Параллель. Боль в тебе. 29.

Червь сомнения начал точить нутро еще в поезде, когда они трусливо, словно маленькие дети, сбегали от проблем. По приезде в Токио – этот исполин, пожирающий мечты и иллюзии, - сомнение лишь усилилось, переросло в беспокойство, а затем стало осознанием непоправимой ошибки. Оно пришло неожиданно, одновременно настигло обоих, застав их врасплох. Ино не могла найти себе места от беспокойства за мать, а Дейдару мучил стыд перед отцом. Переживая пагубные чувства, доставляющие им дискомфорт, они не смели обнаружить их друг перед другом. Открыться значило показать свою слабость, признать свою несостоятельность. Открыться значило признать, что их противоестественная связь не должна существовать. А потому каждый старательно пытался сделать вид, что все хорошо, продолжая двигаться вперед подальше от сомнений.
Дейдара запрятал глубоко свои страхи, связанные с жизнью на новом месте, и занялся поиском работы. В Токио было полно тату-салонов, и благодаря наличию у него хоть и малого опыта его вскоре взяли помощником мастера в небольшую студию. Платили мало: едва хватало на аренду небольшой квартиры, которую Ино нашла, выторговав у агента скидку, - поэтому Дейдара перебивался с подработки на подработку, иной раз не появляясь дома несколько дней подряд из-за тяжелого графика.
Ино, озабоченная постоянным отсутствием денег и брата, нашла работу в качестве официантки в небольшом уютном арт-кафе. Так, бюджета обоих хватало на оплату квартиры, покупку продуктов и пользование общественным транспортом, но едва хватало на излишние траты и развлечения. Самостоятельная жизнь в таком дорогом и огромном городе тяготила обоих, но никто не решался высказать открыто свои чувства. В результате, между обоими возник так хорошо и давно знакомый вакуум, уничтожающий всякую близость, препятствующий нежности и поддержке.
Они ложились спать отдельно друг от друга, каждый на своем футоне.
Они едва разговаривали друг с другом даже на отвлеченные темы.
Они не смели коснуться друг друга.
Они не видели друг друга днями, и Ино часто ложилась спать в одиночестве, содрогаясь от страха в пустой квартире.
Так безрадостно и мертво текли их дни, наполненные вязким отчаянием.



Дейдара устало вышагивал по темному и тихому переулку, освещенному редкими фонарями, чувствуя, как сильно и нестерпимо ноют мышцы его рук и ног, весь вечер таскавших коробки. После тяжелой смены, проведенной за разгрузкой фуры, он брел домой в безмятежном расположении духа, ведь получил неплохую плату. Лишние деньги никогда не помешают, но именно сегодня он решил нарушить негласное правило откладывать каждую иену и купить какой-нибудь торт, устроив небольшое чаепитие с сестрой, надеясь таким образом разрушить стену, вновь построенную между ними. Ино любит сладкое, он понял это по тому, с каким удовольствием она каждый раз уплетала десерты и как часто ее баловала Юми то пирожными, то печеньями собственного приготовления, надеясь увидеть в затуманенных глазах дочери радостный блеск. Воспоминание это неприятно поразило юношу, поселив в душе ноющее чувство стыда. Стараясь по привычке гнать любое переживание, Дейдара ускорил шаг и вскоре настиг дом. Заглянув в освещенные уютным светом окна, он улыбнулся, представив, как впервые со дня прибытия в Токио улыбнется Ино. Он знал, ей одиноко дома из-за постоянного отсутствия того, на кого она уповала.
«Сегодня всё будет иначе», - решил Дейдара, поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, самый верхний их жилого дома.
Последний лестничный пролет миновал, и открылась площадка, где в тесном соседстве расположились четыре двери. Юноша подошел к нужной и отворил ее своим ключом. Оказавшись в узеньком коридорчике, освещенным лишь слабыми отсветами лампы из комнаты, служащей им одновременно гостиной и спальней, он запер за собой дверь и принялся снимать куртку и ботинки, еще дышащие ночной прохладой. В соседней комнате послышалась легкая возня и звук задвигаемого ящичка рабочего стола, а потом перед Дейдарой очутилась Ино в одной ночной рубашке. Она безразлично и холодно смотрела на растерянную фигуру брата, который попытался улыбнуться ей. Ответом ему служил подернутый дымкой взгляд из-под опухших красных век и слипшихся влажных ресниц. Она плакала, мгновенно понял он и стер с лица улыбку. Подойдя к сестре, он вручил ей коробку с тортом и сказал тихим голосом:
- Я дома.
Ино послушно приняла коробку, с любопытством ее разглядывая. Зеленый картон, украшенные золотыми узорам, был таким праздничным и нарядным, что девушка сразу же стала прикидывать, сколько стоит одна только упаковка.
- Это торт, - видя замешательство сестры, со смешком произнес Дейдара, стараясь разрядить обстановку.
Ино увидела в углу коробки этикетку и прочла название. Захер – ее любимый торт. И очень дорогой, между прочим.
- Сколько он стоил? – вертя в руках коробку, спросила она, ища ценник.
- Какая разница, сколько он стоил?
- Большая. У нас нет лишних денег, понимаешь? – сказала Ино с укоризной в голосе.
- Слушай, я потратил на него то, что заработал за вечер. Это подарок. И за него обычно говорят спасибо и улыбаются. – В голосе Дейдары явно читалась обида.
- Спасибо, - буркнула в ответ Ино, уходя на кухню.
Вот и всё. Вот и вся благодарность за его скромные старания вызвать на вечно хмуром лице хотя бы тень улыбки. Раздосованный и оскорбленный в своих стремлениях юноша последовал на кухню за сестрой, которая, даже не открыв коробку, поставила ее на стол и принялась заваривать чай. Гремя чайником и чашками, она нарочито не замечала присутствие брата. А красивая изумрудная коробка с золотыми узорами выглядела на пустом столе словно желание задеть больнее.
В крайней степени злости Дейдара подошел к столу и разорвал красивую обертку, порвал коробку и извлек шоколадный торт. Ино в свою очередь приготовила пару тарелок и разлила чай по чашкам, не обращая внимания на брата, который с остервенением разрезал торт, делая это грубо и неаккуратно. Положив себе и ей по кусочку, он принялся жадно есть, запивая чаем. Ино молчала, делала маленькие и нечастые глотки и едва прикасалась к торту.
Дейдару злило ее пренебрежение, ее упорное молчание, ее неблагодарность и ее задумчивая печаль.
- Может, поговорим? – сделал попытку завязать разговор юноша.
- О чем? – рассеяно отозвалась Ино, даже не взглянув в его сторону.
- О гребанных нас. – Голос дрожал от злобы.
Ино молчала.
- Какого хрена ты молчишь? Я прихожу домой усталый, как черт, покупаю тебе сраный тортик, чтобы ты порадовалась, а ты тупо молчишь!
- Я уже сказала тебе спасибо, - спокойно ответила девушка, делая глоток чая.
- Когда я тебе об этом напомнил! – вскричал Дейдара. Никакой реакции со стороны не последовало. – Какого хрена творится с тобой? С тех пор, как мы в этом ссаном городе, ты стала унылее прежнего.
Ино молчала.
- Ты можешь открыть свой красивый рот и сказать, какого хрена происходит? – вскричал юноша в исступлении.
Она посмотрела на него строго, с печальным упреком в глазах, так что Дейдара сразу же почувствовал себя виноватым и поубавил свой пыл.
- Если хочешь знать правду… - печально начала Ино, отводя взгляд. – Если хочешь знать правду, я жалею о том, что уехала с тобой сюда.
Казалось, с этими словами спало все напряжение, царившее между ними с приезда в город. Прозвучав в тишине ударом грома, они на время оглушили обоих. Ино первая решилась сказать о том, что чувствовал и он тоже, что мучило его и что рвалось с языка постоянно.
- Почему? – втайне зная ответ на этот вопрос, спросил Дейдара растерянно и тихо. Ино ответила не сразу:
- Потому что у моей матери никого нет, кроме меня. Потому что я бросила образование ради сомнительной перспективы отношений с тобой. Потому, наконец, что мы брат и сестра.
Да, она сказала то, что так боялся услышать он. Боялся и знал.
- Раньше тебя это не смущало, - с жестокой усмешкой парировал юноша. Она делала ему очень больно. Он должен был защититься пусть даже этим жалким способом.
- Это было раньше.
- А сейчас изменилось что-то? – он почти кричал, подхлестываемый горечью и обидой.
- Ты изменился, - ответила она с прежним спокойствием, которое словно тупая бритва, прошлось холодом и болью по сердцу.
- Чушь, - стараясь подражать спокойствию сестры, возразил Дейдара. – Я всегда такой. Это ты изменилась.
- Ах, всё дело во мне? – Ино демонстративно закатила глаза и сделала большой глоток. Ее уязвили эти слова, сорвали с лица маску напускного безразличия и спокойствия. Усталые глаза озарились гневным блеском, который выглядел зловеще в обрамлении красных от слез век.
- Да! – вскричал юноша, чувствуя как он неправ, но не желая останавливаться. В странном приступе садизма он желал больнее задеть сестру, сделать ей так больно, чтобы она не выдержала и разрыдалась прямо перед ним. – Ты во всем виновата! Ты! Если бы ты не приехала в наш чертов дом, ничего этого не было бы. – Он неосознанно бросил быстрый взгляд на растерзанный торт, жалкая эмблема их отношений.
- Думаешь, я хотела приезжать? Думаешь, я мечтала познакомиться с моим новоявленным старшим братом и отцом-мудаком? – Она поставила с громким звуком чашку на стол, в остервенении глядя на Дейдару.
Горящие обидой и злостью глаза доставили ему странное наслаждение, смешанное с мукой. Не понимая себя, не разбираясь в своих желаниях и ощущениях, подстегиваемый вырвавшимися на волю эмоциями сестры, он сделал вид, что глубоко обиделся и вскричал:
- Не смей так говорить о моем отце! Это твоя мать шлюха. Если бы не она, моя мама… моя мама была бы еще жива. – Нет, он так не думал на самом деле. Он глубоко уважал Юми, она нравилась ему. Но надо было возвращать все удары обратно, он не мог спокойно сносить оскорбления и обиды.
Ино выглядела злой, шокированной. В глазах застыла боль. Руки сжались в кулаки, она встала из-за стола и, размахнувшись, ударила ладонью брата по лицу. Это была не обычная истеричная пощечина, нанесенная в крайней степени злости под действием аффекта. Это было точно рассчитанное действие. Удар, в который она вложила всю свою силу, который сделала намеренно и за который ей не было стыдно.
Крайне удивленный силой, с какой Ино причинила ему боль, он схватился за горящее место. Он переборщил. В своем стремлении сделать девушке еще больнее, чем было ему, он задел самое сокровенное, он глубоко обидел ее. Испытывая стыд и раскаяние, он поднял на нее взгляд ребенка, полный вины и отчаяния. Стремясь получить прощение, он отнял руку от еще горящей щеки и тихо извиняющимся тоном пробормотал:
- Прости…
Ино ничего не ответила. Она несколько долгих секунд смотрела на брата, а затем молча вышла из кухни.
Чувство стыда и страха сковало Дейдару. Впервые к нему пришло ужасное осознание того, что он может потерять ее, потерять навсегда, безвозвратно. Он сидел на стуле, тупо уставившись на свои беспомощно лежащие руки, на длинные пальцы, которые пестрели мозолями и шрамами. Этими руками, этими самыми руками он делал всё, чтобы они смогли прожить, существовать, выжить. Изо дня в день совершая самую грубую работу, не чураясь запачкаться, они не могли прикоснуться к самому дорогу существу, чтобы подарить ему тепло, ласку, то необходимое, что не хватало Ино, из-за чего она страдала, из-за чего ее пунцовые веки и влажные ресницы никогда не приобретали нормальный, естественный вид.
В соседней комнате послышалась странная возня. Резкие движения, хлопанья дверцей шкафа, вытаскивание оттуда чего-то тяжелого, звук открываемой застежки «змейки». Она собирает вещи. Она достала сумку и теперь складывает туда все свои вещи, не заботясь о порядке, швыряя их в хаотичном порядке. Он слышал быстрые, нервные шаги, перемещающиеся по комнате. Если он и дальше так будет сидеть на кухне, сложа руки, она уйдет.
Он сорвался с места и прошел быстрым шагом в комнату. Его догадка оказалась верной. Посередине стояла дорожная сумка, наполовину полная одеждой, скомканной и неаккуратно лежащей. Сама Ино рылась в шкафу, вытаскивая оттуда все свои вещи и без жалости швыряя их в сторону сумки, не всегда в нее попадая.
- Ино, - он неуверенно и тихо позвал ее, стыдясь произносить ее имя после всего того, что наговорил ей в порыве ярости.
Она никак не реагировала, может, просто не слышала, а может, не хотела слушать.
- Ино, - уже громче, но по-прежнему без всякой уверенности повторил Дейдара, мучаясь и страдая от жестокой вины. – Ино, послушай…
- Я уже наслушалась, - резко оборвала она его на полуслове, не отвлекаясь от своего занятия.
- Это из-за того, что я вечно пропадаю на работе? – начал он. – Из-за того, что не уделяю тебе достаточно времени?
- Что «это»? – холодным тоном спросила Ино, выглядывая из-за дверцы шкафа.
- Твоя истерика.
- Ах, это была моя истерика! – Она продолжила свое занятия с удвоенным рвением.
- Нет, черт… Прости. – Он не знал, что еще сказать, он не знал, как с ней разговаривать, не знал, как ее остановить, что именно сделать, чтобы она прекратила, чтобы перестала делать так больно.
В отчаянии перебирая возможные слова, которые он мог сейчас произнести, Дейдара стоял в нерешительности возле шкафа, наблюдая за тем, как сестра опустошает свою часть гардероба. Когда она закончила кидать в сумку все висящие на вешалках вещи, она опустилась на корточки и стала вытаскивать из ящиков обувь.
- Ино, послушай, пожалуйста, - снова начал он, движимый страхом. – Я не хотел говорить все те ужасные вещи. Я ведь так не думаю. Я не думаю, что твоя мама… Я ведь очень уважаю ее. Я был зол из-за этого дурацкого торта, из-за тяжелой смены, из-за того, что ты такая безразличная… Холодная. Ино, послушай же меня, прекрати это! – в отчаянии воскликнул он, видя, что она никак не реагирует, продолжая запихивать в сумку обувь.
Она остановилась, поднялась и посмотрела ему прямо в глаза ничего не выражающим взглядом.
- Иногда я думаю, что лучше бы я осталась с Сасори. Может, тогда бы Сакура не сделала того, что она сделала. И мы бы жили, как обычно, забыв о том, что между нами было.
Он не мог этого вынести, не мог больше слышать, как она говорит такие жесткие вещи с абсолютно каменным лицом, холодным сердцем.
- Ты меня любишь? – спросил он в отчаянии.
Она молчала. Секунды казались вечностью, а она всё не отвечала, продолжая сверлить его фигуру холодным, туманным взглядом. Казалось, она сама не знает ответа на этот вопрос.
- Не уезжай, - проговорил он, стараясь обрести спокойствие. – Не уезжай, пожалуйста. – Он сделал шаг ей навстречу, она не попятилась, не вздрогнула, продолжала стоять холодной статуей, словно ее ничего не трогало. Он приблизился к ней вплотную, осторожно взял за руку. Горячая, теплая рука от недавно выпитого чая, мягкая рука, ее рука, которую он помнит на ощупь, которой он так давно не касался. Ее тепло, запах ее тела, ее волосы, ее лицо, она вблизи, настоящая, такая, какая была всегда. Он высвободил ее руку из своей, а затем заключил в объятья. Она не сопротивлялась, стояла по-прежнему, только в его мертвой хватке, не зная, обнять ли его в ответ, оттолкнуть или продолжать стоять так, ничего не предпринимая?
- Ино, прости меня, - прошептал он на ухо.
Как давно она не чувствовала его прикосновений. С того самого случая в отеле, когда он увидел письмо Сасори. Всё это время они жили, словно чужие люди, не отдавая себе отчета в том, что им надо идти вместе, а не поодиночке. Успокоенная в его объятьях, размякшая, она вдруг поняла, как глупо устраивать все эти сцены и концерты, как глупо вот так вести себя, когда он делает всё, когда старается, как может, когда зарабатывает деньги ради них, ради того, чтобы никто не сорвался и не бросил всё в самом начале.
- Мне одиноко, - прошептала она дрожащим голосом, кладя свои руки ему на спину, вдыхая с наслаждением его запах. – Мне было очень одиноко и страшно. Ты приходил с работы, а я на нее уходила. А когда случалось так, что мы были в квартире одни, мне так хотелось, чтобы ты подошел ко мне и обнял, как сейчас, а ты даже не смотрел на меня, вечно чем-то занят. – Слова лились непрерывным потоком. Доселе скрываемые в тайниках сердца, они, вырвавшись наружу, сметали на своем пути тишину. – Я так хотела, чтобы ты заговорил со мной, как прежде. Пусть даже подшутил бы, но чтобы всё было как раньше. Как было до того, пока мы не испоганили друг другу жизни. – Она заплакала. Слезы вырвались наружу, обожгли щеки, намочили плечо и щеку Дейдары, но он не отталкивал ее, он продолжал слушать, прижимая ее к себе всё ближе, как будто искупая свою вину за всё то время, что у него не нашлось для нее ни единого ласкового слова.
- Девочка моя, - прошептал он горячо, отстранился от нее, чтобы взглянуть на залитое слезами лицо, а затем провел ладонью по щекам, вытирая влажные дорожки. – Прости меня, - он шептал, тихо, интимно, как будто в комнате находился спящий ребенок.
Она улыбнулась вымученно и еле заметно кивнула, глядя на него печальными глазами.
А затем он поцеловал ее. Поцеловал долго, как никогда раньше не целовал. Страстно, безудержно. Прижав ее тело к себе, он оторвался от ее сладких, нежных губ и принялся покрывать поцелуями шею, тонкий изгиб плеч, выпирающие ключицы. Желание, бешеное вожделение овладело им, так что он немного испугался, но не прервал начатого. Она не сопротивлялась, она поддавалась ему и таяла в его прикосновениях и поцелуях, ощущая всем телом это необычное, это жаркое чувство близости, его близости, физической близости. Он продолжал целовать ее, прижимая к себе, а затем сделал неловкую, отчаянную попытку обнажить ее плечи, сорвав с них ночную рубашку, которая была ей велика. Она не сопротивлялась, водила руками по его спине, прижималась телом ближе, ощущая его желание, полностью ему доверяя и отдаваясь. Где-то на задворках сознаний обоих стучало тревожным набатом, но они не обращали на этот голос внимания. Слишком долго они бежали друг от друга, слишком долго отказывались, чтобы в такую минуту вновь послушаться сурового голоса разума.
Он сорвал с нее ночную рубашку. Она предстала перед ним нагая, в полной своей сущности. Предстала без оков и лжи, такой, какой ее сотворили. Отстранившись на секунду от поцелуев, он бросил беглый взгляд на ее тело, которое так желал, которое так сильно хотел в эту минуту. «Красивая», - мелькнуло у него в голосе и тут же потонуло. Он ни о чем не думал, как и она. В этот момент они оба были чувствами, эмоциями, сущностями, но не людьми.
Он подвел ее к кровати, аккуратно положил ее, продолжая целовать. Она дрожала от наслаждения и предвкушения, испытывая смешанное чувство желания и страха. Нет, пусть он не останавливается, пусть продолжает, пусть сделает с ней то, что давно хотел и желал, пусть разрушит последний барьер, пусть станет самым близким, настолько близким, насколько никто еще не становился…

Почувствовав внутри себя что-то инородное, что-то чужое, непонятное ей, она вскрикнула от боли. Он двигался в ней, а она не могла понять, почему ей так больно, почему ноги сводит судорогой, почему она не чувствует того, что должна чувствовать, почему каждое его движение неприятным эхом отдается во всем ее теле. Так вот как это происходит, вот как бывает больно, нестерпимо больно и неприятно. Низменный акт, всего лишь стремление тел, инстинкт, животная потребность. Физическая боль яркой вспышкой горящая во всем теле. И больше ничего. Больше ничего она не чувствовала. Внутри была пустота, сознание было пустым и мертвым. Была только боль, нестерпимая, физическая боль. Она открыла глаза и увидела склоненное над ней лицо брата, искаженное гримасой сладострастия. Это не его лицо. Он не может так выглядеть. Так отвратительно и так уродливо. Она поспешно закрыла глаза, чтобы забыть, но этот образ преследовал ее, превращал Дейдару в этого похотливого монстра, каким он был сейчас, в животного, которому чуждо всё человеческое. В этом искаженном лице не было ничего общего с тем лицом, которое принадлежало ее брату, ее любимому, хорошему брату. Брату, с которым она сейчас… Она вскрикнула от внезапной боли, пронзившей ее тело стрелой, когда он сделал последний толчок.

Она была другой, непохожей и в то же время что-то знакомое было в ней, что-то предсказуемое. То, как исказилось ее лицо, когда он вошел в нее, то, как она прикусила губу, чтобы не закричать. То, как ей было больно, как она сдавленно кричала. Она открыла на секунду глаза, встретившись с его взглядом, а потом вновь закрыла их. Странное, непонятное ощущение похожести. Она, его Ино, его драгоценность, его боль, была похожа на других девушек, что так же сладострастно стонали под ним. Да, она была менее вульгарна, чем они, совсем неопытна, а еще дорога ему, но физическая связь с ней не отличалась ничем от такой же связи с другими. В этом не было ничего волшебного, в этом не было любви. В этом был один лишь инстинкт, похоть, страсть, тупое животное желание, первобытная потребность. А ему было приятно. Эгоистически приятно. Он не думал о том, что делает ей больно. Он не думал о том, что именно она сейчас чувствует. Он был в ней. Она была его. Безраздельно. Его маленькая, сладкая боль.

Еще секунду назад они были целым, единым, еще секунду назад они были крепко-накрепко связаны телами, ощущая одно и то же, а сейчас они лежат рядом, дышат, не могут придти в себя. Это было дико и непонятно, это было странно.
- Тебе было больно? – спросил Дейдара, отчаянно ловя ртом воздух. Ино не знала что ответить, она не думала, как это всё бывает на самом деле, она полагала, что всё будет, как в книгах. На деле оказалось совсем по-другому. Он резко вышел из нее, а потом ей было стыдно смотреть, как он самостоятельно доводит себя до оргазма, как белое вещество брызгает на смятую простынь. В этом было что-то мерзкое, что-то отвратительно-тошнотворное и чуждое. В голову пришла мысль, что ее беременность станет для обоих трагедией и катастрофой, а потому они будут постыдно и позорно пользоваться защитой. Таблетки, презервативы или тот способ, который применил сейчас брат, - неважно, всё это будет лишний раз напоминать ей о том, как противоестественно то, что происходит между ними.
- Немножко, - ответила она, чувствуя, что лжет. Боль была яркой, она присутствовала во всем теле, а сейчас нестерпимо пульсировала в ногах.
Он обнял ее без слов, прижал к себе. Вдохнул запах ее волос.
- Я люблю тебя, - прошептал он.
Любовь… Что это, черт возьми, такое?
- Да… - она помедлила, прикусив губу. – Да… Я тоже.