Псы с Городских Окраин (Глава 2 - Псу - Псиная смерть)

Что из себя представляют Окраины?

Теплый день сменился достаточно прохладной ночью, которая спустилась на мир, накрывая его своим темным одеялом. В Городе ночами было спокойно, по пустынным улицам ходили полицейские и проверяли порядок. Но на Окраинах…
Это место подобно зловонной яме, которая разрастается с каждым годом все больше и больше, которая окружает тихий и мирный Город облаком страха и опасности. Но люди жили и здесь, если это, конечно, можно назвать жизнью… скорее, существованием. Работы почти не было, молодежь спивалась, тратя свои последние сбережения на саке.

Другие, наоборот, пытались сделать свою жизнь хоть на йоту лучше. Они уходили на заработки в Город. Хорошо, что Правитель два года назад дал на это разрешение. Как говорится: собака бывает кусачей только от жизни собачьей. Так и Псы, которые каждую ночь выли от обреченности, от недосыпа и недоедания, пытались найти свое место под Солнцем. Те дети, у которых были родители, ходили в местную школу, получая образование, мечтая когда-нибудь жить в Городе.

А сироты… они выживали, как могли: некоторые просили в Городе милостыню, некоторые нанимались подсобными рабочими, а иногда молодые Щенки шли на воровство, становясь щипачами.
Взрослые Псы не хвалили молодежь за это, но ничего не могли поделать, ибо прокормить ораву голодных детишек никто не мог. Гиблое это место, Окраины, сама атмосфера здесь душила, заставляла легкие слипаться. Сколько людей отдали свои жизни, сколько смертей было положено на алтарь благополучия Города? На этот вопрос никогда здесь не отвечали, отводя взгляд.

На удивление, стариков на Окраинах почти не встретишь, но не потому, что те отдыхают где-то, нежась в теплой морской воде, нет. Просто единицы доживали до старости в этом Аду. Они уже не могли себя обеспечивать, не могли быть сильными. А, как известно, слабые уходят. Они уходили… навсегда, насовсем. Уходили бесконечно далеко, туда, откуда не возвращаются. Туда, где наверняка лучше. Туда, где уставшая от скотской жизни душа обретает покой.

Тьма… тьма царила в вытравленных беднотой и постоянной нуждой сердцах. Трудно… бесконечно трудно обманывать себя, надеясь на лучшее, но они надеялись, веря, что придет их время, время Псов. Жутко становилось от вида деревянных гробов, зачастую стоявших прямо на улицах. Страшно от безликих окон, которые смотрели на тебя своими пустыми глазницами, от обшарпанных, грязных кирпичных стен, исписанных нерадивыми Щенками.

Холодно… как же здесь холодно, противный мороз заползает тебе под кожу, обдавая обреченностью существования.
Сакура шла, иногда вздрагивая от шорохов, которые то и дело слышались на пустынных улочках. Дом, такой пустой, страшный, обреченный на гибель, но все же дом. Её здесь ждут, её здесь любят. Она – единственная, кто ещё не пал духом, ну, кроме Наруто, естественно, ибо он никогда такими глупостями не занимался. Блондин был вечным оптимистом и ребенком.

Милая тихоня, Хината Хьюга, такая нежная и наивная, словно цветок, выросший в жаркой и беспощадной пустыне. Она никогда никому не отказывала в помощи, никогда не покрывалась наледью отчаяния и злобы. Она – лучик теплого солнышка, которое греет замерзшие и окоченевшие души.
А Саске… он противоположность этим Псам. Противоположность, которая добровольно отдала свою душу в руки безмерно злой ненависти, которая с каждым днем пожирала все светлое, что оставалось в ней. Он не понимал, почему Псы так цеплялись за свои жалкие жизни. Несмотря на то, что

Учиха был тоже сиротой, он вырос совсем в других условиях, не знал такой стороны этого мира. Не знал и поэтому люто презирал этих жалких людишек, которые копошились, словно муравьи, день ото дня теряя самых близких и любимых, падая на колени, но вставая и проходя дальше свой путь.

Классовое неравенство, нищета одних и достаток других, жестокие Правила, беспощадный Правитель – все это принесло только слезы и хаос в эту жизнь. Саске было трудно понять и принять право на существование тех, кто был, по его мнению, недостоин дышать одним с ним воздухом.

Черные глаза бегло осматривали местность, запоминая каждый резкий поворот. Как бы то ни было, он здесь ради своей миссии. Но что-то шло совсем не так. Молчание ребят, которые шли по проторенной дороге, вызывало беспокойство у брюнета. Что-то неуловимо ускользало из-под властного взгляда, что-то очень важное, которое ни в коем случае нельзя упускать из виду.

Сакура шла и размышляла об этой глупой встрече, о несносном Гражданине, который сверлил взглядом её спину. То, что она почувствовала в тот миг, когда молодой человек был так рядом, не давало ей покоя. Это чувство… оно выходило за рамки раздраженности и злобы, что-то совсем другое. Симпатия? Определенно, это была именно она, но страх прокрадывался внутрь мозга, заставляя того усердно искать причины такой неожиданной помощи со стороны этого человека.

Черные, как сажа, глаза… они буквально заставляли бежать, скрываясь и прячась, дыша через раз. Смерть. Именно её она видела, именно эти холодные флюиды уловила ещё тогда, в момент, когда остановила брюнета от расправы над Моеги. Именно он помог ей. Что-то не сходилось, какой-то кусочек этой удивительной головоломки выпадал, а без него ничего не получалось.
Глубокий выдох, вырвавшийся из приоткрытого рта розоволосой, принес какое-то неуловимое облегчение.

- Пришли. Наруто, Хината, идите первыми и молчите, ради Бога. Я сама все объясню, – зеленые глаза как-то странно блеснули, ловя на поверхности радужки отблески луны.

Молодые Псы только кивнули и вошли в облезлую дверь, из-за которой пахнуло сигаретным дымом, запахом еды и выпивки.

- Молчи или мы с тобой будем ночевать на улице! Ничего не говори тем людям, которых увидишь, - розоволосая поежилась от пронизывающего ветерка, который с легкостью забирался под тонкую кофточку.

Учиха никак не отреагировал, только хмыкнул, а косая ухмылка исказила его лицо сарказмом и пренебрежением.

- Не тебе меня учить, Пес. Или Сакура, как тебе больше нравится? – почти матовая поверхность глаз блеснула угрозой, смешанной с неким интересом. Саске никогда не видел, как на самом деле живут Псы.

Сакура дернула плечом, сейчас было не до того, чтобы пререкаться и ругаться с высокомерным выскочкой. Тонкая рука коснулась холодной металлической поверхности, на секунду замерев, повернула её.
В лицо ударил горько-пряный аромат. А пять пар глаз выжидательно уставились на пришедших. И только один взгляд – испуганный. Маленькая рыжеволосая девочка затравленно вжалась в спинку стула, словно желая провалиться сквозь землю.
Молчание буквально давило на Сакуру, которая переминалась с ноги на ногу, не зная, с чего начать свой рассказ, но начинать придется.

- Он мне помог. Мне стало плохо, и этот человек отнес меня сюда, где нас и встретили Наруто с Хинатой, - голос даже не дрогнул, хотя все сказанное было откровенной ложью. – Сегодня он останется тут.

Молодой человек, сидящий во главе стола, привстал, отчего пепел, свисающий с крепкой сигареты, упал в рюмку с саке. Карие глаза просканировали внешность брюнета и остановились на знаке клана, а потом резко переметнулись на розоволосую.

- Нет. Он здесь не останется, - твердый, словно орех, голос, даже не допускающий неповиновения его приказам. – Ты даже не представляешь, кого ты привела.

Молодой парень говорил жестко, словно резал, но не из-за того, что не хотел принимать гостей, просто он боялся за своих друзей.
Саске прищурил глаза, на секунду думая о том, чтобы вытащить пистолет и пристрелить этого бродягу, но не стал, предоставив, возможно, впервые в своей жизни, слово девушке.

- Не смей мне указывать. Я не могу его отпустить сейчас одного, завтра он уйдет, я обещаю, – Сакура говорила достаточно уверенно, хотя понимала, что беспокойство друга имело под собой реальную основу.

Парень с хвостиком удивленно уставился на подругу, которая вела себя несколько необычно. Он знал, что розоволосая никогда бы не подставила своих близких под удар, знал, но все равно сомневался. С другой стороны, Псы всегда возвращают долги, особенно таким людям, как их нежданный гость. Возможно, именно поэтому вожак дал свое неуверенное, но все же согласие.

- Хорошо. Пусть остаётся, но только в твоей комнате, – а вот с этим Сакура спорить не стала, ибо даже терпению вожака есть предел.
Скрипачка сдержанно улыбнулась, радуясь тому, что все так легко для неё обошлось.

А вот Саске остановил свой взгляд на Моеги, которая, пристроившись к вожаку, испуганно глядела на него из-за укрытия. Девочке было страшно от того, что с ней мог сделать этот человек, которого она, по воле Рока, вздумала обокрасть. Но хуже того то, что Старшие ничего об этом не знали, хотя с Сакурой и Хинатой наверняка предстоит тяжелый разговор.

Моеги дернулась, как только молодой человек стал к ней приближаться. Четкий шаг, словно бой барабана, тяжелый взгляд буквально пригвождал к земле. Маленькие пальчики мгновенно впились мертвой хваткой в куртку шатена, но тот молчал, удивленно смотря на реакцию Щенка.
Сакура прекрасно понимала, что девочке определенно попадет, если вожак узнает про кошелек и деньги. И поэтому решила помочь…

- Ах, Гражданин, совсем забыла! Я должна была вам отдать ваши деньги, которые вы оборонили, - в ладони появились купюры. Это все, что девушке удалось сегодня заработать, но оставлять товарища в беде значит пасть в глазах Псов так низко, как только возможно. – Это Моеги мне их передала.

Скрипачка знала, завтра ей опять придется идти в Город, знала, что придется как-то лечить и кормить больного братика, но оставаться должником у брюнета ей не хотелось.

Саске остановился и посмотрел в большие зеленые глаза, которые требовали, чтобы он взял деньги. Он взял, хотя прежде побрезговал бы прикасаться к тому, что было у Пса. Но сейчас не до собственной эгоистичности, сейчас все зависело от того, поверят ему или нет. Вожак, пристально наблюдая за резким движением и деньгами, которые оказались у молодого человека в руке, довольно улыбнулся – он, будучи ленивым созерцателем, все-таки ненавидел нечестность и обман. Теперь все понятно и ясно – он пришел за пропажей.

Розоволосая тоже слегка улыбнулась, но в то же время, взгляд, направленный на Моеги, не потерял своего осуждения. Воровство – неблагородное занятие для Пса, оно позорит всех жителей Окраин, оно позорит их вожака.

В комнате повисла тишина, но вечно веселый Наруто никак не мог не прервать её.

- Шика! Ты молодец, поступил как настоящий мудрый начальник! – звонкий голос придал ситуации какую-то детскую непринужденность.

Шатен слегка нахмурился, явно не довольствуясь тем, что его имя было произнесено вслух, тем более, при чужаке. Все остальные тоже укоризненно посмотрели на блондина, который к тому времени соизволил понять, что сделал что-то не то.
Сакура чувствовала, что разбирательство с незадачливым Удзумаки затянется до утра, ибо в сотый раз объяснять одно и то же – очень тяжело.

Девушка махнула рукой гостю и, обойдя стол, стала подниматься по лестнице наверх. Саске без промедления повторил маневр.
Они поднимались тихо, не желая будить спящих хозяев комнат. Девушка жила под самой крышей, там, где было легче дышать, там, где ты становишься ближе к небу, там, где можно увидеть почти всю округу, а утром наблюдать, как ярко освещенный город гаснет, становясь безликим нагромождением камня.

Они остановились перед облезшей дверью. Сакура тихо повернула ручку и, словно кошка, вошла в помещение. В лицо Учихи ударила свежесть, которая сочилась из приоткрытого окна. Комнатка была совсем небольшой: две кровати, покосившиеся и старые, стояли недалеко от окна; стол, заваленный какими-то книгами, небольшой комод в углу, стул, похожий на реликтовое ископаемое.

- Ложись на кровать и спи. Завтра с утра ты уйдешь в Город. Белье чистое, так что можешь не делать такое выражение лица.
Саске скривился, как только представил, что ему придется спать на этом убожестве, хотя требовалось только то, чтобы скрипачка заснула. Тогда он сможет все здесь разведать.
Сакура взяла стул и поставила его возле другой кровати, на которой кто-то свернулся калачиком.

- Ичи, мой маленький, все будет хорошо. Я найду лекарство, – девушка сжала маленькую ручку и прислонила её к губам.
Учиха только сейчас заметил, что на второй кровати кто-то спал.

«Неужели у неё есть ребенок?! Хотя вряд ли, на вид ей не дашь больше двадцати, а спящему как минимум десять», – Саске сам не понимал, почему думает сейчас не о деле, а о скрючившейся в невообразимой позе розоволосой.

Кашель, сухой и жесткий, прервал царствование тишины, огласив комнату беспомощным болезненным звуком.

- Саку, ты пришла? Я рад, я безумно рад, – хриплый голосок, казалось, принадлежал не ребенку, а древнему старичку – такой же тихий и усталый от всего.

Девушка только сильнее сжала маленькую ладошку, а другой рукой погладила непослушные волосы.

- Ичи, спи. Все хорошо, завтра я заработаю побольше, и мы пойдем погулять и купим тебе все, что ты захочешь. Я обещаю, – на холодную детскую руку начали капать обжигающие своей болью слезы.

Мальчик повернул голову и посмотрел в ту сторону, где стоял Саске.

- Не плачь, сестренка, не надо. Лучше скажи, кого ты привела? – ничего не видящие глаза смотрели несколько выше растрепанных черных волос.

Учиха обмер, заметив неестественный взгляд. Нет, это не светло-серый цвет, а молочно-белый. Бельмо на обоих глазах. Слепой. Урод. Это равнялось смертному приговору для жителей Окраин – быть неспособными заработать себе на корку хлеба. Мальчик походил на привидение, на тень, но никак не на ребенка, который должен бегать и смеяться.

- Это Гражданин. Он помог, когда мне стало плохо. Не волнуйся, Ичи, он переночует у нас, а завтра уйдет, – Сакура с трудом остановила слезы, понимая, что от этого её брату только тяжелее. Тяжелее понимать, что ненароком причиняешь страдания самому близкому человеку.
Ичи только кивнул, переводя взгляд на сестру. Маленький мальчик, он верил, что защитит свою Сакуру, которая заменила ему мать. Защитит от всего плохого, даже от чужака.

- Не переживай. Ложись спать. Я все равно скоро умру, а ты должна жить.

Розоволосая вздрогнула и болезненно сжалась, глотая соленую жидкость. Больно. Ичи часто говорил это, возможно, хотел, чтобы его сестра привыкла к мысли, что когда-нибудь его не будет. Но скрипачка не могла… не могла спокойно это слушать. Внутри все превращалось в раскаленную лаву, которая жгла душу.

- Нет. Ты не умрешь, никогда и ни за что. Не смей больше никогда мне такое говорить! – шепот, громкий и прерывистый, но мальчик уже не слышал его. Он уснул, хрипло дыша.

Сакура поправила одеяло и откинулась на спинку стула, отчего та тонко скрипнула. Каждый вечер, приходя из Города, девушка покупала что-нибудь сладенькое и вкусненькое. Ей хотелось порадовать мальчика, увидеть улыбку, такую редкую и оттого ценимую больше всяких сокровищ и денег.

- Что с твоим братом? – Саске так и стоял возле кровати, держа в руках потрепанное, но, тем не менее, свежее и выстиранное покрывало.

- Он слеп, разве ты не заметил? – розоволосая даже не повернулась, просто как-то неудобно было изливать свою душу этому высокомерному человеку, который её все равно не поймет.

Учиха промолчал, посчитав, что это его не касается. Но он почувствовал, как что-то кольнуло в сердце. Сочувствие. Чисто по-человечески брюнет жалел эту худенькую девушку, которая надела на себя хомут, который ей так тяжело нести, но она не снимает его со своей шеи.

Через полчаса девушка задремала на стуле, сжимая какой-то облезлый платок, укрывающий спину и плечи. Она спала беспокойно, постоянно повторяя имя своего брата. Пальцы то и дело сжимали старую ткань, по которой разлетелись розовые пряди.

А вот Саске не спал… он смотрел в потолок. Здесь было как-то неуловимо спокойно. Не было той суеты, которая царствовала в Городе, в его доме, когда десятки слуг с утра бегают и спрашивают, не угодно ли господину чего-нибудь.

Но дело есть дело. Молодой человек встал, стараясь не скрипеть. В комнате его интересовал только заваленный книгами и какими-то документами стол. Он подошел ближе, так как в темноте было трудно разглядеть содержимое документов. Пальцы взяли первый попавшийся листок, но что-то лежало на нем. Какая-то коробочка. Учиха поднес заинтересовавший его предмет чуть ближе к глазам.

«Вот, значит, кто обворовал обозы. Вот чьи головы мне видеть на плахе. А вдруг это не они? Да, скорее всего, кто-то другой это сделал. Девчонка – скрипачка, ей не под силу обезоружить всю охрану. А вот её вожак… он может», – то, что творилось в голове у всегда верного своему долгу парня, было беспрецедентно. Жалость. Нежелание видеть это милое лицо в предсмертной агонии. Но он – Приближенный, он не имеет права так думать, но все равно думает.

Чувства редко прорезывались у брюнета, а если такое случалось, тогда он топтал их своим холодным рассудком, заставляя исчезнуть. Так и сейчас, разум подавил восстание эмоций. Он все равно скажет. Скажет про Сакуру, про Наруто и Хинату. Про некого Шику и маленькую воровку Моеги. Про больного Ичи. Он все расскажет Советникам.

Учиха хотел уже было развернуться, но взгляд упал на старую потрёпанную фотокарточку, на которой улыбался высокий мужчина, держащий под руку молодую женщину, в руках у которой находился сверток с младенцем, а рядом… рядом стояла девочка лет десяти. Розовые волосы завязаны красной лентой, а полные детской наивности глаза улыбались, даря тепло и радость.

Черные глаза переметнулись на дрожащую под платком девушку. Он вспомнил её взгляд. Полный горькой предопределенности и грусти. Но была ещё вера… вера в то, что все будет хорошо, что неразрешимых проблем нет. Все тот же ребенок, хоть взрослый, но ребенок.

- Пес… - одеяло окутало тонкую фигуру, а Саске уселся на кровать и смотрел на небо. И вправду, оно казалось ближе.

Псы. Саске ненавидел их. Считал грязью и мусором. Тем, что всегда мешается под ногами. Грязные и вонючие, невыносимые твари, которые заполонили Окраины, делая их самым мерзким местом на Земле.

Псы. Они недостойны жить, недостойны рожать детей и работать. Они жалки. Они – изгои, которых он истребил немало. Истребил собственными руками. Женщин и мужчин – неважно. Ему никогда не было дела до того, что Псы тоже могут чувствовать.

Псы – это животные, которые имеют смелость говорить, что они люди, что тоже имеют свои права. Учиха устал доказывать этим выродкам, что у них только одно право – сдохнуть в какой-нибудь луже, захлебываясь кровью. Но они продолжают плодить себе подобных, чем резко усложняют ему жизнь.

Псы. Они не способны на цивилизованную жизнь, поэтому всегда трутся в стаях. Эти существа никак не могут понять, что скоро их не станет. Они недостойны существовать. Правитель очистит Окраины и Город от этих бродяг.

Их не будет. Придет Абсолютная Власть. Не будет Окраин – они исчезнут, погрузятся в небытие. Будет кровь и смерть. В глазах, которые погаснут от автоматной очереди, сердцах, что престанут биться, разорвавшись на мясистые ошметки.

Саске убивал. Убивал нещадно, наслаждаясь тем, что он есть правосудие. Он вершит Добро. Ибо добро и смерть этих тварей – одно и то же. Он не позволит им испоганить его веру в светлое будущее, в то, где будет властвовать только сила.

Псу – псиная смерть. Такая же мерзкая, как и их жизнь. Город не потеряет своей прелести, но станет ещё более величественным. В этом заключалась большая часть смысла существования Учихи.

Градация на «правильных» и «неправильных», на хороших и плохих, на Граждан и Псов – она убивала в сердце всякую жалость к людям, которые имели смелость отличиться от толпы. Которые не принимали вековых устоев.

Темно-фиолетовое небо стало понемногу розоветь. Наступало утро. Очередной день, который не принесет ни малейшего облегчения. Учиха хотел уйти ещё ночью, но почему-то не ушел. Возможно, он сомневался в том, что за ним не следят, или думал, что лучше не привлекать к себе лишнего внимания, но может быть и такое, что ему просто не хотелось уходить.

Странно, что человек, до мозга костей пропитанный почти расистской идеологией, просто сидит, прижавшись спиной к холодной стене, и ждет. Чего ждет? Зачем сидит? Он и сам не понимал. Просто ноги не несли его отсюда.

- Возьми. Ты, наверное, голодный… - Саске совсем не заметил, что мальчик проснулся.
Ичи еле стоял на ногах, протягивая брюнету конфету в ярком фантике. Он сохранил её, желая поделиться с сестрой. Но гость есть гость – его нужно чем-то угостить.

- Убери это, Щенок, – Учиха начал злиться на слепого ребенка, который отчего-то не боялся его, хотя стоило бы.

Белесые глаза широко открылись, но Ичи так ничего и не увидел. Он не обижался на Гражданина. Да и чего обижаться? Ведь молодой парень не сказал ничего плохого или унизительного. Разве что тон… но Ичи привык к презрению и брезгливости. Привык и почти не замечал её.

- Зря ты так… она, наверняка, вкусная, - мальчик несильно сжал сладость, отчего та размякла. – Мягкая… а давай пополам?

Учиха молча смотрел в пустые глаза и на бледные обсохшие губы, на которых были видны капельки засохшей крови. Такой маленький, но уже перенесший все тягости жизни. Болезнь с каждым днем забирала у него шанс на то, что он когда-нибудь сможет стать полноценным человеком.
Ичи чувствовал, что смерть с каждым днем все сильнее берет его за горло. Но такова его судьба, спорить с ней не имело смысла.

- Ты ведь не такой злой, каким хочешь казаться. Тем более, ты помог Сакуре, когда ей стало плохо, а злой человек никогда бы не помог. Дальше – больше: ты, Гражданин, ночью пошел на Окраины, нисколько не опасаясь за свою жизнь. Ты храбрый и добрый. Я тоже хочу стать таким, – хриплый шепот было почти не слышно, но до Саске долетало каждое слово.

Становилось невыносимо говорить с этим ребенком. Чем ближе к смерти – тем чище люди. Ичи нисколько не опасался ночного гостя, он просто не верил, что этот человек может оказаться жестоким палачом. Маленький мальчик хотел умереть, но только тогда, когда поручит заботу о сестре кому-нибудь сильному и смелому.

- Я не хочу. Ешь сам, – Саске наблюдал, как детское лицо погрустнело и осунулось.
Учихе стало не по себе от того, что сейчас он не может ничего сделать, кроме того, как сидеть и слушать этого полумертвого Щенка. Гуманнее было бы просто пристрелить его, чтобы не мучился. Но что-то не давало сделать , возможно, самый хороший поступок по отношению к Псу в его жизни.

Сухой лающий кашель буквально сотряс тщедушное тельце, а руки судорожно прижимались к лицу, стараясь заглушить эту пытку. Маленькие ладошки окрасились в алый цвет, который было видно даже при свете луны.

Сакура вздрогнула и резко открыла глаза, ещё не проснувшимся взглядом пытаясь найти Ичи. Мальчик задыхался, не в силах сделать вздох. Приступ. Уже пятый за сегодня. Состояние ребенка ухудшалось с каждым днем. А она ничего не может сделать, чтобы облегчить эти неимоверные страдания.

- Ичи! Дыши! Дыши, мой маленький… - Сакура вмиг оказалась на коленях перед задыхающимся братом, прижимая его к себе. Тонкая рука нашарила на столе коробочку, которую ещё недавно держал в руках Учиха.

Саске смотрел на разворачивающуюся трагедию молча, не говоря ни слова. Просто стоял и смотрел, как маленький человечек балансирует, словно по лезвию, между жизнью и смертью.

- Идиот! Ты чего стоишь?! Помоги мне его уложить! – скрипачка смотрела на безразличного юношу со смесью ненависти и ярости.
Однако Саске так и стоял, будто бы не слышал этой полупросьбы-полуприказа. Но ноги сами сделали шаг, а руки по своей воле приподняли легкое тельце и уложили его на кровать. Розоволосая за доли секунды достала откуда-то шприц и, набрав из заветной ампулы лекарство, пыталась попасть в тонкую и еле заметную вену.

Ичи бил приступ удушья, из-за которого губы уже приобрели страшный синеватый оттенок, а слепые глаза закатывались, выставляя на свет бледно-желтые белки.

«Господи! Смилуйся, помоги!» - молитва… порой это единственное, что остается человеку, который уже не знает, каким будет следующий шаг.
Мальчик понемногу успокаивался, только ладошки подсознательно касались шеи и груди. Больно. Сейчас ему было так больно… легкие жгло огнем, кололо иглами, обливало кислотой. Больно. Но он терпел, зажмурив глаза.

Сакура еще прижимала полумертвого брата, нервно качая его в объятьях. На ресницах замерли блестящие капельки, а губы шептали слова молитвы. Страшно. Ей каждый раз так страшно, кажется, что она не успеет или не сможет спасти братика. Ещё такой маленький. Несправедливо, что страдают дети. Только люди, пережившие нечто подобное, могут сказать, что они видели саму Смерть.

Дети. Это наше счастье, наша жизнь, наше все. Но судьба – безжалостная дрянь, которая беспорядочно выдергивает из мира такую тонкую ниточку жизни, не задумываясь над тем, что этот малыш может стать величайшим человеком. Ей все равно, чью жизнь она сегодня заберет.
Учиха положил руку на вздрагивающее плечо, отчего девушка встрепенулась, как потревоженная пташка.

- Зачем ты его спасаешь, продлевая его муки? Оставь его. Пусть умрет, – только такой человек, как Саске, мог сказать нечто подобное.
Зеленые глаза в ужасе от этих слов раскрылись, превращаясь в бушующие озера страха. Ведь слова материальны. Измученное сознание никак не могло понять, насколько бездушным надо быть, чтобы произнести такое…

- Уходи. Убирайся. Исчезни, – каждое слово вырывалось из глубин сердца.

Учиха не шелохнулся, с высокомерием и презрением взирая на сжавшуюся в комок музыкантшу. Задел. Задел то, что является табу, запретом, стоп-сигналом. Такая маленькая и нищая по сравнению с ним, девушка, казалось, могла стереть его, как пылинку.

- Глупая шавка. Ты еще ответишь за свои слова, – молодой человек развернулся и вышел вон, напоследок окинув взглядом розоволосую и зажатый в ладошке бутылек.

Он ушел. Но девушке не стало легче. Только хриплое дыхание маленького, угасающего, словно свечной огарок, братика не позволяло ей забиться в неконтролируемой истерике.

- Бездушная тварь. Чудовище. Мясник. Убийца, - слова слетали с губ и таяли в пустоте комнаты.

Он ушел. Только на сердце образовался кровоточащий рубец, который теперь будет сочиться, наполняя отчаянием и без того ополоумевшую от горя и лишений душу. Страх. Именно он делает из социального животного человека. Хотя, сомневаюсь, что эта ипостась лучше предыдущей. Страх заставляет нас находить выход, решение проблем, но порой он губит, утаскивая в трясину бесконечной боязни всего на свете.

Он ушел. Однако она, как наяву, видела ужасающие своим смертным холодом глаза. Такое ощущение, что девушка никогда их не забудет. Сакура чувствовала, что молодой человек пережил на своем веку достаточно боли, но пошел по другому пути – пути наименьшего сопротивления. Пути жестокости и безысходной обреченности. Пути ненависти и боли.

Без боли невозможно существование, она повсеместно присутствует в каждом нашем дне. Она идет под руку со страхом. Страх боли ужаснее, чем просто страх или просто боль. Это тандем, который может свести с ума, лишить рассудка.

Он ушел. Чужой и непонятный. Но почему-то такой похожий на неё. Сердце подсказывало Сакуре, что это только лишь начало её страданий. Что сегодняшняя встреча предопределила большее, нежели одну ночь мучений.
Скрипачка так и сидела, прижимаясь к Ичи, уже в полудреме перед её глазами пролетели эти года с момента гибели родителей до сего дня.

(Восемь лет тому назад)

Первый приступ у двухгодовалого малыша. Ужас. Такой беззащитный перед страшной болезнью. Но такой сильный. Словно уже понимал этот мальчик, что его ждет, но боролся за жизнь, боролся каждый день, час, минуту и секунду.

- Сакура, он вряд ли проживет больше года… - слова местного доктора буквально на физическом уровне приносили невообразимые мучения.

- Не верю. Он сможет! – сама еще ребенок. Всего двенадцать лет.

Худенькие ручки прижимали закутанного в ватное одеяльце Ичи. Она верила. Надеялась. Он – последнее, что она сумела сохранить. Всего двенадцать лет, но каждый день приравнивался к году.

Каково видеть, как малыш засыпает ночью, и не знать: проснется ли он, увидит ли она его серо-зеленые глазки.
Через год ребенок начал терять зрение, погружаясь во мрак. Но она не оставила брата. Пусть её детство закончилось, пусть она не видела ничего,

кроме изнурительной работы на шахтах, куда была вынуждена ходить после школы. Пусть она угробила своё будущее. Все это не важно, не имеет смысла. Главное – этот маленький человечек, который для неё является смыслом жизни.

Он ушел. Но сам не знал, что вскрыл многолетний нарыв, наполняющийся, словно гноем, беспомощностью. Сакура сама не понимала, почему этот Гражданин смог обойти все душевные барьеры и ударить по самому больному.

- Чудовище… - напоследок прошептала розоволосая, забываясь сумбурным сном.