Летопись разлома. Том 1. На грани... (Глава 5. Часть 5)

«Песня наполняет пустоту, дивной трелью оживляя все вокруг.
Крики, стоны, плачь, испуг – вот, что ждет нас, милый друг.
Не обманывай себя, коль надежда не прочна,
Ибо песня станет явью, и умрет вконец она».

Предупреждение у входа в Тоя,
Разрушенного поселка провинции Цунасима,
Территория клана Вэй.

Небо взорвалось. С содроганием разверзлось. И между небом и землей больше не было разницы. Все дрожало. Все кричало и содрогалось, стоило только огню прикоснуться к небосводу и пеплу лечь одеялом на исстрадавшуюся землю.
Ино смогла сделать то, что хотела. Уничтожила горн, проделала брешь в, казалось, непробиваемой стене врага. И не пришлось объяснять шиноби Конохи и Кири, что нужно делать дальше. Яманака краем глаза заметила, как яростнее и настойчивее союзники стали пробиваться вперед, уже без опаски нападая и не боясь быть сметенными звуковой волной. Она попыталась встать, но что-то странное звенело в ушах, мешая ей это сделать.
- Ты должен идти, - Ино положила руку на плечо Суйгецу и поморщилась, когда рядом раздался новый взрыв. – Если сейчас вы сможете прорвать строй врага, военные медики помогут раненным с нашей стороны. Захват генерала необходим.
Ходзуки сжал губы в тонкую полоску, взглянул сначала на нее, а потом перевел взгляд на Дзюго, который продолжал продвигаться вперед, несмотря ни на что. Суйгецу не был сентиментальным, как бы странно это не звучало, но и верным кому-то и чему-то он себя не считал. Он с легкостью мог сейчас бросить Ино, бросить всех и уйти, вести разгульный образ жизни, какой он и вел до того, как Орочимару пленил его.
Суйгецу не был привязан к Саске, к Дзюго и к Карин, с самого начала очертив себе границу, что, когда дело закончится, когда он отдаст свой долг, он покинет Учиху. И его держало не обязательство, даже не долг, которым он всегда прикрывался, ни, тем более, Кодекс Чести Шиноби, по его мнению, занудная и пыльная энциклопедия всей той добродетели и отличных качеств, каких с самого рождения не было у человека. Ему нравился азарт. Суйгецу не считал себя мазохистом, но ему нравились приключения, связанные не только с деньгами и женщинами.
Последнее он откровенно перестал любить, после того, как подосланная Орочимару женщина вырубила его в отеле, а проснулся он уже в какой-то бочке с удивительно чистой водой. Теперь же он чувствовал себя героем какой-то слащавой эпопеи, беря на руки Ино и унося ее в безопасное место.
А потом, еще более странно он себя чувствовал, когда прорывался вперед, так яростно, как никогда этого не делал. Ино судорожно вздохнула, провожая его взглядом.
Небо взорвалось в ее глазах.

Камень упал в воду. Один за другим, падая в мутную воду и вызывая рябь.
Наруто смежил веки так сильно, что в пустоте, в которую он смотрел, появились красные и синие точки. Каменные стены продолжали дрожать, но он лишь сжал кулаки, стараясь отогнать странное наваждение. Вот только в пустоте появлялось все больше точек, а гладь воды продолжала дрожать все сильнее.
Все больше камней падали в гладь воды, уничтожая спокойствие каменной тюрьмы.
- Успокойся, - Курама недовольно посмотрел на то, как осыпается потолок. – Успокойся. Не думай о том, что происходит вне твоего тела.
Наруто не открыл глаза, лишь повернул голову на голос лиса. Девятихвостый находился сейчас везде: внутри и снаружи своей клетки. Он чувствовал эти потоки чакры и не старался их сдерживать.
- Если ты не хочешь ничего помнить, не открывай глаз, Наруто. То, что ты можешь увидеть, не понравится тебе, - продолжил лис, кладя голову себе на лапы.
- Я слышу, - только и сказал Удзумаки. – Я слышу их крики и взрывы, слышу, как все рушится.
Наруто схватился за голову, словно умоляя, чтобы эта пытка остановилась. Крик разорвал тишину, пустота стала принимать его в свои объятия. Удзумаки стиснул зубы, повалившись на колени, и на этот раз он горел в том холоде, который сам и породил. Стараясь отгородиться от всего, мужчина слышал, как они кричали, просили о помощи, как стонут и плачут близкие.
- Это все иллюзия твоего собственного воображения. Передача полного контроля опасна, Наруто. Успокойся, или ты сам себя уничтожишь, - лис оставался спокойным, обращая заинтересованный взгляд в сторону сгорбившейся на полу фигуре.
Точки перед глазами становились все ярче. Пустота на ощупь казалась ему холодной, слишком близкой. Даже смерть не дышала так ему в лицо, даже смерть не обнимала его так крепко, как это сделала она. Наруто рухнул в воду, отдаваясь ей полностью, не слыша больше голоса Курамы.
Ему внезапно стало все безразлично.
И крики прекратились.

Ханаби тогда не заметила удара. Точнее – не успела среагировать и горько об этом пожалела.
Она старалась урвать время, сделать брешь шире, чтобы горны перестали быть опасностью для ее соратников. Вот только это желание спасти других отразилось на том, что саму себя спасти она так и не смогла. Кунай врага вонзился в нее так гладко, как нож вонзается в масло в жаркий день. Под ребра. Сильнее и сильнее. Глубже и глубже.
Мужчина со шрамами на лице, который смог подловить юркую девчонку, ухмылялся. Он не старался скрыть своей радости, крепко держа Ханаби за волосы и используя эффект неожиданности. Ударив несколько раз ее о твердую поверхность горна, шиноби надеялся вырубить представительницу древнейшего клана.
Это ему удалось. Вот только перед этим Ханаби нашла в себе силы вцепиться в плечи врагу и с хрипом скинуть его с горна. Бьякуган уже не смог показать ей все поле боя, как было прежде. И Ханаби больше не видела лиц окружающих ее людей, алые краски рассвета. Она не видела больше, как улыбаются люди, которые идут на смерть.
Металл холодил разгоряченное тело. Стук сердца раздавался тихо на фоне битвы, но она все равно слышала. Ханаби слышала, и от того ей становилось все неспокойнее. Пальцы нащупали рану, почувствовали влагу на грязной одежде. Что-то прочертило себе дорожку из уголка ее губ, и все поплыло.
Силуэты танцевали в огнях, становились все менее четкими. Танец этот больше не сопровождался тем ненавистным ей и странным громыханием. Стало приятно и спокойно. Металл все холодил кожу, заставлял вставать дыбом волоски на шее и руках. Ханаби вздрогнула на миг и устремила равнодушный взгляд наверх.
Там, вне общей суеты, пролетал над всеми ними свободный орел.

Самые простые вещи не понимаются со временем, а, к сожалению, познаются многими шиноби на собственной шкуре. Так люди приходят к выводу, что ангелы и демоны в этой жизни, везде: в реальности и на том свете всего лишь люди. Так человек понимает, что он, будучи названным другими Дьяволом, все еще состоит из плоти и крови.
Они прорывались вперед: люди, Звери и Дьяволы. Все. Хлынули в эту брешь, старались сделать ее шире. Оборона врага была прорвана, и те, кто облачен был в зеленое и синее, стали теснить его дальше от деревни. Шаг за шагом. Вперед и дальше. Пока хватало сил. Постепенно они смогли убить тех, кто продвигал горны и управлял ими. Теперь оружие стало не более чем просто декорацией на сцене театра, где продолжалась, не желая останавливаться, битва.
Шай и Гай были среди тех, кто с остервенением бежал вперед. Многие уже успели добежать до центра и принять бой с самураями и шиноби, которые находились все это время за импровизированной «стеной». Они обходили препятствия в виде тел своих друзей и врагов, в виде котловин, которые образовались после многочисленных взрывов, в виде поваленных деревьев, прежде чем ударить и наказать тех, кто посягнул на безопасность Конохи.
Майто быстро передвигался, отражал и наносил удары. Он уже давно позабыл о крови, которая стекает у него по пальцам. Перед глазами находилось все больше красного, не только крови. Он с легкостью ломал руки и ноги, бил в солнечное сплетение и перерезал горло. Шай не отставала: появлялась за спинами недругов, сворачивала головы так, словно это было обыденное дело. Они были так увлечены битвой, что мало что замечали.
Только краем глаза Дьяволица Кири успела увидеть, как ее дочь отбивается от неприятеля. Миленькое личико исказилось в гримасе ненависти, когда та с криком отбрасывала от себя девчушку младше нее, совсем еще ребенка, который шел до этого момента на Ши с кунаем в руке.
Шиноби Кири и Конохи только прорвались. Врагов на тех, кто шел впереди, было слишком много. Потому Ши пропустила момент, когда один из самураев оказался у нее за спиной. Девушка внезапно замерла, удивленно глядя куда-то вперед.
Она просто почувствовала, как что-то вонзилось в плечо. И только потом поняла, что лезвие катаны вонзилось в ее плоть. С каким-то неверием Ши наблюдала, как это лезвие выходит из нее, чтобы вновь войти и окончательно ее добить.
Тогда девушка услышала пронзительный крик своей матери, бегущей к ней с немыслимой скоростью.

Саске очнулся только тогда, когда опустил кусанаги. До этого момента все было как в тумане. С ним впервые все происходило именно так, словно со стороны. Словно это не он сжигал мужчин и женщин. Словно это не его меч лишал их жизни.
Он не обращал внимания на алые капли, катившиеся вниз по лезвию и падавшие на землю. Учиха лишь разглядывал гримасу ужаса на лице юноши, которого он только что зарубил. В светлых глазах его был страх, неверие, желание выжить. Саске же это не заботило.
Закон «ты или тебя» знали все. Учиха знал его особенно хорошо.
Он обернулся, увидел отсюда, как на ладони, развернувшуюся картину боя между Конохой и Рисом. Никто из тех, кто находился в самом сердце битвы, не знал, насколько продвинулось дело Листа. Армия двух объединенных стран нейтрализовала горны не только в центре, но и с самых краев войска Риса, надвигаясь теперь на врага сразу с трех сторон. Таким образом, они вскоре смогут разделить вражеские силы на три части, уничтожив быстро при этом две. Горны останутся позади без шиноби, которые ими управляли.
Саске видел, что ниндзя Кири и Конохи прорываются вперед все яростнее, будто бы зная то, что знает он. Будто бы видя то, что видит он. Учиха равнодушно заметил и то, как «тот художник», как он всегда поминал Сая, приступил также к решительным действиям. Вот только Саске испытал противоречивое чувство: только самоубийца стал бы соваться к генералу до того момента, как его армия пала или обратилась в бегство. Вывод напрашивался сам собой: Сай хотел убить генерала Киоши, а не захватить его в плен.
- Мне кажется не целесообразным убивать одного из приближенных феодала Рьеши, - озвучил мысль Саске Итачи. – Киоши был бы хорошим военнопленным и источником информации.
Старший брат говорил спокойно, будто бы сейчас не шла война. Даже в такие моменты, вернувшись с того света только для того, чтобы вновь проливать кровь и биться, участвовать в еще одной Мировой войне, он говорил спокойно.
- Они не смогут ударить с воздуха, как бы сильно этого не хотели. Их взорвут прежде, чем те доберутся до генерала.
- Думаешь, они смогли составить план? – с сомнением поинтересовался Итачи.
Сказано это было явно со скептицизмом.
- Думаю, что надо покинуть это место и ударить с тыла. Пока Киоши не знает о том, что его люди мертвы.
Саске не стал договаривать, пошел вперед, держа кусанаги наготове. Потом же просто исчез, собираясь привести свою идею в реальность и напасть на Киоши с тыла. Учиха не нуждался в приказах, чтобы понимать, что сейчас захват командующего был просто необходим.
И Итачи понимал.
Понимал, что нельзя отпускать своего младшего глупого брата одного.
И вскоре у одной из самых высоких точек близлежащей территории Конохи никого не было. Только тела мертвых, с ужасом взирающих холодными и неживыми глазами на открывшуюся им панораму.

Страх тогда просто исчез. Раньше пугало ожидание. Сейчас же свершалось то, что должно было определить их дальнейшую судьбу.
Киба и Акамару были подспорьем, которое помогало взять в кольцо восточный фланг. Они шли позади тех, кто применял мощные техники водяной и огненной стихии, добивая тех, кто все-таки выжил. Инузука мог бы находиться на передовых позициях, попытаться уничтожить еще один горн, но все-таки он отказался от этой затеи, понимая, что сейчас нужен здесь, дабы никто не смог ударить с тыла.
Пока джоунины, пожилые шиноби, давно вышедшие на отдых, просто талантливые юноши концентрировались, Киба убивал безжалостно всех, кто пытался им помешать. Так поступил не только он: некоторых из своих одноклассников и выпускников из параллельных классов мужчина видел рядом с собой.
Так они и шли вперед. Шли, выжигая врагов, будто пшеницу в чистом поле. Молодые и старые колосья сгорали, умирали. И еще многим будет суждено сгореть в этом поле. Киба знал это. И больше не боялся.
Он видел комбинирование техник воды и огня, чувствовал жар этих стихий, но при этом ощущал пальцами ног под собой холодные комья земли. Прохладный ветер, изредка касавшийся его кожи и волос, заставлял почувствовать запекшуюся на голове то ли свою, то ли чужую кровь. Вот только остановиться он не мог.
И вскоре раздался оглушительный рев, победоносный крик, с новыми силами шиноби стали прорываться. Инузука замялся, не понял поначалу, в чем было дело. Только потом осознание словно ударило его по голове, заставив выкладываться по полной, на износ сил, идти вперед и дальше.
Восточный фланг был окружен и практически уничтожен.

Курама был демоном. Курама был сильнейшим и опаснейшим соперником и врагом. Курама был настоящим оружием, ничего не чувствующим и сейчас верно служащим своему хозяину.
Он мало разбирался в особенностях человеческого общества, но, тем не менее, прекрасно знал, что такое война. Война – это черное и обугленное дерево в лесной чаще мира, это сорняк в цветнике, яд в водоеме. Война – это пожар, огонь, сжигающий все на своем пути. Война – это смертельная болезнь, не имеющая лекарства, это язва на человеческом теле. Война – это сломленные судьбы, вдовы и сироты, покинутые дома и память о любимых в виде старых фотокарточек.
Он знал много бессмысленных и в чем-то просто абсурдных аллегорий. Для людей эти описания были ближе всего. Они называли его демоном, убийцей. А теперь вот: сами же и развязали войну, где каждый мирный и невинный человек мог стать чудовищем и таким же демоном, как и он.
Курама знал еще и то, что тело без головы не может двигаться. Старая истина: без командира, без той самой головы, войска, целая армия станет лишь сбродом ничего не знающих детей с оружием в руках. И та самая голова еще не была оторвана от тела, по-прежнему находилась на поле битвы, управляла оставшимися конечностями.
И, чтобы закончить весь этот ночной кошмар, Курама двинулся туда, в сторону той самой головы, в сторону того самого злосчастного генерала. Не с целью убить.
С целью захватить и отдать того на милость властям Конохи.
В конце концов, люди лучше знали, что делать с вражескими командирами.

Тогда кто-то вывернулся в руках своего близкого, издав страшный рев, который напугал многих в убежище. Истерика крушила потолки терпения, душила людей слезами, отнимала у них надежду. Никогда еще не было такой паники, такого жуткого страха. Дети жались к матерям и бабушкам, старшим братьям и дедушкам, прося у них защиты и безопасности, которой они не могли им дать.
Того неизвестного сильно колотило, словно у него была лихорадка. Его мысли о смерти стали его болезнью, а страх его воплотился каплями потом на бледной коже. Это пугало окружающих людей.
- Попроси его остановиться, мама, - послышался детский надрывной голосок.
- Он пугает наших детей! – воскликнул какой-то старик, который все это время держал за руку свою беременную дочь.
- Уймите же его!
- Мы все умрем! Как вы этого не понимаете?! – заверещал, наконец, тот, кого многие уже прозвали лихорадочным или просто больным.
Тогда еще как-то беспокойно закачаются над головами лампы, плохо освещавшие помещение все это время. Тогда дрогнут свечные огоньки на руках у тех, кто молился все это время. Тогда затанцуют странные тени на лицах у тех, кто не осмеливался озвучивать самые потаенные страхи все это время.
Все это время...
- Ожидание пугало, - раздался голос девушки, стоящей в проеме.
Тогда взгляды тех, кто не мог биться, обратились к ней.
Тогда они увидели ярко-серые глаза и вульгарное платье на бледном теле, накрашенные алой помадой губы, которые ухмылялись сейчас на красивом лице. Девушка отталкивала всем своим видом, а оружие за ее спиной отталкивало еще больше. Но никто не шелохнулся, внимательно наблюдая за ней.
- Теперь же, когда ваши судьбы решаются не вами, вы боитесь за свои шкуры. Теперь, когда не вы, а ваши родственники и друзья проливают свою кровь, убивая таких же людей, которых дома ждут, вы боитесь за свои шкуры. Ваши страхи жалки, как и вы сами. – В ее голосе не было злобы, лишь насмешка над всеми их опасениями.
Девушка покачала головой и тяжело вздохнула, смотря в глаза тому припадочному, который пугал до этого момента здесь не только детей. Тот дрожал как осиновый лист и дернулся в руках своего близкого, заметив, сколько холода было в глазах незнакомки.
- Это так по-человечески: говорить о смерти, когда сердце еще бьется в груди.

И сердце билось. Билось бешено, словно говорило, что хотело биться и дальше.
Словно сама жизнь говорила, что она хочет продолжаться. Жить. Чувствовать. Любить.
И билось оно особенно бешено, когда Какаши дал понять, что они достигли цели. Генерал Киоши, главнокомандующий, приближенный и верный подчиненный феодала Рьеши, человек, к которому прислушивается совет, верхушка в военной иерархии Риса. Хатаке и Сай понимали, что, если они свершат ошибку, то ее потом нельзя будет исправить.
И тогда хищные птицы стали спускаться к земле, дабы схватить и уничтожить свою добычу, не имеющую право на жизнь после всех свершенных ею деяний. Маленькие и еле заметные точки в небе, которых практически не было видно из-за завесы черного дыма, вдруг появились над головой приближенных генерала, охраняющих его все это время.
Раздались взрывы; помост, на котором находились командующие, превратился в щепки. Телохранителей, не успевших среагировать, отбросило от Киоши и двух других командиров. У них было всего пару секунд, чтобы встать на ноги и принять бой.
В тот момент Какаши и спрыгнул на помост, раньше положенного времени. Вытащив из
подсумка кунай, он успел увернуться от удара вражеского шиноби и оказаться у него за спиной. Кровь прыснула из перерезанного горла практически мгновенно, скатываясь за воротник уже мертвого ниндзя и скрываясь где-то дальше под одеждой.
Тогда еще Сай спас его от одного из телохранителей, выбив из рук того катану. Художник нанес удар в шею два раза, прежде чем убить его собственным же оружием. Соперник с медлительной реакцией только краем глаза успел заметить, как ногой Сай подкинул его катану с пола и, перехватив другой рукой, рассек ею воздух и убил врага.
Голова полетела с плеч.

Дзюго был у западного фланга, когда бой прекратился.
Стоявший рядом Суйгецу, весь в крови и тяжело дышавший, улыбался. Улыбался устало, опираясь на свой меч и согнувшись в две погибели. Капли пота катились у него по вискам, лбу, закатывались за воротник. В белых волосах были комья земли, трогательно выглядывали маленькие зеленые травинки и немного, по сравнению с другими, крови на лице. Ходзуки страшно хотелось пить, но он держался, чувствуя ужасную боль в спине и сладость небольшой победы.
Мимо них бежали вперед шиноби, ниндзя всех мастей, красок и возрастов. Юные и старые, воодушевленные такой же победой, тем, что они теснили врага, не дали ему прорваться. Земля по-прежнему дрожала, но сейчас...
Сейчас по-другому.
На этот раз Суйгецу не глушили взрывы, лишь радостные крики и победный рев. Прохладный ветер дарил небольшое успокоение, словно маленькая награда за его труды и за то, что не предал и не свернул с намеченного пути.
Дзюго тоже это чувствовал. Великан с каким-то огнем в глазах смотрел вперед, где еще бились их товарищи по оружию. Импровизированной стены из горнов больше не было, и ниндзя Кири и Конохи теперь шли напролом. Яростнее оттесняя врага. Быстрее нанося удары. Он видел сейчас словно со стороны всю панораму боя, не обращая больше внимания на усталость и кровоточащие раны.
- Теперь дело пойдет гораздо легче, - усмехнулся Суйгецу, по-прежнему опираясь на меч и тяжело дыша.
Мечник выдохся. Он не мог не признать этого. Война отнюдь не способствовала сохранению влаги и чакры в организме.
Потому сейчас Ходзуки чувствовал себя жалкой рыбешкой на суше.
- Иди уже. Чего встал-то? Я вижу, что ты не устал, и видел, как ты расшвыривал всех направо и налево. Я сейчас так не смогу.
- Ты не пойдешь дальше, Суйгецу? – с легким удивлением спросил Дзюго.
Его кто-то толкнул плечом, но он проигнорировал это. И перестал думать о том, что битва еще продолжалась.
- Не знаю. Иди.
Дзюго не нужно будет его позволение или разрешение, чтобы действительно пойти дальше. Ходзуки лишь останется смотреть тогда в спину другу и стараться нормализовать дыхание, чтобы пойти дальше и не бросать начатое на середине пути.
В любом случае, он уже считал себя героем, равно, как и окружающих себя людей.
Ведь именно они уничтожили западный фланг.

И Курама бежал. Сметал врагов на пути, подобно яростному и беспощадному ветру.
Никто не мог остановить демона, с ожесточением прорывавшегося к помосту, у которого уже шел бой. Он видел. Слышал. Чувствовал приближающийся конец. Тогда его рев прозвучит над полем боя победоносно и угрожающе. Тогда лис почувствует прилив сил, как и остальные, словно для него эта война, эта битва, были решающими. Словно от этого зависела его жизнь.
Демон перешел в наступление, стоило ему только приблизиться к помосту. Стена, состоящая из двух рядов выстроившихся самураев, не была для него помехой. С насмешкой в глазах он посмотрел на эти катаны, вытянутые вперед, будто шпики у баррикады. Они думали, что смогут противостоять. Нет. Они слепо выполняли свой долг, заключавшийся в том, чтобы отдать свою жизнь ни за что.
Потому Курама был здесь, а не Наруто. Потому звериные глаза, а не человеческие смотрели на этих людей в алых доспехах и бездушных масках на лицах. Все они похожие друг на друга близнецы, за спинами которых дом и семья. Вот только Курама не умел жалеть.
Потому Курама убил всех, кто встал на его пути, с ревом прорвавшись к помосту, где уже завязался бой между генералами и Какаши с Саем. Некстати им мешали шиноби Звука, и Хатаке с художником приходилось отбиваться от четырех или пяти врагов сразу. Старик Киоши, желанная добыча, превратился сейчас в хищника, яростно нападая и избегая ударов. И этот старик заметил приближение лиса, который шел теперь прямо на него.
Лицо Наруто, лицо теперь нечеловеческое, заставило Киоши вздрогнуть. Чакра Курамы продолжала течь из него, подобно водопаду. Красная радужка на фоне черного бельма, садистская улыбка и обнаженные острые зубы. Кровь, стекающая из уголков губ, производила неприятное впечатление, словно он перегрыз этим ртом не одну шею.
Курама чувствовал этот страх. И этот страх ему нравился.

- Мама, а мы, правда, сегодня умрем?
Этот вопрос застал врасплох Куренай, и та переглянулась с матерью. Бабушка Асумы молча кивнула в сторону лихорадочного паренька, который затеял истерику. Говорить здесь ничего не надо было. Юхи все поняла и лишь провела ласково рукой по волосам сына. Сейчас в ней уже не осталось ни злобы, ни ненависти, ни ярости. И она понимала страх того бедолаги, и своей матери, и своего сына.
- Все умирают, солнышко, - тихо проговорила Куренай, целуя его в макушку. – Но сегодня никто из нас не умрет, ведь нас защищают отважные шиноби, ты же знаешь.
- И папа был шиноби? – с интересом и неким восторгом поинтересовался мальчик, извернувшись в руках матери и теперь смотря на нее своими немного наивными глазами.
- И папа был, - с улыбкой ответила ему Куренай, а потом с некой грустью добавила: - И папа всех сумел защитить.

Катана упала на разрушенный помост. Упала так же, как и поверженные шиноби.
Бежали еще, готовые напасть и убить их. С огнем в глазах, с праведной верой в то, что еще ничего не кончено. Глупцы или отчаянные смельчаки – Курама сейчас не видел разницы, выжигая одного за другим. Так выжигает осень осиновые листья, заставляя их желтеть, а потом отрывая их от родного дома. Рано или поздно появятся новые листья, но для этого нужно переждать не только осень, но и холодную зиму.
Курама убил их всех, заставив содрогнуться каждого от своего рева и оскала на лице. Зверь убивал по-зверски. Этого нельзя было у него отнять.
И он собрался снова идти в бой, видя, как надвигаются новые враги. Вот только стена черного огня не дала им пройти дальше. Эта преграда теперь разделяла их и генералов от поля боя. И для Риса эта преграда стала роковой.
Курама хищно улыбнулся, слыша, как скрипят доски под ногами у их нежданной подмоги. Этот звук был приятен ему. Этот звук победы. Наруто будет счастлив, когда узнает о том, кто именно сыграл решающую роль в их сражении. Для Удзумаки и для Конохи это было действительно важно.
Какаши и Сай тогда еще замерли с оружием в руках, наблюдая, как шиноби за стеной с недоумением косятся друг на друга, будто молча спрашивая, что же им делать. И с этим недоумением и родилось отчаяние и понимание, что вот он, конец. Долгожданный конец напряжения и безумства, страха и ожидания. Напряжение спадало с плеч, сменившись усталостью.
Так и познается победа: под фанфары взрывов, аплодисменты оружия и кровавые слезы. Все как на сцене театра или в страшном сне. Вот только это реальность.
- Бросьте оружие, генералы.
Тихий голос Итачи заставит их вздрогнуть. С неохотой им придется выполнить этот приказ. Упасть на колени, как и полагается поверженным королям. Жизнь, похожая на шахматную партию, разъяснила всем и каждому, для кого же сегодня настал мат.
- Не делайте глупостей. Войска Конохи уже теснят армию Риса. Вы проиграли, - продолжил Учиха, вынимая из ножен катану.
Он заставил Киоши посмотреть на себя, подняв его голову на себя легким касанием разгоряченной стали о подбородок старого генерала. На миг командиру армии показалось, что в холодных черных глазах появилась ненависть. Но она черной кошкой промелькнула и скрылась, оставив лишь обжигающий холод.
- После всего того, что вы сделали, вы недостойны жизни, генерал. Вас спасает только то, что вы являетесь ценным источником информации.
- К чему озвучивать то, что итак всем понятно? – с насмешкой поинтересовался Киоши, одаривая лукавым взглядом восставшего из мертвых.
- Не надейтесь на милость наших властей, - ответил за Итачи Какаши. – От того, что вы скажите, будет зависеть, насколько мучительна будет ваша смерть.
Больше никто ничего не говорил. Любые слова казались теперь бессмысленными. Только одно было важным, действительно важным...
Знамена армии Риса горели.
Победа выжгла их, показывая полное падение врага.

Военные медики смогли помочь шиноби, когда были разбиты восточный и западный фланги. Они вышли из лесной чащи, похожие на лесных дриад из детских сказок. Просто их появление казалось таким же чудесным и сказочным, чем-то невероятным.
Ведь для тех, кто бился, шли не то что часы, а целая вечность.
Никто не мог тогда сказать, когда прекратится весь этот кошмар.
Они действовали быстро: забирали тех, кто мог идти, для тех, кто не мог, принесли носилки. Легкие повреждения и раны обрабатывали на месте. Качественно. Аккуратно. Никто из них не жалел чакры, стараясь спасти всех. Здесь и произошло еще одно единение шиноби Кири и Конохи: никто не смотрел, из чьей деревни был раненый, помогали всем.
- Несите! Несите! – раздавались крики медиков, и носилки поднимались раз за разом в самых разных местах.
- Ты слышишь меня? Потерпи еще чуть-чуть, почти все.
- Будет немного больно. Мне нужно вправить кость, чтобы...
- Закончилось. Закончилось. Победили!
Этот тихий шепот раздавался над каждым раненным, который хоть и с кровью на лице и с тяжелыми ранами, но находил в себе силы спросить. Спросить, что же случилось, как они, смогли или не смогли оттеснить врага. И улыбались многие так устало, что невольно, но их все-таки становилось жалко.
Некоторые плакали, отведя взгляды. Тихо и без всхлипов, без дрожащих плеч, без слезливых воспоминаний о прошлых страхах. Просто соленая вода прочерчивала себе еле видные дорожки на грязных щеках. Плакали просто от усталости. Даже не от радости и не от горечи, а просто от усталости.
Ино не плакала. Она не думала ни о чем, лишь глядела вперед, ожидая хоть чего-нибудь. Яманака наблюдала за спинами ниндзя, которые все удалялись. За отдаленными и будто прощальными вспышками взрывов. Иногда случайно она проскальзывала взглядом по телам своих товарищей и врагов, коими было усеяно все поле. Она видела огромные кратеры от мощных взрывов и небольшие воронки. И тела. Множество тел, на которые ей просто страшно было смотреть.
Яманака прилегла, прикрыв рукой глаза и выравнивая дыхание. Краем глаза она заметила, что к ней направляется медик из Кири, подзывая к себе каких-то шиноби. То были молодые парни, которые вызвались помочь, которые могли помочь перенести всех в безопасное место.
- Эй, ты как? Дай мне тебя осмотреть, - медик, женщина на пороге сорока лет, присела напротив Ино, коснувшись ее ладони.
- Я медик. Серьезных повреждений нет, легкая дезориентация в пространстве. Перерасход чакры, мне нужны пилюли...
- Знаю, о чем ты говоришь, - лениво прервала поток ее слов куноичи из Кири, доставая из своего подсумка то, о чем говорила Ино. – Прими и возвращайся в Коноху. Сейчас каждый у нас на счету.
Дрожащими руками Яманака взяла пилюлю и положила ее в себе рот. Поморщившись от горького вкуса, она судорожно вздохнула, а потом попыталась встать, опираясь о поваленное дерево. Отказавшись от помощи медика, Ино вскоре смогла стоять на ногах, пусть и некрепко.
Бросив задумчивый взгляд в сторону поля битвы, где еще находились многие шиноби, она корила себя за то, что не могла сейчас находиться среди них. Также яростно биться. Также защищать свой дом.
Вот только единственное, что ей оставалось, - стоять и наблюдать за тем, как впереди еще мелькают, мелькают ее друзья среди сплошной красной полосы врагов.
- Иди. Не стоит травить себе душу тем, что сейчас ты ничего не сможешь сделать.
Ино постаралась сохранить в памяти эту картину, как наказ себе за то, что сейчас проявила слабость. Такое нельзя забывать. Такое и не забудется во снах. Нужно помнить каждое мгновение, чтобы сквозь время пронести его потомкам и донести до них суть: война действительно страшное дело.
А потом...
Потом она развернулась. Развернулась и пошла, слегка хромая.
Подальше от этого проклятого места.
Подальше от этих мертвых глаз и разрушенного для многих будущего.

- Победили! Генерал схвачен! Победили! – раздался внезапно возглас неподалеку.
Ханаби с трудом открыла тогда глаза, столкнувшись с тем же самым голубым небосводом перед собой. Белые облака теперь плыли по нему, будто ладьи. Белые облака...
Совсем не черные. Такие легкие. Наверное, они были приятные на ощупь.
Сейчас Хьюга ничего не чувствовала. Тело было ужасно тяжелым, просто неподъемным. Находясь в полуобморочном состоянии, Ханаби все задавала себе вопрос: как же она, такая маленькая, поднимала такое тело? И почему металл такой холодный? Почему она находится так высоко? Почему она выше всех сейчас? Она умерла?
- Победили! Победили! Разгромили врага! – вновь раздастся возглас.
Ханаби не поймет. Ханаби ничего не увидит.
Вокруг нее было множество тел. Ее товарищей. Ее друзей. Сама же она лежит на самой верхушке горна, на высоте три метра над землей. Кровь Ханаби стекает по красивым узорам на поверхности грозного оружия Риса. И крови ее действительно много, но Ханаби не видит.
Изредка она смотрит в голубое небо, не обращая внимания на прилипшие ко лбу волосы, на пот, на комья земли. Она не чувствует содранной на пальцах кожи, высохших слез на щеках. Перед глазами только улыбки друзей в алом рассвете. Уверенность на их лицах.
Далекое голубое небо с редкими черными дорогами дыма в облака.
Кровь разольется рекой, затронув орнамент растений на холодном металле. Медленно прочертит себе путь вниз, к сырой и постылой теперь земле, не содрогавшейся от нечеловеческой силы. Кровь будет стекать, а Ханаби будет становиться все холодней. Она словно со стороны пронаблюдает за всей картиной войны, не в силах пошевелиться. Теперь ей будет уже все равно. Нет волнения. Нет страха. Ничего нет.
Только желание уснуть и не просыпаться.
- Победили! Киоши взят в плен! – раздастся веселый крик.
Но Ханаби уже не услышит, провалится в небытие, как того и хотела.
И встретит по ту сторону тех, о чьей смерти жалела все это время.

Тогда еще появятся горькие слезы. Просьбы не закрывать глаза. Кто-то прижмет крепко-крепко так, что станет тепло на холодной земле. Родной голос попросит не закрывать глаза, скажет, что он еще рядом, что нужно потерпеть.
И впервые тогда многие из Кири узнали, что Дьяволы могут плакать. Так же горько, как и люди. И причины у них такие же человеческие, земные и понятные каждому, кто хоть раз в жизни переживал потерю.
Плечи Шай дрожали в то время, когда она прижимала к себе дочь, находившуюся в бессознании. И исчез всякий игривый настрой между Гаем и ней. Рок Ли тогда встанет неподалеку, не зная, что ему делать, и с горечью глядя на закрытые глаза Ши. Кожа ее в тот момент покажется ему белее снега. И от этого становилось страшно.
- Победа! – прокричат тогда многие.
Прокричат в унисон с матерью, которая не могла сдержать своих рыданий.
Прокричат, не особо задумываясь тогда, сколько крови и сколько жизней было возложено на алтарь, чтобы сейчас они смогли стоять и выкрикивать все это.

Дзюго лишь с улыбкой облегчения будет смотреть, как убегают шиноби и самураи Риса, поняв, что произошло. Обратившиеся в бегство остатки армии не выглядели больше так угрожающе. Они бежали в лес. Дальше от них. Дальше от поля боя.
Дальше от Конохи.
И он радовался так, будто только что защитил свой дом. Будто не было до этого скитаний. Будто не было Орочимару. Будто не было темной клетки, четырех стен, которые когда-то он считал домом. Это осталось в прошлом, как и бой с войсками феодала Рьеши. И не столь важно было далекое это прошлое или нет.
Главное - он сейчас стоял здесь, видя, как не сдерживают радости шиноби Конохи и Кири. Они обнимали друг друга, кричали о великой победе, радовались тому, что отстояли дом.
Дом...
- Ну что, домой теперь, да? Тебе ведь есть, чем гордиться, я видел, как ты там орудовал, - произнес один мужчина, старше Дзюго лет на двадцать, но признавший его силу.
Поначалу напарник Саске задумался, как ответить на этот вопрос. Но ответ пришел сам собой...
- Да, домой.

И огонь загорится с неистовой силой, обуяет восход. Там, где каждый человек лил слезы радости, взметнется. Там, где каждый человек приобрел надежду, станет ярким пламенем. Там, где сразились две враждующие стороны, опалит врагов, заставит бежать и бояться его.
И жаркое южное дыхание преобразится в яростный ветер. Станет смерчем, станет угрозой для многих. Для тех, кто считал огонь слабым и не верил, что он разгорится.

Первые вести долетят до убежищ Конохи. Долгожданные вести, которые словно снимали тяжкие камни со многих страждущих душ. Тогда еще жители выйдут из убежища, взглянут на солнце и чистое голубое небо.
Тогда и перестанет биться в конвульсиях паренек. Тогда мальчик, который хотел вернуться домой, вернется. Тогда Куренай облегченно вздохнет и вместе со всеми станет наблюдать, как запускается в небо салют, и как цветные брызги победы окрашивают небо в новые цвета. Ненадолго. Всего на пару минут.

Тогда Сакура и Карин выйдут из убежища, вдохнув в легкие воздух новой жизни. Напарница Саске обопрется на плечо Харуно, посмотрев на ту с благодарностью в глазах, а потом, переведя взгляд в ту самую даль, почувствует, как приятно все-таки жить. И любить. И знать, что есть еще что-то, за что не жалко отдать жизнь.
Тогда Сакура почувствует облегчение, всматриваясь в черные дороги, идущие в облака. И все-таки с горечью она будет смотреть на салют, когда поведет Карин к своему дому, не обращая внимания на радостные крики победы. Пережив смерть, террор столицы, переломный момент, связанный со спасением Саске, она будет понимать, что до настоящих радостных криков еще далеко.
И выигранная битва – не выигранная война.
И им еще многое нужно пройти. И многое еще нужно пережить.