Все учтено. Глава 11.

Напомню сюжет: Сакуру после истерики в ванной комнате оставили на сохранение в больнице ввиду того, чтобы не потерять ребенка и успокоить мать. И вот, уже и Хината, и Сакура лежат в больнице. Саске и Наруто только сейчас осознают свои действия, хотя уже слишком поздно что-то менять. Саске находит дневник Сакуры, гле говорится о ее чувствах к Саске.
_*_*_*_*_*_
Весна ознаменовалась тем, что уже и Сакура, и Хината томились в ожидании наследников кланов. Их дети уже пинались, реагировали на руки отцов. И Цунаде с полной уверенностью определила пол ребенка.
Сакура все думала, что это уж слишком — носить ребенка, который будет искусственным началом новой жизни. По вечерам она сидела в палате и пела ему колыбельные. Почему-то хотелось именно старинных народных колыбельных и обещаний, что он станет воином.
— Представляешь, Исами, твой папа возьмет тебя на руки, и ты впервые почувствуешь его тепло. Он будет тебя любить, лелеять, — Сакура не смогла сказать, что потом его отдадут.
Просто отдадут. В лаборатории, для того, чтобы вживить выделенные геномные способности матерей и отцов. Их дети станут идеальными шиноби, образцами. И самое главное — они никогда не узнают о настоящих биологических родителях. Может, потом, через года они и узнают, что стареющая четверка ниндзя — их настоящие родители. Но к тому времени они свыкнутся с той мыслью, что совершенство их способностей и душ взялось из ниоткуда, как и любой абсолют.
— Ты станешь воином, воином света, Исами. Ты будешь таким хорошим шиноби, что никто из твоих врагов не будет действительно врагом тебе, слышишь, Исами?
А что, если бы и ее, Сакуру, отдали так же? Она ведь тоже была дочерью обычных жителей Конохи, не обладающими никакими способностями — вообще ничем. Развитая чакра девочки стала для них настоящим подарком, и уж тогда родители сделали все возможное, чтобы Сакура стала лучшей в своем деле, чего они и добились: Харуно стала замечательным врачом, и немало ниндзя было благодарно ей.
Это было настолько жизненно, что на минуту она прониклась этой историей: вот, ее, совсем маленькую, отдают в руки ее «матери». Потом Сакура постепенно растет и забывает, кто и когда дал ей жизнь....
Глупо, очень глупо. Она ведь все помнила — как мать трепала ее волосы, когда Сакура с воинственным видом сообщила, что будет отращивать их, как смеялась она над колкими выпадами в сторону Наруто, рассказываемыми дочерью. Как лучились ее глаза даже тогда, когда потухли глаза Сакуры — на тот самом проклятом алтаре, наверное, остались две большие впадины от ее туфлей — так тяжело было стоять там. Там, где ты прощалась с судьбой, девочка.
— Исами, никогда и ни за что не позволяй вмешиваться в твою судьбу. Даже самым близким, даже самым родным. Иногда и они не знают, что творится у тебя на душе, — в пустоту промолвила девушка.
*_*_*_*
Ночь нахлынула внезапно, Сакура даже не поняла, что происходит. Знаете, как это бывает: миг, и ты медленно осознаешь, что что-то внутри тебя непременно вырывается наружу. Как огонь, изрыгаемый драконом. Тебе хочется кричать, но в попытке убежать от боли ты держишь рот закрытым.
Сакура держалась за свой полный живот, все время глядя перед собой. Почему-то хотелось, чтобы все это было неправдой. Этот ребенок не должен жить, он не должен узнать, кто такой Саске Учиха и Узумаки Наруто, которые толкнули ее в эту пропасть.
«Пожалуйста, только не сейчас! Ками-сама, только не сейчас! — в ужасе шептала Сакура». Она сжимала живот тонкими пальцами с почти белыми полукружьями ногтей, шептала и шептала о том, что она не хочет, что она слишком молода для этой ноши, что ей ничего не нужно, кроме свободы. Ну и что, что Саске хочет ребенка — наследника. У него множество тех, кто выносит ему детей. Не она.
Не она, которая так долго вынашивает теперь уже сына. Не она — она должна жить, и может, даже жить счастливо, потому что так она станет полоумной и сумасшедшей.
А ребенок все толкался и толкался, и это ни в какое сравнение не шло с ранними схватками. Сакура закричала, как никогда. Она еле как свесила ноги с кровати, но встать так и не смогла. Она чувствовала — начинают отходить воды, Сакура слабеющим голосом позвала какую-то медсестру, вряд ли намного старше ее. Теперь было по-настоящему страшно.
Схватки и сокращения мышц были настолько болезненными, что девушке почудилось, что вот-вот сознание ее покинет. Это было действительно больно! Как она смела возражать, что говорил ей, что боль на миссии — ничто? По сравнению с этим, роды были просто в тысячу раз страшней и больней. Сколько раз Цунаде говорила, что женщина испытывает нечеловеческую боль при рождении наследника.
Но что теперь ждало ее, Сакуру? Она не носит ребенка, которого хотела много лет, как Хината. Она подготовлена теоретически, но что теория без практики?
Медсестру носило по коридорам, послышался звук приближающейся каталки, и тут Сакура поняла, что ей нужно в туалет. Она ни за что не ляжет на родильный стол, пока не сходит в туалет.
— Ложись, девочка, — сказала ей престарелая врачиха, которая уже много лет удачно проводила роды. Морщинки вокруг глаз делали ее такой живой и родной, что казалось — каждый ребенок был ее личным внуком, сыном, дочерью... Сакура сжала кулак и попросилась в туалет.
— Ничего страшного, ложись сейчас, это просто воды, и тебе кажется, что ты хочешь сходить, — еще раз доброжелательно улыбнулась врач, пока схватки не стали очень болезненными.
— Нет, я хочу. Хочу по-маленькому, — захныкала Сакура. Она не знала, правда ли это, либо она хочет оттолкнуть неизбежное? — Очень хочу, пожалуйста, Рикока-сан, пожалуйста, — ныла Харуно.
Морщинки старушки углубились, рот напрягся, но она лишь кивнула и шепнула: «Только очень быстро!»
Сакура, охая, пошла в заветную комнатку. Как и сказала Рикока-сан, ей не удалось сходить в туалет, это действительно были воды. Но Сакура продолжала неоправданно тужиться, как ей показалось, что что-то не так.
Когда она дотронулась снизу, то дыхание ее билось, и захотелось рыдать еще сильней.
— Головка! — закричала Сакура почти истерично. — Видна головка, и поплелась за каталкой.
— Стой! — закричали откуда-то из коридора. — Стой там! — Рикока-сан подоспела вовремя.
Девушка хотела почти залезть на каталку, но акушерка перевернула ее на бок, чтобы не повредить ребенку.
Далее все было смазано, но Сакура запомнила на всю свою жизнь. Боль. Вот что значит — давать жизнь.
Боль. Одна лишь дикая и иррациональная боль, когда тебе кажется, что ты не участвуешь, когда ты пытаешься абстрагироваться, но ничего не помогает. Просто все замирает, а потом продолжатся с большей скоростью. Поначалу она пыталась даже не кричать, потому что какое-то убеждение против боли заставляло молчать ее. Сакура застывала, но кто-то кричал истошное «дыши!», и она открывала рот, захватывая воздух, отвлекаясь от слез, которые текли по щекам. Будто ее медленно резали. Она закричала, закричала так, как никогда, потому что и боли такой не испытывала. Она старалась не навредить ни себе, ни ребенку. Благо, она делала дыхательные упражнения, но это ее не спасло от разрыва. Разрыв был, небольшой, но все же это добавило ей боли. Это продолжалось довольно долго: иногда казалось, что она задыхается, иногда — что она теряет сознание. И так ее сознание прыгало по уровням сохранности, пока окончательно не решило оставить свою хозяйку.
Сакура в очередной раз зашлась в крике, когда кто-то на краю ее мыслей окликнул врачей:
— Давление! Оно выше, пульс учащается! Она скоро отключится, — какой-то акушер потрогал ее лоб, — Ками-сама, она поджарит сама себя! Видимо, с ее чакрой что-то не так!
Главный акушер с размаху засадил ей шприц, но Сакура была почти в бреду: она лишь кричала, орала и истошно вопила, что ей больно. Внутри все разрывалось, но она крепче сжимала кулаки и тужилась, пытаясь поскорее избавиться от боли.
— Давай, девочка, дыши, все хорошо. Ты не умираешь. Все в порядке, — на краю сознания послышался голос, так похожий на Чие.
Сакура вновь обрела способность ясно мыслить. В какой-то миг она просто поняла, что должна это сделать, все-таки это ребенок. Ребенок, порожденный любовью. Неважно, какой. Это было. И нужно было просто сделать так, как всегда делала она — просто идти дальше.
Сакура сжала подлокотники и перестала кричать, приложив неведомое усилие. Теперь она восстановила дыхание и успокоилась.
Каждая женщина должна пройти через это. Для мира шиноби женщина, способная родить, почиталась как богиня, ибо часто женщины страдали в миссиях так, что дети становились для них лишь недостижимой мечтой. Сакуре было невдомек, да и не знала Сакура, что Темари, так холодно отвечавшая ей, жаждет увидеть маленького наследника клана Учиха. Темари яростно защищала внутри себя Сакуру, находила отговорки ее отчужденности.
Сакура снова напряглась, в комнате стало лишь слышно ее тяжелое дыхание, прорывающееся сквозь темноту окон и света ламп. Дыхание было наполнено все той же болью, но ни звука не срывалось с губ Харуно. Она ждала, она бросила вызов самой себе — умерла ли в ней та девчонка, которая рыдала из-за волос?
Видимо, не совсем. Потому что частица детства всегда есть в нас. Но такие, как Сакура, заперли его глубоко в себе.
Акушеры тянули руки к катетеру, готовые начать операцию, но Сакура дала себе твердое обещание: родить самой. Она знала, что ребенок этот будет рожден в муках, и поэтому он станет для нее ценнее в тысячи раз, в миллионы раз. Она хочет прочувствовать эту муку, пропустить ее через себя, вырывая ее вместе с криком, знаменующим рождение новой жизни.
Последний вздох всегда самый трудный. Он уже почти появился из ее лона, когда она закричала. Пустое отделение наполнилось этим стоном, как пустыня наполняется водою, как глаза ребенка наполняются слезами, Сакура еще сильнее вцепилась в ручки, но мокрые пальцы скользили по подлокотникам.
Но вдруг чувство какой-то наполненности ее отпустило. Она словно через призму видела, как акушер наклоняется меж ее ног, чтобы обрезать пуповину. Она выжидала, казалось, годы.
Ребенок не кричал.
Женщина в белом, словно ангел, подняла ее дитя к свету, но ребенок так же молчал.
Глаза заслезились. Сакура замерла, словно кто-то дал ей оплеуху. Время замедлилось и словно загустело...
Женщина-повитуха повела руку в сторону и ударила младенца по маленьким ягодицам.
Крик достиг ушей Сакуры, разбивая тот хрустальный купол, который успел выстроиться за несколько мгновений. Плач ребенка был настолько громким, что Сакура невольно сжалась.
Рикока-сан поднесла мальчика к матери.
Черные глаза — было первым, что увидела Сакура. Они были чуть больше, чем средние глаза, но такие же чуть косые, приподнятые внешними уголками вверх. Глаза Саске.
Сакура снова заплакала.