Алая нить: Режущий звук

Ханаби идёт по пыльной дороге и вертит головой во все стороны с неподдельным любопытством. Не вылезая ранее за пределы Конохи, Хьюга впитывает в себя всё, что видит вокруг, и никак не может насытиться. Что сейчас, что на первых её миссиях в значительной удалённости от деревни, ей важна каждая деталь, любая мелочь, от встречающихся по пути людей до запаха глины в глубоких придорожных канавах.
Кажется, Эбису этого не понимает, а шумный Конохомару не замечает. О Моэги и говорить нечего. Разве что Удон, странный и нескладный, в гигантских очках и с вечным насморком, перелопативший кучу книг и порой пересказывающий их содержание Ханаби – больше слушать его некому.
Младшую Хьюга так и не определили в команду. Кто знает, почему: неспокойное время, всем не до того, или по какой-то иной причине… А может потому, что она вполне справлялась с заданиями и в одиночку? Впрочем, она редко была одна. Ханаби «прикрепляли» к другим группам, чаще – небольшим отрядам, в которые девочка вливалась легко, словно с рождения только и занималась сопровождением высокопоставленных лиц до точки назначения. Или же разведкой. Или же выслеживанием. Миссии попадались самые разнообразные, и Ханаби справлялась с ними не хуже, и не лучше остальных, а ровно так, чтобы товарищи дружески хлопнули её по плечу, забывая о разнице в возрасте.
Но последнее время она ходит на миссии с командой Эбису. Ей не хочется, но с начальством не спорят. К тому же, кажется, джонин не забыл своего позорного проигрыша на глазах у штатских и собственных учеников.
К вечеру первого дня в компании ровесников у Ханаби разболелась голова, а голос Конохомару казался слишком громким, что так не похоже на более опытных шиноби, переговаривающихся вполголоса даже на самых мирных стоянках. Да и раздражающие расспросы Моэги вызывали сосущую боль в виске.
Но потом… Притёрлись, свыклись друг с другом, даже с Эбису: разногласия с командиром – последнее дело. Не друзья. Знакомые, но знакомые хорошие, которым доверишь прикрыть спину, если что. Правда, пока таких случаев не было.
- Эбису-сенсеееей… - нудно тянет Конохомару. – А мы скоро придём?
Ханаби закатывает глаза: Сарутоби задаёт этот вопрос четвёртый раз за последние пять минут. Конечно, узнать ответ интересно всем – в животах урчит, а Эбису твёрдо решил, что, пока не дойдут до места, стоянок не будет. Но Конохомару уже достал.
Моэги хрустит костяшками пальцев, но потом вопросительно смотрит на Ханаби. И, поймав её взгляд, очаровательно улыбается, показывая зубы.
Хьюга прицельно швыряет в сокомандника кунай, прибивая его шарф к дереву, и, не поворачивая головы, проходит мимо возмущающегося Конохомару.
Девочка сворачивает с тракта, желая срезать путь. Она не торопится: просто зенитное солнце печёт голову, а в тени деревьев её укрывает приятная прохлада.
Хьюга сшибает шляпку какой-то склизкой поганки, обходит липкую сеть паутины; трава тут длинная, густая, не ходят по ней люди, да и зачем, когда крепкая дорога в каких-то ста метрах в стороне, а шиноби предпочтут прочные ветви земле, на которой так легко читаются следы.
Вскоре девочка выходит на перекрёсток, на котором собирает ждать остальных: дороги она не знает, да и Эбису потом ругаться будет.
На первый взгляд здесь никого нет, но вдруг Ханаби замечает, что через дорогу сидит ещё один человек, немного в отдалении от обочины.
Девочка быстрым шагом, не скрываясь, идёт к нему, стоит проверить. Даже если гражданский – в стране и за её пределами неспокойно, поговаривают о Четвёртой Мировой...
Мужчина средних лет, бритая голова, простая одежда, соломенные сандалии на босу ногу (и как только носит?), небольшая сумка лежит на земле рядом с посохом с кольцами в навершии – странствующий монах, хотя, может, просто идёт откуда-то издалека. Монах поднимает голову и смотрит на Ханаби.
- Здравствуй, – говорит он. Хьюга кивает вместо приветствия.
- Куда путь держишь, почтеннейшая? – спрашивает он, и девочка проникается к нему самыми тёплыми чувствами, хоть это и просто излишняя вежливость.
Она называет название того места, где они собирались остановиться на ночь.
- Ах, это! Интересное место, да…
- Чем это оно интересное? Вы бывали там раньше?
- Нет, не был никогда, да вот сейчас иду, - по-простому отвечает он. – А интересно чем?.. Там пещера есть, небольшая такая. Святилище там.
В странном затишье лёгкий ветерок кажется даром Богов.
- Даже не святилище, скорее алтарь. Говорят, там хранятся вещи, принадлежавшие самому Рикудо! Ох, что это с тобой?
Монах быстро вскакивает на ноги, но Ханаби, у которой кровь отлила от лица, быстро берёт в себя в руки.
- Нет, нет, всё в порядке… Лучше ещё расскажите!

Рассказывай, рассказывай…
Это важно. Важно!
И чёрт знает, почему…
Но это важно!!!

- Да чего уж там рассказывать. Вещи лежат кое-какие: доспехи там, посох, вроде моего… Благовония расставлены, небось. Поговаривают, что дух его иногда навещает это место, да врут наверно… К тому же вещи и подделать могли – жил-то он ого-го как давно!
Хьюга пожимает плечами и хочет ещё что-то спросить, но не успевает.
- Ханаби! – орёт Конохомару. На его шарфе даже издалека видно небольшую дыру.
Монах с интересом смотрит на приближающихся шиноби. Девочка сначала удивляется такому взгляду, а потом мысленно хлопает себя по лбу.
- Ханаби, опять протектор убрала? – укоризненно говорит Эбису, но она уже извлекла пластину из недр сумки и демонстративно разместила на лбу.
Хотя никогда не носит его так, как полагается.

Пока шли, Ханаби долго думала, как бы завернуть к святилищу, информация о котором так её взволновала. Думала, как оказалось зря. К возмущению остальных, Эбису сам повёл их туда, стоило только сбросить с плеч поклажу.
Тихо, невзрачно… Учитель что-то говорит фоном, но Хьюга пропускает его слова мимо ушей. Наверняка какая-то выдержка из учебника, не более.
Как и говорил монах, и доспехи, и посох тут имелись. На доспехи она даже не посмотрела – жалкая подделка. Но вот посох…
Посох висел на стене на двух креплениях. Взгляд Ханаби невольно притягивался к нему, хотелось взять его в руки, почувствовать гладкость металла и дыхание забытого людьми времени. Девочка, качнувшись, делает короткий шажок вперёд, но спотыкается о камень. Боль мгновенно отрезвляет, и она отшатывается как можно дальше назад.
- Возьми, если хочешь, - мягко сказал кто-то.
Хьюга сразу же узнаёт этот голос и незаметно трясёт головой. Хватит с неё. Она и так уже слышит в его в шелесте листвы и скрипе веток, но это уже чересчур. Неужто медики плохо вытянули яд из раны, оставленной на последней миссии, которая под конец неожиданно повысила свой ранг с С до А, если не выше.
- Боишься меня?
«Да ни в жизнь!» - запальчиво отвечает Ханаби, и лишь через несколько секунд понимает, что не произнесла ни слова. Она пытается что-то сказать.
Ничего. Тишина. Рядом стоят её сокомандники – и не подозревают о её внезапной немоте.
«Убью», - думает девчонка.
- Я уже мёртв, - вежливо возражает голос.
«Это ничего не меняет».
- Возможно.
Ханаби наконец прекращает ощупывать горло и поднимает голову.
Рикудо стоит на краю собственного алтаря, внимательно смотрит на неё и отнюдь не выглядит мёртвым. Вот только стена сквозь него просматривается, а так – ничего. Для телепатических разговоров – самое оно.
В глаза ему Хьюга старается не смотреть.
- Ты уж извини за это… просто по-другому нельзя.
«Зачем на посохе острый наконечник?» - спрашивает она, вместо того, что бы съязвить что-нибудь неприятное на его жалкие извинения. Говорить таким способом легко, она не паникует. Ну, потеряла дар речи, но не навсегда же. Но отвлечься необходимо, нужна пауза, чтобы наскоро разложить разлетевшиеся мысли по полочкам, а другого способа её создать девочка придумать не смогла.
Кажется, он это понимает.
Мужчина тянется к посоху – его пальцы проходят насквозь. Тогда он смотрит на свою руку, и на его лице отражается детское удивление. Рикудо, качнув головой, с досадой цокает языком. И лишь потом начинает говорить.
- Время было неспокойное. Много разбойников, да и другого лихого люда хватало. Надо было как-то защищаться. Чакры у меня тогда не было ещё, да и умения, - усмешка, - не хватало, вот и… А оружие монаху как-то не к лицу. Неприлично.

«Сделай умное лицо, сложи руки на коленочках и сделай вид, будто никого никогда не убивал. Тогда тётка-пацифистка ни о чём не догадается и даст тебе конфет».
Самая идиотская и несмешная шутка из возможных, но популярная. Особенно у капитанов АНБУ.
Но слухи говорят, что Ибики честно пытался пошутить. А Изумо говорит, что всё это враньё.

«А доспехи для монаха, значит, прилично?» - ворчит Ханаби, как старая бабка, подыгрывая.
- М? Доспехи, говоришь…
Кажется, он всерьёз задумывается над этим. Рикудо хмурится, чешет в затылке и стучит костяшками пальцев по нагруднику.
Звука нет.
И Хьюга не знает, что хуже: пустой глухой звук, как по пустой банке или же вот так. Наверное, всё же первое.
- И вправду. Я как-то об этом никогда не думал, - говорит он озадачено.
А потом смеётся. Искренне и заразительно, его смех заполняет пространство вокруг, каждую трещинку в породе стен, потолка и пола, он же заполняет Ханаби и ласкает её душу. Кажется, закроешь глаза и взлетишь к облакам – так легко и хорошо ей стало. Девочке тоже хочется смеяться – уж больно заразительно это у него получается - но она не может. Не может, и всё.
Не может мысленно засмеяться.

Дурацкая телепатия, чтоб ей пусто было!
Верни мне мою речь! Я тоже хочу расхохотаться без причин.
Почему тебе можно, а мне – нет?
«Потому что я мёртв».

А Рикудо, кажется, никак не может остановиться, как не могут остановиться израненные шиноби в госпитале, не гнушающимися любыми средствами, чтобы отогнать скуку и тяжёлые мысли.
Ханаби ощущает острое желание услышать звучание его смеха, но в чудеса никогда не верила.
Его речь не сотрясает воздух, кроме неё никто и не догадывается, что он здесь.
Разреветься бы, вот прям здесь, а потом пойти в свой номер и, закрывшись там, завалиться спать, чтобы утром и не помнить более ничего.
Славно было бы.
Славно.
Но Хьюга не заплачет – не умеет. Маленькой была – умела. А сейчас уже разучилась.
Рановато как-то…
Неожиданно приходит усталость, наваливается всем весом. Знать бы ещё, откуда, если за неделю пути ничего не происходило.
Рикудо уже молчит. Молчит и смотрит в сторону, а на губах его – рассеянная тень улыбки.

- Тень, а тень? Хорошо ль ты жила?
- Не хорошо и не плохо, а так, как нужно.
- Не жалеешь ни о чём?
- Да чего сейчас жалеть-то? Всё прошедшее…
- Тогда что ж за жизнь цепляешься? Уходи, иди в свою страну. Там тебе и место.
- Так не за свою ж жизнь цепляюсь.
- А за чью?
- За твою, девочка, за твою.
- А сколько цепляться будешь?
- Покуда не прогонишь.
- А коли сейчас прогоню? Поди прочь, чтобы не видела тебя и спала спокойно, поди прочь!
- Врёшь ты. Не хочешь ты этого.
- Вру. Всё вру.[/b]

«Что тебе от меня нужно?» - напрямик спрашивает Ханаби, так как тянуть больше нет смысла.
Да и раньше его не было.
Его вообще нет – этого пресловутого смысла.
- Ничего, - отвечает он так, что и не поймёшь сразу – шутит или нет. Нет, не шутит. – Мне от тебя ничего не нужно. Но… - мужчина осёкся.
Девочка ждёт, надеясь услышать ещё что-нибудь. Только теперь она по-настоящему забывает о том, что в комнате есть кто-то ещё, а счёт времени уже давно потерян – по её расчётам прошло уже минут пятнадцать, а на самом деле – не больше одной-двух.
«Тогда почему…»
- Не знаю, - пожимает плечами, не дав ей закончить. Расфокусированный взгляд направлен в потолок. – Не знаю…
Его голос становится глуше, дальше от неё, а непреодолимая завеса между ними – ощутимей и реальней.
«Оставь меня в покое…» - вырывается у неё.
Вырывается ли?
А усталость всё сильнее гнёт к земле. Этот «разговор» жрёт её жизненную энергию, а, возможно, и чакру тоже.
Рикудо спускается на землю – не спрыгивает, а именно спускается – и в мгновение ока оказывается перед ней. Его ладони ложатся на плечи – Ханаби не чувствует хватки, но точно знает, что она очень крепкая. И этого знания хватает, чтобы удержать её на месте, чтобы стереть расстояние, равное длине его вытянутых рук, чтобы заставить сердце бешено колотиться о рёбра, а пульс – гулко отзываться в висках.
Лишь бы на лице ничего не отразилось, а то после от расспросов не отделается.
Ничего, её выдержки хватит.
Мужчина, наклонившись, смотрит ей прямо ей в глаза. Выдержать такое нельзя, разорвать контакт невозможно. И не в Ринненгане дело, а в том, что взгляд слишком глубокий и проницательный, проникающий в душу и самые отдалённые её уголки.
Хотя, может и в доджитсу – почему нет? Ведь это так легко: взять и сбросить всё на легендарную технику.
Но это тоже невозможно.
Потому что это не так. А Хьюга никогда не лжёт.
Себе не лжёт.
А лгать ему – крайне неразумно и ни к чему не приведёт.
- Нет. Не оставлю, - говорит Рикудо.
Хрипло, словно эти слова наждачкой царапают ему горло. Мучительно, будто тратит на это каждую каплю своих непонятных сил.
И очень, очень тихо.
- Никогда… - выдыхает он ещё тише.
Но ведь тише уже нельзя…
И дышать он не может.
В следующее мгновение Рикудо исчезает.
Не растворяется в воздухе. Не было и хлопка, как при перемещении шиноби. Не было характерной пыли.
Просто исчезает, и латы исчезают, и утягивающие в бездну глаза.
Вот тут-то у Ханаби ноги и подкашиваются, словно она потеряла опору, за которую цеплялась.
- Ханаби!
- Ханаби-чан, что с тобой?
Обеспокоенные голоса, чьи-то поддерживающие руки…

И вы туда же?
Может, хоть вы отстанете?

- Всё… В порядке… Это от запаха. Я лучше наружу пойду…
Пойдёт она.
Ну-ну…
Если бешеную гонку по ветвям можно так назвать, то да – она пойдёт.
Зато это помогает отогнать всё лишнее.
Ханаби падает возле ближайшего водоёма, поспешно подползает к кромке воды.
Девочка окунает голову в воду; она холодная, практически ледяная, наверняка где-то бьют ключи. Остудившись, Хьюга откидывается назад и старается не думать ни о чём.

Ночь безлунная, но ясная и чистая, на небе видно самые мелкие звёзды, а Млечный путь ковровой дорожкой рассекает тёмный купол.
В пещере всё так же курятся благовония, есть пара свечей, но Ханаби их не зажигает. Ей не нужно. К тому же, кто-нибудь может заметить свет. Да здесь и не непроглядная темнота – где-то в потолке дыра, и из неё падают блёклые звёздные лучи.
Хьюга решительно снимает со стены посох. Холодный, гладкий метал; кольца еле слышно звякают друг о друга.
Сложно представить, как можно обороняться чем-то подобным. Хотя он и не тяжёлый, и в руке удобно лежит. Может, как копьё? Или же как боевой шест?
Скорее всего, нечто среднее. Использовать как шест, а концом наносить колющие удары.
Ну-ка…
Девчонка замахивается слишком широко, неумело, чуть не задев стену, но посох со свистом рассёк воздух.
«Здорово…»
Ханаби наносит удар за ударом, невидимый противник уже давно повержен, а её движения становятся всё точнее и правильнее, словно кто-то нашёптывает ей на ухо, как надо, или же направляет руки.

Славно.
Очень славно.
И так хорошо-о-о…