Белые лилии. Часть 3

Саске не знал, что делать с телефоном, который он сейчас сжимал в руках. Он даже не знал, зачем взял его. Юноша точно был уверен, что продолжать это странное знакомство не намерен. Зачем же тогда он взял телефон Сакуры – девушки, которая была ему не нужна? Ведь будь она действительно ему безразлична, он бы оставил всё как есть, он бы не стал брать что-то, что напоминает о ней. А мобильник мог рассказать о ней всё.
Этот бездушный, маленький, красный аппарат напоминал о Сакуре, и чем больше Саске сжимал его в ладони, держа руку в кармане, тем ярче и отчётливей вставал образ зелёных глаз, с мольбой смотрящих на него. Такого он выдержать не мог. Кто бы выдержал, если бы ему постоянно напоминали о совершённой ошибке?
Саске был не из тех, кого беспокоила совесть. Он не обращал на пробуждение этого чувства внимания. Парень всегда его умело подавлял, иначе бы совесть съела его в буквальном смысле. Но почему сейчас на сердце, словно тяжёлый груз, висело воспоминание о Сакуре. Никогда он ещё не делал более подлого поступка, чем тот, который совершил вчера. Ни убийство людей, ни кража, ни продажа наркотиков детям– ничто так сильно не могло на него подействовать, как блеск зелёных глаз, как громкие всхлипы, как звук ударяющегося об асфальт телефона. Он не мог отогнать от себя эти воспоминания и словно намеренно возвращался к ним, воскрешая в голове нежные черты лица Сакуры. Тут же он ловил себя на мысли, что начинает думать о Харуно, и мотал головой, словно хотел этим жестом отогнать от себя нежеланные образы, как мошек отгоняют от лица в сорокоградусную жару.
Саске до скрипа стиснул зубы. То, что эта девушка так быстро и легко завладела его сознанием, сильно выводило из себя. Раздражало до такой степени, что хотелось крепко и громко ругнуться, сорвать свою злость на ни в чём не повинном дереве или столбе, даже отнять у маленького ребёнка соску и показать ему язык. Такое желание никогда прежде его не посещало, но оно почему-то показалось ему знакомым. Ненависть, гнев, раздражение на самого себя – всё это, казалось, уже было. В прошлой жизни было.
Саске с большей силой сжал пальцами телефон. Тонкий, едва ощутимый телефон. Типичный женский мобильник. Таких миллионы, миллионы девушек имеют такой же телефон, но Саске почему-то казалось, что этот отличается от всех других. Потрёпанная панель, поцарапанный экран, слезающая краска – всё это живо напоминало о Сакуре, напоминало до такой степени, что, казалось, Саске сжимал в руках не телефон, а частицу самой Сакуры. Удивительно, как много может сказать мобильник о своём хозяине, достаточно лишь взглянуть на него, а если этот мобильник взять в руки, можно ощутить и самого хозяина бездушного аппарата.
«Чёрт возьми! – Саске буквально кипел от гнева. Ещё чуть-чуть и, казалось, что из ушей юноши точно пойдёт пар. – Чего она так ко мне привязалась? Чего я о ней думаю?» Саске выпустил телефон из ладони и высунул руки из кармана. «Перестань о ней думать!» - приказал себе парень и тотчас отвлёкся на созерцание улицы. Людей было очень мало, погода стояла ужасно холодная. Но все же несколько фигур он мог различать.
Саске сидел в пустом сквере. Он всегда приходил сюда. Несмотря на холод можно было часами сидеть в одной позе, наблюдая за жизнью. Впрочем, в сквере всегда было пусто, особенно зимой, следовательно, и наблюдать было не за кем. Но сегодня по дороге сквера то и дело сновали прохожие. Сначала прошла какая-то влюблённая парочка, потом парк снова опустел, и через некоторое время вновь показался человек. Так, между небольшими перерывами ходили люди, каждый по своим делам. Саске рассеянно рассматривал прохожих, пока, наконец, вдалеке не показалась фигура человека. Саске внимательно приглядывался к этому человеку, ещё когда он был вдали. Юноше показалась до боли знакомой походка этого человека. Через мгновение он смог различить, что это женщина. Немолодая, но симпатичная и мягкая. Все черты её говорили, дышали этой мягкостью и добротой. По мере того, как она подходила ближе, Саске всё больше казалось, что он знает эту женщину. Словно вся его жизнь прошла рядом с ней.
Он уже мог различать длинные, иссиня-чёрные волосы с проседью в некоторых местах, глаза - огромные и глубокие - были потуплены и прикрыты веками. Они казались стеклянными, ничего не выражали, ни о чём не говорили. Саске на мгновение показалось, что эти глаза смотрели по-другому. Раньше смотрели по-другому. Но он тотчас отмахнулся от этой мысли. Он ничего не знал об этой женщине, он не мог знать, какими её глаза были раньше.
Между тем, фигура подходила ближе. Мягкие черты, на бледном лице уже появились первые морщины, но воображение почему-то рисовало этот облик гладким и нежным, никакого намёка на старость. Вечно молодое и счастливое лицо женщины. Фигура поравнялась с Саске, и юноша, увидев её профиль, застыл в немом ужасе. До боли знакомое лицо, до боли знакомые черты. Память тут же услужливо нашептала всего одно единственное слово: «Мама».
От неожиданности Саске вскочил с лавочки и уставился безумным взглядом в спину удаляющейся женщины. Как это может быть его мать? Она ведь даже не взглянула на него, не почувствовала, не увидела, не узнала издалека. Мать всегда увидит своё дитя среди тысячи человек, она всегда почувствует своего ребёнка, она всегда и везде его узнает. Это не могло быть правдой.
Но как ещё объяснить их сходство? Как ещё объяснить картины прошлого, всплывающие у него в голове? Мягкие, тонкие руки касаются его лица, нежно гладят щёки. Доброе улыбающееся лицо с нежными чертами, огромными тёмными глазами. Шёпот: «Саске, ты уже такой большой!».
«Бред!» - пытаясь отогнать от себя эту картину, подумал Саске. Но память была упряма и не собиралась сдаваться. Мгновенно, словно лавина, на него обрушились воспоминания. Теперь эта женщина плакала. Её лицо уже было не таким молодым, но всё же оно отличалось от того, что он видел только что. Оно было живым.
В глазах застыли слёзы, солёная жидкость стекала со щеки. Женщина умоляюще смотрела на него, её губы были приоткрыты, и Саске слышал шёпот: «Сынок, не надо! Всё будет хорошо… Ты не должен…». А потом опять забытье и странное чувство.
Саске вновь пытался вспомнить, но, сколько он ни напрягал мозг, память отказывалась показывать картины прошлого.
Фигура уже удалилась на достаточно большое расстояние. Саске, смотря ей вслед, чувствовал, словно это не женщина уходит, а уходит его прошлое, его настоящая жизнь. Юноша сунул руки в карманы и решительно зашагал по дороге, думая, что больше, может быть, уже никогда её не увидит.
Он не оглянулся, но мучительно хотелось это сделать. Саске чувствовал, что эта женщина имеет отношение к его прошлому, он не отрицал, что, может быть, это его мать. Но всё же, забивать этим голову он не собирался. У него и так проблем было море.
Отвлечься на что-то другое уже не получалось, вернее, Саске не хотел отвлекаться на что-то другое, потому что знал, что если отвлечётся - то обязательно на красный телефон у него в кармане.
И все жё Саске отвлекли. Из кармана его куртки раздался глухой звук мелодии. Это был телефон. Звонили ему. Юноша с неохотой запустил руку в карман и извлёк оттуда чёрный аппарат. Приложив его к уху, Саске нажал кнопку вызова.
- Алло, - слишком холодно и отчуждённо даже для самого себя, произнёс юноша. Разговаривать сейчас с кем-либо ему не хотелось, особенно не хотелось общаться с Суйгецу, который по закону подлости сейчас разговаривал с ним по телефону. Хотя Суйгецу никогда не звонил без необходимости, и Саске знал это, но сейчас юноше больше всего на свете хотелось бродить по городу в одиночестве.
- Орочимару требует тебя к себе, - раздался в трубке насмешливый голос друга после приветствия.
Саске прикусил губу, чтобы не ругнуться. Случилось то, чего он меньше всего хотел. Саске мог понадобиться Орочимару в двух случаях: либо для нового задания (а именно так называл Орочимару занятия, которыми Саске приходилось заниматься), либо для того, чтобы в очередной раз подразнить Саске его прошлым, о котором Орочимару известно всё. Ни то, ни другое Саске не нравилось. Больше всего его раздражало то, что Орочимару почему-то слишком сильно стремиться держать парня возле себя, словно он ему нужен для чего-то очень важного.
- Что ему нужно? – грубо спросил Саске не в состоянии сдерживать свой гнев.
- Не знаю, - невинно ответил Суйгецу, а затем насмешливо хмыкнул.
- Уже иду, - пробурчал в трубку юноша и отключил телефон.
Саске остановился и в течение нескольких секунд оставался недвижим. Зачем он снова понадобился Орочимару? Зачем он всё это делает? Почему не может уйти, разорвать всякую связь с этим человеком? А главное: почему всё это похоже на какую-то игру, правил которой он не знает, но принимает главное участие?
Саске резко развернулся в противоположную сторону и зашагал по дороге сквера с тяжёлыми мыслями о своей участи.

Жизнь – это игра, правила которой никто не знает.

Глава пятая.

Небольшое четырехэтажное здание, которое было сейчас целью Саске, находилось на окраине города. Район, где находилось этот дом, славился преступлениями. Между многоэтажными постройками, которые, словно щит, окружали небольшой дом, и находилась цель Саске. Это место было базой, как его на полном серьёзе называл Орочимару. Все эти «базы» и «задания» напоминали Саске игру в Якудзу и невероятно бесили его, но, между тем, здесь всё было намного хуже, чем в мафии.
Раньше здание базы было общежитием, после чего его кто-то выкупил в целях построить здесь ночной клуб, но эта задумка так и не была осуществлена. Помещение, по слухам, выкупил Орочимару на деньги, полученные от его дела. Поэтому проблем с полицией у него никогда не возникало. У Орочимару были деньги, и поэтому он считал себя практически всемогущим, хотя всё ещё стремился к власти и богатству. Никто, кроме его приближённых и подчинённых, в число которых входил Саске, не знал, что у него существует целая организация, которую можно было сравнить с Якудзой. За деньги Орочимару покупал всё: новых людей, молчание полиции, всё новые и новые базы. Никому до сих пор не удавалось раскрыть его, поэтому он считал себя неуязвимым.
Но и у него были свои слабости, и Саске чувствовал, что эти слабости связаны с ним. Юноша видел, как Орочимару держится за него, словно за соломинку, способную вытащить его из пучины мрака. Саске знал, что он необходим Орочимару для какого-то дела, поэтому тот отказывается рассказывать о его прошлом, мотивируя это тем, что время ещё не пришло.
Саске уже давно бы оставил Орочимару, разорвав с ним всякую связь, если бы не одно «но»: прошлое, нить, ведущая к его настоящей жизни, известна только Орочимару. Парень никого не помнил из своих знакомых, из своих друзей и родных, а Орочимару знал про него всё, точнее. Саске действительно до сих пор считал, что единственный, кто знает всё о его прошлой жизни - Орочимару. Каждый раз, подходя к зданию базы, Саске с твёрдой уверенностью говорил себе, что осталось недолго, что скоро он всё узнает о своём прошлом. Сейчас его мысли были другими. Твёрдая уверенность улетучилась, на место ей пришло смятение и растерянность. Встреча с женщиной в сквере заставила его убеждения пошатнуться. Память всё время ему нашёптывает одно и то же слово: «Мама». Саске впервые был растерян, не знал, что ему делать. Быть пешкой Орочимару и ждать, когда же прошлое прояснится, или подчиниться голосу памяти, разыскать ту женщину и обо всём узнать? Саске не знал, что выбрать, поэтому его ноги по привычке прошагали к зданию, а руки механически открыли тяжёлую железную дверь.
Первый этаж здания встретил Саске темнотой. Здесь всегда было темно, мрак окутывал всё, зловещая мгла, казалось, крепко сжимала в объятьях. Но через несколько мгновений глаза привыкали к мраку и уже можно было различать железную лестницу, ведущую на второй этаж и дверь под ней, которая вела в подвал. В том подвале Саске ни разу не был, а потому его посещали смутные догадки о том, что могло там находится.
Саске прошёл к лестнице. Его шаги эхом отдавались в голове. Он быстро минул лестницу, не желая задерживаться в зловещей темноте, и оказался на втором этаже здания, в котором находился притон. Наркотики и проститутки были здесь хозяевами. Впрочем, хозяин был только один, и все это знали. Орочимару заправлял здесь всем. Неизвестно, что привело его к такому пути, какая цель, что за мысль стояла за всем этим, но всё же Саске догадывался. Банальная причина - деньги. Эти простые бумажки сейчас решают всё, они сейчас ценнее человеческой жизни, ценнее моральных устоев.
Юноша быстро минул второй этаж и поднялся на третий. Что располагалось на третьем этаже, он не знал и знать не хотел. Но невольно, проходя по коридору третьего этажа, парень испытывал бессознательный страх, ему казалось, что здесь будет что-то ужасное, что-то, что заставит его сильно жалеть. Паранойей Саске никогда не страдал, однако, он считал, что совсем наоборот. Как ещё объяснить бессознательный страх, сковывающий сердце, бесконечные мысли о настоящей жизни, которой его лишили и, наконец, постоянное преследование прошлого?
На четвёртом этаже находилась цель Саске – кабинет (а именно кабинет у него был) Орочимару. Юноша уверенно прошёл к самой дальней двери коридора и, бесцеремонно отворив её, прошёл внутрь комнаты. В большом кожаном кресле сидел Орочимару, перед ним стояла шахматная доска, на которой в беспорядке находились фигуры. Саске был немного удивлён тому, что Орочимару играет в шахматы, но вместе с тем эта игра внушила ему новый непонятный страх. Его охватило странное чувство: будто фигуры на этой доске - живые люди, а Орочимару одним движением руки решает их судьбы.
Когда в комнате появился Саске, Орочимару отвлёкся от игры и, взглянув на юношу, ухмыльнулся. Стараясь сохранять на своём лице спокойствие, парень подошёл к мужчине и, одарив его презрительным взглядом, стал покорно ждать, когда тот скажет хоть слово.
- Пришел, наконец, - послышался хриплый голос Орочимару. Саске ничего не ответил, продолжая смотреть в зеленовато-жёлтые глаза мужчины с презрением.
Орочимару вновь занялся игрой. Взяв в руки чёрную пешку, он пересёк шахматную доску и убрал фигуру короля, поставив на её месту пешку.
- Поразительно! – усмехнувшись, прошептал Орочимару. – Обычная пешка может свергнуть короля и стать непобедимой. Что за чудак придумал шахматы?
Саске продолжал оставаться хладнокровным и ждал, когда Орочимару начнёт говорить по существу.
Орочимару вновь отвлёкся от игры и обратил всё своё внимание на Саске. Юноша непроизвольно сжал руки в кулаки. Больше всего на свете он хотел, чтобы Орочимару перестал держать его в неведении.
- Почему так долго не было? – уже на полном серьёзе поинтересовался Орочимару, нахмурив брови.
В ответ Саске только пожал плечами, оставаясь хладнокровным. Между тем, в душе у него разгорался гнев.
- Ты ведь знаешь, кто дал тебе право жить? – спросил Орочимару, отчеканивая каждое слово и делая особенное ударение на слово «кто».
- Да, - бесстрастно ответил Саске, с трудом сдерживая ярость.
- Ты ведь знаешь, кто может возвратить тебе прежнюю жизнь? – всё таким же тоном и, по-прежнему делая ударение на слове «кто», сказал Орочимару.
- Да, - выдавил из себя юноша, сильнее сжимая кулаки.
- Ты ведь знаешь, кто может всё разрушить в один момент, не так ли? – взгляд зеленовато-жёлтых глаз впился в Саске. Орочимару как-то странно улыбнулся, словно наслаждался беззащитностью и зависимостью юноши.
- Да, - глухо проговорил парень, стараясь твёрдо смотреть в лицо мужчины.
- Тогда скажи: что ты должен делать? – было видно, что Орочимару издевается над Саске, пытаясь вывести его из себя. Но юноша знал: одно неверно сказанное слово – и можно считать себя трупом.
- Слушать, - невозмутимо проговорил Саске.
- Кого? – с усмешкой спросил Орочимару.
- Тебя, - выдавил из себя Саске и с вызовом посмотрел в глаза мужчины.
Никто не мог обращаться к Орочимару на «ты», кроме Саске. Только он мог смотреть в глаза Орочимару с ненавистью и презрением. Эта привычка сохранилась ещё с первых дней его обитания в этом помещении. Когда он впервые увидел Орочимару, почувствовал беспричинную ненависть, желание убить этого человека. С самого первого дня он относился к Орочимару холодно, нагло, надменно и часто позволял себе слова, которые ни один человек не мог сказать Орочимару в лицо.
- Тогда в чём проблема? – не унимался Орочимару, бросая на Саске косой взгляд.
- У меня были дела, - твёрдо, тоном, не терпящим возражений, ответил юноша.
- Какие у тебя могут быть дела? Твои дела касаются только меня, - с нотками гнева проговорил Орочимару, начиная злиться.
- Это личное, - всё таким же тоном проговорил Саске, стараясь сохранять на лице маску невозмутимости.
- У тебя нет ничего личного, - усмехнувшись, проговорил Орочимару и вновь продолжил игру в шахматы. – Всё, что было у тебя личного, теперь принадлежит мне. У тебя есть только цель, которую даю тебе я. Или ты забыл, кто вытащил тебя с того света?
Саске стиснул зубы. Ответить на это чем-то, кроме крепкого ругательства, Саске не мог, но и молчать было стыдно. Ему не хотелось признавать, что Орочимару прав. Между тем, Орочимару действительно был прав. Пересиливая гнев и пытаясь держать себя в руках, Саске проговорил:
- Я помню. И больше такого не повторится.
В ответ Орочимару хмыкнул и знаком руки дал понять Саске, что разговор окончен. Юноша резко повернулся в сторону двери и уверенной походкой зашагал прочь из кабинета, подальше от Орочимару, подальше от грязи, подальше от ненавистного здания, проклиная всех и сгорая от ненависти. Как только он оказался на улице, в голову пришла мысль, что надо разыскать Сакуру и отдать ей мобильный. Саске засунул руку в карман и, сжав телефон, зашагал в сторону метро.

Жизнь – это кукольный театр. Кто-то неведомый дёргает за верёвочки, и мы все неосознанно пляшем под его дудку.