Цветок мальвы. Новая страница VI

— Ишимару? — повторно окликнул друга Хаширама.

— Что? А, нет. Нет, я лучше воздержусь, — вернувшись из мира собственных мыслей, произнес Нара. — Слишком много неизвестных, — отрешенно бросил он, поясняя свой выбор.

Сам тотализатор не претерпел большого распространения, но обещал быть крайне захватывающим. После того, как Ишимару принял у всех желающих ставки дело оставалось за малым: договориться с музыкантами. В этом плане Юи особого сопротивления не встретила, хоть и пришлось солиста немного поуговаривать и состроить глазки. Пусть того и было незаметно, но девушка очень волновалась, как никогда перед своим выступлением. Если раньше ей было все равно, что могут подумать проходящие мимо люди, ведь существовала лишь одна потребность — во что бы то ни стало заработать на хлеб, то сейчас все представало совсем иначе. На нее будут смотреть, ее будут слушать не простые прохожие, которым нет до нее никакого дела, которые пройдут и забудут, кто она такая и что она делала; ее будет слушать ее семья, ее друзья и люди, перед которыми она не имеет права опозориться. Впервые в жизни у нее затряслись руки, стоило только увидеть лица, смотрящих на нее людей, и она замерла, подобно оледеневшей статуе, в ужасе таращась на зрителей. Раньше Юи не замечала лиц людей, наблюдавших за ее выступлением, она их словно и не видела, а сейчас поняла, что не может вспомнить ни одно из лиц. Она забыла. Все забыла: что петь, как петь, как дышать, как говорить. Впервые девушка чувствовала у себя зарождающуюся панику перед зрительным залом. Боязнь сцены? С чего вдруг? По рядам пошел шепот непонимания, отчего чувство паники усилилось в разы.

Пауза изрядно затянулась, наблюдавшие за девушкой почувствовали что-то неладное. Мадара в полном непонимании происходящего смотрел на застывшую, подобно статуе, девушку, невидящими глазами рассматривающую толпу. «Да что с тобой?» — восклицал у себя в мыслях Учиха.

— Похоже, это все, — заключил Хакидзава, не скрывавший своего презрения. — Где там наш выигрыш, Ишимару-сан?

— Ну уж нет, — зло процедил Учиха, порывисто вскакивая со своего места и направляясь прямиком к Юихиме.

— Ты куда? — все что успел произнести Хаширама, в изумлении наблюдая за действиями своего друга.

— Какого черта с тобой происходит? — шипел на нее Мадара, отведя чуть в сторону.

— Я не могу, — со стоящими в глазах слезами произнесла Юи.

— Что? — не известно, что удивило шиноби больше: ее слова или же состояние, в котором девушка находилась.

— Я не могу, Мадара, — глядя ему в глаза, произнесла Юи. — Прости.

Ее всю трясло; такого мандража он не замечал за ней ни в один из дней их знакомства. Юи с самого детства была сорвиголовой: без контроля чакры сбиралась по отвесной скале, сбегала от отца на поле боя, чтобы помочь раненым. В юности, не зная ни техник шиноби, ни кем является на самом деле, чуть ли не в одиночку выжила во времена страшной клановой резни, при этом сумев спасти жизнь маленькому мальчику. Обретя, наконец, семью, провела сотни сложнейших операций, отчаянно борясь за жизни своих собратьев. Она не боялась смерти, готовая следовать за возлюбленным ей человеком даже в пучину ада, не боялась боли, не боялась жить наперекор всему миру, не боялась мечтать. Мечтать о сущей глупости, невозможной в военное время, но несмотря ни на что, следовать своему пути, пусти и не шиноби.

— Что ты обычно делала? — вдруг спросил Мадара, выдержав короткую паузу.

— Что?

— Что ты делала обычно? Перед тем, как начать, — как ни странно мужчина даже не злился, а ведь он поставил на ее победу немалые деньги.

— Я не помню, — честно ответила ему Юи. — Я правда не помню, пытаюсь вспомнить, но не могу.

— Ладно, — напряженно произнес мужчина, шумно выдыхая. — Может, чувствовала что-то особенное? — но девушка вновь обреченно мотала головой в разные стороны. «Да уж, психолог из меня никудышный». Учиха стал судорожно соображать, что же еще такого спросить, дабы помочь этой ходячей катастрофе. — Помнишь реку? — вдруг спросил он.

— Реку? — в непонимании повторила Юихиме.

— У нашей, — он осекся, — у моей деревни. Ты сидела на огромном валуне и мочила ноги, помнишь?

— Помню, — словно зачарованная, ответила она. Больше она не слышала ничего, провалившись в те воспоминания. В тот день Мадара впервые поцеловал ее и тот поцелуй плотно впечатался в память юной Сенджу. Это был ее первый поцелуй. Кажется, она до сих пор чувствовала его тепло, его вкус. Тот день стал роковым в судьбе обоих молодых людей, по крайней мере ей так казалось. В тот день девушка поняла, что влюбилась по настоящему. О чем думала она, напевая у речки? О нем: о его крепких руках, что держали ее талию, помогая слезть с лошади, о его волшебном голосе, уносящем, казалось, в какие-то далекие неизведанные дали, о его глазах, таких черных, чернее самой бездны, в которую девушка согласна была падать целую вечность. Пела не она, пела ее душа, изнывая от сладостной муки в ожидании долгожданной встречи.

— Юи, — тряхнул ее за плечи Учиха, тем самым возвращая в реальность.

— Что? — затуманенным взглядом посмотрела на него девушка.

— Сможешь сделать все тоже самое, как в тот раз? — требовательно вопросил он, продолжая крепко держать девушку за плечи.

— Попробую, — сказала было Сенджу, как тут же осеклась. — Нет. Я сделаю все, как в тот раз, — твердо заверила она, смотря в лицо Учиха решительным взглядом, на что мужчина лишь усмехнулся.

— Лишь бы нервы помотать, — с ноткой упрека выдал Мадара, выпуская плечи девушки из своих рук.

— Что ты ей сказал? — не без любопытства вопросил Хаширама, стоило его другу вернуться на свое место, но его вопрос так и остался без ответа.

Юихиме в последний раз перешепнулась с музыкантами, после чего, наконец, зазвучала долгожданная песня, но пока, правда, акапельно. Стоило только зазвучать ее голосу, как все былые перешептывания прекратились. Признаться, первые ноты ее вокализа походили не столько на самостоятельное произведение, сколько на настройку на него, но присутствующим было невдомек до таких тонкостей. Дабы музыкантам впоследствии легче было подстроиться под нужный мотив, девушка решила первое проведение песни исполнить именно вокализом. В этой песне не было ни слов, ни аккомпанемента, но того, казалось, и не нужно. Голос Юи был подобен горному ручейку, нежно и одиноко журчащему средь белоснежных сугробов, первому оповещающему о скором прибытии долгожданной весны. С завидным мастерством девушка набирала в легкие воздух столь быстро и незаметно для слушателей, что создавалось впечатление, будто бы он ей и вовсе не нужен. Почти непрерывно мелодия Химе перетекала с одной интонации в другую, каждый раз то ярко вспыхивая, подобно ночному фейерверку, но медленно угасая, словно заходящее солнце.

Ее голос воистину казался волшебным, подобно голосу мистической сирены обволакивающим сознание, манящим и околдовывающим, заставляющим забыть обо всем на свете. Мадара смотрел на нее не в силах оторвать взгляда. События минувших пяти лет, словно призрак, восставали перед его глазами. Он видел перед собой ту самую Юми, его Юми, всю ту же нежную и ранимую девушку, когда-то занимавшую все его мысли. Былые воспоминания накрыли мужчину с головой, голос девушки вновь отправил его в то счастливое время, погрузив в мгновения сладкой сказки. В бескровном очерствевшем сердце, уже успевшим позабыть все тепло и нежность, свойственные человеческой душе, вновь затеплился нежданный лучик света, расколупавший былую рану, на дне которой, подобно извивающемуся в адском пламени змею, зашевелилась ни с чем несравнимая тоска. Демон, ослепленный ненавистью ко всему сущему, погрязший во тьме, с головою зарытый в собственных грехах и пороках; он был готов переродиться, обновившись подобно птице-фениксу, стоило девушке обмолвиться на то и полусловом. Одно лишь ее слово способно было в корне изменить его, даря возможность вновь открыться былым чувствам, рискнуть довериться человеку, растворяясь в нем без остатка. Девушка не могла и вообразить, какую власть имела над столь могущественным и несокрушимым мужчиной, как бы он тому не сопротивлялся и сколько бы не отрицал. Мадара любил ее слушать, в чем никогда бы не признался даже самому себе. Ее голос позволял шиноби забыться, даря уникальную возможность побыть наедине с собой, со своими мыслями, остаться одному в целом мире, что порой было просто необходимо. Однако, девушке удалось удивить не только своих соклановцев и лучшего друга, но и самого Учиха.

В определенный момент ее пение приобрело некую манеру в исполнении, незаметно переходя от классического, к которому обычно привыкли члены аристократии, к более своеобразному, в нашем времени подобный характер пения назвали бы, скорее всего, эстрадным. В считанные секунды голос приобрел определенную динамику, а сама исполнительница принялась звонко щелкать пальцами, тем самым задавая нужный ритм аккомпаниаторам. Молодые люди очень живо подхватили настроение солистки, с легкостью подстраиваясь под ее простое, а потому и гениальное исполнение. Какие-то мгновения назад светлый летящий романтичный голос, полный нежности и некого трепета в считанные секунды сменился на более, если можно так выразиться, властный, наполненный темпераментном страстной и в тоже время веселой, игривой женщины. В нем появилась некая внутренняя мощь, такая, что создавалось впечатление, будто девушка не использует и десятой доли своих возможностей, способная заполнить своим глубоким тембром всю предложенную площадь. И подумать было невозможно, что у такой тихой и кроткой девушки может быть столь пронзительный и громкий голос. В ее дальнейшем исполнении местами даже прослеживались некоторые стальные нотки, придававшие определенный смак и служащие некой приятной перчинкой, без которой, казалось, вся мелодия потеряла бы всякий смысл. Местами девушка одним своим голосом выполняла такие финты, которые сложно было не просто повторить, а хотя бы понять, каким образом они могут воспроизводиться. Очень скоро все слушатели начали непроизвольно двигаться в такт ударным: кто покачивая головой, кто корпусом, а кто просто отбивая ритм. Юи наслаждалась драгоценными минутами музыки, подаренными ей судьбой впервые за последние пять лет. Как же она соскучилась по этим незабываемым ощущениям: душа словно отделялась от бренного тела и улетала далеко за поднебесье, оставляя все проблемы, все комплексы и внутренние барьеры. В такие моменты Юи забывала, кто она, где она, с кем она, — ей было все равно, она наслаждалась драгоценными минутами счастья, драгоценными мгновеньями истинной свободы.

А начиналось все просто. Мадара. Как бы девушка не настраивала бы себя, как бы не внушала, истинные ее чувства к этому человеку оставались неизменны. Она помнила все: каждую мелочь, каждое слово, каждое его прикосновение, каждый поцелуй. Девушка все никак не могла принять осознание того, что тот юный шиноби и мужчина, сидящий напротив, всегда были и оставались одним человеком. До этого момента Юи казалось, что-то были совершенно разные люди, но сейчас она видела и верила, что тот юноша, похитивший когда-то ее сердце и лишивший покоя, сидел прямо перед ней, повзрослевший и возмужавший, а главное — глубоко-глубоко внутри оставшийся все тем же человеком, которого любила, к которому рвалась ее душа. Когда он подошел и отвел ее в сторону, девушка ожидала всего, что угодно: ругани, криков, упреков, даже угроз, но никак не спокойного разговора.

Он ясно помнил, какой на самом деле хрупкой и ранимой была всегда Юи, при этом отчаянно пытавшаяся скрыть очевидное, а потому не видел никакого резона в бессмысленной ругани. Признаться, для шиноби подобный подход был в новинку. Живя нескончаемыми войнами и сражениями, невольно перестаешь быть чутким к внутренним проблемам других людей. Но, как и говорилось задолго до этого, Юи всегда оставалась и останется в сознании мужчины существом из другого мира. Они всегда были такими разными, будто жившие друг от друга по иную сторону мироздания, где на стороне Юихиме всегда были тепло и свет, а на стороне Мадары оставались мороз и тьма. Она — единственная, с кем мужчина не мог позволить себе обращаться так же, как привык обращаться со всеми остальными, не важно будь то мужчины или женщины. Она другая, а значит и отношение к ней должно быть кардинально иным. Поначалу было сложно, невыносимо сложно. Молодые люди, словно говорили на разных языках, не в силах понять друг друга. Хотя, что касается в этом плане самого Мадары, то он не мог понять не то что ее, но и себя, точнее сказать, собственных чувств, испытываемых к этой девушке. На сегодняшний день, если быть честным, ничего не изменилось. Учиха наблюдал за предметом своего некогда обожания и никак не мог взять в толк, что же с ним произошло в тот злосчастный день. Отчего он стал винить столь ангельское создание в смерти родного отца? Гордыня, всему виной эта пресловутая гордыня. Разве мог Учиха Мадара признать за собой вину, тем более столь тяжкую? Ответ очевиден. Ему было легче списать все на бедную девушку, околдовавшую его, затуманившую разум. Ну не бред ли? Кто мешал ему, Учиха Мадаре, тогда в принятии решения отправиться на поле боя к отцу? Юми? Она вообще до последнего оставалась в неведении. К тому же Таджима ясно отдал приказ сыновьям оставаться в тылу и вычислять связиста клана Сенджу, а приказы главнокомандующего не обсуждались ни в коей мере, будь ты его сыном, братом или двоюродным дядей. Чем заплатил гордец, ослепленный жаждой отмщения? Потерей невесты, искренне любящей его самой что ни на есть высокой, безусловной любовью. А что сейчас? Он один, всеми покинутый, никому ненужный. Она с другим, не самым достойным, но и не самым плохим вариантом. «Чего она так испугалась? Этого трепача Хакидзаву? Непохоже; Юи так предвкушала момент смешать его с грязью. А что тогда? Странно это… И почему меня так напугали ее слезы? Несносная девчонка. Ей лишь бы нервы мне потрепать». — Ворчал про себя Учиха, предвкушая сладостный момент маленькой мести.

Сказать, что Юи выиграла пари — ничего не сказать. Единственная проблема, с которой она боялась столкнуться, так это отрицание очевидного со стороны самого Хакидзавы, ведь условие было сформулировано таким образом, что победа могла присудиться девушке лишь в том случае, если старейшина сам лично признает, что ее исполнение понравилось мужчине куда больше, чем приглашенного артиста. Но никто ведь не обещал, что данное заявление будет сказано честно, ведь симпатия/антипатия — дело сугубо личное, а тут, как говорится, на вкус и цвет. К сожалению, консервативный Хакидзава не смог оценить нового веяния, привнесенного молодой исполнительницей, что не скажешь о молодежной стороне вопроса. Под справедливым гнетом большинства старику все же пришлось признать свое поражение и выплатить должную сумму. Однако, своих убеждений, касательно понятия гениальности, как божьего дара, а не как предмета усиленной работы, он менять не стал.

— И все же я остаюсь при своем мнении, кто бы и что бы мне на то не говорил, — упрямо продолжал гнуть свою линию раздосадованный Хакидзава. — Талант — это прежде всего дар богов и его, как говорится, не пропьешь, — на этом мужчина вместе со своей «свитой» поспешил удалиться.

Стоило только ему скрыться за поворотом, как Хаширама прыснул смехом:
— Мне показалось или он и вправду, сам того не зная, сделал тебе комплимент?

— Мне тоже так показалось, — непринужденно смеялась Юи на пару с старшим братом.

— Невероятно, — не скрывая своего искреннего удивления, произнес Ишимару, наблюдая за парой Сенджу. — Вы, когда улыбаетесь, мимика точь-в-точь одинаковая. Не замечал раньше.

— Ты всегда был внимательным. Незаменимое качество истинного шиноби, — игриво заметила ему девушка, не преследовавшая цели как-либо обидеть друга.

— Я смотрю, у тебя настроение улучшилось, язвить начала, — в тон ей говорил Нара, на что сама девушка беззаботно пожимала плечами, не снимая с лица своей очаровательной улыбки. — Ты мне лучше скажи, как давно умеешь так обращаться с голосом? Что это вообще было? — не скрывая своего культурного шока, говорил Ишимару; а его обычно было очень трудно удивить.

— Да, нам всем бы хотелось это знать, — подхватил его Хаширама. — Колитесь, госпожа Сенджу, так просто мы Вас не отпустим, — шутя, говорил мужчина, не скрывая истинной радости за сестру.

— Но в девушке должна же быть какая-то загадка, — невинно хлопая ресничками, пыталась отшутиться Юи, не оставляя попыток каким бы то ни было способом съехать с темы.

— Угу, — угрюмо промычал Учиха. — Загадка, а не сборник судоку.

— Чем больше загадок, тем интереснее, — произнесла в воздух девушка, после чего обратилась взглядом непосредственно к Мадаре, — Вам ли того не знать, Мадара-сан.

Она уже не боялась его, не уводила взгляд всякий раз, стоило ему только глянуть в ее сторону, напротив, смотрела на него прямо и уверенно, порой создавая впечатление, будто смотрит в его душу. Он был таким, каким его помнила Юми, каким желала видеть Химе: таким же добрым и чутким, пусть и несколько грубым в проявлении чувств. Неожиданная поддержка, которую оказал ей мужчина, поразила не только столько саму девушку, сколько остальных свидетелей данного феномена. Ишимару с нескрываемым подозрением наблюдал за странной парой молодых людей, непринужденно отпускающих колкие замечания в адрес друг друга. Любому из посторонних наблюдателей показалось бы крайне необычным столь скорое сближение Мадары и Юи, хотя его вполне можно было оправдать влиянием Хакидзавы, ведь, как известно, ничто не способствует приятельству так, как это делает общий враг. Хаширама же напротив, не видел в том ничего удивительного: ему было не впервой наблюдать за тем, как суровые и бескомпромиссные мужчины тают, невольно поддавшись очарованию его сестрицы. Пусть это был, в некотором смысле, и грязный прием на, так называемых, дипломатических встречах, но во времена войны не гнушались использовать вещи и похуже. Так или иначе, но от острого ока Сенджу не ускользнула и промелькнувшая меж молодыми людьми искра. Если сама Юи для Хаширамы так и оставалась отчасти загадкой, то Мадару мужчина знал лучше, чем кто бы то ни было. Сенджу не могло показаться. Для него увиденное являлось слишком очевидным, при чем настолько, что это невозможно было списать даже на захмелевший рассудок. Учиха представал перед ним, как на ладони. И если другие, быть может, не сочли бы поведение мужчины необычным, то Хаширама отчетливо видел перемены. До той минуты все происходящее в большинстве своем не вызывало у Мадары ничего, кроме холодного безразличия, изредка сменявшегося не то раздражением, не то скукой, не то иронией. Сейчас же его взгляд словно ожил; шиноби улыбался, но не губами, нет, куда там, — глазами. Этот взгляд можно было легко спутать с привычной для Учиха насмешкой, но то была не она. В том Хаширама давно уловил четкую разницу. Со стороны могло показаться, что Мадара провоцирует Юи на очевидный конфликт, которому девушка так и не поддавалась, сводя все сказанное шиноби в шутку. По сути, она выставляла его на посмешище (хоть это и сказано слишком грубо), но Мадара, казалось, даже не сердился. Мало того, что не сердился, он находил неподдельное удовольствие в маленьких победах своей подопечной. Их общение отдаленно напоминало флирт чистой воды, разглядеть который мог лишь человек, хорошо знакомый с обоими молодыми людьми, и то и для него это было бы непросто. И пусть в глазах Ишимару их обоюдные колкости представали, как следствие взаимной неприязни, в своих предположениях мужчина не изменился; теперь он был уверен: Юи и Мадара были знакомы задолго до вчерашнего дня.


Праздничный вечер, незаметно перетекший в ночь, подходил к концу и девушку уже одолевала сонливость. К тому же, ко всему прочему, ей не полагалось столь долго оставаться в компании мужчин, но присутствие среди них родного брата сглаживало это строгое правило. Как уже отмечалось ранее, с женским коллективом Юи хронически не везло; еще с самого детства. Из зависти с ней не хотели общаться, да и, признаться, самой девушке не было интересно в компании лицемерных и недалеких сплетниц, которых, к большому сожалению, было преимущественное большинство, а иных Юихиме на своем жизненном пути попросту не доводилось встретить. Сейчас ей наконец-таки предоставлялась возможность выдохнуть, избавившись от неудобной обуви, тяжелой косметики и дискомфортных украшений. Оставшись наедине с самой собой в собственной палатке, она зашла за ширму, в приглушенном свете редких свеч очерчивающую соблазнительный женский силуэт. «О чем думает Мадара? Еще вчера он держался так холодно и отстранено, а сегодня… На какое-то мгновенье мне даже показалось, словно и не было тех долгих лет, что мы провели порознь. Нет! Я не должна ему верить. Ни в коем случае, — Юи прекрасно знала репутацию Учиха, знала о его отношении к женщинам, а потому и не желала становиться очередной игрушкой, хотя бы из чувства собственного достоинства. — С другой стороны, он казался таким чутким, останься мы говорить тет-а-тет. Хотя, это и разговором назвать-то сложно». — Увлеченная в своих мыслях, девушка и не заметила, как в ее палатку кто-то вошел.

— Ну и к чему, скажи мне на милость, было звать…? — прозвучал изрядно раздраженный голос, но замолк на середине фразы, заметив в светлом углу ширму, чем-то напоминавшую седзи и скрывающую за собой обнаженный женский силуэт. — Юи?

— Хаширама в палатке напротив, — судорожно завязывая пояс, говорила она, оставаясь по ту сторону ширмы. Поскольку в ответ не последовало никаких ни звуков, ни комментариев, девушка было подумала, что Мадара ушел, но стоило ей выйти из-за ширмы, как она чуть было не столкнулась с мужчиной. — Вы еще здесь? — не скрывая своего негодования, произнесла испугавшаяся было от такой неожиданности Юи.

— Прекрати, — едва улыбаясь, проговорил мужчина с несвойственной ему… нежностью? В полном непонимании Сенджу глупо уставилась на него, обескураженная дальнейшими действиями. Шиноби воспользовался легким ступором девушки и, почти невесомо касаясь пальцами ее кожи, провел рукой по мраморной щеке. — Мы одни, — прошептал он, беспардонно сокращая расстояние меж ними до минимума. Но не успела его свободная рука коснуться осиной талии, как пришедшая в себя Юи в следующий же миг резко отстранилась от него.

— Помнится, в прошлый раз ты не был столь приветлив, — холодно говорила девушка, стараясь максимально незаметно отстраниться от Учиха подальше. — Почему сейчас…?

— Сейчас, — не без скрытой в голосе угрозы произнес Мадара, продолжая наступать по ходу ее отстранения, — я не чувствую присутствия твоего ревнивого братца, — недобро ухмылялся мужчина, видя как Юи вот-вот встретит спиной преграду. Не успела Сенджу и дернуться в сторону, как в ту же секунду была резко вжата в стоящий позади стол. Выбраться не предоставлялось ни единой возможности, шиноби даже успел перехватить запястья девушки, после чего склонился к ее уху, вдыхая знакомый цветочный аромат ее волос, струящихся небрежными локонами по ее спине. — А он точно видит в тебе только сестру? — издевательски произнес он, горячо выдыхая девушке прямо над ухом.

— Пусти меня! — Злостно рычала Сенджу, не оставляя отчаянных попыток выбраться из его стальной хватки. — Я закричу, — на полном серьезе произнесла она, со всей ненавистью прожигая взглядом лицо некогда любимого мужчины.

— И подставишь под угрозу альянс? — данное заключение сумело несколько поумерить пыл Юи. Ведь и правда, ради сохранения альянса семей она была готова даже положить на кон свою жизнь, потому данный аргумент вполне мог бы иметь вес.

— Тебе ведь самому не польстит подобная репутация, — в нерешительности произнесла Юи, изо всех сил стараясь сохранить голос твердым, что получалось крайне неуклюже. Чувствуя некоторое смирение девушки, Мадара выпустил одну ее руку, в следующий же миг опуская свою на нежную бархатную шею прелестницы. Почти ласково он провел ладонью от выступающих ключиц вверх, к уху, после чего неожиданно резко и больно схватил девушку за волосы, лишая возможности и на миллиметр двинуть голову без его на то дозволения.

— Конечно не польстит; мне никогда не приходилось брать женщину силой. А потому, — настойчиво придвигая ее к себе навстречу, протянул Учиха, на этот раз откровенно угрожая, — о нашей маленькой тайне никто не должен знать.