
Глава клана не был психом. Просто он уничтожал человечность на корню, превращая людей в настоящее оружие убийства. Если не чувствуешь – не знаешь и мучений, избавляешь себя от лишних тягот эмоций.
Он считал детство самым ужасным периодом в жизни каждого человека. По мнению Мадары, ему повезло с родителями: те не стали церемониться с ним, а сразу объясняли, что к чему, что на самом деле плохо, а что есть хорошо. У него не было сказок, которые хуже гендзюцу влияют на разум: человек сам верит, что мир не жесток, в нем есть какое-то волшебство. Больнее всего падать в такие моменты.
Учиха же не переживал падения с небес на землю.
Потому он был во многом выше и сильнее других.
- Не верь никому, кто тебя окружает, - говорила его мать, когда он вернулся с первой миссии и сказал, что работать в команде не так уж и плохо. – Все люди имеют ножи и ждут, когда можно засадить их в спину. Тот, кто хочет стать твоим другом, - лжец. Тот, кого ты не знаешь, - безлик и пуст. Тот, кто является твоим врагом, - наиболее чистый и правдивый человек, заслуживший право им стать.
Казалось бы, слова те были жестоки, но сейчас Мадара понимал, что они правильны. Он уважал только врагов в своей жизни. Обито и все остальные были для него безликими и пустыми, такими людьми можно было пользоваться, что он и делал. Со временем он даже устал от этого...
Не пользования. Однообразия.
- Ты уже все узнал?
Зетцу, наблюдавший за ним все это время, заинтересованно покосился на Учиха, который без интереса рассматривал тело внучки Хаширамы. Да, он многое узнал из того, что знать не хотел. И что хотел. Богатая, но низкая и ничтожная была жизнь у потомка Первого, наполненная постоянным поиском чего-то, что все время ускользало из рук.
Если бы она воскресла сейчас, как сделал это он, поняла бы она, что все прежние чувства на самом деле низменны и малы?
- Да, но это оказалось пустой тратой времени. Уничтожь ее тело или выброси – мне все равно, главное избавься, - холодно ответил Мадара и пошел к выходу из помещения, проклиная свою наивность.
Наивность, которая сказала ему, что в Сенджу может быть еще остались достойные люди, заслуживавшие его внимания.
- Неужели тебя так задело то, что ты узнал? – с насмешкой спросил Зетцу, то ли улыбаясь, то ли усмехаясь.
- Нет, просто не люблю хранить мусор, который мне не нужен.
И это была правда. Он действительно не любил оставлять при себе бесполезные вещи.
Цунаде сейчас была одной из таких вещей, причем, была такой вещью, которую он презирал. Слишком многое в ней было от Мито...



В кратчайшие сроки он сделал то, что для многих казалось невозможным. Он прекратил войну. Прекратил гражданскую войну, заставив тех напыщенных и обделенных умом людей прислушаться к нему. И сделал это так, как не сделал бы никто.
На очередном поле, где должна была состояться битва, он вышел...
И просто протянул руку Хашираме, показывая, что в той руке нет оружия.
Для двух кланов, враждовавших все это время, наступил переломный момент, когда что-то обыденное в жизни меняется и появляется что-то непривычное. Ни Сенджу, ни Учиха не шли раньше на уступки, не вели переговоров словесно – лишь на поле боя огнем и железом. Они не ненавидели друг друга. Они друг друга и не любили. Просто изначально жизнь расставила фигуры так, что они были пешками, защищающие королей.
Теперь же Мадара оскорбил своим поступком многих аристократов и дайме тем, что их собственное оружие отказывалось идти против врага. Хаширама сделал то же самое, не посмотрев на недовольство низших и неопределенных существ, не способных сделать что-то самостоятельно.
Они хотели спасти страну, которая и не хотела быть спасенной. Никакие предупреждения не действовали, никакие слова не долетали до ушей тех, кто считал себя богом, но, по сути, в этой жизни родился жалким муравьем. Аристократы затыкали уши и закрывали глаза, будто не хотят признавать реальность и правду, крича, чтобы они прекратили, как маленькие дети.
Тогда уже осознание или та самая реальность жестоко ударила их, заставляя очнуться, когда начались первые налеты на Огонь. Два враждующих брата подписали тогда мирный договор, пожав друг другу руки так же, как это сделали Мадара и Хаширама. Но сделали это не из-за того, что хотели спасти страну.
В первую очередь, каждый думал только о себе.
- Им ничего не нужно в этой жизни. Они родились только для того, чтобы умереть! - вот, что они услышали, стоило только перешагнуть Учиха и Сенджу порог поместья Удзумаки, где и должно было состояться очередное совещание.
- Хватит нести ересь, Мито. Знай свое место! Ты – женщина, ты не должна воевать, - грозно прозвучал голос ее отца, когда она вышла к ним.
- Очнись, кого ты слушаешь?! Эти люди бесчестье принимают за честь! А мужчины одеваются в кимоно, как и женщины, такие ли у страны должны быть защитники?! Я хочу защищать то, что мне дорого, как делаешь это ты! Разве в этом может заключаться зло?!
Она плакала. Не так, как делают это обычно женщины: в платочек и жалея себя. Пусть глаза ее и были красными, но на лице отразилась гримаса гнева, отчаяния и непонимания. Мито взывала к собственному отцу, надеясь, что тот услышит ее. Вот только он не слышал. Старый консерватор, придерживающийся традиций и предписаний этикета, не слышал. А они, Мадара и Хаширама, наблюдавшие ссору отца и дочери, слышали.
- Война – не место для таких, как ты, Мито! Там нет чувств, и не может быть. Ты не способна убить человека – это значит, что убьют тебя, а я не хочу этого. Ты моя дочь и...
- В том-то и дело, что я твоя дочь. Все видят это, только не ты. Умереть в бою за свою страну – мечта каждого честного человека. У людей, стоящих выше нас, ее нет. Пожалуйста, я не столь многого прошу, - шмыгнув носом, проговорила Удзумаки и перевела, наконец, взгляд светлых глаз на Мадару и Хашираму.
Они увидели удивление в глазах Мито, которое заставило ее отшатнуться. Невольно девушка сделала тогда пару шагов назад, почувствовав всю неловкость этого положения. Удзумаки могла стерпеть любой позор, любое осуждение с гордо поднятой головой, но все равно не хотела казаться истеричкой в глазах тех, кого она уважала.
Ее отец, стоявший все это время ровно и спокойно, учтиво кивнул гостям, приглашая их войти. Он вел себя так, как будто они не застали их в неудобном положении. Мито невольно поежилась и отвела взгляд, прижав руку к груди и стараясь усмирить буйное сердце, стук которого раздавался у нее в ушах.
- Полагаю, вы принесли с собой благие вести, раз глава клана Учиха пришел сюда без охраны, - учтиво проговорил мужчина, не замечая оцепенения дочери.
- Договор был подписан, но неизвестно, надолго ли. Мне и вам прекрасно известно, чем заканчивалось это в прошлом, - в той же манере ответил ему Хаширама.
Мадара молчал, наблюдая за замешательством Мито, которая даже в такие моменты держала спину прямо. Учиха любил таких людей, как она, точнее, он отдавал им предпочтение. Такие люди не ломаются даже тогда, когда их сильно прогибают под себя. Видеть это качество в женщине было необычно и интересно.
- Мито, принеси нам чая.
Удзумаки в тот момент дернулась, но нашла в себе силы кивнуть и удалиться из помещения. Ее не сломали, не заставили верить в то, во что она должна была верить.
Просто это дело было только ее и отца, вмешивать кого-либо в него Мито не собиралась.

В тот день господин Удзумаки хотел обговорить еще какие-то дела с Хаширамой, которые не касались клана Учиха. Поставки оружия и заключенные договоры мало интересовали Мадару тогда, поскольку он знал, что ничего хорошего статистика им не покажет. Он должен был заниматься делами своего клана, а не чужого, потому не хотел переключаться на дела клана Сенджу и Удзумаки, выразив желание покинуть поместье.
Мито заставили сопроводить его до выхода из территории ее клана, чему девушка была несказанно рада, но не показывала этого. Находиться в одном доме с собственным родителем ей казалось очень тяжело, потому Удзумаки не особо возражала и составила компанию Мадаре.
Они шли медленно. Девушка наблюдала за играющими детьми и солнечными лучами, терявшимися в листве, наслаждалась прохладным ветром и хорошей погодой. Учиха же не привык наслаждаться картинами мира и спокойствия.
Роднее и ближе ему всегда была атмосфера войны.
- Вы осуждаете меня, - тихо проговорила Мито бесцветным голосом.
Лицо Удзумаки ничего не выражало в тот момент, просто она не могла идти так, в тишине, словно ничего не случилось и не происходит до сих пор. Разговоры же с Учиха казались ей интересными, хоть и беседовали они, будто не желающие знать друг друга люди или оппоненты в каком-то странном и не заканчивающемся споре.
- Я не осуждаю людей за то, что они высказывают правду такой, какая она есть, - ответил Мадара и остановился, посмотрев ей в глаза. – Вот только ваше поведение по-прежнему вызывающе. Буйный нрав сыграет против вас же.
- Я хочу равенства в положении, Мадара-сама. Я не заставляю все общество равнять на себя женщин, но хочу, чтобы мой отец видел во мне равную. Это не буйный нрав, это непонимание, почему близкий человек не хочет понимать, - мягко объяснила ему Мито, по-прежнему не отпуская его руки.
Сейчас она чувствовала с этим человеком себя совсем по-другому. Казалось, он холодный и неприятный тип, но Удзумаки было действительно приятно разговаривать с Мадарой. Как и в Хашираме, в нем была сила не только тела, но и духа.
Немногие понимали это, зациклившись на этикете и внешней оболочке и забыв про главное, про содержимое той самой оболочки.
- Женщины не созданы только для того, чтобы танцевать, петь и приносить саке, - продолжила девушка, тепло улыбаясь. – Стереотипы и устоявшиеся бессмысленные обычаи разрушают в людях слишком многое: мы начинаем думать, что не созданы для других целей, кроме как для тех, на которые указывает нам общество.
- Тогда для чего же мы созданы? – поинтересовался Мадара холодно, без всякого желания продолжать этот бессмысленный разговор.
Учиха считал, что сейчас они сотрясали воздух понапрасну, но все равно спросил. Почему-то у него вызывала симпатия эта девушка, идущая не на поводу у предписаний или своих родственников. И это был вовсе не романтический интерес. Это было некое любопытство со стороны Мадары, не встречавшего раньше людей, подобных ей.
- Не знаю. Каждый из нас создает себя сам и выбирает, для чего же он создан, - просто ответила Мито, и они продолжили путь.
Пара шла медленно, словно ни у кого не было срочных дел, касающихся той же самой войны, которой все боялись. С неохотой вскоре Удзумаки пришлось отпустить руку Мадары, когда они стояли у ворот, за которыми заканчивалась территория клана Удзумаки и Сенджу.
- До свидания, Мадара-сама. Простите за то, что вам пришлось услышать, и спасибо за то, что не смотрите на меня, как на сумасшедшую, - девушка опустила голову и тяжело вздохнула. – Надеюсь, что это не последняя наша встреча.
Она поспешила вернуться в поместье и избавиться от неприятного осадка после разговора с отцом. Учиха же возвратился домой и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию, которая возникла вследствие нападок со стороны пока только Травы. Он то и дело поднимал старые сводки, касающиеся военной мощи данного государства, и старался обдумать то, как собрать и организовать действия в бою, уже не одного или двух, а многим больше количество кланов.



Когда он вернулся в библиотеку Орочимару, то застал Обито и Сакуру, сидящими друг напротив друга у стола, захламленным свитками. Взгляд Харуно был мутным и неясным, она будто бы смотрела сквозь Учиха, который все-таки исполнил свое обещание. Мадара понял, что сознанием и разумом девушка сейчас не здесь, а в Конохе, одержавшей победу над Четвертой Мировой.
Ему не было дела до того, что чувствует девчонка. Не было дела и до того, что чувствует Обито, который положил правую руку поверх ее, скрепленных в замок маленьких ладоней. Иллюзия не длилась долго; Мадара знал, что в Тсукиеми время не имеет особого значения, потому вскоре взгляд Сакуры стал более осмысленным. С неохотой она вернулась в реальность, которую покидала с удовольствием.
Обито тогда смотрел на нее с хорошо скрываемым сожалением и убрал руку, ожидая от ирьенина хоть какой-то реакции, но куноичи молчала. Сакура просто сжала губы в тонкую полоску и прикрыла глаза, тяжело вздохнув. Видеть и жить там, в иллюзии, и после всего этого возвращаться в этот мир показалось ей невыносимым.
- Спасибо, - только и ответила девушка, когда невольно слезы все-таки покатились по ее бледным щекам.
Она плакала так же, как и плакала Мито в тот день, когда отец отказался пустить дочь воевать. Странное для женщин свойство: уметь молчаливо и гордо плакать, не стараясь воззвать к чьей-то жалости. Такие люди и являются сильными, несмотря на то, что они о них могут сказать другие.
- Приступай к работе, - Обито знал, что слова утешения бесполезны, да и сочувствие, появившееся сейчас, показалось ему слишком незнакомым чувством.
Он встал со своего места и подошел к Мадаре, понимая, что давать слабину сейчас было бы непростительно. Труды стольких лет не должны быть потеряны из-за внезапно пробудившейся совести, которая еще боялась громко говорить где-то глубоко у него в сознании.
Борьбы не было. Было отрицание.



- Вижу, что ты получил мою записку, - равнодушно проговорил Хатаке, но глазами все-таки улыбался.
После того, как Обито вышел из дома Рин с новыми очками, счастливый и почти танцующий от радости, он и не думал встретить по пути Какаши. Сейчас не было никакой озлобленности на напарника, Учиха даже благодарил его мысленно за то, что он сказал Рин о его дне рождения.
Обито еще раз коснулся новых очков и улыбнулся так, как обычно говорят: «от улыбки лицо треснет». Он чувствовал себя отлично, будто он не шел по этой земле, а летел. Ведь свершилось то, чего он хотел! Рин обратила на него внимание, отвлекшись наконец-то от Какаши, из-за которого словно и не замечала Обито рядом с собой.
- Хатаке, не думал, что когда-нибудь скажу это, но, - Учиха тяжело вздохнул, - спасибо тебе.
Напарник лишь хмыкнул в ответ, скрестив руки на груди.
- Времена действительно меняются, если я услышал такое, - задумчиво проговорил Какаши. – Ну, я рад за вас. Если позволишь, я тоже поздравлю тебя с прошедшим днем рождения.
Хатаке залез в подсумок и вытащил оттуда что-то небольшое. Он протянул это Обито и закрыл глаза, улыбаясь. Под маской, конечно, не было видно улыбки Какаши, но Учиха все понял.
Он внимательно посмотрел на подарок и даже немного удивился, когда увидел, что это билеты в кино на недавно вышедший фильм, продолжения какой-то мелодрамы, которую Обито терпеть не мог. Слезливая романтика с запутанным сюжетом никогда не нравилась Учиха, предпочитающему экшн, постоянное действие, а главное – приключения.
Сеанс был завтра в три часа дня, но Обито явно не понимал, зачем ему идти туда. Какаши хотел посмеяться над ним или говорил серьезно – Учиха не знал. Почему-то по жизни в моменты радости он становился тугодумом, до которого крайне медленно доходит смысл многих простых вещей.
- Рин ходила на первую часть три раза и очень хотела пойти на вторую. Думаю, ей будет приятно, если ты пригласишь и сам составишь ей компанию, - пояснил, наконец, Какаши, видя, что Обито сам до этой мысли не дойдет. – Извини, но в последний ряд билеты брать не стал, она бы могла не так понять.
Хатаке почесал затылок, чувствуя неловкость от того, как посмотрел на билеты и на Какаши Обито. Учиха глазам своим не верил, да и ушам тоже: его напарник помогает ему сойтись с Рин! Он раньше Хатаке чуть последними словами не вспоминал, даже столько синонимов придумал к имеющемуся арсеналу, что не сосчитать. Его, конечно, смущало то, что Какаши знает, какой фильм любит их напарница, а он не знал об этом, но быстро отогнал от себя эти мысли.
- Я... Спасибо. Но почему ты помогаешь мне?
- Просто мне кажется, что должно измениться не только время, но и некоторые аспекты в нем, - пожал плечами Какаши, отводя взгляд. – Рин утверждает, что мы команда, поэтому мне не хотелось бы разочаровывать ее. Это просто подарок на прошедший день рождения. Сомневаюсь, что что-то другое ты хотел бы от меня принять.
Это было честно. Без утайки. Без секретов.
Хатаке знал о чувствах Обито, потому сделал небольшой подарок напарнику, пусть и не столь дорогой, но не менее значимый. Тем более, это был хоть какой-то повод наладить с ним отношения, которые вряд ли когда-нибудь придут к отметке «дружба», но все-таки отойдут от отметки «соперники».
Он засунул руки в карманы штанов и попрощался с Учиха, как только понял, что говорить им больше не о чем. На миссиях могли появляться общие темы для разговоров, но в повседневной жизни им обоим мало о чем хотелось говорить. Все же беседы чаще всего становились спорами, ссорами, но не оставались нормальной дискуссией, где никто не подкалывает друг друга.
Обито недолго тогда смотрел вслед Хатаке, который пошел в сторону хорошо освещенной улицы с маленькими магазинчиками самых разных вкусностей. Какаши что-то напевал себе под нос и вскоре затерялся в толпе родителей, детей и стариков. Учиха еще некоторое время глядел на разноцветные фонари и рекламные вывески, а потом перевел взгляд на билеты у себя в руке.
Учиха улыбнулся и вскоре засмеялся, побежав домой. На следующий день он встанет намного раньше, чтобы купить настоящий букет алых роз и пригласить Рин в кино. Почему-то ему не верилось, что счастье оказалось так близко, что...
Что ему достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться его.



«Живи, коль тебе дана жизнь», - с этой мыслью Обито засыпал и просыпался каждый день.
Он знал, что подразумевала эта фраза одного из его предков, но не уделял ей должного внимания, поскольку слишком чуждо было это высказывание для Учиха. Сейчас же, когда цель почти достигнута, Обито стал невольно задаваться вопросом: «А будет ли жизнь в иллюзии?»
Он боялся этой мысли, но ничего не мог с собой поделать. Дело было ни в Мадаре, ни в Сакуре, ни в Зетцу, просто что-то заставило его обернуться и посмотреть на уже потерянные восемнадцать лет жизни. Когда конец был уже близок, Обито задумался о том самом новом начале в миру Тсукиеми.
И будет ли так сладка та утопия, если он будет помнить о том, что она нереальна?