Не по-детски. Ремиссия. Когда мы вернемся. Конец. 2/2

Была среда, и я звонила Хидану, до этого любезно получив номер от Яманаки.
- Слушаю, - раздалось на том конце, а у меня пальцы дрожью проткнуло, что спицами.
- Привет, - мягко я сказала и мысленно представила мимику на лице парня.
- Харуно, блять, это ты? - голос вдруг стал срываться в крик и мат.
Мы говорили долго. Обо мне. О Таюе. О нем. О нас. Через полтора часа друг был у меня на пороге. Ну и вымахал же он. Платиновые волосы зачесаны так по-родному назад. Черная битловка, джинсы. Глаза с алым огоньком. И я. Мои волосы были зачесаны на сторону, где имелся шрам, заботливо скрывая тот. Пробор набок вначале смутил друга, а потом он подлетел ко мне, схватил на руки и закружил. Я вцепилась в него, боясь слететь, и вдруг смех вырвался из свободной груди. Меня поставили на ноги, я взяла свою трость и проводила парня до кухни, где уже нас дожидался чайник. Сев за стол, напротив друг друга, мы таращились на себя повзрослевших.
- Как ты? - в один голос спросили. Засмеялись, не сводя соскучившихся глаз. Условились, что Хидан первый начнет свой рассказ.
Оказалось, что он был заключен восемь лет в добровольную тюрьму. Не мог все пережить смерть Таюи. Бедная, прожила год на больничной койке, мучимая адскими болями. Рассказывая про нее, Хидан опускал свои плечи и казался жалким. Потеря близких разрушает нас, мой дорогой друг. И ты тоже познал, каково это. Парень рассказывал про фонд, который набрал огромное количество меценатов. Про детский дом, про новое отделение в детской больнице. Про огромный санаторий, который он лично помогал строить. Не бросил и свой морг, не желая прощаться с родным катафалком. Рассказал, как однажды, через восемь лет после смерти Хоккумон, случайно встретил Нии. Как та его потом доставала, боролась с ним за возможность быть вместе. Я вертела головой и хмыкала. Однолюб, как же мне это знакомо. А потом мы поехали на кладбище, и все равно было, что уже вечер. Я была свободной и вольной делать то, что мне заблагорассудится. Как когда-то с Учихой, в сахарные шестнадцать лет, когда позади, в ночи, у меня отрастали вольные черные крылья, и я летела, не задумываясь о последствиях. И сейчас, будучи превращенной в ночное существо, не перестающее ни секунды тосковать по ночному воздуху, холодному и легкому, я с радостью пялилась в окно машины. Мое сердце светилось насквозь всеми этими родными огоньками. И действительно, словно царство фей взлетало в воздух, всеми цветами радуги, встречая свою гостью. Как же я соскучилась по этой красоте! Ночь, кажется, что давняя подруга, встречала меня нежно и учтиво. Как же я давно не виделась именно с такой красотой. И я почувствовала в своей грудине напряжение. Давно забытое чувство радости и детского озорства. Чувство предвкушения. Влюбленности... в жизнь. Нет, не в парня, а красоту ночного города, которая ласкает твое сердце и заставляет сердце срываться в галоп. Заставляет закипать кровь, и лавой нестись по венам. Ощущение такое, будто ты сейчас взлетишь, а за спиной вырастут твои некогда отобранные крылья свободы. А Ночь мне их дарила заново, отращивая. Я просто оживала, восторженно пялясь в МОЙ ГОРОД. И не важно вдруг стало, что нет Учихи рядом. Я вдруг ожила без него, приобретая свою целостность и независимость. Я была. Я есть и буду.
Мы с Хиданом долго стояли у могилы нашей дорогой Ежевики. Я плакала, Хидан шмыгал носом, а потом мы просто взялись за руки. Как это было когда-то. Как десять лет тому назад, беззаботные, простые, бесстрашные. Я не могла выдавить из себя и слова, лишь сжимала периодически пальцы моего друга и смотрела на ровную землю, обрамленную какими-то белыми цветами. Не хватало дерзости Хоккумон, не хватало ее удара в скулу. Но у нас оставались дорогие воспоминания, ее фразы, решительность, смелость. Хрупкая и обреченная девчонка, которая в один миг восстала против всего и замахнулась на такое глобальное действие, которое в шестнадцать лет просто не возможно. Создать свой фонд благотворительности. А все из-за любви к Кимимаро. Смерть одного мальчика разрушила девочку с титанической силой воли. Ранний алкоголизм, и почкам настал конец. Но она оставила после себя такое огромное в память! Мне стало стыдно за себя. Как наверняка некогда Таюе, и она перестала себя жалеть и упиваться своим дерьмом. Она рискнула и не проиграла. Я поняла вдруг, что на мне лежит ответственность. Мне пора повзрослеть, потому что мне - шестнадцать. Я не взрослела как все нормальные люди, находясь взаперти. Но у меня было что-то, что намного богаче жизни в семьдесят или даже сто лет. Нет, у меня было несколько волшебных месяцев, и их не перечеркнут девять лет психушки. Я улыбнулась. Я просто обязана продолжить дело Хоккумон, чтобы доказать себе - я чего-то стою в этой жизни, и она не должна заканчиваться на переваривании собственного говна. Ками, Сакура, пора взрослеть и брать все в свои руки.
Потом я упросила друга отвезти меня в ночное Токио, в самый его центр. Мы шли в обнимку, пили чай в пластиковых стаканчиках, и все это было молча, в приятной ностальгии. Это было что-то волшебное. Люди, сотни людей в столь поздний час гуляли по центру, так как вечера уже были теплыми, и жители не могли перестать насладиться ими. Сладким от чего-то воздухом невозможно было надышаться. И мы гуляли, останавливались, делали передышки, потому как моя нога не привыкла к такой сумасшедшей активности. Она болела, но даже это было приятно. Я чувствовала себя живой и свободной. Благо еще, мой друг не задавал глупых вопросов о личном, и я была безмерно благодарна. Да, мысли периодически возвращались к Учихе, и я боялась его встретить тут. Боялась и не хотела, потому что была заново свободна.
А потом я вернулась ДОМОЙ, в свою уютную обитель. Вечер укутал в давно забытую приятную усталость. В уют. Мечтательно улыбаясь, рассказала все родителям. Благо, они не накинулись на меня с руганью за поздний приход домой. Для них я тоже все-таки по-прежнему шестнадцатилетняя девчонка. И не успела вернуться, как сразу же умчалась в ночь. Я видела тревогу в глазах родителей, но уверяла, что беспокоиться не о чем. И мои объяснения достигли отца и матери. Мне до дрожи в руках было приятно их обнимать перед сном. Десять лет назад я стеснялась, мне было неудобно, а сейчас я с легкостью прильнула к ним. Я соскучилась по родителям. Мне их не хватало, и былая неловкость при стеснительности получила подсрачник.
И засыпала я, улыбаясь. Потому что была счастлива. Через неделю мое день рождения. Я повидаю своих близких.

Неделя пролетела молниеносно в волнительном предвкушении. Мы готовились, а родители с Ино и Хиданом усердно помогали. Я еще была не готова увидеть Югито с моим другом, пусть и понимала, что девушка не виновата. Но ревностные иголочки кололи мое сердце. Пусть придет на праздник, а пока я не хочу парня делить ни с кем. Мне это необходимо, это словно живая вода, оживляющая и целебная. Ино, засранка, молчала о своей личной жизни, хотя я видела, как она залипает в телефоне. Как меняется ее взгляд, как двигаются губы, как румянец на щеках распускается нежно-розовым. И сколько бы я не расспрашивала эту партизанку, ответом мне были многозначительные взгляды, наполненные еще и какой-то томительностью. Дорогая Ино Яманака влюбилась. Маленькая шпилька зависти тупо царапала мое нутро. Мне же все это знакомо, такое не забывается. И, глядя на Яманаку, я вдруг захотела что-то написать. Уж больно мне нравилось украдкой за ней наблюдать. К собственному удивлению, мне удалось отделить свои эмоции от Учихи. И это было фантастически сложно: не возненавидеть чувства и воспоминания, но выкинуть к чертям собачьим человека, который был причиной их. А когда Ино меня пару раз застала за писаниной в тетрадь, подруга нахмурилась и заявила, что подарит ноутбук со всеми офисными программами. Но я отнекивалась, потому что больная рука отказывалась функционировать как раньше, пусть и находилась в состоянии лучшем, чем нога. Однако и тут Яманака настояла, указав на пользу разработки пальцев при задействовании двух кистей при печати. И я сдалась.
Но ничего не может быть столь прекрасным и спокойным в этой жизни. В пятничное утро, за два дня до моего дня рождения, я получила письмо. Я знала этот проклятый почерк. Поначалу мне хотелось выкинуть этот чертов конверт, хотелось избавиться от него, словно это окровавленная тряпка, которую передал мне скончавшийся черной чумой. Пальцы тряслись, а за ними начали колени. В подъезде, буквально падая спиной на стену, я сползла. Как в фильмах, поднесла конверт к лицу и в надежде вдохнула... Пахло ИМ. Мадарой. Не Саске. Горько хмыкнув, не без грустной улыбки, я все-таки раскрыла злосчастное письмо.

"Где бы ты ни была, кем бы ты меня ни считала, там меня жди".

Слезы полились по щекам. Ками, Учиха, где твоя гребанная оригинальность?! Написать моими же словами... И тут до меня дошло, что он прочитал книгу. Ино все-таки добилась своего. Я плюхнулась задом на бетон и тихо засмеялась. Или, может, это чья-то дурная шутка? Пока меня, как автора книги, никто не беспокоил. Все было на почтовом ящике Ино, но и у нее я этих писем никогда не видела... Это кольнуло подозрительностью. Я встала, захромала в квартиру, стала звонить с домашнего номера подруге.
- Ино, я хочу отзывы к книге почитать, критику. Мне приходили какие-то письма? Ино, не молчи! - Я знала, что Яманака спросонья. Но мне было все равно.
- Ой, да, я тебе вечером завезу твой новый ноутбук, пофиг, но поздравлю завтра, - мямлила она, глотая слова спросонья.
- ОН мне писал до этого?! - рявкнула я, понимая, что сорвусь сейчас в любой момент.
- Нет, Сакура. Ой, я забыла, тебя ждет сюрприз, - попыталась она как-то сменить тему.
- Передай ему, что я не желаю его видеть пока, я не готова, - не став дожидаться ответа, я положила трубку.
Это вырвало у меня почву из-под ног. Я не готова увидеться с Учихой. Я только-только перестала о нем думать, только успокоилась, только стала отпускать прошлое, избавляться от боли. Мой мир, такой новый и хрупкий, вдруг пошатнулся. Пальцы непроизвольно нажали на кнопку, и штырь выскочил из трости. Пальцы набирали номер Хидана.
- Привет, - торопливо начала я. - У тебя есть мыльный камень?
- Э, да, конечно, а зачем тебе? - недоуменно спросил друг, явно пребывая в недоумении.
- Да так, у меня тут что-то засорилось в ванной. Хочу трубы прочистить, - соврала я.
- Ками, Харуно, это ж как серная кислота. У тебя хоть трубы в доме не пластмассовые? А то разъест же все к чертовой матери, будет такое ЧП, что мама не горюй, - стал он мне объяснять.
- Да оно и так будет, - спокойно сказала я, сминая в руках чертову бумажку. Я очень хорошо знала свойства этого вещества. Оно разъедало все, не оставляя ничего и никаких следов. Идеальное преступление без улик и жертвы. Все-таки психушка тоже меня кое-чему научила. Знала я о специальных ваннах, которые находились в закрытом секторе. О тех самых, в которых ставили опыты над буйно-больными.
Закончив с виду ничем не подозрительную беседу с Хиданом, я уставилась в окно. Больше подобного сумасшествия я переживать не хотела. Я не позволю Учихе еще раз меня обмануть и испортить только отлаженную жизнь. И я теперь точно знала, что мне ничего особенного не будет, не грозит. Потому что Мадара Учиха существовал юридически в бумагах от американских профессоров. Если же я его убью, то это будет списано на срыв, ведь бедная девочка могла сойти с ума, когда ее мучили терапией девять лет подряд, внушая, что данной личности не существует. И вылечили же! А тут такой удар, Мадара или Саске, черт бы их побрал, заявился к бедняжке и снес ширму. Идеальное преступление. И в этот раз правда будет на моей стороне, а виновником своей собственной смерти будет Учиха.

Ебанный Учиха, паразит, до чего ты доводишь меня только своим существованием?! У тебя хватило наглости через десять лет написать мне. Царапнуть пару строк, срывающих меня всю к такой-то матери. Тебя лечили. Ага, блять, я вижу, как тебя вылечили - что-то я не хочу больше санитарный антиахуин, антибредин, антиозверин и антивлюблин. Но. Стоп. Я любила... Любила? Ах, все-таки любила. Я люблю свои воспоминания. Да-да, там был ты. Ну же, ты, размазня, собери сопли и не удавливайся собственным дерьмом. Ему это не надо. Ему не нужна ты. А тут какой-то жест... Благодарности? Конечно, потому что Сакура Харуно своими руками решила все твои проблемы. Правильно, дура, ты ему подсобила. Трус! Учиха Саске не смог посмотреть тебе в глаза. Подставился под нож, инсценировал нападение. Самый популярный мальчик в школе. Харуно Сакура не смогла в момент полового созревания пережить такую личную трагедию.
Я действительно не готова его видеть. Наверное, это странно, потому что я жила этим именем десять лет. Жила, боролась, терпела и страдала. И это имя, вера в него, было единственным, что держало мой рассудок и защищало. А потом Учиха умер в какой-то момент. Мое сознание его убило, захоранивая и вышвыривая из себя. И стоило мне только спокойно вздохнуть, как эту дрянь озарило заявиться со всей своей наглостью. Учиха, как злокачественная опухоль, которую вырезали, а вот метастазы остались, коварно врастая в мое нутро. Вот только в это раз я не собиралась сдаваться без боя. Я, черт возьми, Харуно Сакура - Токийский психопат. И я не верю ему. Предатель, который изначально выискивал жертву, чтобы через ее руки выполнить свой коварный план. Конечно, кто как не я, глупая влюбленная девчонка, не видящая ничего, кроме Саске. Сакура, блять, херова размазня!

В субботу Хидан заботливо мне привез то, что я просила. Еле сдержав порыв, чтобы не выхватить у него из рук пакет, я запрятала бомбу замедленного действия куда подальше, в свою кровать.
Ино мне помогала украшать кухню, которую мы расширили с родителями за счет прихожей. Мне нравились изменения в МОЕМ ЛОГОВЕ. Яманака, о чем-то думая, ухмылялась, но на все мои расспросы молчала. Я даже пару раз пнула ее легонько тростью, и подруга все-таки сдалась. Да, по-прежнему подруга. Я проглотила все свое бурлившее дерьмо, ведь оное того стоило. Это ничто, потому что Ино часть меня. Оказалось, что блондинка учла мои предпочтения к цветовой гамме и всех заставила вырядиться в сиренево-черное. Ками, ну и бред, но это улыбнуло, и я лишь хмыкнула на брединг своей подружки. Но это было не все: черная посуда... Яманака откуда-то притащила туеву кучу бумажной посуды. Хотя, с другой стороны - это гениально, никакой особой уборки потом. Праздник должен был начаться в два часа дня, потому что учитывалось мое состояние. Мы не хотели засиживаться допоздна. Да и не готова я к такому затяжному застолью с людьми, которых в жизни не было аж целых десять лет. Которых намеренно от меня удерживали. Прятали. Изолировали. От злости мои пальцы вцепились в рукоятку трости, и костяшки побелели. Спокойно, Харуно, фу, место, блять! Рано срываться с цепи, отшвыривая ошейник с внутренними шипами и намордник. Место, девочка, ведь не по ним ты воешь и скрипишь зубами. Не по ним ты с самого утра не с той ноги встала, блять! Ха-ха. Вот уж не думала, что это выражением будет теперь для меня буквальным.
Мои родители отправились с самого утра за город, чтобы привезти какие-то особые цветы, поэтому встречали гостей мы с Ино вдвоем. Конечно, первыми пожаловали Хидан и Нии. Блондинка мялась за ним, возвышаясь на полбашки. Мои губы еле улыбнулись, чтобы не скривиться от злости. Внутренняя сторона щеки была закушена до крови. Возьми себя в руки, Сакура, да хоть в ноги, а потом уеби себя тростью в голову, ну, или хотя бы штырем в ногу.
- С днем рождения! - робко вышла девушка из-за спины Хидана. В руках она держала какую-то хрень, запакованную в лиловую бумагу. Блять, тебе же сказали, а с головой у меня, по идее проблемы - фиолетовый или черный!
- Спасибо, - отвечаю. Ставлю это на стол, что у окна так заботливо был переставлен Яманакой.
- С праздником, - Хидан целует меня в щеку, и на душе вдруг становится тепло и уютно.
- Спасибо, - расплываюсь в улыбке.
А потом начинается череда звонков в двери, и мы с Ино встречаем остальных. Приходят Тен и Дейдара. Поначалу как-то все сжато, а потом моя красавица бросается на меня, да так, что трость вылетает из рук. И шепчет мое имя, что заклинание. Да, моя хорошая, я перед тобой. Я. Выжившая. Раздаются обрывистые фразы, потому что столько надо всего сказать. Дейдара мне дарит какой-то кустарник, не могу назвать иначе, с фиолетовыми бутонами. Ино запускает Карин и Ходзуки, и в квартире начинается черти что, потому что следом, крича и ругаясь, задыхающийся, влетает Наруто. Мать его, Наруто, который в школе был на полбашки меня ниже, теперь выше на две! А Карин без очков. Улыбается, волосы в удлиненном каре. И Ходзуки, что держится за ее руку... Подкаблучник! Мои друзья выросли, обогнали меня во всем. И я стою такая, почти не изменившаяся, подросток, на котором десять лет практически не сказались внешне.
- Ками, Сакура, да ты просто маленький эльф! - выдохнул Суйгецу, пристально в меня всматриваясь, за что и получил с кулака под ребра от своей пассии. Ничего не изменилось. Все как раньше. Карин грызется с Ходзуки, Тен томно переглядывается с Дейдарой. Наруто чешет свой затылок, взлохмачивая густые пряди. Хидан смотрит на меня из-под своих платиновых ресниц, улыбаясь такой родной ухмылкой.
Все толпились и смотрели на меня, как на диковинного зверька. Или. Монстра. Из-за того, что все-таки часть лица у меня малость онемевшая, и улыбалась я больше одной стороной, то губы кривились довольно-таки смешно.
- Нет, ну точно маленький эльф, - таращился Наруто, а потом все же улыбнулся, подлетел ко мне, хватая, поднял и закружил. - Ты, маленькая засранка! Как ты могла!
- Поставь ее на ноги, придурошный, - зашипела Карин, цепляясь за волосы на затылке своему братцу, тем самым резко тормозя мою живую "карусель".
А я лишь начала смеяться, потому что это было так... По-родному. Им только оставалось сцепиться как раньше, и все вернется на круги своя.
- Как ты? - выдавила из себя Тен, которая продолжала вытирать слезы.
Все опять уставились на меня. На меня, которая из-за инсульта как-то вдруг превратилась в хрупкое существо. Костлявое такое, с заостренными малость чертами лица. И пусть Ино грозилась меня откормить, я все равно знала, что мне ходить с последствиями этого на своем лице всю жизнь. Не сказала бы, что оное меня изуродовало, но все же внесло кое-какие коррективы. Ах, да, еще эта трость, на которую гости пялились, но боялись спрашивать.
- Да потихоньку, - честно я ответила и улыбнулась. - Но последствия инсульта дают о себе знать все-таки.
- Ками, инсульт...
И тут начался долгий разговор с объяснениями. От них. От меня. От Ино. Тяжело за раз перешагнуть такую пропасть, но надо, если хочешь этих людей. И я хотела. Отчаянно. Надрывно. Жадно. Они слушали, начав садиться в комнате кто где. Лишь иногда что-то уточняя. И. Блять. Разговор. Об. Учихе. Конечно. Потому что, как, блять, можно не говорить об этом полудурке, когда мы чуть ли не единое целое? Я выбирала слова, делая ремарки на книгу. Говорила аккуратно, потому что боялась заорать: я эту суку достану из-под земли! Но в ответ я лишь улыбалась, где-то всхлипывая. Блять, я даже себе сама поверила в трогательность. И вам, ребята, лучше не знать, что я по сей день не сожалею о том, что прирезала тех мразей. Но не успокоюсь, пока не доберусь до Учихи, кем бы он там ни был.
Темнело. Никто не пил алкоголь, а от чая уже тошнило. Теперь друзья рассказывали, как же они пережили свои десять лет. А я вдруг поняла, что слушаю с открытым ртом и испытываю светлую зависть. Мои возможности канули в Лету. Моя молодость сгнила, только пуская бутоны. Ты сгнила заживо, Харуно. Но я улыбалась, потому что у меня хватило совести порадоваться за других. Честно. Тен с удовольствием лепетала о своем магазине с костюмами; Дейдара говорил про выставки, какой он везучий - Тен была его музой, а в глазах парня отражался трепет. Карин и Ходзуки теперь муж и жена. Ками, это взрывоопасно. Наруто руководит делами крестного, весь такой лучезарный, но бурчащий. Хидан с Нии. Нии. Единственная белая ворона, которая не вписывалась. Но она все-таки не виновата. Да, Харуно, твоя совесть взывает к тебе, и ты отвечаешь. Не такое уж ты дерьмо.
А они все продолжали говорить о себе, изредка обращаясь ко мне. Приходилось слушать, разделять их радость. Разделять их какие-то огорчения. А потом мы вдруг заговорили про книгу. И тогда мой мозг чуть не взорвался от жалостливых взглядов. От взглядов угрызения совести. От взглядов дрожащего преклонения и восхищения. Мной, Токийским психопатом, восхищались. Потом обвиняли в том, что никому ничего не рассказала. Что, возможно, МЫ бы избежали. Возможно, все могло бы быть ПО-ДРУГОМУ. Возможно... Нахуй это слово. Оно меня изрядно изнасиловало в психушке за девять лет. Это поганое слово было равносильно Учихе. Вот только я не хочу это переваривать заново. Мой взмах руки тормозит друзей. Объясняю, что не поступи я так, их бы тоже за соучастие загребли под следствие. А в изоляторе хуево. Ты пьешь воду из бачка туалета, потому что тебе никто не дает пить. А ты хлещешь ее и думаешь, что для твоих потрескавшихся и искусанных губ - это самое лучшее в жизни. Ты спишь на каких-то деревяшках. К тебе подсаживают каких-то бомжей и проституток. И тебе еще приходится периодически отбиваться, потому что ты не куришь и не можешь удовлетворить какую-то наглую бабу с ацетоновым перегаром. Что ты блюешь лишь только от их одежды... А потом психушка. Сатанинские завывания твоих соседей по коридору ночами. Холод бетона. Воспаление легких. Ах, да, инсульт. За ним менингит. А ты, сука, не сдыхаешь. Ты не теряешь свой разум. Блять, ни мозгов, ни жизни. Этого ли вы хотели? Не думаю. Присутствующие мрачны. Они трясутся. Правильно, не говорите о том, чего не знаете. Чего бы вам лучше не знать. У бедной Тен трясутся руки. Карин нервно жует свои губы. Ино на них смотрит не без презрения. Вот оно. Мы с Яманакой настолько отличаемся от вас, что даже представить не можете. А вы... слишком чистые. И я. Навеки дитя ночи. Но я останавливаюсь в своем редко нарушаемом монологе. Улыбаюсь, выдавливаю из себя, что соскучилась. И это правда. А потом я краем глаза смотрю на часы. Восемь. Поздно. Где мои родители. Поганое чувство закрадывается медленно и липко под ребра, в грудину. Расползается внутри меня. Где мои, блять, родители? Прошу Ино позвонить. Мне страшно. Они должны быть дома. Ино никто не отвечает. Я сжимаю рукоятки трости до побеления костяшек. А потом двери распахиваются...
И входит отец, таща на себе мать. Позади идет таксист. На матери кровоподтеки. На ее голове кровь, которая начинает запекаться. А потом настает пиздец, потому что сзади появляется ОН. Я срываюсь с места и молюсь не нажать на рукоятку. Прихрамываю, кусаю до крови внутреннюю часть щеки. Ощущаю кровь, которая тут же вырывает из спячки некого зверя. Безумного и голодного. Я с жадностью смотрю пару секунд на НЕГО. И трость опускается ему на голову. Сука! Он успевает укрыться рукой, и все моя осада попадает на конечность. Мне насрать! Я рычу, задыхаюсь, но продолжаю бить Учиху по всему, что попадается под трость - руке, ребрам, по башке. Автоматически вглядываюсь в эти ЧЕРНЫЕ глаза. Мои, блять, глаза! Которые, сука ты ебанутая, смотрели на меня, раздевали, грели! На отросшие волосы, до неприличия отросшие! Удар! Еще один. Свист воздуха. Боль на щеке. Передо мной стоит отец. В ярости.
- Возьми себя в руки. Посмотри на мать.
Это малость отрезвляет меня. Но я лютой ненавистью впиваюсь в лицо Мадары-хуй-знает-Саске-кого.
- Пошел нахуй отсюда! - шипение почти походит на рев из моей груди. А Учиха пялится на меня своими глазами. Мрачными до боли. В них жалость... - Нет! Не смей на меня так смотреть, не смей меня жалеть! - шиплю я и опять замахиваюсь, как получаю вторую оплеуху от отца. Трость выпадает из дрожащих рук. Оборачиваюсь на мать, которую усадили в кресло. Плюю на пол, под ноги Учихи, который разодет во все черное. Легкое пальто, джинсы, туфли. С открытой двери веет сквозняк, врезая в мои ноздри этот проклятый запах... Разворачиваюсь, не хочу смотреть на окаменевшего хуй-знает-кого-учиха.
- Что с мамой? - выдыхаю запоздалый вопрос. Все собравшиеся в ужасе. И все они, поверх меня, смотрят с лютой злобой на непрошенного гостя.
Мать щурит глаза, и вырывается стон:
- Мы Эя встретили... Случайно... На бензоколонке у нашего дома. Отец пошел заплатить, а я осталась в машине. И тут стекло разбилось, меня схватили за горло. А потом он стал бить меня головой о все, что... - мать замолчала, всхлипывая, закрывая свое лицо руками. - А потом появился Саске... И спас меня... Они с отцом задержали этого... этого...
- Мы вызвали полицию, скорую, ездили снимать побои.
Этот голос моментально же разбил все вдребезги. Я обернулась к "Саске". Через плечо. И не могла ничего выдавить, кроме презрительно сжавшихся губ и отвращения в глазах. Тебе больно, ублюдок?! Больно?! Хорошо бы. Но ты же не будешь собой, если покажешь. Я отвернулась и захромала к матери. Рухнула на пол, к ее ногам, обнимая. Уткнулась носом в колени и зажмурилась. Ками, когда же это все закончится?! Когда? Тебе что, Учиха, мало всего? Десять лет не научили тому, что к кому бы ты ни сунулся, ты несешь разрушения? Как это твой ебанный эгоистичный мозг не мог понять?
И тут я вспомнила его слова. БОЙСЯ СВОИХ ЖЕЛАНИЙ, БОЙСЯ ПОСЛЕДСТВИЙ, ТО, ЧТО СИДИТ В ТЕБЕ, ТАК ПРОСТО НЕ ОТПУСТИТ. И тут мою грудину стал сотрясать злобный смех, как кашель умирающего от чахотки. Хорошенький подарочек на день рождения. Исполнился через десять лет...
Гости стали расходиться. Свали же уже отсюда, Учиха. Я же доберусь до тебя. Вот только от побоев не стало легче. Ни на один ебанный грамм! Вообще! Меня все обнимали, что-то шептали, а я косилась на Учиху, сужая глаза.
- Саске останется сегодня у нас.
Голос отца, что приговор.
- Но, папа... - недоуменно я шепчу.
- Вам есть, о чем поговорить...
Он помогает матери подняться, и родители уходят в свою комнату.
Мы с Учихой пялимся на друг друга, не отрывая глаз.
- Зеркало мое, - вдруг разрывает в клочья тяжелую тишину Саске.
- Заткнись, - рычу. Иди нахуй отсюда, пока я тебя не убила и не села из-за тебя, ебанного полудурка, опять. А вы, родители, вы что, не знаете, чем это может обернуться? Забыли?
Рычу себе под нос, хромаю до своей трости, на которую Учиха чуть ли не запрыгивает. Я тяну на себя двумя руками, но ничего не получается. Врезаюсь взглядом в бешеные его глаза, шиплю, что убью-тебя-тварь, получаю надменный взгляд в ответ. А потом меня срывает. Я бью Учиху ногой, куда попадя, рукой, начиная задыхаться в бешенстве. Но все это прекращается в долю секунды. Учиха просто сгребает в охапку, швыряет в стену. Удар обессиливает. Ноет затылок. Ноют лопатки. Спина. Голова начинает кружиться, меня шатает. Моментально тошнит.
- Инсульт, - выдыхаю я. - Голова.
Ноги подкашиваются. Сползаю, хотя нет, я со свистом опускаюсь на зад. Учиха, ты такой же безжалостный, ни грамма изменений. Я поднимаю взгляд на ошарашенного парня. Некогда моего любимого человека. Моего Темного Лорда. И улыбаюсь, как когда-то. Я же сейчас умираю, да? Надо бы уже сдохнуть на такой романтической ноте. И меня уносит из сознания в уют и спокойствие. Я дождалась...

Меня бьют по щекам. Я вскрикиваю! Нет, только не санитары! Я себя хорошо вела! А потом нашатырь врезается в мозг, что хвост скорпиона.
- Сакура, очнись. - Разлепляю тяжелые веки. Учиха передо мной. Голова кружится. Да в чем дело?! Белые стены!!! Не-е-ет? Нет!!!
- Нет!!! - начинаю визжать и вырываться из рук этого ублюдка. Я не хочу в дурдом!!! Только не снова!!! Но Саске сгребает меня в охапку, сжимает до хруста костей.
- Успокойся, - шепчет, зарываясь в мои волосы. Начинает гладить голову. Его пальцы невольно нащупывают впадину на черепе. Прижатая к его груди, я слышу бешеный стук сердца. - Харуно, у тебя сотрясение мозга.
- М... Саске... - выдыхаю. Все мое нутро трещит по швам, а сердце рвется к учихиному.
- А у меня трещина в левой руке и сломано два ребра. Не плохо, да? - Придурок.
- Сакура, - шепчет, но продолжает гладить и укачивать. Его запах дурманит, вырывает из-под ног почву. Как когда-то. Когда мы были подростками. Когда я любила. - Я тебя больше не брошу. Никогда.
Мои глаза начинают ловить фокус. Я на кушетке в травмпункте. Белоснежность стен разрывает сетчатку. Она, кажется, горит. Приступ тошноты накатывает, пытаюсь вырваться, но Саске продолжает удерживать меня. Мой желудок выворачивает прямо на нас. Учиха издает смешок.
- Как в ретро-баре. Помнишь? Ты помнишь, Сакура?
Врач откашливается. Учиха отстраняется от меня на секунду, чтобы взять картонную емкость для приступов рвоты и салфетки.
- Значит, вы не будете подавать заявления друг на друга? - мужчина лет пятидесяти таращится на нас.
- Нет, - в один голос на выдохе.
Я всматриваюсь в лицо Саске. Волосы почти до плеч. Челка прикрывает глаз. А он обнимает меня.

***

Мне безумно нравится Флоренция. Я люблю этот город с каждой секундой. Позади стоит Саске, который на две с половиной головы выше меня. Теплый ветер поднимает мои короткие волосы. Саске обнимает, прижимаясь своим горячим телом. Ощущать его спиной - божественно. Особенно на закате, стоя на смотровой площадке. Перед нами загорается весь город. Мы новобрачные. Чернота неба поднимается мягко и укутывает нас собою. Я поворачиваюсь к мужу, и мы целуемся. Жадно, тягуче. И впереди у нас ночь, которую мы проведем, занимаясь любовью. Все еще голодные. Кажется, этот голод никогда не закончится...

Учиха три года меня терпел. Три адских года для него. Он терпел мои вспышки бешенства, когда я набрасывалась на него с тростью. Все мои обзывательства. Два раза я его ранила ножом, один раз шилом. Сотрясение мозга от фена. Десятки раз лака для волос в глаза. И каждый раз то с моих губ, то в глазах ревел вопрос: ПОЧЕМУ? И каждый раз, когда Учиха пытался что-то сказать, я не давала. Моя обида жрала нутро. Каждый раз, когда он делал что-то не так, то получал бешеного зверя. И он терпел. Сглатывал, шипел себе под нос, но терпел. У него было хорошее успокоительное. Сгребать буйствующую меня в охапку, до хруста костей, усаживать себе на колени и качать, нашептывая бессвязные ласковые слова. Мы долго пытались выговориться, и каждый раз меня срывало. Я калечила Саске, а он принимал это смиренно. Он стал жить у меня. Родители настояли. А я бесилась. Сбегала из дому, но Учиха находил. Брыкающуюся тащил домой. Его руки властно держали меня. А потом я привыкла к нему. Украдкой вставала ночью и кралась к его кровати. Позволяла себе любоваться Темным лордом. Я любила и ненавидела, не в силах остановиться на чем-то одном.
Но потом все решил случай. Эя судили и дали всего два года условно. В тот вечер, после суда, я не находила себе места. Большего желания в жизни, чем убить Учиху, у меня было желание - убить Эя. Медленно. Я хотела срезать с него кожу и запихивать ту ему в глотку. Чтобы он давился той. Саске тогда ушел в магазин. Родители были в своей комнате. Мне ничего не стоило натянуть очередную черную толстовку на голову и пойти на улицу. Пойти по противоположной дороге от магазина. Юркнуть за угол. Я решительно шла в сторону остановки, заведомо, еще дома, убирая звук в телефоне. Я знала, где живет Эй. Но еще мне было известно, где эта тварь бухает ночь за ночью. Ино в этом подсобила: папаша покойной Шион замучил Риносу, но развода так и не давал. В глазах Ино я видела немую мольбу. В этот раз я осознанно и четко понимала, что пойду и прирежу этого ублюдка. В этот раз не жалко. У меня слишком крутая причина не быть посаженной. Добралась до района Эя. До бара. Одиннадцать вечера. Напротив входных дверей заведения - мусорные баки. И эта часть очень плохо освещена. Я просто залезаю в один бак. Меня не видно. Я жду. Подо мной смердит мусор, но до лампочки - трость в руках ждет своей премьеры.
Не знаю, сколько сижу и жду. Но он все-таки выходит. Мужик под два метра, широкий, как шкаф, в плечах. Что-то бубнит себе под нос, шатаясь. Нужно валить его со спины, чтобы наверняка. Ублюдок слишком мне не по зубам. Заворачивает за угол, во тьму. Я выныриваю из своего укрытия и по краю тьмы, той, что не подвластна слабым фонарям, крадусь. Бесшумно. Я давно ношу обувь с такой подошвой. Руки сжимают трость, как биту, а рукоятка внизу. И дальше как в тумане. Убить. Растерзать. Я настигаю Эя, испражняющегося на стену. И по-прежнему мало света. Руки дергаются. Он не слышит. Рукоятка, тяжелая и мощная, попадает по затылку, от чего эта тварь дергается. Удар, еще удар, но великану все не почем. Сдохни. С болтающимся членом, со спущенными штанами, с кровавыми глазами, он прет в мою сторону, но спотыкается, падает да меня. Я чувствую, как заваливаюсь тяжестью его тела. Беги, Сакура, вот это пиздец. Эта туша на тебе, она что-то бормочет, а потом резкая боль в моих ребрах. Я слышу хруст своих костей. Он вдруг замирает. Мой капюшон, мой ебанный капюшон не на голове. И в Токио не так много людей с розовыми волосами. Я еле уворачиваюсь, а его кулак ударяется в асфальт. Опять хруст костей. Моя трость далеко, две руки на моем горле, глаза врага разрывают. И тут раздается глухой звук, и нависающий Эй падает на меня. Его тело откатывается в сторону. Передо мной стоит Учиха. Машет указательным пальцем. Я узнаю этот взгляд. Холодный, лютый, прибивающий меня невидимыми гвоздями к месту. Во второй руке кирпич. А потом он склоняется над мужчиной и наносит со всей дури удар по голове того. Опять хруст. Удар. Еще один. Еще один. Учиха крошит череп Эя до каши. Кровь брызгает мне в лицо, в лицо Саске. Кровь, кажется, везде. Даже в моих ноздрях. А на губах Учихи жуткая улыбка. Я прекрасно знаю ее. В ней нет ничего общего от той, которой Саске слабо меня встречает каждое утро на кухне. Это улыбка Мадары. Вся его мимика - Мадары. Где-то хлопает дверь машины, раздаются торопливые шаги. Я начинаю судорожно крутиться. Нахуй. Я не поеду в психушку! Но вместо полиции прибегают в полумрак этого закоулка Ино и Хидан. Стоят какое-то мгновение. А потом стаскивают с меня труп. Стаскивают в черный пластиковый пакет. Саске помогает им. Я сижу на асфальте в кровавом месиве. Хлопаю ресницами. Слежу безумным взглядом за маршрутом троицы. Они втаскивают пакет в фургон, что стоит во тьме. Идеальное. Преступление. А потом прибегает Учиха. Срывает меня с асфальта. Хватает трость. Несет тоже до фургона. Сажает на пол, рядом с пакетом...
Мы тогда доехали до какого-то склада, принадлежащего моргу. Засунули пакет в ржавую ванную. Хидан заливал ту водой, а потом кое-что бросил вовнутрь. Я знала что. Мыльный камень. Мои глаза не верили. Мы убили Эя, а труп сейчас разъест вместе с пакетом. Я отвернулась. У меня тряслось все тело. Учиха тут же оказался рядом. Сильные руки обняли, прижимая к себя.
- Сегодня день, когда мы вернулись, слышишь? - легкие поцелуи пропитывают нежностью. - Ты больше не одна, мой рыцарь. Моя Алиса. Моя Сакура.
Потом мне говорят, что почистили кровь в переулке. Эй исчезнет бесследно, а у нас алиби. Ведь на улице не было камер, тут нет камер, мы не замечены. И никто не посмеет упрекнуть во лжи Ино, как криминалиста.
Хидан выдает нам новую одежду из пакета. Саске помогает мне переодеться. Но что делать с кровью на моих волосах? Кое-как ее оттирают. Мы едем домой - так настаивает Хидан. В этот раз действительно все по-другому.
Мы с Учихой молчим. Идем в сторону метро, которое тут неподалеку.
А потом ночь разговоров, слез и откровений. Я наконец выслушала его. Что мать костьми легла, чтобы сына спасти. И ему пришлось подчиниться. Как же он первое время после соединения ненавидел меня. Как ревновал... к себе. Не мог простить предательства. Но и не мог не отметить преданности. И очень долго переваривал Мадару. Мою отдачу. Когда два "я" соединилось, и память налегла, что слой, он ужаснулся. Это было странно объяснить - ревновать к себе. И он ненавидел меня люто, разрываемый своей личной трагедией. С жуткими чужими воспоминаниями, но которые были его, черт возьми! И ему пришлось подчиниться, чтобы выжить в своем дурдоме. Чтобы не выслали в Токио, в ту же больницу, где лежала я. Он бы не выдержал. Он мог бы меня убить в ярости. Озлобленный, погибающий. Ненавидящий все и вся. А потом моя книга. Он ее пару раз выкидывал в мусорник, а потом доставал. А потом Саске устал трусить и прочел. Читал взахлеб. Кусал свои губы, борясь со влагой на глазах. У него была память Мадары, но и вдруг он завладел моею памятью. Паззл соединялся. А потом Учиху убил счастливый конец. Да-да, конец был счастливым. И в его мозгу что-то сломалось. И он, бросая все, вылетел в Токио. Ко мне. Мы той ночью занимались любовью. Два зверя сошлись в паре. "Зеркало мое". Чеширский кот снизошел до Алисы. Потом, утром, я проснулась от кошмара, и руки Саске меня опять удерживали от безумия. Впервые за одиннадцать лет мы опять занимались любовью. И в этот раз я была больше, чем уверена - мы не расстанемся никогда. Учихе нужно было доказать мне что-то. Любовь? Хотелось бы верить. Нет, что он со мной до конца. Что он больше не сбежит, не сорвется. Он готов стоять по мою руку, рядом и принимать осмысленную ответственность за себя и меня. Саске вдруг стал для меня мужчиной после той ночи, восстанавливая себя. Он убил Эя, не дрогнув. Убил, как только увидел, что меня душат. Потом, в фургоне, Учиха тряс меня за плечи и орал в уши. Они выследили меня по телефону, который мне тоже подарила Ино. Чертова Яманака со своими шпионскими штучками. Чертов Хидан, который без вопросов все решил. Мне было дико от такой поддержки.

Саске целует так опьяняюще. Я отрываюсь на секунду, чтобы посмотреть в его волшебный взгляд. Там мое отражение. Его чувства. Позади нас сверкающая Флоренция. Мы есть. Мы живы. Я выдыхаю так тяжко воздух, а его палец скользит по моим губам.
- Са-ку-ра, - шепчет он призывно. А я закрываю глаза, откидывая голову. Целуй меня. Ты мне должен тысячу и одну вечность. Ты должен мне любви по гроб. И он целует. Полустон-полурык. Мы в очередном ночном магическом городе. Наши руки переплетаются, как и языки. Задыхаемся в ночи. Закипаем. В своей стихии. - В номер. Срочно.
Мы срываемся с места, садясь на мотороллер. Ехать - минут двадцать из центра. Мимо знаменитого моста, канала, церквей. Звезды мне улыбаются, ночь меня ласково обнимает. В лицо же ветер гонит запах Саске - ваниль и пачули. Моя любимая горечь. Мой темный лорд и ночь.
В номер мы вваливаемся буквально. Стоны, рыки. Падаем и смеемся в губы. С шелковистого покрывала слетает лист, исписанный нами же. Список. Чего, спросите вы? Всего того, что мы упустили, окунаясь подростками в недетскую канитель. Сладкие свидания, танцы, поцелуи, объятия. Учиха смотрит на меня, что на святую благодетель. С восторгом. Гордо. А на него смотрят почти все девушки Токио, не понимая, как он может идти со мной, хромоногой. В такие моменты мое самолюбие танцует джигу. Я знаю, что Саске не глянет в сторону другой девушки. И вам, девушки, я советую обходить его стороной. Потому что я по сей день со своей тростью. И разговор наш будет коротким, но в одном я дам гарантии - Саске лично вас размозжит по асфальту.
Мы можем лежать подолгу. Молча и обнимаясь. Особенно ночью. Потому что ночь рождает для нас свободу и волшебство. Ночь распускает в наших душах черные бархатистые цветы. Ночь - это мы - свобода. Два зверя во тьме со своей больной романтикой. Но кем бы мы ни были, где бы мы ни были, мы - единое целое...

КОНЕЦ.
_____________

Авторское соплежуйство.
Да-да. Эту работу я вообще не планировала писать. Я ее вообще не писала. Почему-то в один прекрасный день у меня зашел бздык начать что-то на школьную тематику. Ну, стоит заметить, что почти все предыдущие работы - они относительно про взрослых. Про взрослый геморрой, про те самые шишки в жопе. А тут меня черт дернул вернуться в "сладкие шестнадцать". Я написала первую главу, причем вообще не работая над ней и не парясь. И так пошло-поехало. Некоторые мои постоянные читатели-друзья критиковали, мол, это не мой уровень, это дерьмо, которое они отказываются читать. Да, автор хавал и это, но автор - упоротый самодур, который с пенной бешенства у рта всегда воюет за свою работу. Наверное, во мне тогда взорвался приступ "на зло". Спасибо всем, кто не верил и ругался на меня. Вредный автор стал стараться. Какое бы говно я не произвела на свет, это мое говно, к которому я отношусь и не откажусь.
Спасибо тем, кто пинал, дергал и просто общался на тему работы. Это тоже поддерживало. Спасибо, что поверили, ведь без этого - не бушевала б моя фантазия. Работа создана верующими, принимающими и переживающими. С вами я писала дальше, помнила об этом и брала на себя ответственность. С вами я сама поверила в эту работу.
И теперь, закончив данную работу, а она первая по такой масштабности, могу смело вписать в жанры "Фантасмагория" и "Фантастика", потому что такого, к сожалению, не бывает, пусть я брала ситуацию и с реального человека.
Мне очень грустно расставаться с Сакурой и Мадарой, потому что я буквально видела перед глазами все эти приключения, поцелуи и прочие мелочи. И сейчас у меня такое ощущение, будто это и не я вовсе написала, а они ко мне пришли и рассказали свою историю. Нет, конечно, не они, а много-много артов и музыки, а еще вдохновляющий "Таймлесс", "Безумие воспитания", Алина Марченко, Расу Ходзе, Кошка с "Трилогия: Переплетая", конечно же - "В школе как на фронте". Есть работы, которые других толкают к написанию своего, пусть и совсем иного, остаются в памяти и сердце. А еще "дневник уютной проститутки" все время цеплял за живое. Дорогая Мисс Юко (Яна Гвоздик), Нин-Чан, Алина и Кенни меня толкали делать и не бросать. Еще я читала для вдохновения работы двух слешеров, которые просто меня наполняли силами. Ах, да, стоит еще поблагодарить за доверие в первенстве чтения дуэт La Serenissima, который тоже принес трогательности и трагичности в мое авторское настроение. Дорогую M.O.Z.K. - F (kateF). А еще Олана. А еще Бладя, которая редактировала последнюю главу. Низкий поклон!
Кстати, большое тебе спасибо, моя Aopako, за такой кричащий отзыв, что я сама заплакала.
Да, сегодня автор себе что-то ампутировал, что-то похоронил. Однако, как принято говорить: каждый конец - это начало. Значит, я либо вернусь к старым незаконченным, либо осуществлю новую задумку, как это делаю всегда - спонтанно, хаотично, черт знает с чего, точнее, пока меня не догонит какой-нибудь феерический кирпич.
С вами была ф., она же Лиса_А, госпожа желаний и Злобный канцлер Всея мирового неадеквата. Кланяюсь и опускаю занавес - пойду дальше гадать по черепу пресловутого Йорика - быть или не быть :)
С глубоким уважением и трепетом, ф..