Узорами.

Каждый раз, когда Сасори возвращался в нашу обитель на двоих, которая, конечно же, нравилась только мне, он пессимистично хмыкал и побыстрее забирался на кровать на со своими извечными куклами, платьишками для них и ещё чёрти чем.
- Опять ты припёрся со своим поганым настроением, - промычал я, перебирая свои вещи. Наша обитель на двоих была расположена на чердаке трехэтажного почти заброшенного дома вместе со всем хламом, который тут остался от прежних жильцов. Такие места обычно снимали неблагополучные художники и устраивали тут свои мастерские. Мы с ним тоже относились к нищим творцам, хоть он это и отрицал всеми возможными силами. Жаловаться я не видел смысла, ибо в этой комнатке три на три со старыми савдэповскими вещами, среди которых можно было найти весьма необычные предметы, меня всё устраивало. Сасори, склонный к минимализму во всём кроме своих любимых кукол, никак не поддерживал ни найденную мной коллекцию марок и ещё каких-то неизвестных мне приклеенных бирок, ни лоскутному одеялу, сшитому из сотни оттенков различных тканей. Наша комната делилась на две части: на моей половине всё было любовно заставлено собственными глиняными статуэтками, найденными пахучими веточками и всем подобным, что попалось под руку и имело более-менее эстетическое начало, а половина Сасори состояла из скромного шкафчика с материалами и аккуратно заправленной кровати.
Сасори кинул на меня ядовитый взгляд и, обратив внимание, что я опять нарушил его идиллию полного порядка этим самым лоскутным одеялом, пропахшим многочисленными засушенными растениями, обрушил на меня ещё один ненавидящий взгляд.
- Опять, - обречённо сказал он, скинув одеяло на пол.
- Эй-эй!.. – я тут же бросился поднимать одну из самых любимых вещей этого чердака и крепко вцепившись в ткань, сел рядом с кукольником.
- Ну неужели тебе не нравится эта штука? – я напущено потряс перед носом Сасори одеялом, из-за чего у него дёрнулась бровь.
- Нет, мне не нравится эта старая тряпка.
Не желая уступать, я положил под голову одеяло и, растянувшись на его кровати, начал напевать какой-то известный только мне мотив.
Сасори с невозмутимым видом подошёл к своему ларчику с сокровищами и через пару минут уже скрупулезно украшал очередное кукольное платье. Это было странным – видеть взрослого мужика хоть и немного женственной наружности с таким серьёзным видом сооружающим платье для какой-то марионетки, которую он не менее долго вытачивал из дерева.
Наконец, когда стало очевидно, что ему не хватает скромного выделенного мной краешка кровати, и ему хочется растянуться во весь рост, он сокрушённо качнул головой и сдвинул меня вместе с моим одеялом к стене.
Я пытался что-то пропыхтеть, но не решался мешать столь сосредоточенному Сасори.
Мы жили вместе уже года два и, несмотря на самые первые впечатления, действительно научились не только терпеть, но и любить друг друга. Я что-то напевал, пересчитывая количество клеточек на одеяле, постоянно сбиваясь. Сасори задумчиво мастерил свою куклу, постоянно окидывая её оценивающим взглядом и что-то про себя отмечая. Минуты тянулись одна за другой, и мне начинала надоедать повисшая в воздухе сонливость и спокойность. Мой взгляд упал на собственную жидкую подводку, валяюшуюся на прикроватной тумбочке.
- О!.. – не сдержал я удивления, на что Сасори, проследив за моим взглядом, монотонно изрёк:
- Вечно ты свои вещи раскидываешь.
Он поморщился и начал разминать затёкшую шею. Я разглядывал его длинные пальцы, тонкие запястья и бледность кожи. Наконец, он аккуратно убрал с кровати свои вещи и, закинув руки за голову, прикрыл глаза. Выражение полного спокойствия и умиротворения источала каждая черта его расслабленного лица.
Я, хмыкнув, потянулся к его футболке, нагло её поднимая. Коснувшись прохладной кожи Сасори, я почувствовал его дрожь. За пару секунд он схватил меня за руку и почти взволнованно посмотрел. В его взгляде и всём поведении читалось неподдельное беспокойство.
- Да тише ты, - я улыбнулся, избавляясь от его крепкой хватки и открывая бутылочку с подводкой. Сасори полными непонимания глазами смотрел на меня, а я во весь рот усмехался. Он был не на шутку напуган, но я не обращал на это внимания…
Эгоизм через прикосновения.
Аккуратным движением я нарисовал на его обнажённом торсе плавную линию.
Одна, вторая…
Причудливые узоры расцветали на животе Сасори, переходя к груди и взрываясь у соска цветами. Он дрожал. Был напуган.
Каждое моё прикосновение будто убивало его, я нашёптывал что-то успокаивающее и продолжал рисовать то ли цветы, то ли взрывные волны на его исхудалом теле в порывах вдохновения, слишком сильно хватаясь за его запястья.
Я хотел приручить его. Хотел показать ему, что это не страшно – касаться людей.
Наконец, я навис над ним, старательно прорисовывая последние стебли странной - почти сумасшедшей - композиции, впивающейся в его тело вместе со столь бездарной подводкой.
Я был возбуждён. В моих глазах наверняка поселилось безумие, ведь это лучше всех оргазмов – экстаз вдохновения!
Возбуждение внутреннее, когда все мысли сплетаются с неудержимыми в голове образами, выходящими через кончики пальцев на безупречное тело Сасори.
Возбуждение физическое, когда я чувствовал, как низ живота сковывает странное, тянущее ощущение и эрекция достигает своего апогея.
Я в какой-то момент почувствовал себя насильником, имеющим наглость надругаться над таким беззащитным Сасори.
Случайная мысль, затерявшаяся где-то между моими аккуратными движениями по его плечам и страстным поцелуем.
Он был напуган, на уровне рефлекса или привычки, но немыслимо возбуждён.
Что с ним происходило в прошлом?..
Он дрожащими руками хватался мои плечи, прижимался как можно ближе и в этом безумии я уже не видел где я, где он, что есть рисунки на его теле, а что – образы в моей голове.
Сасори был безупречным. Сасори был желанным.
Сасори был моим.