Materia Prima

«Как картонные, безликие однотипные дома города. Молчаливые истуканы, разросшиеся прыщи на лице планеты. Так и хочется взять кисть и краску у Бога, размахнуться и окрасить тьму, обнявшую пыльные города, в радужные цвета. В деревне все же разнообразнее. И ритма, в котором не помнишь настоящее, в результате и прошлого, городского нет», - так думала девушка, предоставляя трепать волосы наивному ветру.
А ветер, в душе вечно ребенок, что-то разбуянился, заигрался, намереваясь снести с ног одинокую девушку.
«Поиск вечно ускользающего смысла жизни. А есть ли он? И нужен ли? Но, может, людям, живущим исключительно логикой, будет тяжело понять. А те, кто утверждает, что жизнь ради смерти, почему сами не идут под поезд, раз так все трагично? Потому что жить нравится? Значит, не дело в смерти… Порою не задумываемся над теми вещами, которые просто нравятся. Так почему же думаем об этом…. Или не задумываемся над тем, что несет пользу, то есть над стоящим. Однако эквивалента, равного жизни, никто еще не находил – значит, она ценна как никогда, так есть ли смысл в поиске смысла… Ах, с этой громоздкой философией можно просто сойти с ума!» - девушка прикрыла ладонями раскалывающуюся голову. Болит. Как трещинка, создающая целые разломы, раз за разом появлялась ноющая боль. Девушка сжала зубы, терпя, не понимая причины недуга. Будто молотом ударяли по черепу, дабы тот раскололся на мелкие части. А голова всё противилась напору, бронзовым колоколом гудя и звеня.
Девушка присела на колени, обхватив голову руками, и вдруг поняла, раскрыв слезившиеся глаза, источник боли. В последнее время часто, когда она начинала плакать, стала болеть голова. Слёзы – это боль.
«Я хочу жить…А не получается! Не получается!» - что нужно сделать, чтобы она смогла или перестала хотеть жить? Каким же эластичным, гибким должен быть человек, чтобы ко всему приспосабливаться и отражать щитом воли удары…Чьи удары? Проблемы, поражения, преграды и потери. И люди не из стали, тем более не из нержавеющей. Подростковые в переломных моментах вопросы ушли – неполадки, отсутствие взаимопонимания с родителями, ссоры с подругами, разлуки с молодым человеком, комплексы и неприятности в учебе. И всё бы хорошо! Но…

Мальчик из детворы, играющей на детской площадке, вдруг вскинул голову, чтобы посмотреть на заходящее, засыпающее солнце, но в свете его заметил черный силуэт. Ребенок, не отвлекаясь, похлопал по плечу друга и указал наверх.
- Смотри.

Грустные, заставляющие копаться и откапывать желчь, мысли посещали наверняка каждого не раз. Но одно дело, если подобный захламляющий мысленный поток отравляет человека, находящегося где-нибудь на работе, отдыхе или дома, и совершенно другое – человека, стоящего на крыше многоэтажки.

- Это самоубийца, - прошептали бледные губы старшего из ребятни, не сводящего, так же как и они, глаз с фигуры.

«Это самоубийца… Это самоубийца... Я - самоубийца… Я - самоубийца»
Гибель очень близких людей ее подкосила, поломала. Любимого друга и просто…любимого.
Но у нее не такая натренированная воля и выдержка. Мечты неосуществимы. Да и счастье – понятие абстрактное, глупо было бы от него чего-то ожидать. Умертвить бы душу в броне, выложить камнем сердце и нервы облачить в железо.
И сейчас с затуманенными глазами, обращенными в пустоту, одна единственная мысль, как виниловая грампластинка, крутилась в голове: «Я жить не могу, не хочу умирать. Что же делать?»
Ее трясло, словно все озлобленные осы слетелись и изрешетили жалами, словно все северные морозы набросились на частичку, излучающую тепло. Страх, подобно меду, облепил тело, не давая шанса сдвинуться человеку, вдыхавшему с упованием и не потаенным ужасом близкую смерть.
Прошумел своими крыльями ворон, присевший на качнувшуюся ветку дерева. Безмолвный, изредка стонущий и воющий, ветер, наверное, самыми ласковыми руками потрепал, погладил каждый волосок короткой прически. Девушка с кошачьими глазами подошла к «обрыву». Сердце, как барабан, по которому ударял барабанщик, пульсировало, отдаваясь эхом в голове. Может, оно и есть головная боль?
Почему-то показалось, что ветер, который должен был ее мягко и ненавязчиво подталкивать вперед, вдруг поменял направление, оттаскивая своими порывами девушку от опрометчивого шага, самого последнего в ее жизни. А что на истерзанной дырявой душе у нее было, ветер знать не мог. Что на прозрачной душе, на дне у которой покоилась зола от надежды и, оседая, как январский снег, крутился пепел веры.
«Примешь меня в свои объятия, вечная жизнь во сне?» - Сакура вытянула шею, чтобы заглянуть на свое предпоследнее ложе – асфальт, твердый и бескопромиссный. Кровь растечется по траурному тротуару, ускользая в канализацию через сливные решетки, тельце пойдет на корм…растениям. Неприятная часть. Любое тело – будущий прах. А вот с освобожденной душой-то, выпорхнувшей из тела, что, потемки? И хоть мы были не раз в небесах, объездили ветер, обуздали огонь и молнии, пленив воду в трубопроводы, приручили животных, знания редко обогащаются. Мифами да легендами только. Сакура снова ощутила отвратительную, сводящую зубы, волну дрожи по телу и нервно сделала шаг назад. Голова закружилась, спутались окончательно мысли в клубок с тугим узелком – уж слишком манила высота и устрашала, как водоворот, притягивая посмевшего заглянуть вниз. Влекла смерть, которой проиграла в карты судьба.
Ветер усилился, тяня за волосы и одежду девушки назад. Если в мире потустороннем покой да тишина, он не сможет приласкать полюбившегося человека. Он будет скучать.
«Чего я боюсь? Тебя называют второй жизнью…Чего ж бояться? Вот прыгну, и душа вылетит, - Харуно притронулась к забившемуся в истерике сердцу. - Я есть жизнь, энергия. Должно быть. Пора вернуться к истокам», - девушка вскинула голову. Небо мрачнело, сдвигая свои огромные чернокрылые тучи, как брови, морщины исполосовали в виде гроз. Быстро закрывали небо тучи, заслоняли небосвод, как лавина, спустившаяся с небес в результате горной простуды. «В конце концов, это не смертельно! Буду первопроходцем, если вернусь», - с иронией подумала Сакура, снова опуская взгляд вниз, в смерть. А внизу пятнистые, рыжие, как лисички, и черная, как клякса, кошки прошли по тротуару… Не может же она так стоять, пока на посту солнце не сменит луна и дети ее? Не может она терзать вечно ветра. «И будет разбитая жизнь в буквальном смысле этих трагичных слов. Жизнь, переросшая в…- Сакура храбро ступила вперед. Макушкой чувствовала острие дамоклова меча. Просто представь, что крыша дома продолжается. Закрой глаза…» - но нравоучительные плохо успокаивающие мысли не могли подействовать на организм, яро противившийся такому решению. Ветер страха ворвался в не закрытую на тысячу и один замок душу, посеял хаос и смел сердце в пятки. Сакура дрогнула. Смерть возьми, она принимает поражение, как плохой игрок. Она подпись поставит под прозвищем неудачник, глупец, безумец, слабак. Знала она неудавшийся эксперимент Икара и все равно шла на полет камикадзе. Упрямец к тому же еще.
«И мечтатель».
Глаза Сакуры увлажнились. Страшно это – не покаяться, отвергнуть святое и принудить родителей утонуть в скорби.
«Но они же могут родить еще?» - неумело оправдывалась Харуно, застыв восковым изваянием на фоне плавящегося огромного луча звезды, о которой пел и воспевал которую Цой.
«Я отмучаюсь».
А что еще остается делать? Отвернуться в ответ ото всех или пойти дальше – приносить ущерб, адски хохоча? Ее душа и так закрыта на время, обозначенное как «всегда», заколота досками, оцеплена полицейскими. Что уж говорить о сердце, ключ к которому она проглотила? И пускай она, крылатая душа, потемки – так даже лучше в сто крат, потому что ничьи любопытные носы с длинными языками не сунутся туда, не пометят ее плевком и ничего не увидят. Отчаяние от тупика, неведение, осознание собственной беспомощности, никомуненужности и от того озлобленность на всех и себя – вот чувства, что вскоре может не стать.
«Давай же, трусиха! Заставь себя, эту рухлядь под названием тело, двигаться!» - глотая соль, что капала с глаз, твердила Харуно, сжимая остатки воли в кулак. Но сжала она только кулаки, так как ноги словно стали бетонными, будто титановые оковы сомкнули пасти вокруг худых щиколоток и на века собирались удержать человека на крыши дома. Следовало выпить по стопочке…
Солнце, уходящее на покой, за горизонт, стало светить ярче. Сакура прикрыла тыльной стороной ладони глаза, жмурясь и скалясь, не понимая – разве может солнце, опускаясь в крокодилову пасть, всплыть вновь? Свет стал невозможным, чересчур ярким, и Харуно, боясь потерять зрение, загородила двумя руками лицо, отворачиваясь и невольно опускаясь, пряча голову в коленях.
«Что такое?!»
Но кожу не опалила всесильная мощь лучей. Харуно, немного подождавшая спада такой солнечной агрессивности, отняла медленно руки – которые, она думала, украшали ожоги – от лица и снова зажмурилась, уловив сбоку откуда-то мигающее свечение.
Сакура аккуратно повернула голову в сторону света и поначалу не увидела ничего. Черноту пугающую она увидела. Вздрогнув, девушка протерла глаза. Ужас, ледяной водой окативший с головы до ног, вновь охватил задрожавшее тело человека. Полнейший хаос воцарился внутри. И тьма, что закрывала полотном темени глаза.
Черная планка, заслоняющая мир, постепенно начала сходить, будто растворяясь в кислоте красок реальности. Однако через несколько мгновений девушке снова пришлось зажмуриться – исходящий от чьей-то фигуры упорный свет не позволял рассмотреть. Почувствовав безопасность, Харуно, не забывая об осторожности, повернулась к источнику света, постепенно выпрямляясь. Постепенно открывая заболевшие от напряжения, как от усталости, глаза.
Перед ней стоял, судя по очертаниям, человек. Закатное солнце все еще не давало сфокусировать взгляд, не позволяя осквернить взором невиданное ранее. Человек медленно как-то загородил норовящее ослепить солнце. Высокий в белоснежной, как на склонах горных снег, ниспадающей складками, похожими на морщины, тоге, что доходила до щиколоток ног, обутых в легкие, кажется, плетеные сандалии. Так сразу и не скажешь. Под тогой проглядывалась туника. Право плечо и часть правой груди оставались оголенными.
- Не бойся света. Ты и так ослепла, - произнес то ли мужчина, то ли юноша, поманив к себе одной рукой.
Голос его мягкий, спокойный, тонущий в эхо городской суеты, ласкал слух, проникая в самую душу. Играя на порвавшихся струнах ее. Сакура часто заморгала, не воспринимая окружающее, отказываясь.
- Я не верю, - прошептали ее искусанные ветром губы. Глаза округлились.
- Это печально…- склонив голову, сказал незнакомец и опустил руку. Его лицо с совершенно правильными чертами, без каких-либо изъянов, казалось усталым и…с отпечатком, налетом многовековой, запылившейся грусти.
«Это его одежда светится так ярко? Или он сам светится…от счастья? Но счастливым я назвать его не могу», - прищурив глаза, размышляла девушка, внимательнее осматривая удивительного гостя. - Призрак?» - всколыхнулось в потревоженной душе Сакуры, однако, поднапрягшись, она отшатнулась, заметив ранее не приметные двухметровые перьевые крылья за спиной у незнакомца. От них излучалось невероятное количество света. Волосы девушка тоже рассмотреть не смогла как следует – они окутаны были светом, будто из него и состояли.
«Да он неземной!»
Не может быть таких идеальных линий – природа никогда не смилостивилась бы, вылепив из человека бога. Значит, не руки природы здесь причастны.
Удостоверившись, что девушка узрела, Ангел сложил одно крыло, загораживающее солнце. Он поднял лицо, посмотрел на человека. Сакура вздрогнула, заметив его слезившиеся, будто бы просящие пощады и измученные, глаза – в них словно поселилась надолго боль. Ветер аккуратно смахнул застывшие переливающиеся, как граненый алмаз, льдинки и унес с собой.
- Кто ты…такой? – голос застревал, Харуно почти силком выжала из себя слова.
- Несчастная….Хранитель твой, - ветер перешел к незнакомцу и стал с упоением перебирать красивые, белокурые кудрявые локоны. – У меня один к тебе вопрос. Зачем?
Сакура, дрожа, поднесла руки ко рту. Захотелось почему-то кричать. Девушка стояла, не мигая, только ресницы дрожали. А неугомонный ветер перебегал то к одному, то к другому стоявшему на крыше дома.
- Живи. Ради себя, ради других, ради…Меня? – Ангел чуть подался вперед, прижимая ладонь к груди. - Что может быть по значимости равным жизни, чтобы ее отнять?
- Смерти дорогих… - на автомате, глядя в сводящее мукой лицо, выдала Харуно. Коленки тряслись – слабая воля не могла унять дрожь.
Ангел, прикрыв глаза, покачал головой.
«Любая жизнь сильнее каждой смерти», - догадалась оцепеневшая Сакура, не отнимая завороженного взгляда от фигуры спасителя.
- Или скажешь, что они существуют?! – выкрикнула, истекая злостью, девушка в пожирающем надежды отчаянии, сделав шаг и наклонив корпус вперед, сжимая до крови стиснутые кулаки.
- Никто не мертв. Все живы. Я жив, - все так же спокойно отвечал плачущий Ангел, крылья которого наверняка тяжелели, намокали от капель хлынувшего дождя. Слезы, скатившись по лицу, будто как по рельефу, разбились в потоке капель. И на месте монолита, там, где упала чистая слеза, показывалась трава…
Сакура хотела что-то добавить, противопоставить, но вспомнила…Она ничего почти не знает, как и любой. Кому она дерзит? Тому, кто не оптическая иллюзия, кто не видение и не мираж, не «заболевшее» воображение.
«Ему виднее…»
Если вспомнить слова его, то причина слепоты кроется не в заходящем солнце – во тьме, поглотившей ее саму. Сакура заметила через размытую пелену нахлынувших слез порез, покрывшийся мертвой коркой, на левой щеке Ангела. Невольно она поднесла руку и почувствовала под подушечками загрубевших, затвердевших пальцев тонкую бугорчатую линию. На левой щеке.
«Мой порез».
Харуно, в голове которой молнией промелькнула интересная мысль, опустила взгляд влажных глаз вниз, на руку. Сиял белесый шрамик, полученный в один день из детства. И с охватившим волнением она посмотрела на руку Ангела. Виднелся шрам.
«Они испытывают то, что и мы? Страдают за нас?»
- Ты не отвернулся от меня? – одна капля в застывшей лужице слез в глазу окропила румяную щеку девушки.
- Ни один Ангел не отвернется от того, кого он обязан оберегать, - проговорил Хранитель, молящим взглядом смотря на грешницу.
«Неужто все наши чувства у них как на ладони? И сильно привязавшиеся Ангелы будут защищать на небесах своего подопечного, чтобы оправдать, даже если тот не прав?»
Вдруг Сакура резко нагнулась, держась руками за живот…а затем рухнула на колени, уже не в силах сдержать просящиеся на волю слезы и душившие горло рыдания. Возобновившаяся дрожь прокатилась по телу, оставляя после себя мурашки. Харуно, не перестававшую кричать, неестественно передернуло. После того, как приступ более-менее прошел, Сакура смогла произнести:
- Прости… Прости! Прости… Прости, - как заведенная, продолжала рьяно она, качая головой. – Прости… Я не прыгну в ад.
Не упадет, став падшим. Сакура не поднимала головы, не подняла она ясный взор и тогда, когда Ангел приблизился и, опустившись на одно колено, укрыл их куполом, ночью белой в виде величественных крыльев.
- Твой дух смятен, как у младенца. Душа твоя изнеможенна, как у старика.
Харуно подняла блестящий от перламутровых жемчужин взгляд. И увидела глаза, в которых нашла отражение…своей души. Кобальт океанских волн…светлые волосы. Кого-то этот Ангел напоминал, кого-то до боли знакомого и потерянного.
Ангел вымученно улыбнулся и занес руку, чтоб коснуться, отодвинув растрепавшиеся волосы, девичьей щеки. Сакура очнулась от иллюзорного плена и поспешно, от того неуклюже, по-собачьи отползла назад. По сравнению с ним она – болото, заполненное прыщавыми склизкими лягушками и обросшее грязной тиной. А он – чистое, как хрусталь, прозрачное горное озеро. В отличие от него, обладавшего красотой во всех смыслах, девушка имела лишь одностороннюю ее часть. Чистопородный грех и нерушимая святость не смогут сосуществовать вместе…
Ангел, ничуть не смутившись и не среагировавший, протянул руку и коснулся двумя пальцами лба девушки. Сакура застыла от неожиданности, а затем погрузилась в обволакивающий покой. Не тот мертвый покой, которого она добивалась. На душе стало легко и безмятежно, не ощущался лишний багаж, тянущий ко дну. И сад, завядший и скукожившийся с облезлой трухлой корой и изгрызенными листочками, вдруг расцвел, одаривая невообразимым запахом лепестков своей изнеженной сакуры. Харуно не удивилась, если бы у нее выросли за спиной тонкие крылья. Она даже не видела, приоткрыв рот и прикрыв глаза от ощущения невесомости, засветившиеся пальцы небесного существа и то место, к которому они притронулись. Просветлело небо над их головами, и луч полил светом двоих на крыше.
Ангел всё это время любовался с высыхающими слезами на глазах видом девушки, которая источала полную гармонию и идиллию. То ли юноша, то мужчина лишь под конец опустил взгляд на аккуратные губы. Их кусал ветер злой, их кусала сама она, очерчивал губами плавные изгибы какой-нибудь юнец. Они впитывали влагу дождевую и слезы, позволяли терзать бесноватым ветрам и холодам. Ангел отстранил вытянутую руку и склонился, приоткрыв губы навстречу… Соблазн? Нет. Другое.
- Падение так прекрасно. Не так ли?
Ангел не спеша выпрямился, как новорожденный цветок подсолнуха, и расправил крылья, перышки которых, снизу серовато-грязные, к верху переходящие в болезненно-белые тона, опасно встопорщились, отчего притаившиеся промеж них талые капельки прошедшего дождя брызнули фонтаном во все стороны. Однако перья почти тут же послушно построились в ряд, как только Ангел различил в новоявленном силуэте Черта.
Сакура раскрыла глаза и встала, оборачиваясь на ходу. Прибывший не излучал тонны фосфорического света. Цокая неподкованными копытами, он подошел к краю. С обвисшей шерстью в паху, с козлиными, согнутыми в коленях, пружинистыми ногами и витиеватыми, закругленными толстыми рогами. Он отрывисто засмеялся и, хлопнув громко в ладоши, обернулся высоким мужчиной в длинной тоге. Но скрыть копыта, на которых прилипла грязь и слякоть, оставленные после дождя, длинный тонкий хвост с волосяным покровом, беличьей кисточкой на конце и крупные выпирающие рога поначалу у него не получились. Со вторым хлопком человеческий облик был удачно принят, только тога заметно почернела, и крылья у Ангелов вряд ли обтянутые плотной перепонкой, обрамленные каркасом в виде остроконечных тонких костей. Сакура прижала руки к груди и невольно приблизилась к сохранявшему бесстрастный вид Ангелу.
- Свыкся с образом, навязанным людьми, - проскрипел несмазанным голосом Черт.
И тут в памяти Харуно что-то ожило. Девушка безбоязненно подошла чуть ближе к Черту и вгляделась в его острые черты. Рот, будто вырезанный ножом сплошной кривой линией, обтянутые кожей выступающие скулы, глаза как уголь, что сейчас горел коптящим пламенем. Для него, наверное, родным. И вроде нос не клюв, и вроде подбородок не плосок, а назвать его уродливым девушка не могла, к своему удивлению. Красотой, источающей обескураживающую доброту, он не располагал, зато в облике его читалось…обаяние? Харизма?
«Для того чтобы приманивать людей?»
Но этот взгляд, опаляющий каждого при неосторожном движении, но эти уложенные в творческом беспорядке волосы… Сакура, сама того не осознавая, притронулась к когда-то бывшими ее украшением волосам, змеистыми волнами, бесшумным водопадом низвергающимся на плечи. Когда-то.
Взгляд обоих существ неземных скрестился. Одного небесного и другого подземного.
- Я вас знаю, - во все возрастающем шоке произнесла Сакура.
И этот нечеловек, из синевы глаз которого, казалось, могла хлынуть морская вода, и тот, чья чернота в цепком взгляде отражала собственную душу, коли она есть… Знала девушка двоих парней, биография которых была похожа. Вот только один олицетворял собою греющий солнца свет, другой – холодное мерцание луны. Первый ее любил и, возможно, поэтому с легкой душой отпустил. Первый, у кого небо в глазах, солнце в волосах. Чем-то он напоминал светило, потому что сам делился теплом и светом с другими. Его жизнеутверждающему позитиву могли позавидовать посеревшие люди, переросшие из личностей и общества в массы и особи. И путь его походил на кособокий деревянный забор, но окунутый в яркие краски жизни. От каждого дня черпал он радость, всегда проживал день новый как последний. А второй поддался злым, длинным языкам темных магов и умер почти, еще будучи живым – втянула черная поглотившая дыра белую ворону. Скиталец, потерявший дом, семью, друзей, самого себя и будущее. Растерявший мечты, распрощавшийся с ними как невеста с букетом цветов, и занимающийся грязными, черными делами криминального мира. Служитель правопорядка, брат, ушел с работы по этой причине, узнав во влиятельной фигуре брата – короля на шахматной доске. Не объявив гражданскую войну.
Второй не бил многочисленных, забытых жен, пожилых не трогал, и поэтому, не в силах убить ребенка, свидетеля, видел, как сразу несколько крупных банд нашли в обнаруженном гнезде – мальчишка сдал. Отбившийся от стаи голодный, с рваными от бечевки боками, матерый и раненый, загнанный волк все равно не станет покорным щенком. Не черный, но и не светлый – скорее человек-фельдграу.
Однажды, в день серый – когда грех и святость сошлись, словно журавль и гриф – они отыскали друг друга и, как поговаривают, ушли из мира в другой. Доказательств только так и не нашли плодившимся, как кролики, слухам.
И сейчас оба существа проницательно, с излишним вниманием смотрели друг на друга…
И вскрыть пытались память, в которой резинкой стерлись, как с видеокассеты, записи. Возможно ли, что были когда-то людьми? У которых на плечах по разную сторону баррикад тоже в свою очередь устроились когда-то представители добра и зла. У нынешнего Ангела – красивая энергичная женщина и мужчина в лисьей шкуре и маской лиса. У нынешнего Черта – намучавшийся с печальными глазами юноша и мужчина в древних одеждах.
Но в чертовой душе, как на солончаках, ничего не взойдет… Или при взгляде на смущенную девушку что-то попытается пробиться через плотный отмирающий слой?
- Ты не получал высшую награду для таких, как ты, потому что не ее родственник, - сузив глаза, взвешивая тяжелые слова, проговорил Черт и добавил с ядовитой ухмылкой. – Видел я, что ты вмешался в дела людские.
Лицо Ангела, сосредоточенное, выразило немое удивление и…вопрос.
«Что он будет делать? Нажалуется? И к его словам, тем не менее, прислушаются?» - Сакура обеспокоено взглянула в Ангела лицо.
Чертов взгляд резко переместился на дрожавшую девушку.
- Возьму на сегодня выходной, - хмыкнул наконец он, пожав плечами. Взгляд обжигающий снова стрелою врезался в заулыбавшуюся Сакуру. – Не прибавилось в наших рядах. Жаль! Я, как госслужащий адского департамента, гарантирую прекрасную систему обогрева.
Он указал на погоны и громоподобно рассмеялся.
«Они…они…так похожи. Только характерами будто поменялись», - следя за ленивыми действиями своего Черта, думала Харуно.
- Впрочем, не удивлюсь, если тебя не окажется в числе дураков у босса. При условии, что ты б дожила, - зевнул, широко раскрыв клыкастую пасть, напоминающую скалистое ущелье, Черт.
-Дураков? – не поняла Сакура, внимательно слушая и боясь не расслышать слово.
«А он так полностью и не трансформировался…»
-Люди последуют за ним, думая что это ваш… - Черт небрежно вскинул когтистую руку вверх, в сгущающееся небо.
- А как же ясновидящие? Целители, медиумы, гадалки…
- Стоп, стоп, стоп! – замахал руками Черт, мотая головой. – Нам не позволено раскрывать секреты.
Карты, в каждой из которых улыбается Джокер.
Сакура, открывшая было рот, замолкла, осознавая, что Черт мог сказать многое в отличие от Ангела. Но даже здесь он был с ним солидарен. Пришлось насильно любопытство закрыть на задворки. Огонь в глазах кошачьих, пылающих как две церковные свечи, как звезды-любовники, поутих. Но не погас. Харуно понимала – кому понравится, когда в твои дела лезут те, кому знать не положено? В такую же систему со строгой иерархией. «Но почему они не воюют за…меня?»
Девушка вскинула руки и почувствовала, что что-то прилипло к ним, словно возникла связующая перепонка. При взгляде на подмышки, оказалось, что это черная тягучая жидкость, которая буквально лезла из всех щелей.
- Что это?! – испугалась Харуно, тщетно пытаясь скинуть с себя этот вересковый черный мед.
- Желчь. Выходит из тебя, - отрывисто проговорил Черт, сонно следя за взвинченной девушкой. Больше ее душа не потемки…
Сакура не могла успокоиться, и только легшая ей на плечо теплая ладонь Ангела и улыбка его снисходительная теплая, такая же согревающая и обнадеживающая, смогли убедить в безопасности.
- Очищается душа, - Сакура поникла головой – ей было стыдно и неловко в присутствии того, кому она столько горестей, тоски и обид принесла. Пускай, даже без ведома собственного сознания. Что она может сделать в ответ?
- Я все равно…Люди не становятся ангелами! - замотала головой Сакура, от смущения стараясь отойти от Ангела. А тот лишь шире улыбнулся.
- Я и есть человек. Был им когда-то, - заглядывая в чистое отражение души, что как зеркальная водная гладь, девушки, произнес с утешением Ангел.
- У меня самая ужасная черта характера… - Харуно прикусила губу. Ее голос снизошел до шепота.
- Неумение прощать, - выдохнул Ангел и выпрямился. Кто, как не они, знают лучше охраняемых самих?
Неприласканный, неприрученный ветер прошелся меж троих живых статуй. Горячее сердце, охлажденное расчетливым разумом, вдруг екнуло, оборвалось у Сакуры – девушка заметила, как грустными и равнодушными глазами смотрели в одну сторону ее непрошенные гости. Харуно повернула голову.
Внизу по дорожке шла молодая девушка. А за ней в два ряда люди в черных монашеских рясах. И каждый со свечою в руке. Лиц не было возможности увидеть – капюшон полностью закрывал сущности одетых.
- Кто это? – схватившись цепкими пальцами в холодный монолит, спросила вслух громко Сакура.
- Кончина, - Черт развел рукой, и воздух прозрачный затрепетал. Харуно моргнула, но не увидела похоронной процессии – над головою девушки парил уже лениво ворон.
- Она серьезно больна? – вздрогнула Сакура, прослеживая взглядом путь незнакомки.
- Да. Вздором, - прокомментировал Черт, облокачиваясь о перила. – Ваш гений физики как в истину глядел.
Сакура повернула голову к созданию Ада, но услышала страшный ответ:
- Ребенок хочет жить, - поворачиваясь, чтоб не видеть, оборонил легкому ветру свинцовые слова Ангел.
Сакура вздрогнула, будто несколько вольт пробежались по ней. Не видела она вытянутых и сжимающих ручек ребенка, не видела хлопающей большими крыльями птицы, каждый взмах которых отсчитывал оставшееся время.
- Нет! Мы не можем вот так стоять! Нужно что-то сделать, - девушка подобрала камешек и запустила его в сопровождавшую птицу. Ворон хрипло каркнул, направляя свои горящие точки-глаза на Харуно.
- Не мешай, - отсоветовал Черт, выпрямляясь. – Ребенок не виноват в женской глупости и похоти мужской. Аналогично – наоборот. И в эгоизме обоих.
Сакура безжизненным взглядом проследила тень девушки, которая завернула за угол. Но и та последовала за ней. А за тенью – ворон.
- По сути, что убить ребенка, что зародыша – одно и тоже, если отбросить нюансы. У этого нет сознания, но дыхание Бога уже присутствует в нем.
«Отыскал в рождении гибель. И смертью ей будет он…когда-нибудь. Каково же ее Ангелу?» - Харуно повернула голову к погрустневшему Хранителю, который всё так же стоял спиною к ним.