Белый – красный (1 часть)

– О, какие люди к нам забрели, да!...Кац! - позади младшего Учихи обрушился вход в пещеру, но он и ухом не повел. И это явно разозлило подрывника Акацк.

Но Саске был здесь по другому поводу. Да, и настроение не то.

– Кац!!!... - блондин уже начинал рычать. Этот… этот… в общем, ЭТОТ!(><”), не реагировал на него вообще. Либо уклонялся, либо отбивал атаку, но так или иначе все шло к тому, что брюнет потихоньку уходил вглубь пещеры.

– И что ЭТО? - холодный голос Лидера где-то за спиной. Под словом *это* явно подразумевался изменившийся интерьер акацучной пещерки.

Дейдара боязливо оглянулся через плечо, ему так часто в последнее время влетает от Пейна(Т__Т”) . С Пейном из вечного депрессняка соизволил выплыть Учиха.

Его Темное величество, Учиха старший, было спокойным, но вот глаза… А у младшего Учихи похоже приступ астмы…

– Дейдара, Лидер так долго тебя искал…

– Да, действительно. Пошли поговорим…

«И потрахаемся»,- весело проскакала несуразная мысль. Просто по-другому Лидер вряд ли его сможет наказать за заваленный вход.

Дейдара посмотрел на Пейна, на старшего Учиху, на младшего…

ЧТО ЗА ЧЕРТ ТУТ ПРОИСХОДИТ!?!! Левый глаз блондина нервно задергался. Столько времени он пробыл в мечтах об этом дне, об этой встрече… а тут… Можно превращаться в волка и выть на луну.
Видя ступор главного ребенка Акацк, Лидер приобнимает его за плечи и уводит куда-то по направлению спален. На половине пути Дей осознает, что еще чуточку, и он упустит свой шанс отомстить… но уже поздно…
Пейн захватывает блондина в стольное кольцо своих натренированных рук и… уволакивает куда подальше.

А Итачи и Саске стоят напротив друг друга …

POV Итачи.

Взрыв? Или МНЕ показалось?...
Нет. Не показалось. Ставлю чашку зеленного чая на столик и выхожу из своих покоев. С Пейном мы встречаемся уже, собственно говоря, у входа в пещеру, которого уже нет… (--/__\--“).
Ооо… Кто к нам заглянул. Улыбаюсь в мыслях.

Глупый маленький брат замирает. Он весь мокрый, в грязи, кое-где видны царапины через порванную одежду.

Какая интересная реакция на меня. Я даже польщен. Дыхание у него становится как у астматика…
Дейдара явно не доволен нашим появлением. Еще бы, он так мечтал об этой встрече.

…Но я свою игрушку никому не дам и сломаю сам…

Так, пора заканчивать:

– Дейдара, Лидер так долго тебя искал… - Пейн мне подыграет.

– Да, действительно. Пошли, поговорим… - что я говорил?

Ну, Дей, давай. Соображай. Похоже, Пейна тоже уже достал этот немой театр. Он уводит Дейдару подальше от греха.

А мы остаемся. Все остальное лишь фон…
Глупый маленький брат весь мокрый… От него пахнет дождем. И солью.

Еще он запутался… в себе… во мне… во всем?...

Возможно, мы действительно похожи. Возможно, мы разберемся во всем, если посмотрим друг на друга, как на равного. Возможно, мы отражения…

…Но у каждого своя правда. И…

…Но все будет, также как и всегда, не так ли? Задаю этот вопрос одними глазами…
В его глазах что-то меркнет. Надежда. Я ведь учил тебя — не надейся, что в одну из наших встреч что-то изменится.
Хорошо, что ты никогда не узнаешь причину этого. Ведь она во мне… А меня ты никогда не должен узнать… до определенного момента. Когда этот момент засверкает перед тобой? Не знаю… Может быть, никогда, может быть, после сегодняшней ночи, а, может, прямо сейчас. Я не знаю… Раздражает.

А пока, все как всегда. Один и тот же сценарий, играя свою роль, актеры уже не задумываются над оценкой невидимых судий. Зачем, ведь им все равно поставят «отлично». … и маски давно стали лицом…

– Глупый маленький брат…

А остальное лишь фон…
А остальное лишь сон…

И это не он…

POV Саске.

Дождь…
Капли текут по лицу, словно слёзы, которые я уже разучился проливать. Ты отучил меня от этой вредной привычки, братец.
Грязь. Мокрые камни. Свинцовое небо. Холодно? Нет. Я слишком промёрз изнутри и совсем не ощущаю холода дождевых капель. Я просто иду.
Дождь…
Долго и уныло плачет над скалистыми берегами. Шелестит тихонько: «Мыши… Мыши… Мыши…».
Мне трудно идти. Поскальзываюсь на мокрых камнях, пытаюсь удержать равновесие, хватаясь за выступы, расцарапывая в кровь пальцы. И молчу.
Просто иду.
К тебе.
Не знаю зачем.
Я мог бы сказать, что ненавижу тебя, но не считаю нужным врать себе без особой надобности. Я мог бы сказать, что люблю тебя и снова мечтаю оказаться в твоих жестоких объятиях, но, как уже говорил, не вижу никакого смысла себе врать.
Я иду за тобой. Как щенок на привязи.
Ты – мой брат.
Ты – никто.
Я забыл тебя. По крайней мере, я так думал.
Не люблю ошибаться. Это больно. Особенно, когда из твоих глаз холодной звёздной россыпью смотрит равнодушие…
Я не помню, как выглядела пещера, не помню, как зашёл туда. Не слышал грохота камней и не чувствовал атак, отмахиваясь от них, словно от назойливой мухи. Меня не пытались остановить, мне просто мешали идти, мелко, раздражающе. В другой ситуации провокатор поплатился бы жизнью, но сейчас мне было плевать и на него, и на его атаки. А потом вышел ты…
Тебе кто-нибудь говорил, что на тебя трудно смотреть? У меня, например, сжимает тисками горло, когда я встречаюсь с тобой взглядом. Не хватает воздуха. Я, как кролик перед удавом, стою и не могу ни двинуться, ни слово сказать. А ты смотришь. Ты ведь знаешь, что я не могу тебе сопротивляться. Ведь именно это тебе во мне так нравится, правда? Иногда мне кажется, что через тебя на этот мир смотрит что-то потустороннее, что-то, чего нужно бояться. Только сил на страх уже нет.
А ты смотришь. И в глазах твоих усмешка. Ты всё контролируешь. Ты знаешь, зачем я пришёл. Ты уверен.
А я готов перегрызть самому себе глотку. Ну почему я не могу прекратить всё время идти за тобой?! Я злюсь, упираюсь, пытаюсь остановиться, но у меня ничего не выходит. С кем бы я не был, где бы не находился, я всё время ощущаю за плечом твою тень, чувствую, как иронично ты улыбаешься, будто бы говоря: «Да ладно, Саске, просыпайся. Это всё сон». Сон – всё, что не связано с тобой, братец.
Я мог бы сказать, что я тебя ненавижу, я мог бы сказать, что люблю тебя, но ни то, ни другое утверждение не есть правдой.
Я хочу забыть тебя, но не могу, пока этого не хочешь ты. Ведь ты всегда получаешь то, что хочешь, да, Итачи? По злой иронии в списке таких вещей оказался и я.
Я кожей ощущаю твоё желание. От него у меня мурашки бегут по спине. Становится жарко. Неужели эта мерзкая похоть делает меня такой безответной скотиной, идущей на поводке?
Мне жаль себя.
Я ведь помню, как это – ощущать на себе твои руки, губы, всего тебя. Иногда мне кажется, что ты специально стремишься сделать мне как можно больнее. Физически или морально – не важно. Всё, что я получал от тебя когда-либо – только боль. Ты каждый раз выворачиваешь меня на изнанку. Небрежно, будто проверяя зарядку у заводной игрушки.
Вот и сейчас. Ты просто смотришь, а мне кажется, что у меня внутри засели острые железные крючья и тянут наружу всё то, что я так долго, так тщательно и глубоко прятал в своей душе.
Когда-нибудь я сломаюсь, Итачи. Когда-нибудь… Но ты этого не увидишь. Я не позволю.
А пока…
«Все будет так же, как и всегда?» - чудится мне вопрос в твоих глазах. Но ведь ты не умеешь спрашивать, тем более меня, ты всегда ставишь перед фактом. Я это знаю и решаю для себя, что мне действительно всего лишь чудится.
Как всегда…
Каждую нашу встречу я до последнего лелею жалкую чахлую надежду, что именно в этот раз что-то будет иначе, что ты, наконец, перестанешь изматывать меня, что просто обнимешь и улыбнёшься, что хотя бы взгляд твой будет иным, без этих ненавистных мне блестящих ледяных осколков.
Я надеюсь.
А пока…
Всё, как всегда.

POV Итачи.

Да… По-другому нельзя, да и не выйдет уже по-другому.
Первая атака, вторая, третья. Падаешь. Мне это не нравится, сосредоточься. Все по настоящему и вживую. Катана пересекает его грудную клетку, разрезая одежду. …кап, кап… кап… кровь. Такая алая.
Я понял, где в прошлый раз была точка отрыва…

«– Глупый маленький брат… - кривлю губы в презрительности.
По его лохмотьям расплываются темные пятна. Хочу еще… красный…
Как моя любовь, как его ненависть.
Удар. И еще один. Оказывается прижат к стене спиной. Я даже могу чувствовать, как камни впиваются в его бледную кожу. Рычит и делает выпад в мою сторону. Оказываюсь у него за спиной.
Какой насыщенный цвет. Как тут душно. Хочу, чтобы мы купались в этом цвете…

—Что… Что ты делаешь?,- он страшно хрипит.
—Остановись!...
—АААаа!...
Как узко… и так жарко.

—Итачи, оставь его.
Нет. Хочу еще этого цвета на своем члене.

Когда мы с Кисаме уходим, он вообще, кажется, не дышит, лежа в этом цвете. Но я знаю, что он дышит. А эта лужа будет расширять свои границы струйка за струйкой… из последней и самой кровоточащей раны…»

Кровь… Его кровь делает меня слабым. Надо быть осторожнее.

Интересно, сломаешься, если я покажу тебе нашу прошлую ночь? Или лучше как всегда? Снова вспомнить *ту* ночь.

– Мангекью Шаринган. - капкан захлопнулся.

«– Нет!... Хватит!... оставь меня…
Толчок. На бедре точно останутся отпечатки моих пальцев. Левой рукой, ногтями, добавляю еще три глубоких царапины.

Укус в шею, жесткие толчки. Слезы высыхают.

Глухой гортанный стон. Ему нравится. Он хочет обвить меня ногами за талию. Ну, уж нет. Забрасываю его костлявые ноги к себе на плечи.

…белый мрамор хладнокровия и красный цвет обжигающей похоти… »
Иллюзия рассевается. Он как в ступоре. Что-то в нем не так. Скольжу оценивающем взглядом по его фигуре. Хм, похотливая сучка…
Подхожу к нему ближе…

POV Саске.

Ты атакуешь грубо и безжалостно. Я практически не защищаюсь, глядя тебе в глаза. Ты никогда меня не жалеешь, каким бы раненным не был мой взгляд, ты не остановишься. Неужели ты мне не веришь? Думаешь, я играю? Притворяюсь? Но ты ведь сам знаешь – я плохой актёр. Всё, что я умею, так это запихнуть свои чувства подальше, а играть их… Это привилегия таких артистичных и драматических натур, как… неважно. Не таких, как мы с тобой, вобщем.
Я не чувствую удара при падении, холодного пола под спиной, даже боли не чувствую, хотя явственно слышал, как хрустнула подвернувшаяся рука. Опускаю веки, прекрасно зная, что ничего нового не увижу. Глаза мне не нужны. Всё тело будто немеет. Кажется, что у меня нет ни рук, ни ног, ничего, только закрытые глаза и слабые проблески сознания.
Знаю, ты походишь чуть ближе, делаешь какое-то движение, но я всё ещё ничего не чувствую. И отчаянно пытаюсь уплыть в иллюзию того, что меня здесь нет.
Почему я не могу просто встать и ударить в ответ? Почему, Итачи? Что за власть у тебя в руках?! Почему, каждый раз, встречаясь с тобой, я теряюсь в дебрях собственной беспомощности?! Ты именно поэтому так меня хочешь, да? Тебя возбуждает то, что я, такой холодный и достаточно жёсткий в обычной жизни, с тобой становлюсь похожим на избитого щенка, льнущего к карающей руке, только потому, что она перестала причинять боль? Действительно, когда ты со мной заканчиваешь, я готов целовать тебе руки за то, что боль прекратилась. Я ведь человек, а не робот, чтобы терпеть без единой эмоции. Всё, что я могу – не смотреть. Закрыть глаза и представить, что меня нет.
Ты всё видишь и всё знаешь. Каждый раз, в конце, ты усмехаешься. Ты садист, Итачи, тебе говорили об этом? Только я не мазохист и совсем не понимаю, почему не могу взять и прекратить весь этот фарс. Просто встать и уйти. И не приходить больше. А может, я сам себе внушаю, что не могу?
Открываю глаза. Ты стоишь чуть в стороне и смотришь. Нет, не ты. Твоё равнодушие.
Ты красивый, ты знаешь?
Пахнет кровью. Моей? Скорее всего.
Хочу снова исчезнуть, хотя бы в иллюзии, но я не успеваю зажмуриться. Ты произносишь что-то - я не услышал - и вдруг, словно ослепительная вспышка боли, Воспоминание. ТО САМОЕ. Когда я чуть не сошёл с ума. Я не хочу. Не хочу… цветные фантомы прошлого, как скользкая змея, заползают в сознание. Я хочу отмахнуться, но кто я такой, чтобы мешать тебе? И тогда я, заранее зная, что ничего не выйдет, пытаюсь попросить. Не трогай, Итачи. Не надо…
Не заставляй меня. Пожалуйста! Нет, нет! Итачи!! Пожалуйста, не надо! Нет!! Не на…
« – Нет!... Хватит!... оставь меня…
Так больно! До ярких пятен под закрытыми веками. Но тебе нет никакого дела до моих слов. Сжимаешь пальцами моё бедро. До кровавых синяков и царапин от ногтей, до хруста кости. Тебе мало. Выворачиваешь мне запястье, кусаешь в шею, сильно сжимая зубы. Чувствую, как кровь течёт по шее вниз, к затылку. Больно! Больно, Итачи, хватит!
Жёстко толкаешься внутрь и… ах… Какое-то новое, совершенно незнакомое ощущение на мягких кошачьих лапах вкрадывается сквозь волны боли. Нет. Не может быть. Я не могу хотеть такого…аах… я не… могу… последним чудовищным усилием давлю в себе желание попросить ещё. Нельзя. Нельзя ТАК.
Что-то мёдом течёт по позвоночнику, собираясь тёплым комком внизу живота. Нет, пожалуйста! Лучше боль! Я не хочу так! Не на…ааа…»
Картинка исчезает. Ощущения уходят, оставляя лишь глухую память. Я тупо пялюсь в потолок.
Слышу шаги. Ты подходишь совсем близко, чуть наклоняешься. И тут меня прорывает, я начинаю хохотать, как безумный. Это даже не истерика. Я просто понял. Я всё понял… Слёзы текут по лицу, я задыхаюсь, но всё равно смеюсь. Даже, когда ты хватаешь меня за волосы и больно тянешь, даже, когда шёлковым голосом спрашиваешь, что же меня рассмешило. Я смеюсь. Ты, наверное, думаешь, что у меня поехала крыша.
Всё так просто, Итачи. Какие же мы идиоты. Всё так просто.
Я, чуть успокоившись, зажмуриваюсь, вытирая непослушными пальцами слёзы с ресниц, и тут же получаю удар по лицу. Кровь тёплая. Тонкой вязкой струйкой ползёт по щеке.
А я продолжаю улыбаться окровавленными губами, не в силах остановить трясущиеся от беззвучного смеха плечи.

POV Итачи.

Что с ним?... Ломается. … Как жаль, еще раз не получится тебя сломать. Ведь после первой поломки не последует бесплатный ремонт, гарантия кончилась. А ты не знаешь чем мне заплатить, что бы все встало на свое место.
Ты мог бы заплатить собой, ведь ты оказался вещью, которой я хочу обладать, а я добиваюсь того, чего хочу. Но ты не сможешь, ты уже мой. Ну, или, точнее, ты уже принадлежал мне.

Ты смеешься, истерически. Мне это нравится, и нет одновременно. Хочу, чтобы ты ломался медленно и… грустно?... не знаю, как это выразить, но я не хочу слышать звуки веселья, когда ты будешь падать на дно отчаяния. Туда, где я. Пусть этот смех истерический, с отчаянием, но в нем есть неуместная легкость. Словно человек узнал ответ на свой самый главный вопрос, а ответ был так прост и очевиден.
Нет. Исключено, ты не можешь знать.
Грубо хватаю за волосы. Тяну на себя. Движение резкое, дерганое. Но тебе не до этого, ты не понимаешь.
– Что тебя так рассмешило? - когда я трахал тебя, тебе смешно не было.
Слезы чертят свои прямые дорожки по щекам, срываясь с пушистых ресниц. Вот как ты смеешься, задыхаясь.
Хм… Успокаиваешься. Непослушные дрожащие пальцы собирают с ресниц капельки влаги.
Бью тебя по лицу. Чтобы ты вернулся из страны счастья на сцену.
…И все же ты не актер. Так же как и я. Театр не наша территория. …

Улыбаешься окровавленными губами. Стираю капельку крови, начавшую путь из уголка губы. Теплая, свежая.

Я уже говорил, что я плохой актер? Особенно когда зрителей нет, только партнер по сцене.

Не сдержался, слизал кровь с его губ. Рука в волосах сжалась еще сильнее, оттягивая голову назад, открывая шею. Другая рука впилась в плечо.

Скольжу языком от губ к впадинке у основания шеи. Все твое тело напрягается. Ты, случаем, не из железа? А, может, из стали?..
Нежно, медленно, томно. Ты сглатываешь, судорожно вздыхаешь. Не надейся… Укус. Я со всей силы кусаю твою шею.
Тихий хруст и дикий крик. Пытаешься отпихнуть. Куда уж тебе. Змеиная усмешка, которой позавидовал бы даже твой бывший сенсей, проскальзывает по моим губам. Отталкиваю тебя от себя со всей силы. Падаешь спиной на камень. Должно быть больно,- отчужденно пробегает мысль. Еще бы! - злорадствует другая,- камень весь состоит из углов-лезвиий…
Ты очень бледен, но тебе это идет, с губ срывается тихое «нет». Да, сейчас будет то же самое. В твоих интересах было сломаться в прошлый раз, но да ладно. Тогда не было бы интересно, ведь правда?
—Итачи, нет… - звучит громче и чуть увереннее. Страх в глазах. В голосе обреченность. Алые губы дрожат.
—Разве ты здесь не за этим? - нагибаюсь и хватаю тебя за волосы. Ты всхлипываешь совсем как в детстве, когда я отвечал жесткими отказами, забирая твою энергию, разрушая иллюзии. Еле заметно улыбаюсь, но ты не заметишь…
Прости…
Грубо срываю с тебя рубашку.
В глазах обреченность. Ну, неужели ты понял, что мы все уже давно были обречены? Учихи изначально были обречены.
Приподнимаю тебя и снова швыряю на камень, чтобы глаза в глаза… Грубым поцелуем терзаю твои сухие губы, уж больно развратно они выглядели на белом меле лица.
Рука скользит по рельефному телу, грубо сжимает член. Ты недовольно мычишь. Искорка ярости в глазах.
Не хочешь их закрыть, как в прошлый раз, что бы не было так больно. Не хочешь? Хочешь игры на равных. Мы равны, ведь ты открыл глаза в прошлый раз.
Мой язык не пытается играть с твоим, он доказывает свое лидерство. Грубо провожу по небу, деснам, снова по твоему язычку. Клыками терзаю нижнюю губу в кровь. Не выдерживаешь, закрываешь глаза. Пытаешься смягчить мои действия, зря. Засовываю язык как можно глубже, начинаешь задыхаться. Остраняюсь.

Пуговица за пуговицей медленно расстегиваю плащ…
Твои глаза… Ты не знаешь…

POV Саске.

Кровь. Ты любишь мою кровь.
А как иначе назвать то, что ты так любовно стираешь её с моей щеки, а потом с такой жадностью припадаешь к моим разбитым губам? Это больно. Больно? Я снова чувствую боль. Зачем? Я так хотел ничего не ощущать хотя бы сегодня…
Твои пальцы в моих волосах. У тебя очень красивые тонкие музыкальные пальцы, иногда мне кажется, что они вылиты из стали. Неужели человеческие руки могут причинять такую боль? Ты тянешь, заставляешь откинуть голову и выгнуть шею так, что ещё чуть-чуть и хрустнет позвоночник. Другой рукой стискиваешь плечо. Твою мать, Итачи, это же сломанная рука! Всё тело будто каменеет от белой вспышки острой боли. И такой контраст с жестокими касаниями – медленное, почти нежное скольжение языка по горлу, вниз, до впадинки между ключицами. Зачем? Зачем ты так? Заставляешь надеяться, что боли может не быть, даёшь возможность поверить в эту мимолётную ласку, а потом всегда так неожиданно сталкиваешь вниз, вот так, как сейчас, впиваясь зубами между шеей и ключицей. Ты всегда так делаешь. Кажется, что у меня на шее нет уже ни одного живого места, сплошные шрамы от твоих укусов.
Я знаю, что и как ты будешь делать, но почему-то всегда именно в этот момент не могу удержаться от болезненного стона. Ведь я уже почти поверил, что что-то может измениться. Нет. Не сегодня.
Ты снова до крови терзаешь кожу, я ощущаю теплые струйки, ползущие по плечу, но в этот раз ты ещё и с силой давишь на вывернутую руку, так что сломанная кость смещается ещё больше, выходя наружу страшным осколком. Эта нестерпимая боль вырывает у меня короткий крик. Я рефлекторно пытаюсь упереться здоровой рукой тебе в грудь, оттолкнуть. Но ты держишь меня слишком крепко, чтобы я мог трепыхаться. Всё, что у меня выходит – слабые конвульсивные движения. Ты чуть дёргаешь меня, приподнимая, и швыряешь спиной на камень. От удара выбивает воздух из лёгких, а в глазах темнеет. Я пытаюсь сползти вниз, но окровавленная рука цепляется за что-то, острыми приступами боли не давая мне упасть на колени. Я смотрю на тебя и тихо шепчу: «Нет».
Я устал от всего этого. Нет, слышишь, Итачи? Я сказал…
– Итачи, нет… – и я сам пугаюсь своих слов, так громко они звучат в тишине.
Ты всё сделаешь по-своему, ты всегда берёшь то, что хочешь, но я сказал это. Я сказал тебе «нет». Первый раз в своей жизни. И меня трясёт от осознания того, что я только что сделал.
Ты чуть склоняешь набок голову и подходишь ко мне, снова запуская пальцы мне в волосы и сильно их сжимая. Тебе так нравится меня унижать? Конечно, нравится, кого я обманываю?
– Разве ты здесь не за этим?
Я судорожно втягиваю в себя воздух, получается какой-то совсем детский жалкий всхлип.
Действительно, зачем я здесь? Ты не даёшь мне додумать ответ. С треском рвёшь на мне рубашку. Ты никогда не снимаешь с меня одежду, всегда только срываешь, как будто тебя злит, что она на мне. Интересно, если бы я был твоей собственностью, что бы ты со мной сделал, посадил на цепь? Да нет, ты убил бы меня, или, в крайнем случае, выкинул, как сломанную вещь. Хотя, скорее, всё же убил бы. Ты презираешь слабых. Именно поэтому, Итачи, что бы ты со мной не делал, я буду терпеть, буду тихо жрать себя, буду падать, но всё равно поднимусь и пойду дальше. Думаю, в будущей жизни мне очень пригодятся эти твои уроки. Если я останусь жив, то обязательно ими воспользуюсь. А пока…
Приподнимаешь меня, немного подтягивая вверх, чтобы я не опирался спиной о камень, а лежал на нём. Естественно осторожности от тебя ждать не приходится, ты просто отпускаешь меня, роняя на жёсткую поверхность. Бок очень болит, кажется, сломана пара рёбер. Ты смотришь мне в глаза, а потом целуешь. Ну, это как взглянуть – вообще-то ты просто насилуешь мой рот. И я позволяю тебе это, потому что от тепла твоего тела как будто немного уходит боль.
Хотя никакой нежности тут нет и в помине, но, по крайней мере, перестаёт хотеться лезть на стену.
И тут ты делаешь то, чего я терпеть не могу больше всего. Твоя рука скользит по моему животу, ладонь ложится между ног, чуть сжимает… Чёрт, зачем?! У меня невольно вырывается раздражённый возглас. Зачем ты это делаешь? Тебе же плевать, нравится мне или нет! Хочешь ещё больше меня задеть? Хочешь заставить меня чувствовать себя виноватым? Чего ты добиваешься, Итачи?!
Прикусываешь мою нижнюю губу, тянешь, до крови. Опять. Ты не целуешь меня, ты власть свою демонстрируешь.
Я так устал от этого. Ты даже не представляешь. Может, проще сдаться? Хотя… вряд ли ты меня отпустишь. Закрываю глаза, чтобы не видеть. Моя единственная защита от тебя – не видеть. Меня здесь нет.
Ты скользишь языком глубже. Этот акт вандализма можно лишь отдалённо назвать поцелуем. Ты ждёшь, пока я не начинаю задыхаться, и только тогда отпускаешь. Чуть отодвигаешься, шурша тканью плаща.
Для меня это, как сигнал тревоги. Я невольно открываю глаза, не ощущая больше близости твоего тела. Ты пристально смотришь на меня, медленно, пуговица за пуговицей расстёгивая плащ. Не отпускаешь мой взгляд, будто боишься, что я исчезну. Боишься?
А может, ты, действительно, просто боишься? Может быть, ты – банальный трус? Мысль-догадка прошивает меня не хуже приступа боли. Что, если ты боишься, будто я узнаю? Что если…
Я резко сажусь, не обращая внимания на слабость и боль, и со всей, не понятно откуда взявшейся, силы толкаю тебя здоровой рукой в грудь. Ты отходишь на пару шагов. Смотришь всё так же внимательно, но теперь ещё и немного удивлённо – червяк пытается геройствовать? Какое уж тут геройство, Итачи, просто...
– Пошёл ты, – хрипло смеюсь, понимая, что моя догадка, скорее всего, верна. Даю восемьдесят процентов из ста. Ты чуть склоняешь голову, тебе интересно. Я прижимаю к груди искалеченную руку и повторяю чуть громче, раздельно и чётко. – Пошёл. Ты, – молчишь. А я продолжаю. – Не смей вымещать на мне свои страхи и комплексы, понял? Я не желаю отвечать за чужие ошибки. Твои или кого бы то ни было, слышишь? – говорю и во мне поднимается какая-то странная, болезненная злость. – Если я виноват перед тобой – скажи, в чём, но не молчи. Не будь трусливой крысой, забившейся в нору! Ты не имеешь на это права! Скажи мне, не молчи!
Соскальзываю с камня, чуть пошатываясь, боль не отпускает ни на мгновение, подхожу к тебе вплотную, обнимаю здоровой рукой за шею. Прижимаюсь губами к твоему уху.
– Ну, что же ты молчишь? – тихо шепчу, поражаясь бархатным, откровенно соблазняющим интонациям в собственном голосе. Зачем я это делаю? – Неужели ты так меня боишься? – ты не отвечаешь. Тогда я прижимаюсь чуть теснее, ощущая бедром твоё желание. – Ты можешь сделать со мной всё, что захочешь, Итачи. Но не смей бояться, – в глазах темнеет, я чувствую, что сознание неумолимо ускользает. Всё-таки вымотала меня эта тирада. Чуть слышно выдыхаю всего два слова. – Прости меня…
Прости меня, Итачи. Так же, как и я тебя всю жизнь прощаю…
Соскальзываю в темноту, падаю, теряя опору, и где-то на периферии удивляюсь, что не чувствую удара об каменистую землю.

POV Итачи.

– Прости меня… - падает.
А какую интересную теорию он выдвинул. Я боюсь. Было бы кого…
Хотя, да. Я боюсь. Но не тебя глупый маленький брат, а… Вобщем, я даже думать об этом не хочу.
Простить? За что?...
Как много вопросов, как много эмоций, как много мыслей и ненужных, лишних действий. Слишком много опасности – быть рядом с тобой…
Беру твое тело на руки. Натренированный, но какой-то худой и истощенный. Что тебя гложет? Хотя, я знаю…

Вношу в свои апартаменты. Ложу на свою кровать.
Не должно быть нежности. Нежности нет. Нежности не будет. Ни секунды нежности. Не люблю слабость. Не люблю зависимость.

Тихо стонет. Только сейчас обращаю внимание на его руки. Одна сломана… Что ж, не смертельно, жить будет, да и для шиноби это пустяк. Провожу рукой по грудной клетке, бокам, пальцами пересчитываю ребра. Справа, два ребра в середине, одно точно сломано. Не опасно.

Надо сходить в медотсек или к Конан? Нет, в медотсек. Не хочу, что бы эта ситуация длилась больше. Страшно… Больно…
Мне не нужен ни Саске, ни эмоции связанные с ним.
Поздно что-либо менять.
Открываю дверь. Удача на моей стороне, здесь никого нет. А вот и то, что мне надо.
Запираю дверь. Не хочу кого-либо видеть.

…Плащ легко соскальзывает с моих плеч. Не хочу тратить время попусту.
Да, быть шиноби — есть свои минусы. Не секс, а быстрый перепих. Ну, да ладно. Кофту-сетку аккуратно кладу на стул. Штаны… Предпочту, что бы он сам с меня их снял.

Присаживаюсь на край кровати, открываю пузырек. Специфический аромат, еще и сильный. Таким и мертвого из могилы поднимешь.

Подношу к носу братишки.
И все-таки он красивый. Темный шелк постели выгодно оттеняет наш с ним цвет кожу.
Ресницы дрожат, потрескавшиеся губы, в запекшихся капельках крови, приоткрываются.

Пора в реальность, малыш.

Кончиками пальцев очерчиваю его торс, беру его лицо в ладони. Большим пальцем давлю на пухлые уста. Чувствую кончиком влажный язык.

Может есть смысл сдаться…? А, Саске?