Бремя молчания.

Какое-то темно-муторное утро.
Я открываю слегка глаза с мерно плывущей картинкой. Потираю лицо опухшими ладонями, чтобы разбудить сознание, бунтующее от чего-то еще с вчера.

«Черт, мне нужно что-то холодненькое! Кажется, это жар…»

Взглядом медленно изучаю пространство комнаты и замечаю ледяную оправу кровати из советской скрипучей стали.

«О да…» - протягиваю в голове, хватаясь за посеребренный от долгого использования, шершавый, расцарапанный металл. Мерно прикрываю веки, чтобы ощутить весь кайф от нынешнего моего положения тела.

«Вот если бы еще хоть что-то увидеть… - картинка принимает странные формы. – Может, это просто болезнь?»

С этими мыслями рывком сажусь на кровати, на секунду теряю равновесие, ощупываю горящими руками лоб.

«Кажется, в норме или это руки горячие и я не чувствую…»

Время как будто замерло и уперто не желало идти дальше.

- Вас беспокоит непослушное тело? - раздался и отразился эхом от голых стен механически-знакомый голос. - Зря Вы, конечно, юноша связались с этим типом. А с виду ведь приличный молодой человек, а занимаетесь чем попало, Боже упаси!
- Что Вы имеете в виду?
- Неужели Вы, молодой человек, ничего не помните? В вашем-то возрасте стыдно иметь дыры в памяти.

Меня сразили любопытство и негодование. Этот щуплый на вид мужчина обвинял меня в том, чего я не помню. Однако ж должен согласиться, мало кто из знакомых мог бы предположить,
что в мои планы заниматься незаконными вещами не входило абсолютно.

Я напрягаю свое хилое зрение, щурюсь, силюсь и, наконец, могу рассмотреть человека, стоящего в углу у входной двери.
Его подавляюще невысокий рост и идеально-выглаженные брюки сразу же цепляют взгляд. Вычищенные лакированные ботинки, не первой свежести, отбрасывают ненавязчивые блики,
как будто кроме как вылизывать их потертости круглыми сутками и было главной обязанностью доктора. Бледно-серый халат струился вдоль его высушенного тела и, кажется, даже на три-четыре размера больше из-за неестественно широкий плеч. С левой стороны на груди прицеплен и повис деловитый бейджик повествующий о том, что сам глав врач данной больницы наградил меня своим присутствием. Круглое потекшее морщинами лицо напоминало собой картину,
в которую плеснули кислотой, но карие злобные горящие глаза как будто кричали о крутом нраве этого индивида. Редкие седые волосы пропускали тонкую посеревшую от возраста кожу на черепе и напоминали кожаный воздушный шарик, но я бы поспорил, что в отличии от шарика, содержимое головы этого человека имело хоть маломальскую, но очень весомую цену на рынке медицины. Хотя на счет шарика тут я тоже может не прав, ведь еще неизвестно, какая тварь, чем туда дышала.

- Я думаю, нам нужно более серьезно подойти к Вашему случаю в связи со сложившейся ситуацией, - холодно выдернул меня из размышлений голос в дальнем углу. Он постоял немного, видно ожидая ответной реакции, но, не дождавшись даже элементарных встречных ответов,
тихо удалился из палаты, как-то по-особенному мистически тихо щелкнув дверью.

Я остался наедине со всем тем, что врач только что посеял на мою плодородную почву фантазии.
Находясь в какой-то наркотически действующей на мозги тишине я думал о вчерашнем.
Так и не найдя оправдание сделанному, мое подсознательное «я» решило временно отключиться и перейти к более простой задаче: изучение моей нынешней среды обитания например.
И потекли глупые ассоциации ручьем.

Глухо. Лишь где-то откуда-то доносилось шуршание рвущегося ветра.
Поднималась температура, падало давление, учащался пульс, лампы под сводом сжимали и разжимали зрачки, врывался сквозняк, забирался под старое клетчатое больничное одеяло, которое не давало ничего, кроме запаха старины. В палате обои покрылись желтыми пятнами,
половицы отходили от нервных срывов, пели унылые песни скрипом каждый раз, когда я пытался беззвучно опустить ноги на пол или тем более встать. Драные шторы старались прикрывать собой тусклый солнечный свет, который попадал сюда только до полудня, после, становился и рассеивался по воздуху без капли следа.

Должно было пройти еще какое-то время, прежде чем медсестра зашла ставить мне капельницу с каким-то физио. Честно говоря, эта процедура всегда меня напрягала. Не очень-то я приходил в восторг от предметов, которые в меня тыкают, тем не менее, терпеливо ждал окончания сверхнеприятного мне действия. Все это время женщина преклонного возраста, выполняющая свои обыденные обязанности, стояла рядом и молча наблюдала, в норме ли показатели.
Иногда она украдкой заглядывала за штору, будто проверяла, есть ли там кто-то и почти бесшумно передвигалась по палате.

«Как ей это удается?»

- Вы знаете, - чуть было начал я, но тут же заткнулся, поймав на себе суровый взгляд, который было должен был смирить меня, - Кхм…Не знаете ли Вы, отчего глав.врач так беспокоится по поводу Наруто?
- Фамилия, - четко потребовала женщина
- Его?
- А кого же еще!
- Кажется Узумаки…, - немного приглушенно опустив голову, произнес я, потому как только сейчас до меня дошло какую ошибку совершаю в данный момент.
- Послушай меня, мальчик, - более ласково начала медсестра и присела на край кровати так,
чтобы говорить со мной глаза в глаза, - Господин Данзо работает уже много лет и в его практике были самые тяжелые случаи, так что просто молча прислушивайся.
- Я понимаю, но от чего? Вчера я, кажется, говорил с тем юношей и мы… - Она прерывает меня, так и не дослушав, а то и верно, наверное, было.

- Что вы делали потом?
- Потом…?
- Именно. Ты помнишь, мальчик?

Мне требовалось время. Что-то очень тяжкое ложилось на мои плечи и нещадно давило на мозг.
Никак не получалось вспомнить вчерашний вечер.

- Я…нет-нет…я не помню…

Она подбадривающе похлопала меня по плечу.

- У Господина Данзо здесь где-то бегает собачка. Правда я не уверена, что знаю ее породу, да и куда мне. Она не кусается, но опасаться ее стоит, - она сделала небольшую паузу, подождав пока я подниму на нее взгляд, чтобы точно удостовериться, что ее слушают, - и старайся меньше ходить по коридорам. Особенно после отбоя. Знаешь, тут ходят слухи, примерно так, как ходят часы, которые показывают правдоподобное время.

Женщина встала, и так же бесшумно вышла. В воздухе повис осадочный запах ее духов.

«Ну конечно, - подумал я и с шумом бухнулся на подушку. - Я все еще не могу припомнить, что же случилось тем вечером. А ты мне не поможешь, верно? Да…молчи, родная, молчи, не оброни ни слова, пока еще рано».

Порой я пытаюсь ходить так же тихо, как и та медсестра, по твоей комнате, но ты все равно просыпаешься, как бы я не старался, и тихо еле заметно улыбаешься своей детской улыбкой.
В эти моменты я таю и забываю, зачем пришел.

Ты такой умный ребенок, просто все гонят на тебя из зависти.

Помнишь?
Именно в то время некий следователь получил занятное старое дело на свой стол, в котором концы с концами не сходятся. Нашли тело ребенка, вернее, то, что от него осталось: около десятка костей и размозженный череп на железнодорожных путях за лесополосой недалеко от окраины города. Тогда, еще никто не слышал о тесте днк и дело неизбежно закрыли за нехваткой улик.
Тем не менее, среди сотрудников тогдашнего отдела криминалистики появились байки,
что колеса поезда никак не могли нанести черепу столь странные повреждения лицевой части,
и все свелось к тому, что заключили, что ребенок был инвалидом еще при жизни.

Однако, моя родная, это было не единственное такое дело.

Небо казалось еще более голубым, чем обычно. В окна коридора продирался желтый теплый свет и, оседая солнечными зайчиками на старых половицах, оставлял на полу горячие пятна редкого солнца в позднюю бабью осень. Ноябрь неизбежно сходил на нет, и облетевшие листья обильно умирали под тяжелыми ботинками дворника, метущего их к черной замысловатой ограде общего двора. Я прислонил ладони к стеклу и опустил голову в ноги. Немного отросшие к тому времени черные волосы упали прядями на щеки и стали лезть в рот. От их почти вороного цвета и длинны, попадающий сюда свет, мне казался еще более ярким, и глаза сами по себе жмурились в попытке избежать попадания взгляда на черно-желтый диск. По стеклу прошлись запотевшие от человеческого тела остатки, обрисовывая тонкие пальцы. Я, чуть согнувшись в спине от того,
что пока еще самостоятельно держаться на ногах не мог, упираясь ладонями в матовое стекло, резко поднял голову и, задирая ее почти до упора назад, зажмурившись от света, который упорно светил прямо в похудевшее от больничного режима лицо, прижался лбом к окну. Волосы упали на глаза и стали колоть глазные яблоки своими рвано-стрижеными кончиками. Что-то не давало мне покой, не давало мне спать.

Стоял обыденный коридорный гул. И где-то по лестницам бежали медсестры и сновали врачи,
переходя из отделение в отделение. Занимались тем, чем они занимаются уже, наверное, на протяжении нескольких лет. И я, наверное, не мог поверить себе, что когда-нибудь буду так же работать где-то и повторять одни и те же действия на протяжении дней, недель, лет. Грусть пробежала по позвоночнику и рассыпалась на коже мурашками.

«Хватит…»

Потянувшись за ходулями я, чуть не спотыкаясь о старые трубы, начинаю медленно ползти как только могу во двор.

«Совсем скоро выпадет первый снег и закидает все белым полотном. Немного побродить сейчас по остаткам бурного лета, думаю, стоит, порадоваться последнему солнцу, а потом, на протяжении трех месяцев тяжело смотреть, как умирает то, что грело целых полгода»

- Знаешь, я думаю, что это моя осень – последняя, - прохрипел совсем тихий голос позади.

Я повернул голову в поиске источника и тут же столкнулся лицом к лицу с тихим юношей,
являющимся причиной моего патологического интереса. Дар речи не давал мне подобрать нужных слов.

- Ты когда-нибудь любил осень? - продолжил строй мыслей парень.
- Немного…
- Совсем? - он уставился в окно, прислонившись руками к грязному стеклу, примерно как я минуты три назад.
- Меня напрягает эта томная грусть, которой начинают болеть люди.
- Болеть…? - не глядя на меня подхватил он, - люди не знают, что такое болеть. Они периодически по расписанию накручивают себе, чтобы вызвать приступы жалости у тех, кто не обращает на них внимание в обыденном круговороте дней…

От его теплого дыхания запотело окно небольшим матовым овалом, и парень обвел его неровным кругом тонкими пальцами.

- Наруто? Ведь верно? - не унимался я.
- Да…Так меня зовут, но это не значит, что это мое имя.

Позади послышалось напрягающее ритмичное шуршание чего-то плотного по полу. Мне не хотелось поворачиваться, чтобы снова не наткнуться на какого-нибудь странного типа и я, упершись в ходули, продолжил смотреть в окно, как и мой собеседник. Звук нарастал и приближался, но становился более легким и будто растворялся в нагретом солнцем воздухе.
И, наконец, когда шуршание достигло максимально мизерного расстояния между моей ногой и собой, остановилось.

- Мааайк, не сейчас… - пробубнил в стекло Наруто, не поворачивая головы.

Я в нерешительности повернул голову и взглядом скользнул вниз. Мгновенно отпрянул и уставился туда, где только что была моя нога. Передо мной в боевой позе, готовый к прыжку на цель, согнулся и скалился, брызгая во все стороны вязкой слюной, чернеющий своей блестящей короткой гладкой шерстью, крепкий доберман. Мне оставалось лишь открыть рот, а собака, тем не менее, прижимала уши к вытянутой голове, силилась к полу и издавала бурлящий звук, напоминающий рык. Его черные глаза как пуговицы, какие бывают на зимних пальто, горели в азарте будущей охоты. Он, расставив широки лапы, склонил голову и почти улыбнулся мне оскалом, оголив на слет белеющие заточенные клыки. Я тут же почувствовал, как в кровь хлынул адреналин почти зашкаливающей дозой, дыхание стало тяжелым и громким, участился пульс, что я мог сосчитать его в ушах.

- Фу! - почти ультразвуком как можно громче крикнул парень, только что вышедший из своего мирка. - Здрысни Майк!!! Убирайся!

Юноша рывком собрал одной ладонью горсть осыпавшейся краски с широкого обшарканного подоконника и, замахнувшись, со всей силы швырнул пылью в глаза псу. Тот, тут же выпрямившись, заскулил, прижал тонкие крысиные уши и рванул прочь по коридору, издавая то же самое, но уже более яростное шуршание, ногтями по полу.

___________________________________________________________

- С каждой минутой становится все страшнее. В мои вертикальные зрачки прокрадывается страх, дикий ужас. Слово "кажется" тут не уместно... "Кажется" - было вчера, сегодня оно полноправно владеет территорией. Я задерживаю дыхание. Чувствую, как кислород медленно перетекает в моих легких в яд. По-прежнему не дышу, теряю сознание, умираю, но не сдаюсь, умираю, но надеюсь... Безысходность заставляет вздрагивать, безысходность мешает мне спать. Ветром в лицо, волосы лезут в глаза, липнут к сырым щекам... в моей комнате остановились часы,
в моей комнате остановилось время, стрелки прекратили свой ход уже 81 день назад наверно с этого момента я перестал жить…