Псевдоним. Глава первая

Спустя полгода после смерти Кея моя жена совершила суицид. Повесилась в гостиной. Её худое тело качалось из стороны в сторону, когда я зашёл в квартиру. Смотрел на петлю, затянувшую лебединую шею с недавними следами засосов, что я оставил. Казалось бы — ещё утром я и Ино спали в одной кровати. Потом мы проснулись, занялись сексом, вместе пошли завтракать, а потом она проводила меня на работу. Вечером же я открываю двери, разуваюсь в прихожей, поднимаю голову — и замираю, отупело уставившись на труп. Зафиксированная смерть. Я разлюбил Ино Яманака на втором году наших отношений, но это сейчас совсем не имеет значения. Важно то, что я остался совершенно один. Это было либо знаком, что и мне пора на упокой, либо указатель. В другую жизнь. Бросить всё, подставить всех, аннигилировать незамедлительно. Через две недели после смерти Ино я уволился с работы и отключил телефон.
Перед этим я забрал из своего кабинета все деньги из сейфа. Списал нашу с Ино квартиру на её родителей. Купил по связям загородный дом, где меня мало бы кто осмелился начать искать. Растворился в событиях, превратившись из влиятельного работника фирмы в среднестатистического парня, у которого оборваны абсолютно все связи. Разломанная деталь неудавшейся ячейки общества. Я покидал город с ощущением, что я вскрываю себе вены и томительно медленно веду лезвием по руке. Это было очень больно: вот так вот со всем расставаться, зная, что можно бы и забыть всё. Смириться. Но я не хотел — я хотел испытать что-то новое и страшное. Хотел боли, страданий, голода по свободной жизни в обществе. Я хотел чем-то вдохновиться и я понимал, что раз я не нашёл источника в роскоши, то я найду его в мусоре. Буду копаться в нём, буду вонять и заражаться всякой дрянью, пока меня не осенит.

Мой новый дом был пустым. Недавно построенный, пахнущий краской и матом строителей, повидавший лишь одного покупателя: меня. Я купил его буквально на следующий день, как только он был достроен окончательно. Снаружи он бледно-рыжий, одноэтажный, с просторной верандой и маленькими окнами. Иссиня-чёрная краска на кровле крыши всё ещё сохнет, но я уже могу въезжать в свою новую обитель. Могу наслаждаться одиночеством и скорбью.
Внутри и правда пусто. Никакой мебели — лишь скользкий тёмный паркет, белоснежные потолки, дешёвые люстры и блёклые голубые стены. Я зашёл в предполагаемую кухню, которая угадывалась по небольшой области светлого кафеля на стене, осмотрелся, пару раз открыл-закрыл окно, выходящее на громадные деревья, вернулся в центр кухни и сел на пол. Документы все подписаны, машина с багажом стоит возле крыльца, телефон я выбросил в озеро, риэлторы уехали, у меня нет работы, мой сын мёртв, моя жена повесилась, а я сижу на полу пустой кухни и пытаюсь думать только о плохом. Вдохновляюсь, опустив голову и рассматривая узор паркета. Какая-то непонятная бежевая рябь.

Когда все вещи были вытащены из сумок и свалены в одну кучу, я вышел на улицу подышать воздухом, а не головокружительным ароматом краски. Вокруг меня были деревья, кусты и ещё раз деревья. В тридцати километрах от моего дома, прямо и налево по шоссе, находится небольшой городок, где все друг про друга знают, потому что прятаться некуда. Там знают, во сколько ты ложишься спать, во сколько встаёшь и сколько тебе времени требуется для мастурбации в душе, когда у тебя три старших сестры и двое младших братьев, мама, дедушка и четыре кота. Там я буду закупаться едой и всяким хламом. Я понадеюсь, что там ещё остался тот мебельный магазин. Со времён моего последнего визита в тот город с отцом прошло как минимум лет двенадцать.
Я сделал глубокий вдох, отойдя от нового дома. Всё вокруг было жёлто-оранжевым, вымирающим, чернеющим. Опавшие листья шуршали под моими ногами. Я шёл в сторону озера, которое славилось тем, что все рыбы в нём давно уже передохли. Я пробирался через ветки, готовые в любой удачный момент хлестнуть меня по лицу. Шёл и натыкался на кочки, булыжники и пустые банки из-под пива. Через десять минут я дошёл до нужного мне места — и запах гнили и бензина ударил в ноздри, вынуждая закашляться. На заметку: здесь лучше не вдыхать глубоко.

Покой, тишина, вонь. Что ещё мне нужно было? Раскаяние. В чём я нуждался больше всего сейчас? В особом увлечении. Которое погрузит меня в себя с головой, заставит забыть о времени и вообще обо всём вокруг. Жаль, что некоторые воспоминания остаются в твоей голове на всю жизнь. Иногда кажется, что ты их наконец-то забыл — и тут же осознаёшь, что вспомнил моментально. Потому что нельзя ждать того, что ты забудешь то, что должен забыть. Что тебе неприятно, что для тебя обидно, что вынуждает тебя метаться — это часть твоей жизни. Одна из её составляющих: неприятные воспоминания. Наше сознание обладает нами каждый раз, когда мы считаем, что это мы им обладаем. По сути своей, мы безрассудны. Вы когда-нибудь видели, как девушка кидается на своего супруга с ножом, крича о том, что это он подстроил смерть их собственного ребёнка? Под влиянием одной из составляющих наших жизней мы можем создать вокруг такой хаос, что позже из него не выберемся. Моя ныне покойная жена, Ино Яманака, после смерти Кея считала, что его убил я.
Я сделал так, что огромная металлическая балка упала на детскую голову и размозжила мальчишеский череп. Раздавила ребёнка, превратив в кроваво-мясную лужу с костями.
Я сделал так, что ровно в четырнадцать тридцать шесть мой сын решил побежать за футбольным мячом, который катился к месту стройки.
Я сделал так, что тот строитель, в ярко-красной каске, не уследил за краном и позволил той смертоносной громадине падать вниз. Прямо на нашего Кея Учиха.
Я сделал всё, чтобы опоздать ровно на две секунды двадцать три миллисекунды. Чтобы не спасти своего единственного сына, этого белобрысого мальчугана, я сделал всё. Так думает моя повесившаяся супруга, Ино Яманака. Теперь она ни о чём не думает.

Я подхожу к берегу гниющего изнутри озера, от которого несёт бензином и рыбой. Вечер медленно захватывает окружение, затемняя краски и зажигая где-то вдалеке, возле шоссе, самодельные фонари. Я встаю на колени, пачкая светлые джинсы. Рассматриваю водную поверхность с разливающимся цветастым пятном прямо на моём отражении. Пряди волос лезут мне в глаза, а я всё будто бы завороженно смотрю в грязную воду. Если бы кто-нибудь когда-нибудь увидел меня в таком виде, стоящим на четвереньках перед загрязнённым водоёмом, то он бы, наверное, ничего бы не сделал. Мимо прошёл. Ничего особенного, просто какой-то мужик готовиться окунуть свою голову в озеро и заорать в то дно, до которого могут дотянуться вибрации голоса, сорванного в крик. Я ползу по мелководью, баламутя мутную воду и сотрясая запахи, исходящие от неё. Это как трогать говно. Лаконичное сравнение для людей с плохим воображением, но богатым жизненным опытом.
Я ползу ещё несколько секунд, а потом моя левая рука, протянутая, чтобы двинуться дальше, проваливается в никуда. Вот оно — это место. Ловушка для доверчивых детишек. Ты бежишь по мелководью, заливисто хохоча, а потом твоя нога проваливается во тьму, разрывая толщу воды и утаскивая твоё тело целиком на дно. Кто ты теперь? Утопленник. Повтори четыре раза и надейся на то, что тебя успеют спасти. Или на то, что ты умеешь плавать.

Вода всё такая же вонючая. Я вспоминаю смерть своего сына, потом смерть жены, потом немного сожалею о том, что всё бросил из-за порыва отыскать вдохновение. Потом резко опускаю голову в озеро, зажмуривая глаза и уже там, под водой, начиная кричать. Пронзительно, измученно. Мой рот заливает ядовитая в какой-то степени вода, я чувствую вибрацию собственного голоса, идущую от меня ко дну — и обратно. Пузырьки воздуха колют кожу моего лица. Я кричу, ору, визжу — как хотите. Потому что сдерживаться нет уже сил. Слишком спокойный человек слишком спокоен по той причине, что ему есть, на кого или на что срываться. Я всегда был сдержанным. Ни хорошим, ни плохим. Один из признаков начинающегося у меня расстройства — пассивность поведения. Нехотение конфликтов. Безразличие. Жизнь идёт, пока ты ощущаешь кипение злости в теле. Любви, печали, зависти. Пока ты ощущаешь хоть что-то. Я ощущаю кисловатую горькость воды и нехватку воздуха. Мои лёгкие горят — и я вытаскиваю из воды голову, вбирая в себя как можно больше воздуха после.
Ещё я ощущаю подкатывающую тошноту. Желудок скручивает, а перед глазами размазывается картинка. Может, меня когда-нибудь и вдохновит воспоминание, где я, стоя на четвереньках, блюю в озеро. Кто-то ставит засечки ножом на стволах деревьев. Вырисовывает своё имя и имя возлюбленной, а потом смешивает свою кровь и её. Кто-то ссыт на столбы, а я блюю в озёра, отравленный гнилой водой.
И хнычу, как замученная псина. Я хочу встать, дойти до дома и начать свою книгу. Дорога обратно займёт у меня гораздо больше времени, а начинающиеся галлюцинации — просто тёплое приветствие.
Здравствуй, Саске.
Это — твой новый дом. Твоя новая жизнь. Твой новый Ты.