Сублимация

Тобирама перестал притворяться спящим, как только Учиха достал гребень и стал приводить в порядок волосы. Казалось бы – что тут такого, носил он их до пояса, но мягкие плавные движения, изящный предмет, будто из рук столичной девицы, и Сенджу сдался с утра нарастающему градусу ненормальности текущего дня и стал внимательно следить за Мадарой. Полумрак тлеющих углей скрадывал острые черты, а поведение главы Учиха редко способствовало нормальным о нём суждениям – вот и сейчас Тобирама думал о том, что воину не пристало быть таким вкрадчиво мягким.
Это была новая черта Мадары, ранее неизвестная, женственная, и она вписывалась в общее настроение уходящего дня: грёбанный мир того не стоил.
Ничего не стоило закончившейся час назад мясорубки, которую Хаширама радостно называл работой в команде.
Злой и уставший отряд Сенджу разбили лагерь на левом берегу реки. Безумные и шипящие проклятья Учиха до сих пор полуночничали через правый её приток. Главы кланов и Тобирама, отказавшийся оставлять их одних, гарантом безопасности ночевали точно посередине, и в голове Сенджу стучали счёты: количество ран, едва не случившиеся потери…
Без трупов обошлось чудом.
Никогда не работать вместе Учиха и Сенджу, никогда.
Но Хаширама засмеялся: «На первый раз неплохо!», - и рухнул спать мешком. Только ему неоткуда было ожидать куная в лопатки, так как до ужаса наивный брат беззаветно одинаково доверял и родному брату и злейшему врагу.
Хотя если быть с собой честным – природа их отношений оставалась для Тобирамы загадкой.
Младший Сенджу нашёл себе выгодную позицию: и брата прикрыть от нападения, и ближе к воде для хорошей атаки и защиты от катона. А Мадара уселся на землю, дунул на угли, чтоб те прогорели, и стал мучить волосы.
Даже не пытался сделать вид, что кому-то верит.
Но Тобирама так страшно устал, чтобы просчитывать его ловушки, так устал…
Так что стал просто наблюдать за тем, как Учиха спокойно стянул перчатку: руки белые, ненормальные, а может Сенджу мерещилось от усталости. Стал разделять аккуратно пряди, будто вид и состояние его волос хоть что-то значили в жизни шиноби. Гребень путешествовал от корней до кончиков, медленно, осторожно, пока Тобирама думал, какой же он неприятный переменчивый трикстер.
Тьфу, срам-то какой.
Мадара даже не повернулся к нему. Белые пальцы не остановились в поиске запутанных узелков и колтунов.
- Будешь не спать, а притворяться, что спишь – я кину в тебя камнем, - спокойно произнёс Учиха.
- Не кинешь, - Тобирама ухмыльнулся, Мадара посмотрел на Хашираму. С усталости младшего Сенджу пробирало странное веселье: ничего он не кинет, если хочет сохранить доверие Хаширамы, пальцем к нему не прикоснётся.
Но на всякий случай Тобирама перевернулся на спину. На мгновение ему показалось, что алые искры костра – это тысячи проклятых глаз.
- Ты прав, не кину, - вдруг соизволил ответить Мадара, и Сенджу вздрогнул: при всей правде на ладони – он не должен был говорить «ты прав».
- Не сегодня?
- Нет, вообще, - Учиха замер, и напомнил Тобираме какую-то хищную птицу с длинными перьями и лёгкими косточками, про Мадару так думать было почти противно. – Скажу Хашираме, что ты меня стерёг.
И, ожив, Учиха резко потерял к нему интерес. Будто бы действительно размяк, потерял бдительность, пытался стать таким, как Хаширама…
«У него не получится, - уверенно подумал Тобирама. – Он не Хаширама».
Никто из них – не как Хаширама, но жестоко-мягкого, разумно-безумного странного Мадару обычные люди никогда не примут. И он исчезнет из жизни Тобирамы. Рано или поздно это просто случится.
Учиха стал заплетать мягкую косу из своих патл, девица-девицей. Младший Сенджу посмеялся немного беззвучно и наконец-то заснул, успокоившись глупыми – и не очень – мыслями.
Как же он ошибался.
Очень сильно.

Удивительно глупые разбойники нападали на строителей-гражданских из ближайших сёл недели две, пока наконец-то руки не дошли их изловить. В их горе-городе не было единой власти – кто будет судить, что делать? Многие хотели крови, шиноби охотно решали вопросы так; но чтобы испачкать руки нужен был один человек.
Некоторые были против, желали милосердия – Хаширама желал, лямка тянулась.
Самому старшему Мадара перерезал горло, младших, трёх мальчишек двадцатилетних – ударил в лица и отпустил восвояси, заставив оставить оружие. Оказался хороший метал, Тобирама отправил на переплавку.
Ему стоило напрячься ещё тогда.
Тобирама ведь заметил уважительные кивки даже среди Сенджу.
Послу из столицы не был рад никто: он был по плечо Хаширамы, с брюшком, брюзжал о том, что они должны отдавать даймё половину прибыли, - и только Мадара запрокинул чёрную голову, стоило ему только покинуть селение, и с хриплым хохотом предложил таких вешать на главной площади, он сам завяжет узел.
- Что ты на меня так смотришь, Хаширама? – невозмутимо и громко заявил Учиха, нарочно занимал много места. - Я же пошутил.
- Шуточки у тебя, конечно…
И Хаширама закатил глаза, а многие беззвучно посмеялись.
Слова известного безумца – ну кто послушает их всерьёз, но не было к ним осуждений, Учиха был не одинок. У всех руки чесались разбить этому надушенному индюку голову. Младший Сенджу сам бы изнеженного посланника с наслаждением вскрыл.
Всё шло не так.
Слишком легко Мадара чувствовал общие настроения.
Коноха ещё не город, а огромная стройка: половина материала – мокутон истощённого брата, половина – рубили из лесу, тащили, делали город из ничего своими руками. Строящийся муравейник, Тобираме нравилось контролировать в нём каждый винтик, почти каждого человека, чувствовать запах опилок и взрытой земли – но вот рухнувший кусок скалы, которую приходилось медленно и осторожно вырубать, никто не ожидал. Сенджу был быстрым, но темная тень метнулась быстрее, была ближе и ударила ногой в грудь четырнадцатилетнего Сайтаму.
Мальчишка отлетел достаточно далеко, чтобы не пострадать.
Лазурное Сусаноо Мадары – вот что позволило последнему спастись от многотонных камней, но выставил его Учиха над собой в последний момент.
Люди побежали. Техники дотона стаскивали с Мадары груз.
Тобирама и бровью не повёл. Он замер, подсчитывая: раз не Учиха, два не Учиха…
- И что Учиха вообще забыл на стройке?..
- Что-что, работал, как все, - Тока пожала плечами. – Не знал? К нему, говорят, ёкаи на рассвете приходят, в глаза ныряют, вот он не спит. Приходит, чтобы руки занять.
- И он всегда здесь?
- Иногда в чайном доме.
Тобирама изогнул бровь. Коноха была слишком молода, чиста и прозрачна, чтобы чайный дом значил что-то ещё, кроме чая.
Просто пришли гражданские, попросились под их стены, чай свой и культуру принесли. Хаширама обрадовался.
Проституток не водилось.
- Нечего ему там делать, - Сенджу ухмыльнулся.
- Не скажи, хозяйке он нравится.
- С чего ты взяла?
- Зачем же ей ещё держать двери открытыми на рассвете?
Тобирама поджал губы.
Небось, Учиха манерный, цепляет женщину, её лишения из больших городов выгнали…
Площадь постепенно переставала жужжать, как потревоженный улей. Чуть пошатнувшись, Мадара опёрся на плечо соклановца – слава ками. Всё же именно они, чёрные вороны, окружили его полукругом, но не без белых пятен.
Мать Сайтамы, двоюродная кузина Тобирамы, торопливо кланялась и то и дело трогала Мадару за руки. Учиха мог сломать мальчишке рёбра тем ударом, но рёбра срастутся – а вот скала бы его раздавила насмерть.
- Женщина, уйдите, - почти прочитал Сенджу по губам Мадары.
Чужой лекарь в годах, издали Тобирама не узнал его, без опаски раздражал Мадару, щёлкал пальцами перед носом, прижимал сухие пальцы к его ушам. Похоже, несмотря на щит, Учиха крепко приложился головой – врач качал головой, пока Мадара совсем уж обнял своего родича.
Ничего, оправится.
Горы сносили с Хаширамой друг на друга – оправлялся.
Вон как липнет, водит пальцами в перчатках по плечу, задумавшись…
- А ведь он нашего спас. Теперь мы ему должны?
Слава богам, Тока задала вопрос, а не утверждала.
- Обойдётся, - Тобирама должен был чувствовать благодарность за Сайтаму, но не чувствовал. Под ложечкой засосало, противно и странно. – Разве что в платье перестанет ходить, - Сенджу нашёл крючок раздражения, с наслаждением впустил эту злость в себя.
Балахоны клана Учиха его забавляли, с патлами Мадары смотрелись совсем уж по-бабски.
Ну, платье-платьем, подол аж до колен!
Тока не стала допытываться и вернулась к своим делам. Тока была женщиной, не понимала; с другой стороны, не ей ли должно быть смешно? Годами стригла волосы коротко, пока не обожгли ей голову и не пришлось скрывать шрамы.
В летящих тканях свободного кроя Тобирама её вообще никогда не видел.
Зато Учиха заявился на подписание мира в иссиня-чёрной юкате. Завязанные лентой в хвост волосы, спокойные текучие жесты, чистые перчатки на руках, – всё доводило Тобираму до бешенства и веселило одновременно.
Высокий и стройный, прямой как боевой лук – и это Учиха Мадара?
Не демон в крови рычащий, человек на вид слишком лёгкий – и это их угроза?
Бельмо на глазу.
Тобирама всю жизнь представлял его иначе: более грубым, более резким. Раскалённая ярость текла по венам от несоответствия, но зато младший Сенджу чувствовал себя живым – и что вся жизнь течёт привычными руслами рек.
А времени задумываться над тропами новыми не было.
Свистнув, Тобирама решительно шагнул в толпу, чтобы разогнать зевак.
Мадара уже успел куда-то исчезнуть, но всего через час младший Сенджу заметил его под боком фигурки в цветах родного клана на самой вершине злополучной скалы.

Клан Учиха разросся скромным лабиринтом улочек по левую сторону будущей резиденции их невыбранного правителя: мелькали только два имени, Тобирама склонялся лишь к одному, но власть ещё никто не принял. В том здании были кабинеты, временный совет – а те кто чаще всего тот совет посещал поселились неподалёку. Окна младшего Сенджу могли бы выходить на площадь, на стены вражеского клана, поэтому он жил дальше по прямой длинной улице в квартале Сенджу. А вот Учиха расселились иначе, хаотично, их дома не выросли единой техникой мокутона.
Мадара почему-то был против построек из него.
Красно-белые веера Учиха мелькали у Тобирамы перед глазами. Последнее время Сенджу поймал себя на том, что Мадара слишком часто занимает его мысли, но разыскивая Хашираму в его же доме не думать о нём было нельзя. Тобирама точно знал, где брат, на десять часов всего лишь, но не дело в чужом доме по крышам ходить, если его атакуют – будут правы. Поэтому Сенджу кружил по улицам, смотрел на чужие моно, чурался редких в жаркий полдень прохожих и детей и надеялся, что у Хаширамы есть хоть капли совести.
К ним предстояло воззвать.
Нерешённых вопросов было тысячи.
Настоящие не вырубленные деревья леса выделяли участок с высоким забором. За ним был звон мечей, клубилась чакра брата – и не только – и, скрипнув зубами от его беспечности, Тобирама мрачно пошёл в обход.
За воротами не было ни единого охранника, запах сосен…
Впрочем, зачем охрана, если сейчас чакру Мадары и Хаширамы почувствовал бы и не сенсор?
Но вот другая пряталась за ними. Разворачиваться было поздно, а значит, встречи с Изуной избежать не получится. Тонкий и лёгкий, как дымная иллюзия: Изуна не вызывал у него чувства вины, ни капли.
Однако он был…
- Думал, через забор полезешь, мудак, - Изуна не повернулся, когда Тобирама шагнул в обуви на веранду. – Привет, мудак.
- Взаимно. Давно они?
- Минут двадцать с техниками, - младший Учиха посмотрел ему в глаза. – Сигарету? – протянул свёртку самодельных.
- Что в них? Это не табак.
- Ну, немного табака там тоже есть…
Изуна засмеялся, выпустил пряную струю дыма и наконец-то отвернулся. Тобирама сдавлено проглотил ком в горле, возникавший каждый раз, когда Изуна смотрел на него прозрачными льдинками своих новых глаз.
Никто не знал, у кого Мадара их выдрал вместе с нитями зрительных нервов. Зато многие слышали, как Изуна вопил, пока глазные яблоки приживались на его лице и пожирали воспалением плоть.
Не пожрали.
С фокусировкой у них было только что-то не так.
Да только по спине Тобирамы всё равно прокатывался холодок суеверного ужаса. Будто Изуна прогулялся всё же на тот свет, обыграл смерть в сёги и вернулся. Младший Учиха обязан был быть слепым, подарив глаза брату, по закону Учиха…
Или мёртвым.
Тобирама его недооценил.
Не предусмотрел живого и зрячего Изуну, которому собственноручно пронзил печень, не подумал.
На полигоне грянул гром.
- А до техник?
- До техник не смотрел, - Учиха провернул новую сигарету в пальцах, поджёг чакрой и снова пустил в Тобираму ледяной сенбон своего взгляда. – А что волнуешься? Я ж не перекопирую, всё твои старания…
Дыма стало больше, сладкого и терпкого, от которого мгновенно закружилась голова. Тобирама нахмурился, повёл носом и скривился.
- В другую сторону. Отвратительно.
Изуна расслаблено запрокинул голову. Сенджу мысленно сделал пометку: хронические боли, наверняка они.
Живой лес с треском столкнулся с катоном. Ветром подуло в их сторону, и неприятный запах препаратов Изуны унесло.
Мадара и Хаширама игрались, Тобирама заметил оружие в нерабочих руках. Для серьёзных тренировок они уходили далеко, и старейшины могли сколь угодно брюзжать слюной, младший Сенджу – отправлять за ними слежку, только не было для них в Конохе равного противника для спарринга, хоть ты тресни.
Чудовищно счастливый Хаширама, уже в ссадинах и лохматый, обрушил на Мадару дождь из острых щеп, который Учиха быстро поджёг. Но вдруг он застыл непонимающе, слепо глядя в пространство: полы балахона догнали его, опять коса – стукнула между лопаток. Тобирама прищурился, угадывая технику брата.
Впервые рассмотрел Мадару в бою, не страшась его атаки – сухо, не то, не так, слишком расчётлив, слишком осторожен…
«Генджитсу чёрной тьмы», - догадался Тобирама.
Учиха не знал её, так как такое простое генджитсу от шарингана в дребезги разлеталось, и Хаширама ни разу её против него в бою не использовал.
Идеальный момент чтобы резануть Мадаре хребет. Изуна облизнулся, улыбнулся, заинтересованно наклонил голову набок и перестукнул острыми ногтями по доскам: напомнил, что это спарринг, трупов не ждать.
Будто сам не жаждал трупов Сенджу.
- Хочешь открою тебе секрет? – вкрадчиво сказал Изуна.
- Отото, помолчи! – крикнул Мадара не в ту сторону. – С кем ты говоришь? – он закусил мягкую нижнюю губу.
- Мудак пришёл! – младший Учиха сложил рупором в ладонь.
- Догадался уже, - Мадара отмахнулся.
Впрочем, у него, пойманного в технику, выбора было мало. Хаширама нападать не торопился, позволял поискать выход самостоятельно.
- Так что, раскрыть тебе свою тайну? – снова шепнул Изуна.
Ему было очевидно скучно.
«Чем он занимается целыми днями?», - Тобирама подавил в себе желание отойти от неприятной компании.
Ни на задания, ни за пределы клановых построек младший Учиха не ходил.
Тем временем Мадара сложил дважды два. Крепко зажмурившись и на секунду замерев, он метнул катану в голову Хашираме. Сенджу перепрыгнул в другое место, предательски хрустнув сучком под ногами – и Мадара тоже прыгнул, как-то неловко, не открывая глаз. В бою их столкновение могло быть фатальным.
Но вместо этого они врезались друг в друга в высшей точке прыжков и попадали на землю на задницы.
Хаширама засмеялся, Учиха закатил глаза.
- Что ты делаешь… - Мадара хлопнул ладонью старшего Сенджу по ноге.
Его балахон, он сам – дрожали, смех он сдерживал.
«Сладкая парочка», - кисло подумал Тобирама.
- Тора, срочное? – Хаширама махнул рукой; Мадара упёрся в землю острыми худыми локтями.
Младший Сенджу проследил за тем, как Изуна свесил ноги с веранды и закинул правую на левую, на голое тощее колено.
На брата похож.
- Заканчивайте, дождусь.
- Свали, Сенджу.
- Эй, Мадара, я Сенджу, не отвлекайся!..
Хаширама его пихнул, и они разбрелись по углам скромного полигона.
Этикет шиноби, редкий и единственный – не лезь посреди тренировки товарища.
- Так ты всё же хочешь послушать? – обрадовался Изуна и быстро поймал в плен своих глаз. Те вспыхнули ярче, действительно засияли; младший Учиха широко и не искренне улыбнулся, показал небольшую щель между передними зубами.
Вдруг Тобирама осознал, что с этими глазами не так. В них была чакра – и пускай уже не могла она создавать генджитсу, топить в крови врагов, но Сенджу остро ощущал её водовороты.
Нет, хуже – видел их.
- Выкладывай.
Чакра растекалась по мышцам серо-голубой радужки. Тоже глаза не простые, по простым нет крохотных узелков, размером с пылинку, за которую могла бы цепляться – но думалось только о том, что по теории пересадки органов, которую Хаширама только начал писать, плоть не должна умереть.
Эти глаза вырезали на живую.
- Я пережил менингит, - Изуна до сих пор улыбался.
Когда человек улыбается дольше десяти секунд – это уже оскал.
- И всё?
- А ты дослушай. Это интересная история, я потерял два литра крови из-за тебя: а ты же знаешь, что это сильная кровь борется с болезнями? Воспаление пошло отсюда, - он нежно провёл пальцами под собственным нижним веком, - по сосудам сюда, - к виску, - сюда, - к уху, а затем уже вглубь… Твоему брату стоит перестать заниматься ерундой и приняться за медицину, ты знаешь?
Под его глазами вилась мелкая сетка бледных шрамов. Если не вглядываться и не знать, что она там, то Изуна просто стал выглядеть старше.
- Все знают.
- Какие умницы, - он заправил за ухо прядь волос, - Вестибулярный аппарат повреждён с обеих сторон, - Изуна постучал по косточке у правого уха. – Я больше никогда не смогу сражаться.
- Зачем ты мне это говоришь? Ты выдаёшь свои слабости врагу.
- Долго скрывать не вышло бы, - Тобирама кивнул: на месте Изуны он бы тоже предпочёл контролировать ситуацию. – А сказал, чтобы ты подумал кое о чём и перестал глядеть на моего брата волком.
- Я и не гляжу.
- Да ну? Пялишься. Не трать время, найди себе занятие. Брат нашёл, все считают его немного чокнутым, очень весело, – Изуна щелчком отправил окурок на полигон. - Я не переживу ещё одной войны.
Хаширама толкнул рукой землю, разрисовал от ладони вязью печати, и полигон изрыли лианы; на зелёных стеблях налились нежные цветы. За простыми печатями Мадары Тобирама не уследил, но уже увидел, что тот ошибся – обстрелял огненными плевками носящегося тут и там противника, а не алые бутоны вокруг себя.
Играли в поддавки. Тобирама покачал головой.
Враги таких просчётов не прощают.
Внезапно накатил ледяной волной истинный смысл слов Изуны. Сенджу уставился на Мадару, яростно-насмешливо не отстающего от Хаширамы, на все иглы злости, что должны были пронзать его кожу и ранить и уничтожать друг, но не уничтожали, и осознал, что больше никогда не столкнуться им в смертельном бою. Тобирама не убьёт его, упустил все шансы, Мадара не отомстит за брата – ложь, что он не жаждет этого сделать и вцепиться не только ему, но и многим Сенджу в глотки, однако Коноха выстоит, мир – останется!
Будет держаться.
Цвести, расти…
Тянуться к теплому солнцу.
Учиха костьми ляжет, но не допустит новой войны. Изуна прав, теперь не боец, слабый, зато с кучей врагов: ещё один военный конфликт его уничтожит. Поэтому Мадара не позволит ему случиться. Мадара будет срываться на послах, совершать глупости, работать на износ ночами – чтобы спокойно спать, не совершать ошибок.
Чтобы жил его брат.
А если Хашираме понадобится цемент Конохи на его крови, то Учиха и вену подставит.
Тело Тобирамы сковало холодом. Мадара обернулся вокруг себя в трех шагах, отбил, играюще, атаку, способную убить четверых взрослых мужчин, и лишь подчеркнул – всё это закончится трупами. Силы богов и запретная дружба, игры с глазами и ложные улыбки – кровь прольётся.
Иначе видеть ему перед глазами Мадару всю свою жизнь.
И от этой перспективы Тобирама едва не взвыл.
- Если бы у тебя была сестра, то могли бы заключить мир и пораньше, - злобно выплюнул Тобирама, он цеплялся за свою злость.
Учиха Мадара старался над миром, по своим причинам – но старался, не поломает, не уничтожит, нравится проклятому селению…
- О чём ты?
Цепляться-цепляться.
Как утопающий за соломинку, потому что плот его, причины его жизненных решений – закон мира в котором Учиха Мадара ужасен. Яростный демон, что растопчет клан Сенджу. Дикая стихия, могучая, но не имеющая ничего человеческого.
Переменчивый оборотень, лишь человеком притворяющийся, странный, отталкивающий…
- Вон как любятся, а брат твой на девицу и так похож, - криво ухмыльнулся Тобирама.
Хоть это никуда не денется.
Для войн не всегда нужны причины – поводов достаточно, и совести спокойно.
- В смысле на девушку? – удивлённо переспросил Изуна: повернулся к нему, поднял брови. – Не понял.
Алых цветов на полигоне было уже много, каждый был смертельной ловушкой, хотя, должно быть, Хаширама изменил технику. Учиха не дурак, избегал их, но оказалось достаточным задеть стебель рядом – и капкан сработал, плюнув в него зловонием.
С ног до головы с зеленоватом соке с трупным запахом Мадара брезгливо вскрикнул, как мальчишка.
- Хаширама! Мерзость!
Хаширама упал на землю и покатился со смеху. Брат хохотал так искренне и счастливо, что Тобираме на мгновение стало совестно – но не более.
- Ну, прости! Сам виноват, что попался!
- Иди сюда, Сенджу, руку тебе пожму, - елейным тоном предложил Учиха.
- Я лучше издали.
- Я неделю буду вычищать это из волос!
- Не преувеличивай, мылом отмоется.
Изуна серьёзно?
Всё как на ладони.
Старший Сенджу решил не рисковать и не давать Мадаре соблазна и шанса обратить цветы против своего создателя. Лепестки молниеносно увяли, стебли вернулись в землю и, закатив глаза, Учиха, похоже, смирился, что месть откладывается.
Яростное вычёсывание застывающей гнилой слизи из волос ничего не давало.
Ветер дул от веранды – но Тобирама всё равно ощутил острый прогорклый запах тухлых яиц, а Изуна закрыл рот и нос.
- Техники Сенджу ужасны, - сказал он. – Брат, разбей ему лицо, мы же дома!
- Тайджитсу? – Хаширама невинно поднялся на ноги.
Оружие отстегнул с пояса и бросил в сторону.
- Борьбу.
- Хочешь придушить меня?
- А то, – Мадара стянул грязный балахон через голову, Хаширама фыркнул. – Давно не тренировал захваты, так что подставляй шею. На пять шагов.
- Это ещё кто подставлять будет, - старший Сенджу оглядел полигон, изрытый корнями. – Давай на семь. Тора, посчитаешь?
Тобирама кивнул – но, кажется, пропустил мимо ушей его вопрос, и Хашираме пришлось окликнуть его снова.
Мадара потянулся, переделал косу в хвост и упрятал в него испачкавшиеся волосы. Но младший Сенджу смотрел не на них.
Под всеми своими свободными одеждами Учиха оказался мощным как лигр – диковинное чудовище далёкого юга. Что скрывалось тканью, отвлекалось лохматой волос: под кожей перекатывались стальные мышцы, бурлила дикая сила, обманчивая тяжеловесность опасного хищника пропитывала всё его существо. Мадара не был даже худым – даже издали Тобирама ощущал его тяжесть, но это было так естественно – разве его могущество могло быть в тощем и хлипком теле?
Быть может когда-то, в годы лишений и юности – да.
Но не сейчас, в сытости и покое селения – он не был сухим и лёгким, он мог сносить врагов и горы, подобно ураганам.
Сильные руки Мадары могли дробить кости, поэтому плелись они не прямыми линиями. Его тело не было сейчас истерзано голодом, но даже мягко-сглаженные мышцы Тобирама видел отчётливо без вскрытия, какой доспех живой плоти скрывает всё, что составляет сущность Мадары – если такая у него в душе и мягких внутренностях есть. Учиха потянулся, и изменился рельеф и тени на его спине, растягиваясь и сжимаясь, осязаемо и объёмно, так ярко и сильно, что закололо в ладонях от желания надавить или ударить; встретить сталь – или понять, что он живой и мягкий, уничтожить, растоптать – да только сил не хватит, а самообман закончился.
Соломинка утопающего сгорела в огне чёрного солнца.
Младший Сенджу так старался быть слепым, цеплялся за повадки – но что толку, что длинные волосы, если в плечах Мадара шире Хаширамы.
- Давай, нападай! – старший Сенджу белозубо улыбнулся: он был нормальным, смуглым, вытянутым, руки длинные.
Мадара напряжённо припал к земле, упруго выпрямился, будто стальная пружинка, и сшиб, ловя в захват, противника с ног.
Наваждение спало, но все мосты уже были уничтожены.
От дыма Изуны пересохло во рту. Тобирама целую минуту не отрывал взгляда от Мадары, и теперь был зол – больше на себя, чем на кого-то ещё.
- Скажешь им, что я ушёл.
- Ещё чего. Сбегаешь?
- Нет.
Младший Сенджу вылетел со двора Учиха вон, вспрыгнул на крыши и открыто понёсся прочь: пусть видят, смотрят, попытаются убить, - он жаждал куная в глотку!
Гуляющий над селением горячий ветер облегчения не принёс. Сердце бешено колотилось, а лицо полыхало от мучительного стыда.