Цена совершенства - Форум ‒ Наруто Клан

Флудеры

Special Пост №1 оставлен 17 Сентября 2017 в 19:21

— Не смей, понял? — нервно говорил Хисс, быстрым шагом следуя за скрипучей каталкой. Айк только едва заметно пошевелил правой рукой, не в силах ответить другу. К обескровленному лицу насильно прижимали кислородную маску, запотевающую каждый раз, когда Джэй делал судорожные вдохи и выдохи.
— Пацан, сгинь, — шикнул один из санитаров, отталкивая Хисса к стене коридора. — Дальше посетителям вход запрещен!
— Блять... — бессильно выдохнул юноша, не спуская глаз с удаляющейся каталки и с Айка, который беспомощно валялся на ней и мог умереть с минуты на минуту. Сердце предательски стиснуло единожды, и Савойя выкрикнул вслед санитарам: — Если он сдохнет, я вас заставлю грязь жрать!
Лишнее. Хисс знал об этом, но та паника, засевшая промеж ребер, должна была быть освобождена хоть как-то. Крик помог, но не надолго: в конце концов, вина санитаров была лишь в том, что они не позволили сопровождать Айка, хотя прекрасно видели, каким бешеным взглядом прицепился к нему Савойя.

— Да ничего не случится, — отмахивался Джэй, переступая с камня на камень и стараясь удержать равновесие. Блеснули обнаженные улыбкой зубы. — Я ж не лох какой-нибудь...

Хисс рухнул на один из стульев, стоявших в коридоре больницы, и согнулся, запрятав полыхающее лицо в жесткие ладони. Да, Айк был удачливым и вечно ему везло на сделках и в переделках, где ему спокойно могли засунуть металлический штырь промеж глаз, но в тот раз он оказался заложником невезения. Савойя говорил напарнику: «Смотри по сторонам». Но та чертова зверюга, выскочившая из мелкой пещеры под каменным выступом, была замечена Айком слишком поздно.

Когда Савойя спустился к тому месту, куда свалился Айк, из груди друга торчала брошенная здесь когда-то железная балка. Ржавчина впилась в рану Джэя, и он, стиснув зубы, пытался не закричать.
— Моя, что ли?.. — глядя на окровавленную руку Хисса, просипел парень. Савойя, враз потеряв всякие слова, только мотнул головой с досадой. Кровь принадлежала той зверюге, выскочившей и бросившейся на Айка, которая сейчас валялась в пыли с распоротой лезвием-полумесяцем раной.
Когда Джэй открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, Хисс строго произнес:
— Заткнись.

Сколько раз они пытались пробраться за город и узнать, есть ли вообще что-то за его пределами... Айк с самого детства говорил Хиссу, что, возможно, небо над головой ненастоящее. «Почему?», спрашивал мальчик другого, но Айк только многозначительно помалкивал. Лишь однажды все же отозвался: «Приснилось».
Темное и беззвездное, небо наблюдало за жителями Подземки. В старых книгах с непонятными словами были различные картинки, где люди смотрели на огромный яркий шар, который всегда почему-то улыбался.
— Может, это круглый телевизор?.. — хмурился Савойя, разглядывая рисунок.
— Голова какого-нибудь великана! — подталкивая друга плечом, перебивал Айк.

В больнице было пусто и воняло смертью и мочой. Хисс ежился, скрестив на груди руки, и выглядел как побитый алкоголик: ссадины по всему лицу, рассеченная губа и синяки на открытых руках. Сальные волосы, седеющие слишком рано, растрепались, вымывать из них каменную крошку предстоит долго. Время текло как влажный песок в часах: медленно, убийственно медленно.
Савойя пытался не думать о смерти Айка, но чем больше он отгонял от себя эту жуткую мысль, тем назойливее она становилась. Разозлившись, Хисс рывком встал с места и пнул многострадальный стул. Скрипнув, одна из четырех ножек отвалилась и равнодушно повалилась на пол. Сам стул устоял. Хисс подумал о том, что он-то скоро точно не устоит и ринется в операционную... Потому что если Джэй умрет, всему персоналу придется позаботиться о том, чтобы не последовать вслед за ним.
Пробитое легкое нельзя было заменить. А то, что нельзя заменить, но жизненно необходимо человеку, безжалостно улучшают: ставят протез. Казалось бы, безвозмездное милосердие, но многие в городе прекрасно знали, что именно за этим всем стоит.

Большие двойные двери, измазанные засохшей зеленой краской, распахнулись, и скрежет, похожий на приглушенный вопль, вырвал Хисса из дремы. Опираясь плечом и головой на стену, Савойя недовольно открыл глаза.
— Что с ним? — скользнул с губ вопрос раньше самой мысли в голове.
— Пройдемте, — сухо бросила медсестра, чьи карие глаза не отражали ничего, кроме скуки.
Зайдя в палату, Хисс увидел Айка: он дышал, пока к его лицу прижимали маску. Он был жив. Взгляд Савойя тут же стал бегать по палате в поисках подвоха, в поисках чего-то, что не вписывается в хороший конец. Он разглядывал Джэя, выискивал на его груди чужеродный металл, но ничего не было... Хисс бросился к койке друга, вцепился в изголовье и склонился над ним.
— Нет? — коротко спросил он, с улыбкой смотря на Айка. Но глаза молодого мужчины, не отпуская Хисса, смотрели с неумолимой тоской. Будто извинялись.
— Мы установили внутренний протез вашему товарищу, чтобы возобновить функции его легких, — прогрохотал голос врача, и улыбка облегчения постепенно приобретала на смуглом лице Савойя оттенки злобы. Пожилой врач кивнул персоналу, стоящим у входа, и обратился к Айку, что смотрел на Хисса с болью: — Сейчас я уберу маску, дитя, и ты должен будешь попытаться дышать самостоятельно.
Джэй коротко согласился — одним только взглядом. Когда кислородную маску убрали от его лица, он постарался сделать вдох, но вместо этого испуганно распахнул глаза и вцепился в руку Хисса.
— Дыши, мальчик! — приказал врач, подаваясь вперед, но не позволяя персоналу подойти ближе и помочь. Лицо Айка темнело.
— Дыши! — рявкнул Савойя с чувством, будто он задыхается вместе с ним. — Дыши, твою мать!

Отредактировала Агрессивные_Сиси - Воскресенье, 17 Сентября 2017, 19:36

you woke the wrong dog

Pinya Отсутствует

7434 сообщения

Флудеры

Пост №2 оставлен 18 Сентября 2017 в 01:24

"...хлоп-хлоп..."
Боль была такая...
Боль.
Боль.
Такая боль, что казалось - это из-за неё темно. Это из-за неё нельзя пошевелиться. Если бы не такая боль, пошевелиться было бы можно.
Особенно больно было дышать.
Джэй движется. То ровно-плавно, то чуть подрагивая, двигается тянуще и скрипуче, но не сам, его двигают, тянут куда-то и в перерывах между болью и вдохами казалось, что он летит, все еще летит в низ и это мгновение просто поставили на репит. И если снова нажать кнопку, то Айк всё же долетит до конца, до дна, до последней ноты этой странной звуковой дорожки.
— Не смей, понял?
Хисс нервный. Почему он такой нервный? Айк хотел сказать что-то, как-всегда-что-то, но рот всё время затыкали маской, рот всё время заливало кровью, рот хватался за воздух, за вдох. Смог зато пошевелить рукой. Хисс ведь заметил? Он очень внимательный. Но почему такой нервный?
— Если он сдохнет, я вас заставлю грязь жрать!
"...хлоп-хлоп крыльями..."
Хлоп-хлоп веками. Смотри по сторонам, говорил Савойя.
Айк думает, что он маленький и больной. Простуда? Ветрянка? Джэй не помнит. Температура, это точно. Очень высокая температура. И боль. Но Хисс рядом. Айк чувствует это даже в темноте. Он - рядом, где-то здесь, совсем не далеко-смотри-по-сторонам. Значит, все будет хорошо. Надо только потерпеть, переждать. Пить хочется, Хисс. Хисс, так больно.
Хисс, дай-руку-не-могу-дышать-сними-с-меня-камень.

Поверхность была близко. Всё внутри крючилось и рвалось в предвкушении, Айк помнил это чувство. Еще бы немного и можно рукой коснуться неба. Нет, это не небо, какое же это нахер небо, даже в книжках всё не так. Не так убого, ущербно, уязвимо, убито, у... у... у-у-у, сука, ну как еще объяснить.
Хисс волновался, так забавно волновался, что от этого и Айк волновался тоже. С детства у них так заведено - друг за друга. Боялись друг за друга, цеплялись друг за друга, огребали тоже. Один за другого.
Дед частенько говаривал:"кроме друг друга у вас больше никого не будет". Как же, всё смеялся Джэй, а дед? Джэй вообще любил поржать, даже когда деда не стало. Всё ни о чем, да ни по чем, долбаная сойка-пересмешница.
Но они ведь с детства хотели посмотреть, даже когда еще думали, что небо - это небо, а не потолок. Небо следит, в потолке нет форточек.
А потом что-то выскочило, прямо из земли, прямо из камней и дальше всё покатилось по наклонной, по тонкой, как волос, прямой. Череда фотокарточек на леске. Жизнь не пронеслась перед глазами, мелькнуло псевдонебо, дыхание перехватило, - в последний раз - и еще успел подумать, ужасно глупо: вот что чувствует воздушный шарик, когда в него тычут горящим окурком. Мир лопнул.

Опять под опущенными, словно намертво приросшими к глазным яблокам, бился голубь. Он не мог улететь, не мог даже пискнуть, даже намекнуть как ему больно и страшно, - и лишь бессильно хлопал крыльями по земле, чуть подпрыгивая при каждом хлопке, но о том, чтобы улететь с этого ужасного, залитого его кровью пятачка, и речи быть не могло.

Свет показался неожиданно ярким и Айк уверовал, что слепота может быть кипельно-белой. Потом сквозь полотно белизны начали проступать силуэты, цвета, сквозь звон в ушах - такой же белый шум - проникли первые звуки. И дышать. Через маску сквозь пристальные взгляды, щурить глаза, смотреть-по-сторонам.

Хлоп-хлоп.
Голубь лежал на земле, кровь уже не текла, но юный Айк так и не понял, что с ним - маленьким серым существом, молотившим крыльями, такими неожиданно мощными, широкими, способными унести до самых звёзд. Но голубь всё не улетал, он лишь подпрыгивал, когда испачканные в пыли и кровавом месиве крылья били оземь. То замрет бессильно, то вдруг встрепенется из последних сил: хлоп-хлоп-хлоп. Джэй долго стоял и с безумной надеждой смотрел: а вдруг получится?
Но потом вдруг увидел и понял. И побежал оттуда, и никак не мог успокоиться.

Оно теперь внутри. Айк не дурак был, всё понял сразу. Лёгкое пробило. Лёгкое поменяли. Лёгкое. Сложное. Всё вдруг стало такое сложное, такое тяжелое, даже это долбаное лёгкое. И глаза еще затуманенные, тёмно-серые, уставились сурово поверх маски на вошедшего Хисса.
— Нет?
Склонился низко-близко, словно всё обошлось, но не обошлось, же, не объехалось, не облетелось. Теперь всё уже. Оно течет, оно усваивает кислород вместо Айка, превращая воздух в яд, в вирус, в выдерите-это-нахуй-из-меня.
— Мы установили внутренний протез вашему товарищу, чтобы возобновить функции его легких.
Хисс смотрит уже иначе, навсегда теперь иначе и от этого сердце дрожит, трется перикардом о инородное, спасшее-убивающее. Хлоп-хлоп. Прости, Хисс.

- Он не может! - кричал Айк, ревя навзрыд, трясясь от ужаса.
А тот голубь, он ведь так старался! Так старался улететь с этого места, где с ним произошло и продолжает происходить нечто невообразимое, исполненное абсолютного страдания. И крылья словно отдельно от него, собственным разумом, оперенным горлом предплечий кричали: Улетим же, здесь плохо, больно, жутко, здесь ни в коем случае нельзя оставаться.
И он не мог.

— Сейчас я уберу маску, дитя, и ты должен будешь попытаться дышать самостоятельно.
Джэй согласился раньше, чем успел подумать, вцепляясь больными зрачками в родное смуглое лицо. Запрети дышать, запретимнедышатьблять. Хисс, это не Айк, навсегда теперь не Айк, никогда больше не Айк. Скажи ему перестать дышать.
— Дыши, мальчик! - доктор подался вперед, но Айк только открыв рот...

Тот сон снился потом еще часто, почти всё детство, его отголоски звучали в сознании вплоть до взрыва, вплоть до того момента, когда то самое псевдонебо не раскололось.
Но и теперь Джэй отчетливо помнил тот ужас, что он испытывал при виде птицы, которая взлетела и, ударившись об ненастоящее небо, упала вниз. И тогда Айк всё понял и побежал. Посмотрел на птицу, всё осознал и помчался прочь, крича от ужаса.

... вцепился в Хисса. Нельзя дышать, Савойя, пойми, наконец. Не может Айк теперь дышать, боится. Удача навсегда отвернулась от него, теперь у него на руках билет в один конец и не простит себя, если и Хисса с собой прихватит. Нельзя теперь вместе, но не-вместе как? Это как, чтобы больше не рядом? Дышать - без него. Не дышать - без него.
Лицо Айка темнело, в глазах темнело, и вся жизнь вдруг скатилась в какое-то неведомое дно, еще ниже, чем находилось их сраное подземелье, в котором они выросли - вдвоем. Только вдвоем и вот теперь только вдох разделяет, разрезает их целое на две отдельные единицы. Навсегда.
Пульс в голове. Хлоп-хлоп. Сердце трётся. Хлоп-хлоп. Голубь бьёт по земле грязными крыльями. Хлоп-хлоп.
— Дыши! — рявкнул Савойя. — Дыши, твою мать!
И Джэй вдохнул. Глубоко, потому что протез в нем - марианский, который не наполнить, марсианский, инородный, инопланетный. Чужой. И воздух теперь в Айке чужой, и Айк теперь сам себе чужой. Но нельзя, когда Хисс просит. Когда рычит жутко, потерянно. Страшно. Нельзя не сделать. Попроси кто другой, так хрен с ним, но Хисс...
- Прости, - первое, что хрипит Айк, булькающе, захлебываясь. - Прости, блядь... это теперь всё...
И в глаза смотрит так, что лишь Савойя прочитать умеет там, внутри: им обоим теперь пиздец.

Айк бежит и плачет, потому что ему страшно, больно и жалко. Так всегда заканчивался сон: у голубя, который ударился о небо, была отрезана голова.

my heart is full of hate and swag

Бладя Отсутствует

15026 сообщений

Флудеры

Special Пост №3 оставлен 19 Сентября 2017 в 16:43

Проглотив крики отчаяния и боли, мальчики неслись по пустынным улицам ночного города. В глазах Хисса дробился мир, пульсации страха охватывали юный мозг и мешали сосредоточиться. Хотелось рухнуть на землю, уткнуться взмокшим лбом в грязь и заверещать так, чтобы оглохнуть, чтобы голова взорвалась. Но Савойя не смел: пока с ним рядом Айк, ни в коем случае нельзя поддаваться желаниям собственной слабости. Нужно защищать, быть последней опорой, которая сдержит всё. Даже порванную рану на левом предплечье, где кожа превратилась в кровавое месиво и кость проглядывала наружу. Даже разбитый нос. Даже сломанные пальцы.
— Сюда! — сорванным, задыхающимся голосом позвал Хисс, хватая Джэя за руку и вталкивая его в тесную каморку, вход в которую был запрятан за металлическим пластинами возле помоек. После Айка в убежище втиснулся и сам Савойя, чувствуя, как туго закрывается дверь и как сложно повреждённой рукой совладать с огромной, проржавевшей щеколдой. Проклятая железка не позволяла себя одолеть, и Хисс глухо попросил: — Закрой, я не могу...
От разбитой переносицы расходилась тяжелая боль, будто сознание прессовали. Голова кружилась и норовила отключиться от внешнего мира, ноги и руки дрожали, но старший из мальчишек слышал далекие крики и собачий лай, больше похожий на оглушительный скрежет. Савойя не позволит себе оставить Айка одного, со своей бессознательной тушей на плечах. Джэй и не сможет унести товарища — маленький, но шустрый, он пострадал не меньше. И если бы Хисс, рассвирепев, не оттолкнул мальчика, подставляя свою здоровую руку, то у Айка наверняка сейчас были бы раздроблены кости в ноге.
Айк звал Хисса. Ему было страшно и больно за них обоих. Оставшись одни, без наставника, чьё разорванное звериными челюстями тело валялось в их родном «доме» в каше из внутренностей, мальчики боролись с самым большим страхом: страхом перед неизвестным.
Айк звал Хисса. Звал и верил, что тот ответит. Но Савойя безжизненно свалился на друга, когда понял, что опасность стихла и больше не царапает их горячие следы. Тогда он и позволил себе потерять сознание от боли.

А с этого момента Хисс не позволит себе этого никогда.
— Я оставлю вас, — тихо произнес врач, с трудом поднимаясь со стула и, улыбнувшись всем пластиковой улыбкой, от которой стало противно, покинул палату, захватив с собой и весь персонал.
Между Хиссом и Айком повисло напряжение, сгусток невысказанных слов, который обоим засел влажной костью поперек горла. Савойя сидел рядом с койкой друга не поднимая седой головы, в которой проглядывались рыжие пряди. Писк аппарата Айка был равномерным и в любой другой ситуации оказался бы самым счастливым звуком, но не сейчас. И не теперь.
— Ты ведь знаешь, — начал Хисс печально, — я хотел стать солдатом. Очень. — Он сцепил руки в «замок», но не мог себя пересилить и посмотреть в лицо Джэя. — Но потом случилось это. Без твоего согласия, вообще без твоего слова, они все стараются улучшить твоё изувеченное тело, засунуть твою душу обратно, когда ты давным-давно и при таких же обстоятельствах помер бы, не успев наглотаться и трёх стаканов собственной крови. — Дымчато-голубые глаза в красных прожилках наконец взглянули на Айка. Облегчение Хисса было мимолетным, но оно было, ведь такое родное лицо не приобрело цвет смерти. — Я не стал солдатом, потому что испугался. За себя и еще больше — за тебя.

Это не было вирусом, передающимся через кровь или воздушно-капельным. Любые люди могли трахаться друг с другом не предохраняясь, и не обрекли бы себя на медленную, томительную смерть, на которую обрекали технологии Поверхности. Вонзаясь в мозг, твое исцеление всегда означало твою скорую погибель. Паразиты копошились в твоем мозгу, а потом ты начинал думать, что все наоборот... Это твой глупый мозг, наивное сознание роется в паразитах. Оно перестает быть таким уж важным.

Савойя помнит, как он сидел в приемной и наблюдал, как из кабинетов выходят военные. Когда они туда шли, у них могло не быть рук или ног, не могло быть глаза или члена — а потом эти люди возвращались. Как будто спасённые и счастливые. С поблёскивающими на мрачном свете лампочек протезами, которые точно были не от настоящего мира. Хисс не хотел быть их частью, не хотел иметь с ними ничего общего — и он выбежал из здания. Дыша сбито и тяжело, он вернулся к Айку и бросился на него, зажимая в крепких, напуганных объятиях.
«Ведь если я стану солдатом, — бормотал Савойя куда-то в макушку Джэя, пахнущую машинной смазкой и сигаретами, — то я могу лишиться последних мозгов...»

Судьба иронична. Аккуратно подталкивает к самому краю и ждёт, когда ты надышишься своим страхом и ринешься назад, но вдруг обнаружишь, что рядом — такой же край. Непроглядная пропасть, в которую даже бесполезно орать, чтобы ждать эхо. Хисс смотрел на Айка и старался не думать о том, что и он может стать для него бездной.
— Я не позволю, — строгим, ледяным голосом заговорил Савойя, будто приказывая. Глаза закрылись, темные брови стали нахмуренными. Стоило только ветру с улицы виновато подуть сквозняком через окно, Хисс разъярённо ударил по краю койки Айка. Он почти зарычал, но так неуловимо обиженно, что голос под конец дрогнул: — Я не позволю этой хуйне так просто обгладывать тебя...

Отредактировала Агрессивные_Сиси - Вторник, 19 Сентября 2017, 16:44

you woke the wrong dog

Pinya Отсутствует

7434 сообщения

Флудеры

Пост №4 оставлен 25 Сентября 2017 в 00:58

Айк всё смотрел и смотрел и молился, на автомате, как заведенный: запрети-дышать-запрети-дышать-запрети...
Хисс рядом сидит, молчит и недосказанность чуть ли не из ушей льётся. Слова толпятся мокрым комом в горле, но Джэй рот лишний раз открыть боится. Боится лишний раз воздух в себя впустить. Кругом словно распылили слезоточивый газ, жмёт переносицу и пальцы вцепились в простынь сами собой. Хочется протянуть руку и потрогать рыжевато-седые волосы, у Хисса голова словно уголёк в пепле, ей-богу.

- Хисс, Хисс!
Айк перестал звать, перестал хлопать слезящимися глазами. Всё было тихо, и эта тишина была страшнее всего на свете, страшнее, чем разбудившее его рычание, страшнее, чем крики деда.
Когда всё началось было как-то не до страха. Вернее, страх не осознавался, настолько глубоко проникающий, что казался чем-то на уровне инстинкта. Сначала никто не кричал. «Сначала» - доля секунды. Когда всё это началось? Дрожащие руки, губы, глаза. Непрекращающаяся тошнота. Это всё неправда. Это не правда.
Это правда.
Четкое разделение ощущений и действительности, словно прорезанное острым стеклом. Дед кричал, Хисс кричал и Айк, кажется кричал тоже. И нужно было бежать, нужно было дышать, но ноги не слушались и дыхание превратилось в истеричный свист, от которого болела голова и темнело в глазах. Дед умирал медленно, умирал громко, с чавканьем и хлюпом, его смерть устилала им след, его смерть душила своим смрадом, щелкала голодными челюстями. Будто бы на горле зубы и от этого дышать невыносимо. Будто бы по пяткам лапы и оттого никак не убежать. Будто бы кишки наружу у самого Айка, а не у деда, поэтому всё внутри так болит.
Поэтому внутри такая пустота.
Щеколда лязгнула и Хисс упал. Айк звал снова и снова, но никто не отзывался и мальчишка лишь крепче обхватил друга руками. Отчетливое желание лучше-бы-я. Пол холодный, Хисс тоже это чувствует? Горечь во рту, боль в воспаленных глазах. Ни единой мысли о прошлом, только боль от произошедшего и отчетливый в голове вопрос: что дальше? Теперь не было больше дома, не было больше деда, были только они - два ребенка в темноте, пропахшей ужасом, вымокшей в собственной крови. Хисс всё не отвечал, Джэй чувствовал тепло, металлическое тепло, перепачкавшее руки и одежду. И вдруг как прошибло, вдруг навалилось всё и сразу, вдавило в пыльный пол. Голова закружилась, тошнота снова накатила, хотя казалось, что всё уже выблевал по пути. А если Хисс умрёт? Тоже умрет, вот так, прямо на руках Айка? И только один тут правильный ответ: Айк тогда тоже умрёт. Сразу же. Вот тогда-то наверное и ощутил это Джэй внутри себя. Чувство неправильное и... недружеское, вот совсем. И уже совсем не детское.

И с годами оно всё больше укоренялось, запуская свои неправильные щупальца всё глубже. И с каждым удачным делом, с каждой дракой за баром, с каждым новым швом на ранах - глубже. И с каждой вскользь-улыбкой, каждым взглядом-прямо-в, с каждым не сказанным, но понятым точно - сильнее.
— Я оставлю вас, — тихо произнес врач, но Айк бы лучше сам оставил. Сам себя и "их". Их с Хиссом, потому что всегда так, никакого "он", только "мы".
— Ты ведь знаешь, я хотел стать солдатом. Очень. Но потом случилось это. Без твоего согласия, вообще без твоего слова, они все стараются улучшить твоё изувеченное тело, засунуть твою душу обратно, когда ты давным-давно и при таких же обстоятельствах помер бы, не успев наглотаться и трёх стаканов собственной крови.
Голос Хисса доносился словно издалека, словно из стальной трубы, слова его что-то искажало, словно помехами и Айк испуганно метался глазами по лицу Савойи, но не мог найти взгляда. Говорить... как же тяжело говорить. Змолчи же, Хисс, тоже замолчи, хватит, всё же ясно.
Айк помнил. Помнил, как Хисс объявил ему радостно, что хочет стать солдатом. Джэй едва не рассмеялся в голосину: за кого воевать-то? Тут чужие, там тоже не наши. И искренне радовался, когда Савойя передумал. Прибежал обратно, обнял крепко. Напуганный и растерянный. Ведь тогда-то всё и началось по-настоящему. Тогда-то Айк и предложил эту идею, тогда-то...
— Я не стал солдатом, потому что испугался. За себя и еще больше — за тебя.
Не говори ничего, мать твою. Говорить тяжело, Хисс. Ты ведь знаешь, как тяжело говорить.
Айк редко смотрел под ноги. Дед частенько шутил, что затылок к спине прирастёт однажды, так часто Джэй бегал с задранной головой. Его манило небо. Манила эта беззвёздная глубина, эта мгла, бесконечная и всеобъемлющая. Бесстрастная. Грандиозная. Потрясающая. Айку казалось, что в небо можно погрузить руку, как в воду. И так же пойдут круги. А потом всё рухнуло и небо оказалось ненастоящим. И вся их жизнь оказалась какой-то дерьмовой подделкой, сплошь покрытой трещинами. И вот тогда-то Айк и понял - он хочет увидеть. Любой ценой, во что бы то ни стало увидеть настоящее небо. Оно ведь там, за пределами этой треснувшей скорлупы, да? Оно ведь есть? Синее, да хрен с ним, пусть даже серое. Но если сунуть в него руку, то пойдут круги. И Айк сказал об этом Хиссу. Что нужно подняться. Нужно посмотреть, что там. Там ведь небо, Хисс, голубь сможет улететь. Помнишь, что говорил дед? Оно там, точно. Можно посмотреть. Можно потрогать рукой. Круги, Хисс, понимаешь?
- Хисс... - хрипло и тихо зовёт Айк. Взгляд его серьёзный, суровый, совсем не-Айка взгляд. Теперь не до смеха и Джэю кажется, что он отчетлива слышит механизм в своей груди. Сколько времени осталось?
— Я не позволю. Я не позволю этой хуйне так просто обгладывать тебя...
Савойя бесится, оно и грустно, и смешно.
- А хули ты тут сделаешь? - отворачиваясь ворчит Айк, словно злоба и обида Хисса передались и ему. Не волнуйся, Хисс, Айк тоже не позволит. Не позволит тебе жизнь свою положить на эту хуйню. Надо будет - голыми руками из себя выдерет это дерьмо, лишь бы Хисс не пострадал.
Ну а пока... сколько времени осталось? И один только взгляд, острый, глаза-в-глаза.
Мы успеем, Хисс?
- Помоги мне встать, - рыкнул Айк протягивая дрожащую руку, хватаясь за друга. Попытался сесть, но боль резанула так, что в глазах потемнело и мир словно лопнул во второй раз. - Блядь...

my heart is full of hate and swag

Бладя Отсутствует

15026 сообщений

Флудеры

Special Пост №5 оставлен 25 Сентября 2017 в 15:19

— Не напрягайся, — отозвался Хисс, словно его голос отскочил эхом от губ. Экранировал всю обиду и ярость, закипающие в мужчине. — Иначе тебе придёт пиздец раньше. — Он положил руки на плечи Джэя и упрямо надавил на них, чтобы уложить товарища. Светлые глаза Хисса — болота, в которых дохло все живое. Казалось, что от кожи исходит запах тлена. Голосовые связки сухо скрежетали: — Я спрошу о твоем... восстановлении, а пока что лежи и не рыпайся.
Айк отвечал, но его голос не звучал — шумел. Савойя понимал, что это не чья-то вина. А если и она, то общая. Хисс поднялся с места, выпрямился, но на мгновение замер. Взгляд его пытался казаться жестким, поблескивающим безжизненной сталью, но парни слишком хорошо знали друг друга, чтобы не ощущать даже малейшей, но важной детали. Голубые глаза Савойя сигнализировали об отчаянии, о немой злости, глухо ударяющую по стенкам черепной коробки. Руки леденели, но Хисс сохранял на лице улыбку. Кривую, вымученную, но улыбку.
— Лежи, — холодно и опустошенно потребовал он, но Айк непокорно дернулся. Всего доля секунды, а горячее дыхание Савойя уже греет щеку Айка. Ничего хорошего, чувак, здесь ничего хорошего, не провоцируй импульсы. В иной ситуации момент стал бы для обоих интимным, чем-то смущающим, а оттого привлекательным, но сейчас... Хисс пробирающим до дрожи голосом повторил: — Лежи.
Расстояние от больничной койки до выхода из палаты — будто громадное шоссе, мертвое и глухое. Савойя, отпустив Айка и отвернувшись, судорожно размышлял о том, не начать ли ему всерьез отсчитывать шаги от чужой кровати. Виски пульсировали тяжестью, скорбные колокола испуга выдалбливали внутри головы Хисса осыпающиеся холодным песком скульптуры ярости. Растерянности. Непонимания. Как-же-так.
Выйдя из палаты, оставляя Джэя в одиночестве, Хисс выдохнул. Холодные щеки тут же вспыхнули. Старый шрам, расходящийся по предплечью полосами, похожими на трещины, подорвался тупой болью. Хисс вдыхал запах больницы, этих вечных коридоров смерти, где голоса врачей и пациентов смешивались в однородный гул: враждебный и неумолкающий.
«Угораздило, — с досадой повторял про себя Савойя, направляясь к кабинету врача. — Угораздило, еб твою налево!»

А потом Хисс вернулся к Айку. Могло пройти десять лет, а может, идиотские три минуты.
— До утра ты не покинешь эту палату, — сокрушительно произнес Савойя, отставляя стул подальше и садясь на край постели. Блеснули светлые глаза, такие одинокие и безнадежные, что самому тошно становилось. Молчание затягивало удавку, а Хисс ненавидел тишину. Он продолжал: — Я не выйду отсюда без тебя. — Даже не касались друг друга, все решали взгляды. Уничтожающие и все понимающие. — Я бы с удовольствием отмудохал тебя за то, что ты неосторожный кретин, но Айк... У нас дохуя впереди.
«И мы успеем, — молча закончил фразу Хисс, пока с его лица медленно стекало выражение обреченности. Нет времени на распускание соплей, Айк это и сам прекрасно осознает. — А если нет... я буду тем, кто засадит тебе свинца в голову».
Как солдат Савойя рассматривал бедственный план действий. Думал, как именно убить свихнувшегося Джэя и как сделать это так, чтобы тот не мучился. Расчетливые схемы, методичное исполнение... Но как человек Савойя был ничтожен. Даже не так: он был уничтожен, ведь если с Айком что-то случится, то второго такого у Хисса никогда не будет.
Как человек Савойя хотел вопить и рыдать, выть в стены и выдирать зубами протез из груди Джэя.
Как солдат... да ты и не солдат, Хисс.

you woke the wrong dog

Pinya Отсутствует

7434 сообщения

Флудеры

Пост №6 оставлен 29 Сентября 2017 в 17:56

— Не напрягайся, иначе тебе придёт пиздец раньше.
Хисс положил руки на плечи Айка и это касание будто отрезвило, вернуло в реальность. Вот они, родные ладони, грубые, шершавые, но хранящие в себе столько тепла. Савойя выглядит как труп, выглядит, словно внезапно постарел на десятки лет и веет от него безгранично-болезненным, словно чувства его сгорели и осели на коже пеплом, превратили голубые глаза в болото.
— Я спрошу о твоем... восстановлении, а пока что лежи и не рыпайся.
Айк зыркнул сердито, проглотил желание послать нахуй. Лежи, как же. Не рыпайся, ага.
- Какое...кхуям...вос...тановление...твоюмать, - голос непослушный и каждое слово врезается стеклом в язык и щёки. Трудно говорить, Хисс, почему так трудно говорить?

Их было трое против одного. И не то, чтобы Хисс не мог постоять за себя - улица всему научила едва ли не с пелёнок. Но когда Айк, запыхавшись, ворвался в луч света, влетел под треклятый фонарь так, что чуть не сшиб его своим лбом, Джэю казалось, что Хисс уже на половину мёртв, что убить его может какая-нибудь дурацкая царапина.
Им тогда было пятнадцать, или около того.
- Ты и твой дружок толкнули нам халтуру, - пробасил высокий парень в потасканой спортивной куртке.
Айк перевел взгляд с "клиента" на Савойю, чье лицо оставалось невозмутимым, строгим и пустым, словно маска.
- Доказательства? - голос Хисса спокойный и Айк невольно восхищается этим наигранным спокойствием, хотя знает, как Хиссу тяжело подбирать слова. Напарник расслабился лишь когда увидел Айка и это показалось Джэю глупым и смешным - Айк дохлый, тощий, его любой порыв ветра сломает.
Под ниги Хисса что-то упало, какая-то коробка, но Айк не обратил внимания - один из приятелей высокого наматывал на кулак велосипедную цепь.
- Какого хера? - вырывается раньше, чем Айк успевает подумать. Взгляд Хисса меняется, становится тревожным и предостерегающим.
Куда ты лезешь, Айк, ну куда?
- Такого, блядь, что вы нас наебали, - высокий парень оборачивается и по нему видно, что обсуждать уже нечего. Всё давно решено и разговоры эти - пустая трата времени. Ничего не повернуть назад, двое против троих - гиблое дело. Сегодня - да.
И надо бы что-то сказать. Но почему так трудно говорить? Хисс, ты тоже это чувствуешь?

Савойя встал и Айку стало сразу еще хуже от перспективы остаться одному. Хисс нервный. Так непривычно видеть его нервным. Потерянным. И улыбка эта, блядь, еще более фальшивая, чем протез в груди Айка. Наори, Хисс. Врежь хорошенько, да что там "врежь", избей до комы. До смерти. Потому что лучше смерть, чем видеть тебя таким.
— Лежи, - потребовал напарник, но Джэй всё равно дёрнулся. Хотел возразить, хотел заорать, хотел запретимнедышатьумоляю. Но какая-то доля секунды и Хисс рядом. Так умопомрачительно рядом, близко внезапно и отчетливо. И дыхание, которое Айк проклинал теперь, кончилось вдруг как-то само собой, остановилось, и сердце тоже забилось как-то неправильно. Не вовремя.
- Лежи, - повторил Савойя и его дыхание на щеке, теплое, трепещущее, захотелось поймать губами. Не-дружеские это желания, даже не братские, до зубовного скрежета, до закушенных изнутри щек. Есть вещи, которые нельзя.
Хисс вышел и Джэй запертил себе провожать взглядом его шаги.

Отпиздили их знатно в тот вечер, просто до смешного. Джэй хохотал как сумасшедший, хоть и знал, что это от болевого шока. Вывихнутая рука болталась на привязи в какой-то старой тряпке, у Хисса кровь из носа, что фонтан. Смешно.
- На клоуна теперь похож, прям как в книжках, - гогочет Айк, хотя у самого слёзы на глазах совсем не от смеха.
Страшно это было. Страшно смотреть, как кулак врезается в лицо Хисса, в его смуглое, красивое, хоть и немного неправильное лицо. И Джэй дрался как зверёныш, кусался и царапался. Просто понял вдруг, что за Хисса может убить. Любого. Есть вещи, которые нельзя. Трогать Хисса нельзя. Любить его вот так - не по-человечески, нельзя. Неправильно. Лицо Савойи, чувства Айка, их махинации, всё неправильно. Всё нельзя.
Там их и бросили, прямо за баром, у потрескавшейся стены, в куче мусора. Как бездомных щенков. У Хисса еще лодыжка подвернута, ну как так можно. Никак. Не можно. Нельзя.
- Почему ты ничего им не сказал? - бурчит Айк, вытирая кровь с лица друга. И, наверное, именно тогда пришло это решение - самому лучше полезть на рожон, только бы не подставить Хисса. Нужно просто кое-что сделать, кое-как видоизмениться. Практически незаметно для всех. Ну, что скажешь, Хисс?
Хисс молчит. Хисс знает, как трудно порой говорить.

Айк не следил, смотрел в стену, пока не хлопнула дверь.
Пустота густая, в ней ничего нет, кроме тяжести и отчаяния. Джэй в ужасе, часто моргает, но слёзы всё равно наворачиваются и размазывать их трясущимися руками по лицу - гиблое дело. Просто дышать - тоже теперь гиблое дело и Айк никак не может перестать об этом думать, особенно теперь, когда он один на один со своим протезом. Наедине с забвением. Он ощущается внутри так отчетливо, так бескопромиссно, как нечто окончательное и бесповоротное. Холодное. Чужое. Реальное. Нет, это ведь не смерть на самом-то деле, не буквально. Морально. И Айка трясет, он не хочет оставаться один с этим дерьмом, ему нужен Хисс, который всегда рядом. А теперь холодно и хочется обнять себя за плечи, но глупо и нельзя. И страшно. Страшно. Страшнострашноблядькакжестрашно. Сколько времени, Хисс?
Сколько времени осталось до той минуты, когда Айк перестанет чувствовать? Он будет помнить, как любил тебя. Будет. Но ему от этого будет противно. Его будет тошнить от любви и от тебя. А потом станет всё равно. Ровно. Словно по следам на песке провели рукой. Не за что зацепиться. И из горла Джэя вырывается, наконец, сдавленный, болезненный хрип-всхлип.
Хисс, вернись, я не хочу забыть. Хисс, мне больно, сними с меня камень.
Сколько времени осталось? Сколько времени прошло? Глаза сухие и дыхание почти ровное. Если сунуть руку в небо пойдут круги. В потолке нет форточек, голубь не сможет улететь.
Когда Савойя вернулся, прошло несколько вечностей. Айк неподвижно лежал, но когда вошел напарник, подтянулся в полусидячее, как беспомощная гусеница.
— До утра ты не покинешь эту палату, — сокрушительно произнес Савойя, отставляя стул подальше и садясь на край постели. Айк промолчал, внимательно следя. — Я не выйду отсюда без тебя.
Айк хочет протянуть руку, хочет как-то успокоить, прикоснуться, но столкновения взглядов оказывается достаточно. Хватит, Айк, хватит пиздострадать, ради Хисса. Пусть до последнего момента с ним будет тот самый, прежний Джэй, удачливый сукин сын, с блестящим серым взглядом и выжженными, жесткими патлами черных волос. Но нужно только выяснить один момент. Сколько времени, Хисс?
— Я бы с удовольствием отмудохал тебя за то, что ты неосторожный кретин, но Айк... У нас дохуя впереди.
Лицо Хисса уже не такое обреченное и Айк, наконец, смог усмехнуться, как прежде. Да, еще дохуя. Так и есть, раз Хисс говорит. Вот теперь всё снова правильно.
- Лицо попроще, приятель, я еще не сдох, если ты не заметил, - и Айк улыбается, как в старые-добрые, словно бы не жрёт его изнутри проклятый механизм. Словно бы они не в больнице. Словно бы мир не лопнул. Словно бы... - И проспись уже, наконец, иначе перед тем, как мы отправимся, я сложу наши пожитки в твои мешки под глазами.
И рассмеялся.

Отредактировала Pinya - Пятница, 29 Сентября 2017, 22:00

my heart is full of hate and swag

Бладя Отсутствует

15026 сообщений

Флудеры

Special Пост №7 оставлен 03 Октября 2017 в 17:51

Смех Айка отрезвил сознание Хисса. На долю мгновения. Можно сколько угодно улыбаться и смеяться, но как бы быстро ни бежали — не сбегут. Истина уродливая, копошится внутри Джэя и медленно расползается по его организму. Сначала будет не так грустно и горько. Сначала будет легко от осознания, что Айк смог выжить после того, как бездушный камень проткнул его грудь и прорвал лёгкое.
— Твоя правда, — проговорил Савойя, разминая шею и плечи. В теле что-то глухо хрустело, и незадачливый солдат надеялся, что это не звуки его уверенности. Дымчато-голубые глаза смотрели устало, но с теплотой, едва уловимой. — Не знаю, насколько тактично сейчас будет тебе об этом говорить, но у нас дома завалялась одна вещица, которой можно задвинуть охренительную цену.
Мошенничество. Та самая стезя, в которой оба парня были просто профессионалами. Если старый хрыч Брост что-то и оставил двум потерянным и зашуганным сироткам, так это искусство лжи. Слишком хорошо старик преподал урок детям, слишком безупречно исполнил роль плохого воспитателя. А теперь, конечно, его останки сгнили в их прошлом жилище, а бурые пятна крови навсегда просочились инфекцией промеж досок в полу. Хисс мотнул головой.
— Нам далеко идти и, возможно, высоко подниматься. Поэтому нам позарез нужны деньги да побольше. — Савойя наклонился к Айку, сохраняя лицо хорошо знакомого «не-ссы-ща-со-всем-разберёмся» парня. Если Джэй сомневается и колеблется, то Хисс не станет. Он — опора. Барьер между отчаянием и стремлением. — Можно было бы попиздеть об этом подольше, — едва заметное подмигивание, — но нам нужен отдых. Хотя бы на одну ночь.
Спорить об этом никто не стал.

Ночь скрывала. И Айк, и Хисс любили это время суток за то, что она дарила ощущение безопасности. Кратковременное, насквозь фальшивое, но всё же... В палате Джэя было темно и холодно. Открытое окно пропускало колючие ветра, приносящие с собой запах пластика и сожжённых фруктов. Обманчивая сладость, такая резкая, что щекотало ноздри. Хиссу было не уснуть.
Мужчина сидел на полу, приложившись спиной к койке Айка. Рука напарника лежала совсем рядом с седой головой Савойя, и иногда цепкие худые пальцы дотрагивались до жестких прядей в забытье сна. Каждый раз, когда такое происходило, Хисс надеялся услышать голос, который произнесёт: «Тоже не спится?» Но в палате было тихо, только размеренно дышал Айк. Возможно, ему что-то даже снится... Что-то хорошее. Хисс надеялся.
«А в детстве вечно ко мне в кровать лез, — про себя усмехался Савойя, вспоминая, каким беззащитным и растерянным казался тогда мальчишка. Ночные кошмары одолевали его часто. Взгляд из-под покрасневших век скользнул по проходящим мимо теням, шатающимся по ту сторону двери в луже тусклого света. — Сейчас-то кровать маловата для двоих...»
Ночь всегда навевала воспоминания, и Хисс с досадой думал о том, что прошло. Вспоминал, как в одну из холодных ночей к нему приполз Айк. Маленький, худющий. Его лохматая черноволосая макушка уткнулась в подбородок Хиссу.

— Мне страшно, — шептал мальчишка, а Савойя чувствовал, как дрожит рядом с ним тело. — Похоже на монстров...
— Монстры? — улыбался Хисс, свинцовым взглядом упираясь в стену, увешанную объявлениями о пропаже вещей. Уже тогда голос Савойя не был похож на подростковый... Голос холодный, режущий бесцеремонно, тяжелый. — Если они снова придут к тебе, я достану свои лучшие ножи. Или начну расстреливать каждого из дробовика в упор, чтобы их бошки мелодично разрывались дробью... — Теплая рука коснулась лба Айка, повела чуть ниже, закрывая тому глаза ладонью. — Обещаю. А теперь спи.

Хисс держал обещание. И из юношеской фантазии оно материализовалась в жуткую реалию. Когда дверь в палату тихо открылась и появилась медсестра, Савойя сидел возле постели Айка молча.
— Проведать пациента, — сухо и коротко пояснила женщина, и не-солдат поднял на неё глаза. Тишина сразу же стала осязаемой, густой и жаркой, через которую невозможно сделать и вдоха. Медсестра напряглась, держалась за дверную ручку и не понимала, можно ли вообще сделать шаг вперёд. Из глаз, подобных глазам Хисса, наверняка вытекает лёд. Тонкие губы разомкнулись. — Позвольте...
— Съеби, — уколом ножа прозвучал голос Савойя. Женское лицо в темноте перекосило, скрипнула дверь, открывшаяся на еще немного. Хисс облизнул губы и договорил: — Иначе пациентом станешь ты.
— Это моя прямая обязанность, — строго напирала медсестра, наблюдая не без легкого страха за тем, как поднимается с пола Хисс. Обжигающая холодом крепкая глыба, от которой откололось всё человеческое. Скульптура прекрасного убийцы.
— Еще одно слово — и я начну исполнять обещанное.
«...я достану свои лучшие ножи»
— Послушайте, вы...
Лезвие садануло по напудренной щеке, раскраивая с легкостью кожу. Врезавшись в дверной косяк, нож замер в нетерпении.
— Это было два слова, — просипел Савойя в пустоту. Медсестра ретировалась незамедлительно.
Мужчина вернулся в прежнее положение: сел возле койки Айка, вслушиваясь в его дыхание, и опёрся спиной о край постели. Тени прекратили маячить за дверью, а затем и свет погас в коридоре.
— Спи, — тихо сказал Савойя, почувствовав нервное прикосновение пальцев к своим волосам.
Нужно было отдохнуть. Слишком дохуя впереди. Хисс закрыл глаза, скрещивая на груди руки и запрокинув голову на край койки.

you woke the wrong dog

Pinya Отсутствует

7434 сообщения