Цветок мальвы I

Чем-то сильно обеспокоенный мужчина средних лет уже битый час ходил по комнате взад и вперёд, не замечая ничего вокруг. Это был осанистый человек среднего роста и крепкого телосложения. Одет мужчина был в атласное кимоно сливового цвета, не отличающиеся ни многообразием узоров, ни золотой нитью. Тёмные, местами уже седеющие волосы были собраны сзади в низкий хвост. Огрубевшие мозолистые руки большого любителя конных прогулок могли поставить под сомнение его благородное происхождение, но живость ума и богатство речи расставляли всё по местам.
И всё-таки, что бы могло так обеспокоить столь уважаемого и более чем обеспеченного немолодого человека?
За дверью раздался тихий, но отчётливый стук, на который брат феодала отреагировал мгновенно.
– Господин, разрешите?.. – неуверенно начал было слуга, открыв дверь.
– Где он?! – не тратясь на церемонии, выпалил мужчина.
– Не... не могу знать, господин…
– Чёрт, – тихо выругался Дай, потирая лоб, будто у него болит голова.
– Выбора нет, – холодно заключил он, поднимая голову, в тот миг казалось, он и вовсе не переживает за судьбу сына: настолько холоден был его тон и невозмутимо выражение.
– Я предупреждал его, но этот самодовольный щенок мнит себя не весть кем в последнее время! – костяшки пальцев побелели от силы сжатия в кулак. – Неси бумагу и кисть. Буду писать главе Сенджу.


Таджима сидел в своём кабинете, разбирая бумаги. В последнее время их стычки с Сенджу участились, и времени на такую рутину, как сортировка и раздача миссий совершенно не хватало.
Раздался стук в дверь.
– Заходи, – безэмоционально бросил глава клана, не отвлекаясь от очередной записи в свитке. Послышался шорох раздвижной двери. В комнату вошёл старший сын главы клана.
Мадара молчал, в ожидании, что отец сам назовёт причину столь не требующего отлагательств вызова, и он не заставил себя долго ждать:
– У меня для тебя миссия, – он выдержал короткую паузу.
– Заказчик – племянник самого феодала. Все выполнить в лучшем виде. Здесь подробности, – на этих словах Таджима протянул сыну свиток.
– Отправляйся немедленно.
– Да отец.
В следующий миг Мадара, словно по мановению волшебной палочки, растворился в воздухе. Отец хотел было продолжить свою работу, но вместо этого устало откинулся на спинку стула. Сейчас его взгляд был устремлён на их японский сад, находящийся во дворе поместья, суйкинкуцу размерным колокольчиком рассеивал давящую на уши тишину.
За весь разговор с сыном он ни разу не поднял на него глаз, как собственно и сам Мадара. Сложно подавлять и скрывать собственные чувства, но что делать? – в случаи напасти легче перенести гибель руководителя, нежели отца, равно как легче перенести гибель подчинённого, чем собственного сына…


Тем временем Буцума Сенджу выпускал ястреба с донесением к своему старшему сыну, выполняющего миссию на границе со страной Воды. В этом письме, передавая просьбу брата даймё, глава клана наставлял молодого Сенджу по выполнению следующей миссии. Благо, Хаширама успел получить письмо до отъезда из портового города, где прибывал всё это время: так получилось, что завершение миссии оказалось куда ближе, чем планировал его отец.
При принятии решения об отправке именно Хаширамы на данную миссию Буцума руководствовался его местонахождением: до нужного места Сенджу мог добраться меньше, чем за сутки. Хаширама сразу это понял, как собственно и то, что порученная ему миссия не терпит отлагательств.
Суть её заключалась в том, чтобы как можно скорее найти племянника даймё. Дай – младший брат феодала, а также и отец этого “несносного мальчишки”, которого требовалось найти – утверждал, что его сын в последнее время стал одержим манией к прелестям жизни простых людей. Причиной тому, как полагает Дай, стало негативное отношение к данному хобби самого феодала, и дабы насолить ненавистному дяде, племянничек в который раз подался в бега. И если раньше его находили максимум часа за три, то теперь его нет почти двое суток. Дай подозревает, что он в одной из деревень к югу от поместья, где отдают предпочтение исключительно грубой силе, нежели дипломатии. Брат феодала являлся не последним человеком при феодале не только из-за их родственной связи. Это был человек исключительных качеств: таких как мудрость и проницательность, уже мальчишкой его считали гением анализа, но он был глубоко сведущ во многих отраслях (не только в истории и политике). На сегодняшний день этот человек занимает почетное место одного из главных советников феодала, достигнутое собственными трудом и талантом.
Не смея сомневаться в сделанном советником даймё выводе, Буцума без колебаний указывает в письме точное место прибытия, и, отдавая дань уважения старому другу, отправляет его старшему сыну.

Касательно “точного места” хочется отметить, что в то время была масса маленьких безымянных деревень, построенных вблизи одной (в сравнении с остальными) большой и более-менее известной. А при указании места использовали название этой деревни, и считалось, что те мелкие деревушки, основанные недавно, условно входили в её состав.
Зачастую, скитаясь, люди натыкались на подобных им самим людей, оставшихся без крова по вине клановых войн. Уставшие от извечных скитаний и скорбящие о тепле родного дома, эти люди рано или поздно принимали решение о строительстве их нового дома, то бишь деревни. Уже позднее выяснялось, что километров в пяти есть более крупное поселение, но переезжать с уже насиженного места никто не хотел.


То было шумное празднество по дню основания селения. Таких деревушек в забытые нами годы были тысячи и все недолговечны. Война за территории влияния, шедшая в то время, как и любая другая не жалела никого. Люди, основавшие эти поселения, были в основном беженцами из городов и других разрушенных деревень. Высоко в то время ценились ремесленники, благо, здесь таковые были. Сильнее воров ненавидели, пожалуй, только мошенников, которых итак было видимо-невидимо, но любой малообразованный человек (а таковыми были почти все, исключая уже упомянутых ранее ремесленников) считал своим долгом оклеветать неугодному ему крестьянина в фальсификации чего-либо.

Вот и сегодня, как и в любой другой праздник назревал конфликт, предотвратить и тем более разрешить который не дано было никому. Жертвой в нём, как ни крути, выходила уличная танцовщица. Прибывшая недавно, она уже успела завоевать симпатии жителей и даже заработала несколько медников. Помимо её гипнотического танца, взгляды окружающих цепляла её внешность. Невооружённым взглядом было предельно ясно, то эта особа никто иная, как простолюдинка: волосы черны, как смоль, смуглая кожа свидетельствовала о продолжительности нахождении под беспощадным полуденным солнцем, мозоли на руках – о тяжёлой работе, а сбитые ноги о долгой дороге. И не смотря на все эти изъяны, она была прекрасна: в миндальных глазах зиял какой-то живой огонёк, такой игривый и в дозволительной степени лукавый, а её открытая улыбка, казалось могла растопить сердце каждого. Как жаль, что всё это было лишь игрой…

Через какие-то десять минут она являлась центром, окружившей толпы зевак, восхищённо хлопающей и всячески подбадривающей актрису. Девушка плясала, порхала, кружилась на небрежно брошенным ей под ноги старом ковре, и всякий раз, когда её сияющее лицо возникало перед вами, взгляд её больших миндальных глаз ослеплял вас, как молния. Вскоре взгляды всей толпы были прикованы к ней, все рты разинуты. Она танцевала под рокотание бубна, который её округлые девственные руки высоко взносили над головой. Тоненькая, хрупкая, с обнажёнными плечами и изредка мелькавшими из-под юбочки стройными ножками, черноволосая, быстрая, как оса, в красном, плотно облегающим её талию корсаже, в чёрной в пол юбке, сияя очами, она воистину казалась существом неземным.
Находящийся подле неё мальчик аккомпанировал на гитаре и в тоже время обеспокоенно озирался по сторонам, стараясь разглядеть кого-то в толпе. Счастливая, на первый взгляд, девушка заметила взволнованное состояние своего друга и на долю секунды вышла из образа беззаботной актёрки. Закончив танец, она поклонилась благодарной публике, после чего поспешила собрать заработанные деньги. И только она хотела было смыться, как над толпой раздался чей-то громкий, не вызывающий доверия голос.
Не сказать, что он принадлежал мужчине, но и не походил на старческий. Низкий грубый бас отличался от иных, услышанных сегодня девушкой, хрипотцой, но не той, что характерна для простуды или шахтёров. Подняв голову, она увидела седого худощавого мужчину, да ещё не старика, а мужчину. Идеально прямая осанка и надменный взгляд с головой выдавали его принадлежность к благородной семье. Он говорил размеренным и в тоже время каким-то призывным тоном, обращённым к народу – как говорят ораторы (лидерской харизмой он явно был не обделён). Вся суть его длинных изречений заключалась в благодарности к предкам и незаметно перетекала в приглашение праздновать на главную площадь. Толпа залилась восторженным воплем, из-за которого никто не заметил злобного взгляда оратора, презрение которого было адресовано неизвестной актрисе.
Казалось, объективного повода для беспокойства не было: бывшая публика воодушевлённая долгожданным началом праздника думать забыла про нашу героиню, что позволяло ей слиться с толпой и беспрепятственно пойти на праздник. Однако её не отпускало беспокойство, как собственно и её верного друга, она чувствовала это.
– Риск – дело благородное. Разве нет? – задумчиво проговорила она, глядя по направлению движения людей, тем самым отвечая на немые подозрения товарища. Тот, в свою очередь, недоверчиво покосился на неё, но настаивать не стал, вместо этого, молча последовал за своим опекуном.