Аттракцион ужасов

Запутанные коридоры истины и вымысла… Что есть правда, а что ложь? Как можно верить чему-то, не зная наверняка, что это реальность. Всё, что произошло со мной за время пребывания в больнице, стало навязчивой идеей, грызущей истину. Увиденное и пережитое, было ли всё это на самом деле? Или же разум играет со мной в страшную и непонятную игру, придумывая всё более запутанные линии, питаясь страхом и истязая нанесённые рваные раны?
Почему я очнулась в палате для душевнобольных? Почему я всё ещё жива? И было ли всё это на самом деле? Неужели у меня проблемы с восприятием реальности? Неизвестность хлестала и насмехалась над моим шатким положением, грозя скинуть в тёмную бездну одиночества и непонимания, безвозвратную, уничтожающую сознание. Тишина, от которой я слышала мысли в больной голове, тишина, разбивающая на сотни осколков истину, тишина, обступившая и овладевшая всем, звенела в ушах. От долгого пребывания в замкнутом пространстве, не имеющем окон, у меня началась клаустрофобия. Ранее неизвестное мне состояние точно наносило болезненные удары, выбивая здравый смысл. Стены начали надвигаться, скрадывая и без того ограниченное пространство, приближаясь и грозя сомкнутся, превратив моё тело в блин. Дыхание участилось. Я хватала ртом воздух, но его все равно не хватало. Тело пробил озноб, сковывающий по рукам и ногам. Полностью потеряв контроль над обмякшим телом, я чувствовала, как волны страха с новой мощью парализовали меня, обволакивая в густой кокон. Закрыв глаза, я попыталась успокоить разыгравшуюся фантазию, убеждая разум, что стены не двигаются и мне ничего не грозит. Но вместо этого разум вопил и бился в агонии, не давая сконцентрироваться, выявляя не самые приятные картины.
Приближающиеся стены, сдвигаясь, превращают моё тело в непонятную субстанцию. Хруст ломающихся костей, кровь, окропляющая алыми лентами обитые белой тканью стены, разбавляя серость и однообразие однотонной палаты яркими следами моей беспомощности, красками людского организма, кричащими кроваво-алыми следами. Паника оглушала, ударяя по мозгам и не давая успокоить рвущееся наружу сердце. Хрип - это всё, на что я была способна в таком состоянии. Не было сил подняться с мягкого пола, не было желания убеждать себя в чём-то. Я сдалась в надежде, что моё сумасшествие убьёт меня, отдалась в когтистые лапы болезненных, красочных полотен, нещадно отравлявших меня.
Сколько я просидела, не меняя положения? Я не знала, время для меня остановилось, секунды стали вечностью, а мир за пределами палаты расплылся в сознании. Апатия тяжким грузом сковала моё тело, пленяя стальными оковами и не давая возможности вырваться. Весь мир расплылся, потеряв чёткость форм и контуров, выбивая шаткую почву из-под ног. Как можно чему-то верить, если всё ранее уложенное и утрамбованное в сознании перевернулось и перемешалось в нелепый коктейль? Как существовать дальше в постоянном страхе, в ожидании боли и смерти? Но не той, которая придёт от старости, а той смерти, что переступить порог в виде мерзкого существа, питающегося людской смертью, снова и снова забирающей жизнь, окропленный каплями страха и ужаса, потерявший счёт не упокоенных душ.
Те глаза, наполненные желанием ощутить чужую боль, страх и беспомощность, красные омуты боли и ненависти снова и снова всплывали в сознании, выявляя на свет всю ту бурю эмоций, отбивающуюся в голове.
«Он придёт за мной снова», - мелькнуло в голове, и сердце с силой забилось о грудную клетку.
Послышался щелчок, хотя, вспоминая игры разума, всё это могло оказаться всего лишь галлюцинацией, оставляя ощутимый рубец в воспалённом сознании. Подняв голову и перестав разглядывать гипс на сломанной ноге, я увидела, что дверь, ведущая в реальность, впустила гостей. На пороге с непробиваемым каменным выражением на лице стояла Тсунаде с незнакомым мне врачом. Её спутник был невысоким, наученным жестокой жизнью мужчина. У него были небольшие, подёрнутые лёгкой дымкой голубые глаза, обрамлённые складками мимических морщин, осунувшееся угловатое лицо, небольшие губы, сложенные в прямую линию. Можно было сразу понять, что прожитая им жизнь была не из лёгких, пройденные испытания оставили свой след на мужском лице. Взгляд его прожигал, скрадывая зародившуюся надежду на долгожданную свободу. Пройдя в помещение дверь вновь закрылась, снова погружая палату в другую реальность. Дома и машины, магазины и кинотеатры стирались из мыслей как ненужная информация с диска. Это место, словно ластик, стирало карандашные наброски моей жизни. Все, что было за пределами помещения, казалось далёким и недосягаемым, подобно параллельной вселенной, о которой много кто слышал, но так и не сумел побывать в ней.
Тишина нагнетала и без того накалённую обстановку, а пристальные взгляды вошедших изучали каждый сантиметр моего лица. Дотошно, словно ранее невиданное существо, отмеряя каждую складочку, не упуская ни малейшего изменения в мимике.
Не обронив ни слова, длинноволосая блондинка по-хозяйски пересекла небольшое помещение, и устроилась на небольшой койке, жестом приглашая и седоволосого сесть рядом с ней. Всё это время женщина изучала каждое моё движение, вероятно опасаясь, что я нападу на своих посетителей.
- Здравствуйте, Харуно Сакура, – слишком официально начала беседу женщина. Весь её вид говорил о том, что нам предстоит серьёзная беседа, но, к сожалению, на совершенно незнакомую мне тему. Я лишь неуверенно кивнула в подтверждение, что слышу и понимаю их. Только сейчас я удосужилась заметить небольшую потёртую, непонятного цвета, старую папку в руках доктора, захваченную в плен его мужских рук. Из неё торчали белые листы, так контрастно оттеняющие цвет обложки. Старое и новое, наученное жизненными трудностями и совсем незрелое, ищущее и нашедшее. Все, как и у людей, замкнутое и неразрывно дополняющее друг друга.
- Это Джон Тоунн, он психиатр. Очень хороший специалист, лучший в нашей клинике. Он поможет вам, - слова были негромкими и очень осторожными, как будто Тсунаде боялась чем-то меня разозлить.
Неудержимый вихрь закрутился, перебирая всё моё прошлое. Где правда, а где вымысел, что было в действительности, а что в моём мире иллюзии? С каждой новой серией вопросов я теряла себя, утопая всё глубже в зыбучем песке, затягивающем всё глубже и отрезая всяческие попытки на спасение. Каждый рывок лишь усугублял и без того плачевное положение, всё сильней обхватывая меня липкими объятьями.
Где кончается истина и начинается обман? Острые иглы всё глубже проникали под кожу, оставляя кровавые следы моих сомнений. Новые шрамы, глубокие и болезные, кровавые рубцы, поселившиеся в больной душе… Сколько сомнений, потерянных в закоулках разума, разрывало меня на куски?
Немолодой врач наконец соизволил принять приглашение Тсунаде и устроился напротив меня на больничной койке. Глухой скрип пронзил густую тишину, отрезвляя и вырывая из отравленного разума к осколкам реальности. Принимая вес мужчины, белые простыни сложились в замысловатый узор из складок, оставляя на своей поверхности человеческий след. Врач, наконец, раскрыл папку и устремил взгляд голубых глаз на меня, пытаясь прочитать какие-то непонятные записи на страницах моей души, выискивая подсказки и записи в надежде найти ответы на известные лишь ему вопросы.
- Тсунаде, не могли бы вы оставить нас.
Беспрекословно повинуясь словам психиатра, блондинка поднялась с нагретого места и направилась к выходу. Не произнеся ни слова, женщина скрылась за тяжёлой, поскрипывающей дверью.
- Вот теперь можно начать, - не выражая эмоций начал старик.
- Да, но для начала скажите, пожалуйста, почему я в палате для психов? – я могла получить ответы на терзающие мой мозг вопросы. Могла приоткрыть завесу тайн и понять, что происходит в этой чертовой больнице. Волна облегчения одарила меня приятной свежестью, расслабляя и отпуская из острых оков сердце.
- А вы не помните, что произошло? – опять никаких эмоций. Словно робот. Замороженные мышцы его лица давили на меня.
Отрицательно помотав головой из стороны в сторону, я ощутила резкую боль в шее. Затёкшие мышцы отозвались неприятным покалыванием, отчего мое лицо исказила недовольная гримаса. Вся эта «жизнь» в пределах больницы лишь ещё больше калечила меня. Не физически, а душевно, подрывая состояние психики, медленно, но верно доводя меня до жизни, не разделяемой от вымысла и снов. Моё шаткое положение бесило меня, хотелось выть и кричать, стереть набитое кем-то клеймо, вырвать запачканную протёкшими чернилами страницу, и начать с чистого листа.
- Ладно, тогда я напомню вам последние события. Как рассказал нам Итачи Утиха, он встретил вас ночью в коридоре, одну, – я лишь кивала головой, как безмозглый болванчик, подтверждая его слова, – и передал в руки медсестры, которая проводила вас до палаты. А потом… потом произошло убийство
Я наконец вспомнила тот кровавый реприз, развернувшийся на моих глазах. Вспомнила изуродованное шрамом боли лицо молодой девушки, льющуюся рекой чужую тёплую кровь, замороженные глаза, в которых навсегда запечатана боль и страх. Оскал, в котором читалось столько счастья и наслаждения от убийства, очи, впитавшие щекочущий нервы страх своей жертвы. Хриплое и глубокое дыхание монстра, сильный соленый запах. Я вспомнила темноту и холод, окутавшие меня, жёсткие руки, сомкнувшиеся удавкой на шее. Дикий страх, пробивающий всё тело, панику и слабость. Хрипения и всхлипы, вырывавшиеся из груди. Жжение глаз от выступающей соли, нехватку кислорода, и снова страх, страх, страх.
Болезненная реальность убивала все попытки спастись, отмечая меня символом смерти, вырывая холодными руками исколоченную и потрёпанную всеми событиями душу. Крики из потаенных уголков души, апатия и беспомощность, резко сменившаяся рьяным стремлением к жизни. Инстинкт самосохранения колотил меня, заставляя бороться и карабкаться, цепляясь из последних сил за спасительные огни…
- Вы вспомнили?
- Да. Её убили, – слетело с моих губ, растворяясь в пространстве. Её убили жестоко и безосновательно, ради услады и удовольствия. Зачёркивая ещё одно имя из списка живых, стирая грань дозволенного.
Мужчина еле заметно кивнул седой головой, а потом, таким же спокойным и равнодушным тоном добавил:
- Её убили вы.