Алая нить. Купол из агата.

И почему ей всегда так везёт?
То миссии ранга С за считанные минуты сами собой эволюционируют до ранга А, то забытая царапина, полученная месяц назад, оказывается заражённой медленно действующим ядом, то вместо патрулирования приходится по много часов сидеть в холодном омуте с дыхательной трубкой...
О том, что было бы, останься она в АНБУ, Ханаби не думает.
Девушка быстро передвигается по деревьям, хотя и не так, как каких-то пару часов назад, когда выбиралась из вражеского лагеря. Вражеского – сильно сказано, скорее конфликтного, но факт проникновения туда, кражи и последующего позорного бегства это не отменяет.
Сейчас между младшей Хьюга и преследователями довольно большой отрыв, но останавливаться рано: смерть упорно дышит в затылок. Ханаби грызёт ещё одна неприятная мысль – ей не удастся оторваться. Она на чужой территории, незнакомой, местность тут дикая, а у жителей островов Джин свои законы. С них станется либо жестоко расправиться с ней на месте – в этом случае смерть обязана быть долгой и мучительно – либо истощить её так, чтобы ни пальцем не могла пошевелить, чтобы после продать её на живой рынок в страну Крови, где, как бы ни бились сильные мира сего с основного континента, испокон веков золотой жилой является сфера рабовладельчества.
Быть рабом с биркой на шее и блоком чакры на лодыжке девушке как-то не хочется, поэтому она бежит дальше, словно заяц, спасающийся от охотничьих гончих. Кажется, в этом нет особого смысла, но Ханаби хочет выиграть себе несколько часов отдыха и дорого отдать свою жизнь.

Если Ты хочешь, то земля станет мертвой;
Если Ты хочешь - камни воспоют Тебе славу;*

Словно в насмешку, с рассвета – тогда она уже бежала – стоит райская погода. Но не только погода, но и весь окружающий мир, не стесняясь, демонстрирует безразличие к тому, бьётся её сердце, или же её покорёженное тело валяется в грязной канаве.
Кристально-чистое голубое небо, не замутнённое даже намёком на облачность.
Мягкий, ласкающий ветерок, который гладит по щекам и волосам, стоит только переместиться ближе к верхушкам.
Тёплые солнечные лучи слегка пригревают макушку на редких открытых пространствах, покрытых шелковистой травой по пояс, и будто говорят: «Остановись, не бойся, ты ничего не сможешь изменить...»
Тихие лесные заводи манят своей прохладой и чернотой.
Идиллия, прямо, чтоб ей пусто было.
Как только видимый рай тонет в вечернем холодном тумане и ночной темноте, подрагивающие от переутомления ноги Ханаби подкашиваются сами собой. Девушка камнем падает на землю, кое-как сделав из этого достойный генина-недоучки прыжок, и, как следствие, чувствует руками и животом жёсткую землю. Острые травинки щекочут ей лицо; Хьюга переворачивается на спину и пару минут смотрит в звёздное небо, похожее на чёрный шёлк, на который кто-то щедрой рукой высыпал алмазную или серебряную крошку.
Когда сердце перестаёт гулко колотиться о рёбра, словно намереваясь их сломать, Ханаби резко поднимается, отстёгивает от бедра ножны и, решив плюнуть на лишнюю осторожность, начинает разводить костёр.

«На всякий случай»
Хочется перефразировать в «на крайний случай».
Так что...
Собака.
Тигр.
Змея.
Паук.
Магнит.

Хьюга складывает необходимые печати неторопливо, так как последние несколько шагов необходимо выполнить за доли мгновения; разгоревшийся костерок весело трещит сухими сучьями и обдаёт спину своим жаром.
Что делать с землёй, Ханаби точно не знает, поэтому она, не мудрствуя лукаво, наддаёт ногой по большому рыхлому земляному кому - ошмётки почвы подлетают в воздух – и добавляет к ним кровь из заранее рассечённой ладони, сложив в неловкий выпад побольше чакры.
И вдруг тёмные капли зависают в воздухе. На их поверхности играют блики от костра. Взрытая земля тоже подвергнута невесомости. Несколько мучительно долгих секунд кровь неопределённо висит, потом начинает светиться чакрой, которая сквозь призму алой жидкости видится красной, и перемещается к земле, растягиваясь в плёнку.
Наблюдая за этими метаморфозами, а так же за последующими, девушка осторожно пятится назад. Одно дело – умереть в бою, и совсем другое – смерть от техники, упоминания о которой нет ни в одном свитке, даже в самых засекреченных и древних секциях библиотеки, куда Ханаби когда-то тайком пробиралась. К тому же младшая Хьюга совсем не уверена, что хочет это видеть, поэтому она отступает в заросли, благоразумно решив прогуляться до кругленького озерца неподалёку и проверить поставленные с расчётом на рыбу лески.
А когда возвращается, спокойно переждав странные вспышки молочно-белого света, у костра сидит Рикудо и концом какой-то деревяшки лениво копается в пылающих углях и отбрасывает искажённую, но чёткую тень на заросли кустарника.
Ханаби пока что издали смотрит на него и пытается осознать.
Материальный.
Мужчина тянется к костру и вдруг, поморщившись, резко отдёргивает руку от хаотичных языков пламени.
Кажется, не только материальный, но и живой.
Иллюзия? Или игра больного воображения? Как бы там ни было, девушка с шумом выбирается на освещённый огнём круг, выхватывает из вороха ломкого хвороста и дров пару веток подлиней и покрепче, чтобы отточить их для приготовления своего жалкого улова – двух крохотных лещика и костлявого тощего ерша – и невозмутимо садится к огню. И лишь после этого поворачивается к Рикудо.
- Привет, - говорит он. Его тон и ощущение, что саннин всё это время смотрел на неё, слегка сбивают с толку. Но Хьюга заставляется себя сказать:
- Давно не виделись.
Нет, она не скучала. Но всё лучше этого его «привет».
- Ага, - соглашается Рикудо; девушка зачем-то косится на его руку и замечает красноватое пятнышко на указательном пальце. – Ожог. Странное ощущение...
Действительно.
Сеннин дышит – его грудная клетка чуть приподнимается при вдохе и опускается на выдохе – и чувствует боль; он материален, он здесь, и он живой – на самом деле живой!
Это не эдо-тенсей, а нечто иное, но Ханаби, разумеется, не строит воздушных замков и иллюзий.
- И как долго это продлится? – спрашивает она.
- Точно не знаю. Часа три-четыре.
Это много.
И одновременно мало.
Зато драться Хьюга будет уже без лишних мыслей.
На помощь Рикудо девушка и не рассчитывает: глупо предполагать, что созданное таким образом тело сможет выдержать бой, чакру или какие-то повреждения. Вряд ли он исчезнет от царапины или чего-либо подобного, но нескольких хороших ударов или же попытки использовать что-либо серьёзное должно хватить, особенно под конец.
Поэтому Ханаби задумчиво кивает и достаёт кунай.

Между ними нет разговоров – не о чем говорить. Но вдумчивое молчание вкупе с ощущением другого человека рядом с собой постепенно отгоняют от Ханаби чувство одиночества и беззащитной открытости всем стихиям, которое вцепилось в сердце стальными крючьями ещё много часов назад. До этого все мысли занимало бегство, позже – зверский голод, а сейчас...
Сейчас Рикудо глушит это всего лишь своим присутствием.
За всё это время сеннин совершает множество лишних телодвижений: то передвинется немного влево, то задерёт голову к небу. Быть живым, несомненно, лучше, чем мёртвым, но он первый, у кого выпадает возможность это сравнить – Хьюга интуитивно знает, что ни на ком другом эта техника не сработает.
А ещё Рикудо взглядом прожигает в ней дыру. Поначалу незаметно, в рамках приличия, зато теперь она кожей ощущает его пронизывающий взгляд. Вроде бы ничего такого, но девушка не привыкла к такого рода вниманию к своей персоне, к тому же он мог бы хотя бы пару раз посмотреть в сторону. Неужто так сложно?
Ханаби не выдерживает и встаёт с насиженного места, намереваясь подбросить веток в костёр.
Ханаби не выдерживает окончательно и сквозь зубы говорит:
- Прекрати.
- Что «прекрати»?
- Смотреть, - коротко и понятно поясняет она, хотя на языке упорно вертится не хитрое, но ёмкое «пялиться».
Пауза. Девушка ещё стоит к нему спиной.
- Почему нет?
Хьюга разъярённой кошкой разворачивается к нему, хлестнув волосами по своему лицу, но в последний момент сдерживает себя.
- А почему да? – ответный вопрос, но он первый начал.
- Ты красивая.
Это всё объясняет. Вот ведь...
Девушка больше ничего не говорит. Она зло швыряет в огонь целую охапку веток и скрещивает руки на груди, смотря на взлетающие в черноту искры. Из каких-то непонятных омутов её души поднимается ещё менее понятный бушующий вихрь.
Младшая Хьюга не считает себя красивой и знает, что другие не считают тоже. Это не комплекс, просто она достаточно внимательна и всё же иногда смотрится в зеркало. У зеркального двойника тонкие тусклые волосы без блеска, хоть и послушные, бледные губы ниточками, невыразительные глаза, оттеняемые родовой техникой... Ногти на руках острижены под корень, кожа на ладонях вся в характерных мозолях от эфеса, да и в остальных местах она хоть и чистая, но не нежная или какая-то там ещё; локти и колени острые, а сама она худощавая и с лишь жалкими намёками на фигуру. Благо, хоть сиськи есть – не в пример сестре, но и не по нулям, как у Харуно – но практичная Ханаби считает это лишь помехой для бойца, в особенности когда приходится протискиваться через узкие лазы. А ещё из-за той же практичности чаще от неё пахнет не цветами-фруктами, а оружейной смазкой, или же вовсе ничем таким особенным.
И где он тут красоту углядел? Даже с учётом её личной самокритичности и феноменальных возможностей Ринненгана, так на неё пялиться – это слишком.
Хотя это, конечно, его личное дело.
На девушку вдруг накатывает меланхолия. Она ещё некоторое время задумчиво смотрит в небо, постукивая ногой по земле, а потом решительно подходит к Рикудо и садится рядом с ним.
Слишком близко.
Если она повернёт голову, то уткнётся носом в его плечо.
Её пальцы - тонкие и какие-то ломкие - почти рефлекторно, без лишних ощущений неловкости и пауз, переплетаются с чужими - тёплыми, сухими и немного шероховатыми. Не крепко, наоборот – очень расслабленный и естественный жест. Наверное, кому-то даже нужный.
Ханаби поворачивается к нему, пока ещё точно не зная зачем, но просто рассматривая.
А ведь вблизи Рикудо другой, совсем не такой, каким она видела его раньше. Доспехи попроще, все в царапинах, накидка из более грубой ткани, только шесть магатам** на груди излучают всю ту же силу. Кожа смуглее, черты лица более резкие, мелкая сеточка еле заметных морщин вокруг глаз, а в каштановых волосах можно различить тончайшие серебристые прядки. Поддавшись мгновенному желанию, Хьюга протягивает свободную руку и зарывается в его волосы. Для этого ей приходится ещё немного сократить дистанцию.
Одна его рука вздрагивает, а другая очень осторожно, еле касаясь, ложится на поясницу, но взгляд сеннина очень спокойный с оттенком чего-то ещё. «Что-то», что Ханаби не хочется видеть.
Они гипнотизируют друг друга ещё довольно долго, проверяя, какое из доджитсу лучше справится с такой своеобразной задачей. За это время девушка неведомым образом чуть ли не наваливается на него, вжимаясь грудью в предплечье и попутно переменив положение рук – одна на плече, другая же цепляется за холодный край доспехов – а Рикудо сильно отклоняется назад. Теперь правой рукой мужчина опирается на землю, а от ладони левой передаются волны согревающего всё её тело тепла и лёгкая дрожь.
Хьюга подаётся ещё немного вперёд, и их дыхание на пару секунд пьяняще мешается.
И тут Рикудо отстраняет её от себя, отодвигается на приличное расстояние и трясёт головой.
- Нет-нет-нет, я так не могу, - он замирает и серьёзно произносит. – Тебе всего пятнадцать.
- Почти шестнадцать, - возражает Ханаби. – И если тебе так важно моё моральное воспитание...
- Да не в этом дело! Просто... я действительно не могу.
Ханаби хмурится, Ханаби чувствует, что её просто напросто отшили, Ханаби вспоминает буддийский посох и меняет своё мнение. Кажется, Рикудо и вправду не может. У монахов мозги не так устроены, как у большинства людей.
Несмотря на то, что верит ему и даже понимает, девушка демонстративно ложится спать по другую сторону костра.
Младшая Хьюга видит сквозь огонь фигуру Рикудо; ожерелье тревожно поблёскивает в тени. А потом девушка быстро засыпает.

Тёмное пространство...
- Кто ты такой?
Нет ответа.
Воин поставил посох с золотыми кольцами перед собой и убрал руку, но вместо того, чтобы упасть, странное оружие осталось в вертикальном положении.
Серый омут несёт смерть...
Воин виновато улыбнулся, словно чётко осознавал – и у его противников где-то есть жены и дети, любимые.

Ханаби резко просыпается. В ушах стоит звон – последний отголосок странного мутного сна.
Уже давно разгорелся день; яркое южное солнце жарит неимоверно, но под надёжной защитой деревьев это ощущается не так сильно.
Возле потухших углей девушка находится в одиночестве – Рикудо здесь уже нет. Но и погони тоже нет. Учитывая их темп, даже делая длительные привалы, они уже обязаны были быть здесь. А их нет.
Младшая Хьюга сворачивает свой нехитрый лагерь и старательно глушит в себе соблазн прочесать окрестности и выяснить, что произошло, после чего, пристегнув катану к поясу, неспешно уходит в северном направлении в сторону порта и ни о чём не думает.

*Аквариум – Северный свет.
**Магатам - изогнутая бусина из драгоценного камня в виде запятой. Собственно говоря, из них и состоит ожерелье Рикудо.