Летопись разлома. Том 1. На грани... (Глава 5. Часть 4)

[i]Гореть вам, сыновья и дочери, за чужие проступки, а нам – проливать слезы.
Иной участи вы не захотели нам дать.

Слова из записки одной из погибших матерей. Месяц спустя после окончания Пятой Мировой.[/i]

Кровавый оттенок сменится ярко-желтым, и на небосводе проявится солнце, когда свист станет оглушительным и невыносимым. Огонь взметнется вверх, и крик сольется с лязгом оружия. Листва на дереве зашелестит, а само дерево повалится, став преградой или же защитой для шиноби.
А потом белые точки в небе, смутными своими очертаниями напоминающие птиц, взорвутся над головами тех, кто носил красные одежды и доспехи. Те, кто в зеленых и синих одеяниях вышли на битву, будут сметены чудовищной силой железных горнов, которые шли вперед, подобно таранам. Техника врагов усилится многократно, и из ушей праведников Листвы польется кровь.
А потом...
Потом сольются все цвета воедино. И нельзя будет понять, где есть свои, а где находятся чужие. Курама это знал. Курама это видел, сидя взаперти тела Наруто, высунув свою лисью морду наружу и наблюдая, как проявляется первая кровь. Его чакра поглотит тело Удзумаки, который все еще медлил, не отдавая приказа.
А потом...
Курама станет ждать. Курама будет ждать, зная, как тяжело дастся Наруто решение отправить сотни людей на тот свет. Вода у его ног будет дрожать, словно враг забрался туда и открыл двери там, где было невозможно. Гладь воды задрожит сильнее, но лис не проронит ни слова, прислушиваясь к тому, что будет происходить снаружи. Курама не помнил мира без войны.
Потому Курама жил войной.
- В прошлый раз мы объединились, но тогда миру угрожали не люди, а чудовища, - голос сына Кушины был совсем тихим, но Курама услышит.
Наруто посмотрит на лиса с усталостью и презрением. Ненависть к самому себе появится от бессилия, когда даже силы могущественного демона не смогут остановить того, что происходило на поле боя сейчас.
- Сейчас... Я не хочу ничего помнить, как тогда, когда я... Когда мы напали на Сакуру, - продолжил шиноби, глядя в нечеловеческие глаза. – Я верю тебе. И верю в то, что не хочу видеть, что собственными руками пойду уничтожать целый народ.
- Ты не хочешь видеть и знать, - довольно спокойно отзовется лис, кладя морду себе на лапы.
Гладь воды в тот момент содрогнется сильнее, чем прежде. Его клетка начнет рушиться как никогда сильнее. Сильнее. Интенсивнее. Будут падать капли в гладь и вызывать рябь...
- Я хотел бы забыть, но знаю, что не смогу, - Наруто судорожно вздохнул и покачал головой. – Нужно просто закрыть глаза, да?
Удзумаки сжал кулаки, чувствуя, как жар окутывает все его тело. Мужчина смежил веки, стараясь словно отделиться от мира, частью которого он являлся.
- Закрыть и ничего не почувствовать, - подскажет ему голос.
А потом...
Потом голубые глаза нальются кровью и станут глазами зверя.

Вспышка света озарит все вокруг. Яркое белое пятно на фоне алого. В эпицентре взрыва окажется армия врага. Сай запомнит этот момент, жмурясь и закрывая уши руками, чувствуя, как земля сыпется ему прямо на голову. Он отключится на минуту от реальности, а потом сорвется на бег, чтобы успеть отбежать подальше и пропустить вперед тех, кто был хорош в ближнем бою.
Зеленый Зверь Конохи же перескочит поваленное многовековое дерево, а вслед за ним – Синяя Дьяволица Кири. Их ученики молнией промелькнут между своими союзниками и вступят в схватку. Гай убьет двух человек на тот момент, когда Шай появится над головой третьего и свернет ему шею. В тот момент обоим будет не до спора, и действие в команде станет для каждого вынужденной мерой.
Так в бой пойдут Ханаби и Киба, сметая на своем пути врагов и стараясь добраться к одному из огромных железных горнов, который усиливал техники шиноби Звука. Звуковая волна сметала собой тех, кто находился в поле ее досягаемости, и вывод напросился для Хьюги и Инузука довольно быстро: горн необходимо уничтожить. И они не заметят, как еще одно из изобретений враждебной деревни окажется рядом и вскоре сметет их.
Ино невольно вскрикнет, зажимая руками ухо, из которого потечет кровь. Мышцы заболят так сильно, что из ее горла вырвется тихий стон. Яманака судорожно дышала, чувствуя, как сотрясается и падает на нее земля. Девушка не смогла встать, и вскоре ее вновь отбросило волной взрыва. Сквозь пелену медик заметит, что люди по-прежнему бежали вперед, и чудом можно будет назвать то, что ее еще не затоптали.
Тогда кто-то поднимет на руки и унесет ее подальше. Сквозь ту же пелену она заметит, что у спасителя были белые волосы.
Массовая бойня продолжится, когда произойдет еще одна вспышка взрыва в самом центре армии Риса. Без зазрения совести Курама убьет сотни, чтобы выжить смогли тысячи людей.

Итачи окинул поле битвы взглядом, который ничего собою не выражал. Шаринган не передает оттенки эмоций так, как смог бы это сделать обычный человеческий глаз. На бледном лице бесстрастная гримаса безразличия, больного покоя. Он стоял и смотрел, как девятихвостый полностью овладевает Наруто, как разрушает армию Риса, калечит людей. Саске наблюдал за братом недолгое время, а потом почувствовал, как тело вновь наливается силой.
И тогда из земли, как из пепла, восстанут два темных силуэта, возвышаясь над всеми теми, кто бился, как боги возвышаются над людьми. Вот только на этот раз Сусаноо станет их защитой, а не гибелью для многих. Смерть для одетых в красное придет на землю в воплощения черного огня, которое сожрет их всех, извергнув из себя тела, как ненужный мусор.
И никто из Учих не узнает, как страшно было находиться в самом сердце боя, как сотрясалась земля, и как горели люди. Железные горны по-прежнему сметали всех на своем пути, но вскоре начинали плавиться под силой того огня, который зажегся не без помощи той самой жгучей ненависти двух стран.

В Конохе уже было видно, как черные столбы дыма поднимаются вверх. И как взрывы сметают все на своем пути.

Сакура несколько раз содрогнулась в чужих руках. Схватилась за чье-то плечо, словно прося о помощи. Зеленые глаза смотрели вверх, позволяя слезам катиться по бледным щекам. И впервые в жизни женщина действительно ничего не чувствовала, словно из пустоты вернуть смогли только тело, но не ее душу. Стон сорвался с губ невольно, а в голову, словно вместо крови органов, мышц, глазных яблок и прочего, кто-то налил холодной рудниковой воды.
Харуно не могла ни о чем думать. И чувствовать тела не могла. Все сводилось к тому, что куноичи ощущала себя сломанной куклой, которых пачками уносили из кабинета Ибики Морино.
- Ты жива, жива-то, успокойся теперь, - чья-то рука легла ей на лоб. – Холодная, просто жуть. Сейчас принесу одеял.
Человек встал с кровати и вышел из комнаты, а Сакура с трудом подняла руку к глазам. Медик пару раз сжала пальцы в кулак и разжала, смотря на это взглядом удивленного ребенка. Харуно свернулась, как маленький комок под дождем, стараясь согреться. Она не отводила взгляда от руки, словно она исчезнет, если это сделает. Ученица Сенджу прикрыла глаза, прислушиваясь к ощущениям и обнимая себя руками. Она пару раз сжала и разжала пальцы на плечах.
Живая. Действительно живая.
Реальность сейчас казалась тягучим дегтем, в который она нырнула из меда. Слишком долго приходится привыкать к тому, что ты был на том свете всего пару минут. А ведь многие не возвращаются. А она вернулась. Вернулась и...
И лежит в одной комнате с Карин, прекрасно помня, что та перестала дышать еще раньше. В тот момент Сакура даже не думала, просто вскочила с кровати и тут же упала на холодный пол. Ноги не слушались, но ученица Цунаде была упряма: доползла до кровати Карин и взяла ее порывисто за руку, нащупывая пульс.
Нет...
Удар. Пауза. Удар.
- Обе вы – живучие заразы, таких за раз не убьешь, - усмехнулся человек в дверном проеме, держа одеяла.
Девушка сказала это совсем беззлобно, глядя на женщин с умилением. Она положила одеяла на стул, находившийся возле входа, и присела рядом с Сакурой на колени. Только тогда Харуно смогла увидеть ярко-серые глаза и черные волосы. Девчонка, совсем еще ребенок, дитя войны, которая накрасила губы и надела вульгарное платье, чтобы казаться взрослой. Сейчас она сидела напротив Сакуры и заправляла ей за ухо выбившуюся прядь волос, как делают это дочери своим мамам во время душевного разговора.
- Твоя подруга очнулась раньше, но в себя не пришла. Не надейся, что после того, как она проснется, сразу станет нормальным человеком. Проваляется овощем некоторое время, но это лучше, чем смерть.
Сакура ничего не ответила, продолжала разглядывать свою спасительницу, словно и не чувствуя жуткого холода босыми ногами. Кто-то раздел ее и вытер весь ядовитый пот, который образовался на коже. Нагая. Совсем нагая перед незнакомкой. Этого женщина давно перестала стесняться.
- Знаешь ведь, да? Знаешь, что большинство ядов выводятся через пот, - девчонка потрясла головой из стороны в сторону и сжала губы в тонкую полоску так, что их и вовсе не стало видно. – У этой штуки есть свойство впитываться в кожу обратно. Ты не умерла бы, просто она заблокировала тебе тенкецу, и ты никогда не смогла бы больше лечить.
- Почему...
Харуно не задала вопрос. Просто это слово сорвалось с языка, ведь она действительно не понимала, зачем этому человеку помогать ей.
- Потому что тварь, которая это сделала с тобой, - моя мать, - довольно спокойно ответила ей девушка. – Я – Такума Вэй. Нежеланный отброс клана Вэй, если быть точным.
Такума слабо улыбнулась ей и потеребила амулет Дзясина у себя на шее. Сакура молчала, смотря на эту девочку и думая, что же должно было случиться с ее матерью, раз та слетела с катушек. Итачи рассказывал. Много рассказывал о том, как...
Как новорожденную дочь Цэй Вэй убили. Выходит, что это оказалось ложью, с помощью которой человека хотели просто сломать.
- Скажем так: ты мне противна. И женщина, лежащая тут, - она ударила по кровати ладошкой, - тоже. Я очень не люблю людей, если их надо спасать, а не отправлять на тот свет. Но тут так неудобно вышло... Понимаешь, я – ребенок, который хочет насолить плохим дяденькам и тетенькам, которые меня обидели. Насолить им – значит спасти тебя и ее. Так что радуйся, тетенька, что я оказалась мстительной и очень плохой девочкой...
Такума улыбнулась и захихикала, отводя взгляд сторону. Алые губы скривились в далеко не доброй улыбке.
- Извини, я так долго жила с проститутками, что переняла их манеру общения. И не только это, конечно. Они знают, как удовлетворить мужчин... и женщин тоже, - девочка положила свою руку на колено Сакуре, томно смотря при этом куноичи в глаза.
Харуно дернулась, чувствуя, как теплая рука ползет все дальше, к самому интимному и запретному. Страшно было наблюдать, как в детских глазах проявляется страсть, пошлость, которую мерзко было даже видеть в глазах уже зрелых и давно состоявшихся личностей. Такума вздохнула, подаваясь к Харуно всем телом и касаясь обнаженной груди женщины своей. Они соприкоснулись лицами, и вскоре Вэй поцеловала ее в мочку уха, все еще держа руку рядом с запретным местом. Неприятное тепло пробежалось по телу Сакуры, которая хотела просто взять и с размаху ударить эту девчонку. Шок, парализовавший тело, не дал ей возможности податься назад, перестать чувствовать тепло чужого тела.
Тела зазнавшейся девчонки.
- А еще проститутки в большинстве случаев знают, как убить клиента быстро. Им часто за это платят, - Такума встала с пола, давая Харуно шанс разглядеть перекошенное в гримасе ужаса лицо белого Зетцу. – Он – мужчина, как бы странно это ни звучало. Технология идет вперед вместе с наукой, раз тот дяденька смог создать столько крутых штучек.
- Ты видела его? Ты видела Обито. – С отчаянием в голосе спросила Сакура, даже не стараясь скрыть своей наготы.
Вэй кивнула. Ярко-серые глаза с маниакальным блеском разглядывали медика, сидящего на коленях перед ребенком, спасшей ей жизнь.
- Он много говорил. Говорил слишком много и затянуто. Слишком много пустых слов, - тихо произнесла Такума, беря в руки косу, оставленную у постели Карин. – Что-то про то, что мы приходим в мир людьми, а покидаем его чудовищами. Что-то про то, что огонь в большинстве случаев коптит слабых и делает сильных еще сильнее. Крещение огнем необходимо пройти, чтобы получить что-то гораздо большее, чем есть то, что имеешь. Если друзья ссорятся бурно и не разговаривают долгое время, то невозможно становится потом наладить отношения. Столько мешанины... Одна истина перекрывает другую.
Такума недовольно поморщилась и кинула одеяло Сакуре. Харуно медленно развернула его и, наконец, прикрылась, почувствовав хоть какое-то тепло. Она не сводила глаз с дочери Цэй, сидя на коленях возле Карин и слыша ее дыхание.
- Чертов импотент. Сто пудово никого не трахал долгое время, а потом решил позариться на всех женщин этого мира, хотя... Касуми вроде упоминала, что моя мать вешалась на него, как течная сука. Не знаю, правда это или нет, но у твоего Обито нехилое шило в заднице, если он смог развязать Пятую Мировую, - девушка, не пытаясь фильтровать поток своих мыслей, пожала плечами и кинула еще одно одеяло в сторону Карин.
Сев на стул, Такума не смогла сдержать тяжелого вздоха, наблюдая, как Харуно накрывает напарницу Саске. Сакура выглядела ужасно: синяки на бледных щеках, слипшиеся сальные волосы, искусанные губы. Кровавая корочка давно успела образоваться на нижней губе. А она сидела на полу; женщина, а все равно маленькая и хрупкая; Такума видела, как выпирали ее ключицы. Вопрос о том, кто был сейчас сильнее, сам собою отпадал.
- Мы с тобой больше не встретимся, - голос Такумы прозвучал хрипло. – Просто знай, что я убью свою мать за все то, что она сделала.
Харуно вздрогнула, но продолжала наблюдать за тем, как размеренно дышит рыжеволосая женщина. Карин спала. Спокойно дышала, на лице не было ни следа напряжения. Бледность потихоньку покидала ее лицо. Сакура все еще не понимала. Она сидела сейчас, живая, с надеждой на счастливое будущее, с надеждой, что те самые банальные мечты могут сбыться.
Тогда она просто оперлась рукой о кровать и спрятала лицо от Такумы, дабы та не видела усталых слез. Сакура продолжала спокойно дышать, без всхлипов тихо плакала на полу. Вэй понимала. Трудно просто принять тот факт, что ты чуть не умер такой дикой смертью, не способный никому помочь и не способный сказать «прощай».
- Я принесла еды. Как только тошнота пройдет – поешь, здесь хватит на двоих, - девушка положила маленький кулек на кровать, в ногах у Карин, и пошла к выходу. – Вас никто не побеспокоит.
Харуно вновь ничего не ответила. Слова бы сейчас мало что изменили. Женщина только вытерла тыльной стороной ладони хрустальные капли со своего лица.
Ведь не со слезами на глазах шиноби возвращались в этот мир.

Двадцать пять. Двадцать шесть. Тридцать четыре. Тридцать семь.
Потом Гай и Шай потеряли счет, и Сила Юности и Сила Отваги так и не смогли столкнуться в битве, направившись против истинных своих врагов. Те, кто шли на смерть с улыбкой, сейчас с сосредоточенными лицами отбивались от соперников. И тела Дьяволов и Зверей двигались чисто рефлекторно, словно с самого детства каждый из них оттачивал умение убивать.
Земля взрывалась рядом с ними и падала комьями, камнями, травами и мелкими насекомыми. Страшный свист наполнил поле боя. Новейшее оружие деревни Звука, на которое сам феодал не пожалел денег, шло вперед. Свыше тридцати железных горнов, высотой около трех метров. Несколько из них успели выйти из строя, но другие продолжали атаковать звуковой волной шиноби Конохи и Кири. На фоне всего этого черный огонь прокатился по армии Риса, и цепочка взрывов уносила жизни воинов обоих государств.
Теперь там, где был ранее зеленый лес, наполненный жизнью, красовался пустырь, а в самой его сердцевине кровь лилась потоками рек. И орел, летящий высоко над всеми ними, мог видеть, как огонь забирает все, и как смешивается все больше и больше зеленый, красный и синий.
Тогда еще довольно быстро светлые волосы стали практически черными. Ино и Суйгецу укрылись за одним из поваленных деревьев, наблюдая за надвигающимся на них горном. Яманака сморщилась, чувствуя, как кровь стекает из раны на боку. Кто-то все-таки успел задеть. В этом беспорядке ничего нельзя было понять. Женщина плотно ее зажала, но не стала лечить, заслуживая тем самым удивленный и осуждающий взгляд Ходзуки.
- Если мы проиграем сейчас, то никто не вернется назад, - крикнула она, чтобы тот смог ее расслышать. – Чем больше горнов мы уничтожим сейчас, тем больше шансов, что мы доберемся до генералов. Нужно ослабить войска Риса, пока они не двинулись дальше.
- Ты не использовала чакру, у тебя есть запас, чтобы залечить раны и уничтожить их, идиотка! Не медли! – воскликнул тот, закрывая Ино от летящих комьев земли.
- На таком расстоянии от горна я не смогу вселиться в направляющего, мне придется прочерчивать себе путь с помощью чакры. - С уверенностью ответила она, выглядывая из-за укрытия. – Если тот горн падет, то в войсках Риса образуется брешь, мы сможем напасть на остальных и захватить генералов.
Рана продолжала кровоточить, но Ино лишь сильнее зажала ее. Она знала, что никого из клана Яманака поблизости нет, что самураи феодала Риса защищают каждый горн, отдавая за него свои жизни. Только Курама и братья Учихи могли добраться до них, вот только огонь не был всесилен.
И для каждой искры здесь находилась капля воды.
Тогда Яманака просто закрыла глаза.
И ничего не почувствовала.

И не один огонь взметнулся, поразил грозное орудие врага.
Ханаби и Киба, перескакивая через препятствия на своем пути и избегая ударов кунаями, бежали прямо к одному из горнов, не особо заботясь о том, что будет с ними после. Хьюга бросила несколько метательных ножей с взрывными печатями и промелькнула мимо самураев именно в тот момент, в который раздался взрыв. Акамару и Инузука последовали за ней, ныряя прямо в волну черного дыма.
А потом те, кто бился у оружия Риса, видели, что чья-то тень сбрасывает оттуда все больше самураев и шиноби. Ханаби билась так, как не билась раньше, подобно волчице, охраняющей своих детей, она с таким же рвением охраняла собственный дом. И вскоре она нагнала того, кто держал руку на металле и сметал ее товарищей звуковыми волнами. И убила так, как никого не убивала, подобно волчице, охраняющей своих детей, она с таким же рвением отобрала жизнь у того, кто отобрал жизнь уже у многих.
И страшный рев вновь раздался над полем боя, когда в нескольких точках оборона была прорвана, и шиноби Кири вместе с ниндзя Конохи хлынули к самому сердцу армии врага. Внезапно вода вышла из русла. И никакой огонь не мог ее остановить.

Сай тогда рисовал все больше птиц, там, в воздухе, летя над головами друзей и врагов. Рука не замирала ни на секунду, вычерчивая каждый штрих и оживляя рисунок. И они плыли по небу, по голубому небу, в котором давно виднелись черные столбы дыма. Хищные птицы летели белыми облаками, но не медленно, а быстро, приближаясь к цели.
Сай выжидал. Смотрел вниз взглядом, наполненным уверенностью. Так смотрят убийцы, высматривая свою жертву. Он искал. Искал недолго того, кто был королем среди многочисленных пешек на передовых позициях. И нашел.
Он не мог доверить этого даже птицам, потому вместе с ними летел сейчас на смерть. Какаши находился в тот момент рядом, тоже не смея доверять чернильным рисункам то, что должен был сделать человек. И облака стали приближаться к земле, там, где находился Он.
Главнокомандующий армии Риса. Один из генералов Рьеши.
Король красных фигур.

Дикий страшный рев заставит вздрогнуть тех, кто пошел против Конохи.
Курама явился в этот мир демоном, полностью завладев телом Наруто. Чакра девятихвостого демона лилась водопадом из тела мужчины, когда тот стал преобразовываться. Все видели на возвышении огромный силуэт кошмара Конохи, и вскоре рев усилился.
Никто из Конохи и Кири тогда не знал, что не один отряд шиноби Звука направился туда, чтобы расправиться с главной опасностью со стороны Огня. Теперь Саске и Итачи пришлось переключиться на ниндзя, которые теснили их к самому краю обрыва. Сусаноо стал меняться: в руках проклятых богов появилось оружие, которым они так и не успели воспользоваться.
Земля стала уходить из-под ног быстро, заставляя испытать Саске ощущение дежа вю, ведь он испытывал это еще в Фудо. Снова огонь под ногами, падение, незнание, куда сделать шаг, чтобы не проваливаться, не умереть. Учиха растерялся лишь на миг, но потом все-таки убрал технику и исчез вместе с братом, оставив людей на милость девятихвостого демона.
И Курама не был милосерден, когда шиноби звука кинули в него кунаи с взрывными печатями. Когда те с ревом пошли добровольно на гибель. Наруто не видел. Наруто не запомнил, как лис взмахом огромной лапы заставил многих людей упасть со страшной высоты и разбиться насмерть. Он не запомнил, как чакра лиса заставила гореть людей в доспехах и куртках шиноби. Он не запомнил, как волосы тлели на их головах, а кожа морщилась, словно горевший лист бумаги. Он не запомнил учащенное сердцебиение, ужас на лицах, страх в их глазах.
Потом Наруто будет благодарить Кураму за то, что тот выполнил его просьбу. За то, что потом он не будет просыпаться в холодном поту, вспоминая, как горели многовековые дубы, ели, места, где он проводил время с друзьями. Что вода в речке, бегущей где-то внизу, не смешивалась с кровью, не пропахла железом и огнем. Он не запомнит, что там, где они купались с Сакурой, Ли, Шикамару и Ино, теперь медленно плыли тела союзников и врагов.
Горело все. Все то, что было дорого. Все то, что было еще неизведанно.
Дерево, на которое однажды забрались Саске и Наруто, соревнуясь в очередной раз, кто быстрее это сделает, теперь было повалено. В водоеме, где они когда-то ловили рыбу, теперь была кровь, а рыба плавала на самой поверхности, поднятая взрывом. В пустырь превратилось то место, куда они любили уходить на пикник. И то самое возвышение, где Наруто проводил много времени с Сакурой, теперь исчезло.
Наруто не запомнил, как полыхал огнем зеленый пейзаж, и исчезали дорогие сердцу места.
Все горело. Сгорали чувства, люди, места.
Все поднималось столбами черного дыма в голубое небо.

Не запомнил это и Асума, сопя на руках у своей бабушки в темном убежище. Рядом кто-то плакал в тот момент, трясся от страха. Совсем отчаявшийся человек, находившийся в объятиях своего любимого, плакал и спрашивал, что с ними сделают, если шиноби Звука сюда все-таки доберутся. Тогда еще множество куноичи остались со своими детьми, боясь за мужей и братьев, своих отцов.
Они были. С разными глазами и цветом волос, но одинаковые в своем желании биться рядом с любимыми. Каждая тогда попросила своих матерей и подруг остаться с ребенком. Куренай была в их числе.
Она вышла из убежища, наблюдая за тем, как вдалеке прочерчиваются черные дороги в небосвод. Куренай стояла на лестнице у входа, испытывая смешанные чувства по поводу того, что происходило. Женщина помнила, как пожертвовал своей жизнью отец, как пришли вести о смерти ее будущего мужа и отца ее ребенка. Все они уходили из жизни, чтобы женщины их семьи смогли растить детей, чтобы сыновья и дочери не становились сиротами.
И, стоя сейчас на лестнице, среди таких же матерей, которых жизнь не пощадила, она чувствовала в полной мере своей бессилие. Куренай сжимала поручни настолько сильно, насколько могла. Против ее воли тогда слезы подкатили к ее глазам, против воли волна ненависти обуяла ее. Куренай знала, что убьет любого, кто попытается навредить ее ребенку. Нет ничего опаснее в этом мире, чем женщина, которая защищает свое дитя.
- Если что-то случится, - раздался чей-то низкий голос рядом с ней.
Девушка была моложе нее лет на десять, но уже была матерью. Такой же матерью, как и она.
- Если что-то случится, то мы станем последним рубежом, - договорила она, смотря исподтишка на Куренай. – Наверное, это справедливо. Мы будем до конца со своими детьми, что бы ни случилось.
Они стояли, видя нетронутый дом и зная, благодаря кому он не был затронут. Здесь зелень была свежая, деревья продолжали расти, пели птицы в парках, перебегали белки с ветки на ветку. Существовали дома, жили люди. Не была пролита кровь на дорогах и под завалами не умирали жители деревни.
Из-за того, что впереди небосвод принял новые очертания, здесь небо оставалось голубым. И именно из-за того, что впереди выгорало слишком многое, позади оставалась жизнь.
Куренай вздохнула и отпустила поручни, исчезнув вскоре в темноте убежища Конохи.

Тогда многие превратились в монстров.
Именно из-за этого Дзюго смог стать весомой единицей армии Конохи, а не опасностью, которую боялись все вокруг. Тогда бояться приходилось именно врагам. И он прорывался вперед, словно желая вырвать сердце на этот раз не человека, а целого войска. Тогда боялись облаченные в красное, но все равно шли на смерть, словно для этого они и были рождены.
Дзюго даже потерял то мгновение, когда волосы на его голове стали не светлыми, а темно-алыми. Руки же были разбиты в кровь. Вот только он все равно оставался человеком, и кровь человека, а не монстра лилась на землю, когда один из самураев ранил его в плечо. Раненым зверем он продолжал биться, но не столь яро.
Дзюго отшвырнул от себя шиноби Звука, сломал шею какой-то девчонке, которая еще недавно вышла из Академии лучшей ученицей. Вдавил маску прямо в лицо какому-то самураю, следующим ударом заставляя выйти того из боя. Он не обращал больше внимания на раны, которые сейчас представлялись ему царапинами на теле.
Одержимый яростью зверь вырвался из клетки.
Бывший подопытный Орочимару вырвал сердце самураю. За то, что их втравили в это дело.
Сломал руку какому-то мальчишке. За то, что случилось с ними в Фудо.
Убил ребенка, который пошел на него с кунаем. За то, что случилось с Карин.
Огнем полыхнул его гнев. И сжигал он вовсе не тех, кто был повинен во всех его бедах.

Черный огонь сожжет всех неверных. Выжжет то, что гнило злобой и яростью все это время. Заставит остановиться бездушные сердца. Заберет все самое ценное, выплюнув тело, как ненужный мусор.
Саске уничтожил целый отряд, не особо смотря на ранги и чины. Просто потому что они пошли на него. Просто потому что в их руках было оружие.
Так поступит и Итачи, превращая в пепелища не места, а людей. Он будет там, у маленькой речушки, бегущей по направлению к деревне. Учиха слышал, как рев Курамы практически заставил замереть все то, что было неспокойно. Девятихвостый демон на самой вершине заставил все полыхать белым огнем.
Учиха не останавливался ни на минуту, помогая разрушающей стихии становиться все сильнее.
Они находились в центре жаркого ада.

Орел в небе пролетит тогда без страха над всеми, смотря, как внизу сотрясается от чудовищной силы лес. Теперь уже пустошь.
Белые птицы летели вниз, громко крича хищниками, и падая опасными бомбами. И не было им конца. Оставшиеся горны продолжали продвигаться вперед, заставляя землю дрожать еще больше. Кровоточили раны. Природа плакала кровавыми слезами, теми самыми алыми красками небосвода.
Черные дороги прочертили путь себе в небеса, идя от той самой земли, где ощущался запах гари и раскаленного металла. От той земли, где у людей в волосах запеклась своя и чужая кровь, где красивые фарфоровые лица юных куноичи теперь были в грязи. От той земли, где люди больше не видели тени многовековых деревьев, умирая у поваленных могучих гигантов.
И вспышки, яростные и беспощадные, озаряли весь этот ужас. Смешался неподалеку черный и белый огонь, снимая с людей бремя жизни. Тогда-то и смешался зеленый, синий и красный.
Орел в небе пролетит тогда, не вернется. Здесь уже не было свободы.
Люди ее только что сами добровольно сожгли.

Карин тогда приоткрыла глаза. Просто, чтобы не видеть больше темноты. Сакура не сразу заметит, как напарница Саске загипнотизированным взглядом смотрит на тусклую лампочку, как она слабо улыбнется, но ничего поначалу не скажет.
Промолчит. Слова – лишнее. Сейчас – лишнее. Они только сотрясут воздух, вырвавшись из горла, но ничего с собою не принесут.
Тишина давала больше. Карин и Сакура чувствовали тревогу и покой одновременно. Это нельзя описать словами, каким бы богатым не был язык. Харуно знала, что сейчас сражаются те, кого она так сильно любила. Душа рвалась из тела снова, но не на тот свет, а туда, где огни озаряли округу красными цветами.
Она слышала дыхание, тихое и сиплое, но дыхание. Приложив пальцы к запястью, Сакура начнет считать пальцы, мыслями теряясь между ударами своего сердца. Теперь неважно. Все неважно.
- Я...
Харуно перевела усталый взгляд на Карин, которая облизнула сухие губы.
- Я не хочу... Не хочу умирать...
- Я тоже, - только и ответила женщина, пытаясь встать со своей кровати, пытаясь вновь почувствовать ноги. – Я тоже не хочу.
Сакура попытается шевельнуть пальцем, снова и снова, пока силы ее не покинут. Сейчас опускать руки она просто не могла. Не сейчас. Не сегодня.
- Я так боюсь закрывать глаза.
Это уже скажет не Карин, а Харуно.
Тогда единственным светом для обеих будет свет тусклой лампочки на потолке.

Кто-то с нежностью проведет грубыми пальцами по ее фотографии. По фотографии, где было много лиц. Детских. Счастливых. Эта фотография еще до войны была у него на руках, почти новенькая. На ней не было даже и пылинки, так ее Ирука берег.
Он находился тогда на лестнице, стоял, смотрел вдаль, на фотографию и тяжело вздыхал. На него оттуда глядели подростки, не побывавшие на реальных миссиях, не державших умирающих товарищей на руках. Ирука берег эту фотографию как зеницу ока.
Так, словно она была весточкой из беззаботного прошлого.
И Конохамару, стоявший рядом со своим бывшим учителем, не мог не заметить, как нежно и грустно смотрел мужчина на нее, иногда устало прикрывая глаза. Еще Конохамару знал, что Ирука хотел пойти сражаться, как и он, и весь выпуск Конохамару. Вот только в этом случае некому было бы защитить деревню.
- Это ведь выпуск Наруто-куна, да? – голос шиноби стал чуть веселее, когда он увидел на фотографии улыбающегося Удзумаки.
- Да, у меня довольно много фото дома. Эта моя любимая. Многие из тех, кто был в том выпуске, добились больших успехов.
- Например, команда номер семь, которая обучалась у Трех Великих Саннинов? – поинтересовался тут же парень, на что получил утвердительный ответ.
- Были еще и Хаями, и Джиро, и Котоне. Хаями стала первоклассным медиком Травы. Джиро сейчас является помощником и правой рукой Ибики Морино. Котоне – двойной агент. Очень многие из этого выпуска добились успеха и добились бы еще...
Ирука снова зацепился взглядом за то место, где одна маленькая юркая шатенка подставила ему рожки. Кто-то заливисто смеялся в тот день, было очень много смеха, который сейчас вспоминался в голове печальной трелью. Тогда он опустил фотографию, чтобы не видеть больше эти лица.
Смотреть на них сейчас было действительно больно.
- Тогда я выпустил двадцать семь человек. Четырнадцать из них уже мертвы. Из тринадцати оставшихся – один предатель, и это не Саске. Двенадцать сейчас воюют за Коноху в разных частях Огня.
Конохамару вздрогнул, словно ему дали пощечину, ведь он знал, что чувствовал Ирука.
Когда внук Третьего вышел из Академии, их выпуск насчитывал двадцать шесть человек. Восемь уже погибли. Двое из оставшихся восемнадцати – предатели. Один дезертир.
И дело не в том, что Академия плохо подготовила их к жизни.
Просто жизнь крутанулась волчком, не желая останавливаться.