Безалкогольное

Окно поросло серебристым размашистым росчерком инея, тонкой резной наледью. А за ним разливается тихая чистая морозная ночь, хрусткой снежной коркой скрипя под массивными всесезонными сапогами - один носок под них - летом, два - осенью или весной, три - зимой. Юхи кажется это забавным.

У Асумы было по две пары обуви на каждый сезон.

Морино Ибики не похож на Асуму. Настолько, что их можно назвать противоположностями.

Гулкий стук в дверь отрывает женщину от теста.

Куренай быстро моет руки в холодной воде и, не вытерев их, несется к двери.

У Ибики крупный красный нос и такие же раскрасневшиеся чуть впалые щеки. Побрился. Неужели. Юхи прыскает со смеху и берет протянутые пакеты с продуктами и подарками.

Морино стягивает сотню раз залатанное маскировочное пальто, отряхивает шапку от тающего снега и поправляет бандану. Дверка тумбочки скрипит, когда мужчина открывает ее, чтобы поставить туда обувь.

Шиноби хмурится, лезет в тощий рюкзак и выуживает оттуда флакончик с маслянистой жидкостью. Капнуть на петли, смазать, провернуть - дел-то на пару секунд - и ничего не скрипит.

Морино не из бедных. Он просто из тех, кому нужен кто-то на кого можно потратиться. На себя-то зачем?

Пирог уже в духовке, стол заставлен кучей блюд, и не то что бы хотелось думать о том, как они называются. Сын Куренай спит, чтобы не капризничать ночью, когда нужно встречать грядущий год.

У Морино Ибики большие наждачно-шерховатые ладони. Особенно по сравнению с крохотными ладошками Юхи Куренай.

Она сильная.

Она шиноби.

Она воевала.

Она худенькая невысокая уставшая женщина с маленькими ладошками.

Асума был смешным, открытым.

Асума окрылял, опьянял.

А Ибики.

Ибики всегда молчит, отвечает всегда односложно, кратко и до тошноты по существу.

Ибики тверд и надежен, как сама земля.

С ним просто спокойно и отчего-то тепло.

С Морино можно быть собой. Он никогда никого не осудит: есть факты, причины и следствия, а комментарии и оценка несущественны.

У него уставшие полупустые глаза. Такие же, как и у Куренай.

У него шрамами исполосовано лицо и изуродована голова под банданой.

У Куренай сын и серебристой проседью жилкуется ворох непослушных волос.

И этот маленький едва зарубцевавшийся шрам спит в соседней спальне, подложив под пухлую щечку розовую крошечную ладошку.

Юхи хочется напиться вусмерть - до беспамятства. Но алкоголя в ее доме давно уже нет.

У нее теперь вся жизнь такая - безалкогольная.

Асума опьянял и окрылял, а Ибики прост и надежен, как сама земля.

Ибики безалкогольный.

Горячий пряный чай парует, грея руки, подбородок и нос. Скоро будить сына.

Морино смотрит в тарелку, за все время, так и не притронувшись. А у Юхи рука тянется к выцвевшей от времени бандане, снимает ее, игнорируя удивленный взгляд мужчины.

Куренай целует уродливые шрамы так, как Ибики играет с ее сыном, как сажает того на колени и читает вслух справочник по боевым действиям в полевых условиях, как носит продукты каждый божий день и кладет теплую жесткую большую ладонь ей на плечо, успокаивая без слов - безалкогольно.

Морино просто осторожно приобнимает ее одной рукой.

И слов не нужно.

За окном морозный ветер воет старым серебристым волком, тлеют угли в крохотном подобии камина, отсвечивая зыбкими алыми краями.

Скоро будить сына. Но это чуть позже - нужно допить чай, пока тот не остыл.

Куренай неожиданно понимает: она давно уже ни о чем не жалеет.

У нее теплый душистый чай, сын и надежный друг или даже больше.

Просто теперь у нее такая жизнь - безалкогольная.