Быть влюблённым

Хаширама, стиснув зубы, заставлял себя не торопиться, потому что брату это не понравится, а его внимательность обмануть не получится. При смерти Тобирама не валялся – а в любом ином случае излишнее беспокойство младшего Сенджу могло оскорбить.
Хотя Хаширама вовсе не считал, что беспокоиться за любимого члена семьи – это излишнее.
Сам он такое ценил.
Но он – не Тобирама.
А сейчас только брат задавал все правила игры.
Так что после нескольких полевых суток Хаширама должен был хотя бы попытаться прийти в себя, а не сразу нестись к нему. Волосы расчесать, колтуны распутать. Впихнуть в горло кусок ужина, в конце концов, разбрасываться едой Хаширама и вправду не привык; вылить на себя три кувшина воды, чтобы хотя бы вонь отбить и не пачкать свежую одежду.
Немного почувствовать себя человеком.
И растратив терпение на чудовищные двадцать минут, наконец-то пойти к брату.
Полтора месяца назад Тобирама отправился на миссию к границе страны Огня, где маленькая провинция жаждала независимости от даймё. Брату предстояло смотреть свежим взглядом, не вестись на невзгоды гражданских, к которым до сих пор не закостенело сердце Хаширамы, и решить, за кого сражаться клану Сенджу – за правителя их страны или поддерживать основного поставщика как золота, так и оружия.
Перед его отправлением, Хаширама заявил, что решение очевидное. Тобирама спросил скептически, может ему остаться – а потом они выпалили противоположные версии, так что Тобирама всё же уехал и прихватил с собой пятерых разведчиков.
Младший Сенджу был в рядах сильнейших, и сильные шиноби отправились с ним в далёкий путь. С ними ничего не могло случиться того, с чем они бы не справились – Хаширама почти не беспокоился, как бы ни оберегал он брата.
Месяц назад вернулась куноичи из того отряда, швырнула в Хашираму голову жениха своего с синюшными от яда губами и то ли убить хотела, то ли сама убиться, то ли стыдно было ей; взвывшего Хашираму удерживали впятером, чтобы не бросился он за пропавшим Тобирамой на юг.
Две недели назад пришла к их порогу белая лисица. Хвостом куцым махнула и подслеповатые глаза на Хашираму закатила.
Хаширама как раз готов был запить по-чёрному.
- Так и знал он, что клан угробишь без него, - поделилась лисица, что белой была от старости и лукавой от мудрости, хотя её никто не спрашивал. – Вышли подмогу к Зелёным Болотам, без лекарей, только сам не ходи.
Белую лисицу призывал только Тобирама, который, очевидно, не хотел, чтобы Хаширама с порога его видел. Так что подмога ушла – и Хаширама ушёл, в разведку, шпионов красноглазых погонять, туман из головы прогнать, а навыуживал по кустам повелителей теней и разума, и пришлось задержаться.
А теперь брат был уже в безопасности дома.
И, говорят, даже совсем не ранен, хватало его на злость да ругань, на целителей орать и с ногой одному возиться.
Но старший Сенджу догадывался о реальных причинах такой ярости и желания прятаться в темноте своей комнаты. С сандалий брата песок сыпался, а значит, унесли его заключения куда дальше в южный зной, чем Тобирама планировал.
Так что шёл Хаширама к брату с охапкой мазей и трав.
Чувствовал он, что понадобится каждая – а так же медицинские техники, которые были в арсенале Хаширамы только для него.
Сёдзи в комнате Тобирамы были открыты настежь, хотя тянущийся третий день ливень мог подарить скорее промозглость, а не прохладу. Светильник не горел, пахло неправильно приготовленным отваром и грязным бельём. Тобирама спал на животе под простыней вместо одеяла; в правой ладони сжимал влажное полотенце, которое оставило пятна на циновках.
Хаширама переступал с ноги на ногу тихо.
Брат выглядел измотанным, но вряд ли спал крепко.
Старший Сенджу лихорадку распознал с порога, услышал прерывистое дыхание через рот, увидел, что брат ёрзает, будто мешает ему собственное тело. Однако не болезнь или воспаление терзали брата, но южный злой зной страны Ветра, от которого Тобирама до сих пор до конца не оправился.
И судя по состоянию кожи, оправляться будет ещё долго.
Те, кто его встречали, рассказали, что закрытой по горло водолазкой Тобирама пожертвовал, чтобы сберечь ясность головы. Тепловой удар в степном жаре легко мог довести до обморока, который сулил смерть без воды или от рук врагов – так что Тобирама сделал болезненный, но верный выбор из двух зол.
Его последствия цвели на спине брата ярко, но вряд ли красиво.
Белая кожа налилась алым; если надавить на такую, то появится бледное пятно даже при лёгком касании. На лопатках уродливыми родинками вздулись несколько желтоватых пузырей и два, кажется, уже успели лопнуть, Хаширама заметил присохшие ошмётки; мелкие волдыри обрамляли повреждения ожерельями, как крапивная сыпь, мелкая и противная. На плечах и руках кожа уже слезала, но могла она шелушиться не раз, и не два чтобы полностью обновиться, стать снова упругой и мягкой. Задняя часть шеи и уши были просто красными, похоже, эта область пострадала меньше всего – впрочем, это только навскидку, так как простыню Хаширама не трогал, и брата будить не торопился.
Пусть поспит – ожоги приносили и зуд, и боль, а Тобираме нужны были силы. Хаширама прикрыл ширму, ведущую в мокрый лес, чтобы его не продуло.
Призрачная болезнь существовала в клане Сенджу поколениями, и Хаширама подозревал, что женитьба их отца на троюродной сестре, а их деда – на всего лишь единокровной, делу не способствовали. Несмотря на то, что хватало ума понимать, что как хорошее держится в клане, так и плохое, только Буцума, имея лишь одного сына с мокутоном, зато двоих больных стал собачиться со старейшинами в мясо – чтобы вели записи, чтобы не могли рожать детей родственники, чтобы не исчез клан.
Хаширама унаследовал от него эти склоки и накопленные годами знания о лечении ожогов от жестокого солнца.
Тобирама впитал то, что он больная ошибка: по ушам бы надавать, только брат уже взрослый для такого, техники его тоже горы стирали, волнами моря уносили….
Очень больной, ничего не скажешь.
Разве что головой.
Впрочем, Хаширама в любом случае любил каждый бесцветный волосок на этой голове.
Даже на расстоянии от кожи Тобирамы исходил жар. Брат прекрасно знал, как себе помогать, понимал как облегчить симптомы и в полевых условиях, но, похоже, мысли его спутались и пропорции в простейшем лекарстве он спутал.
А к лекарям с таким ходить ненавидел.
Старший Сенджу аккуратно забрал у брата полотенце.
Оно ещё понадобится.
Для начала нужно было ещё раз его охладить, а заодно размягчить болтающиеся клочки кожи, так и манящие на себя грязь и гниль. Принесённое с собой полотенце Хаширама устроил на лбу Тобирамы, белым и невредимым почему-то, и пахло от него лишь мятой. А отвар из дубовой коры, сбора трав в соотношении единственно верном, помогающем Тобираме и кипячёной воды пропитал мягкую ткань, и Сенджу стал брата скорее гладить, чем обтирать по-человечески, что, разумеется, будет больно.
Это лекарство сейчас как мёртвому припарки.
Но отвар лишь вспомогательное средство, кожу распарить немного.
Чакра уже засветилась зелёным над правой ладонью Хаширамы. Левой же Сенджу позволил себе слабость и стал невольно ерошить мягкие волосы Тобирамы, как при медитации дыша, осознавая, что Тобирама жив.
Хаширама не любил медицинские джитсу, именно они давались ему трудно. Боги были против, уже даровав ему мокутон, и считали, должно быть, что он тут совсем охренел со своими непомерными амбициями. Но если брат подпускал только его и только с ним не чувствовал себя при этом унижено – Сенджу расшибётся, но будет знать всё необходимое.
И даже свыше того.
Ливень на веранде превратился в накрапывающий моросящий дождик, мелькнул луч бледного солнца, но кого согреть или убить не нашёл, и скрылся. После такой погоды хорошо росли в округе грибы – идёшь по влажному лесу, блестит всё, и невидимыми грибами вокруг пахнет, хорошо на душе становилось, а в зелени прятались всякие мелкие духи-ками и об осени без конца трещали, даже если было ещё начало августа.
Это просто чувствовалось.
Тобирама осень любил.
Брат пошевелился, и Хаширама почесал его по загривку. Тревога за малого отото показала уродливую рожу в тени, как ёкай ткнула когтём в уродливые ожоги и сбежала, когда старший Сенджу на неё огрызнулся – не очень успешно.
Это история давняя.
Вечная почти – вот насколько долго.
А в клане роились слухи о том, как призрачная болезнь внезапно жрала своих носителей: сначала появлялась родинка, а через несколько месяцев отказывали лёгкие.
Хашираму это чертовски пугало. Его брат должен был умереть во сне в глубокой-глубокой старости – а все прочие варианты заставляли старшего Сенджу просыпаться в холодном поту и видеть кровь родных.
Лопнувшие капилляры в глазах матери, отравленной, чтобы у Буцумы больше не было сыновей, он ведь её любил.
Труп Каварамы, плывущий по реке, уже раздувшийся, ледяной совсем.
Итама с перерезанным горлом – удивительно, но Учиха сами сложили курган ребёнку.
Ушедший отец, с заказа не вернулся, кремировать было нечего.
И Тобирама.
Тобирама очень сильный. Конечно, Хаширама запер бы его и на поле боя не выпускал бы никогда, но с врагами земными брат мог справиться и сам, зубами врагам глотки грызть умел и пленных брать сильно не любил.
Но то были смертные, всего-то люди.
Аматерасу сильнее, и легенды про таинственные техники клана Учиха были ни при чём. И против солнца сражаться Хашираме, в насмешку смуглому, было нечем.
Ц, дожить бы им хоть до тридцати, а уж потом перед богами наглеть.
Но Тобираме было плохо сейчас.
- Разбудил бы.
Сенджу быстро убрал руку из волос – её туда никто не звал.
- Доброе утро!
- Ты здесь давно?
- Воды выпей.
Младший Сенджу попытался привстать и поморщился. Голос у него был севший и сухой, должно бы, в глотке совсем пересохло, но Хаширама вдруг передумал, решил, что шевелиться ему стоит поменьше и мягко надавил на спину.
Тобирама сдавленно шикнул, но тут же осёкся. Хаширама закатил глаза, уже широко улыбаясь, и демонстративно фыркнул.
- Лежишь удобно, я бы волдырями занялся.
- Ещё не занялся?
- Ты же спал.
- И что?
Хаширама вздохнул, взял сенбон, поискал взглядом бутыль со спиртом.
- Да ничего.
В ноздри ударил резкий алкогольный запах.
Тобирама чуть напрягся от аккуратного прокола, хотя болевой порог брата был высоким. Полотенце впитывало желтоватую жидкость, а Хаширама мог представить, как брат брезгливо поджимает губы.
Его завышенная чистоплотность была и оставалась чудом света, после тех-то мясорубок, через которые Тобирама проходил и не раз.
В груди Хаширамы вдруг разлились тепло, уют и капля нежности, которая бы Тобираме не понравилась. Он наложил повязку, приложил руки и пока техника делала свою работу думал о том, что даже плечи Тобирамы были противоречиво узкими после всех тренировок.
И мягкими.
Когда всякой воспалённой дрянью разрисованы не были.
Здорово.
- Всё, достаточно.
- Думаешь? – Хаширама понимал, как далеко до заживления. - Спать так сможешь?
- Неважно.
Ещё как важно.
- Ты же знаешь, что лучше пусть заживает само, - Тобирама говорил раздражённо, но злился больше на собственное тело. - После таких техник новые ожоги появляются быстрее.
- Да всё я знаю, - старший Сенджу проверил плёнку тонкой-тонкой новорождённой кожи под повязкой: та снова наливалась красным и ещё сойдёт, - и сделал вид, что брату поверил; состояние ухудшалось с годами само по себе, без техник. – Сядешь?
Когда Тобирама сел, простыня упала, и Хаширама увидел, что одежды на нём нет и что рёбра слишком рельефные; брат похудел, готов был убивать за всякие нехорошие слова - «хрупкий», «лёгкий», «слабый». Лицо Тобирамы тоже пострадало, как и торс спереди, и Хаширама протянул ему полотенце, чтобы обтирался сам.
Старший Сенджу вежливо проигнорировал то, как подозрительно брат прячет левую руку. Если Хаширама не был идиотом – а он не был – то Тобирама не прошатался по пустыне месяц, а сидел сетью изловленный в месте тихом и отвратительном, пока не убил своих пленителей как-нибудь изощрённо и не сбежал.
Все свои вопящие эмоции Хаширама затолкал как можно дальше и запер на замок. Тобирама расскажет, когда будет готов – а до того момента старшему Сенджу не следует ворошить этот рой диких пчёл.
Его покусают.
Крылья и жала себе обломают.
И закроются на месяцы.
Наверняка, на левой руке не хватает нескольких ногтей. Это последнее, на что можно было бы обратить внимание, и весело разрушить самоконтроль Тобирамы, который сейчас и так состоял из хрупких соломинок.
Чакра окутала волдыри на плечах и пятна на шее. Хаширама следил за тем, как расслабляются и застывают сталью мышцы под пергаментом истерзанной кожи – он и не пытался лечить, но с пальцев стекал обезболивающий холод.
Тобирама выдохнул, и старший Сенджу положил большие пальцы на острые шейные позвонки, крепко нажимая. Напряжение покидало тело брата медленно, но постепенно клетки его тела освобождались от тюрьмы усталости и боли.
Это у Хаширамы идея была такая – что тело состоит из множества крохотных частиц, куда меньше, чем капли горячей крови. Хотя многие считали её сомнительной.
Тобирама в особенности.
В особенности для Тобирамы хотелось доказать обратное.
Младший Сенджу повёл плечами, и правой ладонью Хаширама надавил сильнее. Одно плечо брата давно уже было чуть выше другого, ничего серьёзного, но почему-то брата качнуло сильнее, чем должно было от такого жеста. Хаширама вспомнил о куче вещей, которых брат ненавидел, а старший Сенджу обязан был помнить.
Он выждал, пока Тобирама окончательно не потерял бдительность. Через некоторое время брат перестал водить по лицу полотенцем и прижался лбом к влажной ткани, пахучей от отвара, но то запах приятный.
Возможно, зажмурился. Возможно, перед глазами у него танцую чёрные пятна.
Возможно.
- Как глаза? – беспечно спросил Хаширама.
- Всё в порядке. Я ткань рвал, как от снежной слепоты.
- А зачем полотенце к лицу жмёшь?
- Затем, что ты достал.
Огрызнулся Тобирама вяло, плечи подставляя под холод всё ещё охотно. Хаширама стукнул по белому участку кожи на шее, привлекая внимание, и протянул руку вперёд, ладонью перед лицом младшего брата.
- Сколько пальцев видишь?
- Сейчас будет на один меньше.
- И который оторвёшь?
- Оба.
Умница – пальцев было два.
На улице вышло солнце. Ему потребуется час, чтобы перебраться на эту сторону дома, и ещё полтора – чтобы лучи, коварные, проникли в комнату Тобирамы напрямую. Хаширама поднялся и закрыл сёдзи, оставив только крохотную щёлочку.
Обернувшись, он заметил, что на Тобираме всё же только простыня и была.
- Ты ел?
- Пока только хлеб.
Хаширама кивнул – значит, брату приходилось голодать в пути.
- Давай я тебя подстригу, - старший Сенджу перекрутил в пальцах кунай и проверил подушечкой большого пальца на остроту. – А затем поищу суп и немного сахара.
Тобирама возражать не стал.

С невысоких, покрытых густым лесом гор спустились грозы. Низкие тучи уверенно укрывали тяжёлым одеялом, лишь изредка в нерешительности задерживаясь над рекой; но грохотало регулярно, а воздухе чувствовалось электричество.
Несмотря на возможность обвалов, грозы сулили Сенджу удачу – многие тропы размоет, горные реки разбухнут от притока воды, бурлящей и опасной, так что куда меньше вражеских шпионов, не знавших безопасных дорог, предстоит им отлавливать в лесу, а урожай в ближайших деревнях не пострадает от зноя.
Хаширама глубоко дышал летней дождливой свежестью и любовался как яркой зеленью в лесу, в трёх шагах от спрятанного почти в чаще дома клана, так и Тобирамой, который не потрудился обуться, шагнув с веранды. На ступни брата налипли мокрые комья земли, а старший Сенджу на переносном очаге стряпал похлёбку из риса и свежей дичи; от наваристого супа уже сытно пахло мясом и душистым чесноком. Он не обязан был этим заниматься, для главы клана был даже не один человек, который мог бы делать это за него – но раз уж он ведёт «разгульный» образ жизни, то надо было хоть чем-то себя занять.
Это были месяцы бдительного мира, и Хаширама позволил себе вольность быть дома с братом до его выздоровления и лечить его ожоги лично. Впрочем, никто не обманывался – подойди война к ним к самому порогу, старший Сенджу всё равно брата бы не покинул.
Тобирама первый отругал его за такое пренебрежение к своим обязанностям: обязанностям главы клана Сенджу, преданного шиноби и сильного воина, который вместо того, чтобы быть на передовой протирал штаны дома. Хаширама на всё без исключения кивал, так как брат был прав, улыбался с благожелательностью сумасшедшего, но от его дверей в патруль к границам ходили исключительно древесные клоны.
Четыре недели упрямства Тобирамы взрастили в старшем Сенджу стыд.
Упорство Хаширамы за этот же срок сделало спину брата чистой, словно свежий январский снег, и по крупицам слов собрало рассказ о его кратком плене. Загадку, что задал ему Тобирама, Хаширама раскладывал в голове, как расставляют фигуры для игры в сёги – откуда в стране Ветра столь сильные шиноби, белокожие да не местные, что им нужно, что с ними сделать…
Мужчина помешивал варево, и мысли текли в одну сторону, руки работали – в другую. А сердце присматривало за братом и радовалось тому, что ему лучше.
Тучи не закрывали небо, как и не прятали до конца за собой солнца. За месяц сиденья в четырёх стенах Тобирама стал совсем злым, и только когда краснота сошла, рискнул показываться за пределами собственной спальни. Постепенно водолазки с высоким горлом сменились на юкату, юката – на короткий рукав, а искры раздражения исчезли из глаз Тобирамы.
Брат любил свежий воздух, духоту тесных стен – ненавидел. Грозы несли ему счастье и обычно достаточную при зажившей коже тень.
Позавчера Хаширама увидел на шее Тобирамы ярко-красные пятна, но пока ничего не сказал об этом. Брат медленно трогал их, нажимал-отпускал, отпускал-нажимал, и тихо смотрел в стену; следовало уйти, оставить его в покое, и тогда старший Сенджу так и сделал.
Страна Ветра сделала всё хуже, и следовало бы стереть эту страну с лица земли.
Если из-за последних ожогов затворником придётся быть его любимому брату – страна Ветра определённо заслужила страшной мести.
Однако пока Тобирама делал вид, что ничего не происходит.
Хаширама тоже делал вид, что всё хорошо да как обычно – не комментировал, что сидит сейчас младший Сенджу с открытыми плечами, а с полудня прошло всего-то пару часов.
Маленький самообман, который Тобираме только навредит.
Но сказать короткое «кай», вытащить его из иллюзии покоя – это даже нарваться на заслуженный удар в лицо в жёстком спаринге.
Так что пусть ныло беспокойством под сердцем, Хаширама занимал голову другими вопросами. А Тобирама не обращал на его терзания внимания, вряд ли на самом деле не замечая их, и делал вид, что с небесами не в ссоре.
Сидел прямо на земле на открытом пространстве.
Прикрывал под ветерком глаза, будто сама природа не могла ему навредить.
А перед ним сидела белая лисица, и переговаривался с ней Тобирама так, чтобы Хаширама не слышал ни слова.
Это была та же белая лисица, что как-то видел Хаширама раньше, ну или уж очень похожая. Хвост у неё был настолько же редковат, а глаза – затянуты полупрозрачной плёнкой. Лиса не была больше или свирепей обычных лисиц; возможно, не умела сражаться, возможно – не шла ни в какое сравнение с гигантами-чудовищами, с которыми выходили шиноби на поле боя. Но зато уж очень она была стара и наверняка умела колдовать.
В глубине души Хаширама верил в сказки про оборотней, с детства.
Поди тут не верь, с такими лисицами у порога.
У самого Хаширамы как-то с призывными животными не сложилось. То он им не нравился, то сам не мог никого выбрать – его крови до сих пор не было ни на чьём контракте. Зато брат знавал эту лисицу с пятнадцати, Тобирама даже не всегда призывал её; сама могла прийти, для дела или разжиться кусками хорошего мяса.
Нюх у неё был просто отличный.
Лисица вскочила на веранду, сделала вокруг Хаширамы круг и изящно села, обернув лапы хвостом. Хаширама щёлкнул зубами, зевнул – не дурак, знал, чего ей надо.
- Какое мясо сегодня портишь, Хаширама?
- Если оно порченное, то, может, зря оставил и для тебя, госпожа?
Хашираму лисица особенно недолюбливала, считала мальчишкой, как и Тобираму. Но брат-то пил с ней саке, а Хаширама оставался «болваном пустоголовым». Тобирама ещё и уговорил уважительно разговаривать, чтобы не портились с её кланом отношения.
Вот и сейчас младший Сенджу стукнул по плечу ладонью, мол, нечего старшим дерзить, даже лисицам.
Ладно, разведчики это были всё равно хорошие.
Два молодых лиса шпионили за кланом Учиха регулярно, пока их клан не покинул эти края.
- Фазанье мясо, кусок справа лежит, - лисица могла видеть только на три шага впереди, но мясо нашла безошибочно - Вы что-то решили?
- А что ты решил? – спросил Тобирама. – Проводники найдутся.
Но Хаширама не ответил.
Лисица назло ела медленно. Тобирама сходил в дом, вернулся и лениво сжевал два табачных листа, а Хаширама успел закончить с их обедом, и только после этого они, наконец, остались вдвоём.
- Она считает, что ты грубый остолоп, - весело сообщил ему Тобирама, как только лисица ушла, а брат даже погладил её на прощанье. – К тому же, ей не понравилось твоё недоверие.
- Дела клана – дела личные. И твои призывные звери слишком своевольные.
- А может я с ней на счёт тебя согласен?
Хаширама фыркнул.
От Тобирамы горько пахло табачными листьями.
- Я думаю, что нападать не разумно, хотя у нас есть причины, - Тобирама кивнул, хотя он и был причиной. – Нужно разведать, возможно, ты просто оказался на их территории – но мы как минимум можем на них давить тем, что они напали первыми.
- Воевать с ними прямо глупо в любом случае, - младший Сенджу пожал плечами. – Через границу, даймё будет в ярости.
- Напомни, скольких ты убил, сбегая? – Хаширама задумался, а не дали ли они сами повода для военных действий.
- М… четверых?
Старший Сенджу мысленно умножил на два. Техники Суйтона были несколько непредсказуемыми.
А сердце пропустило удар яркой вспышкой крови и плоти; в ней мелькнуло всё то, через что брат прошёл, но что уже стало частью его жизни.
Когда-нибудь настанет настоящий мир.
Когда-нибудь…
Хаширама протянул ладонь и мягко опустил её Тобираме на загривок. Младший Сенджу набрал вес и позвонки уже сгладились; кожа была почти здоровой, но хрупко-нежной, скорее всего, ещё будет шелушиться. Тобирама замер и дал провести по своей шее рукой до сонной артерии, к которой старший Сенджу прижал пальцы. Его дыхание оставалось глубоким и спокойным, в пальцы ритмично бился пульс.
- Мстительность не для нас, - бесцветно проговорил Тобирама.
- Я знаю, братишка, - вздохнул Хаширама, ратующий первым за мир, за сотрудничество даже с кланом Учиха, да только за вред младшему брату всё равно хотелось кого-нибудь убить.
Очень жестоко.
Очень по-настоящему, без генджитсу.
Старший Сенджу успокоился, досчитав до пятидесяти; пятьдесят раз толкнулась ему в пальцы кровь Тобирамы, чуть реже, чем раз в секунду. Наверное, он даже слишком давил, приятного мало, так что Хаширама чуть погладил кожу и вдруг наткнулся на тянущую жаром область, будто пятнышко.
Мужчина не видел, но она точно красная.
И воспалённо чешется.
Тобирама твёрдо убрал с себя его руку. Хаширама держал слишком долго – и Тобирама уже внимательно следил за его реакцией.
А потом младший брат ещё спрашивал, как он хочет вести переговоры с Мадарой. Сам ведь ловушка с взрывными печатями, и чтобы она не сработала, нужно было всегда помнить, что под тонкой скорлупкой Тобирама гордый и чувствительный.
Или ранимый и комплексующий из-за мнимой слабости на фоне Хаширамы.
Суть одна – а слова вон как меняли смысл.
- Я бы послал небольшой отряд, - старший Сенджу продолжил, как ни в чём не бывало. – Нет, даже меньше отряда.
- Шпионаж или разведка? – хмыкнул Тобирама.
Враги или под вопросом?
Хаширама щёлкнул языком. Получалось, что как-то всё сразу.
- Разведка, но чтобы точно не было ни конфликта, ни потерь. Страна Ветра далеко, в лесах им будет трудно – нам лишние смерти точно не нужны.
- Проводники будут. Инари готова послать даже своих сыновей, если не будет большого риска.
- Надёжные?
- Относительно. Но выносливые, и их не застать врасплох.
Старший Сенджу прижал большой палец к губе и куснул ноготь. Стройное решение, решавшее даже те проблемы, о которых Тобирама не знал, уже имелось, сошлась головоломка, но брат быстро начнёт задавать вопросы.
Тем не менее, Хаширама не думал долго.
- Отправим Сатори. И его родственников и друзей. Большего и не надо.
- Издеваешься?
- Ничуть.
Глаза Тобирамы сверкнули.
Брат-то сразу же его раскусил, как прокаленный лесной орешек.
Сатори Сенджу было сорок пять. Его брату сорок три, жене – сорок семь, и она была сильна, рожала только один раз. Их ближайшему другу Кириме было почти пятьдесят. Его младшему брату – всего-то тридцать девять.
Это были самые опытные шиноби клана, рассвет силы которых был позади, но чей ум дал им выжить, чьи знания – называться старейшинами клана.
И, по-хорошему, каждый из них мог Хашираму не слушать, а разведывательное задание могло оказаться очень скотским. Однако у него был козырь в рукаве, а если правильно заболтает – будет и побольше.
Но лукавые искорки в прозрачной радужке брата танцевали не поэтому. Вот в тени его глаза казались винными, как шаринган, и Хаширама поёрзал – неуютно.
Сразу мерещилось… всякое.
Словно Тобирама собрался вскрыть его и обязательно добраться до влажной пульсирующей сути тонким скальпелем. Хаширама с радостью кишки подставил бы, всё что братишке угодно, но как-нибудь в другой раз, а сейчас насупился.
Тобирама широко ухмыльнулся, хищно да через чур красиво.
Нахватался всякой гадости у лисиц своих, проклятье.
- Ну, смотри! - Хаширама изобразил энтузиазм. - Они все достаточно сильные шиноби для такого поручения. Со всеми сразу с ними беды не случится. Но при этом, если случится конфликт – кто, если не они достаточно опытен и дипломатичен, чтобы разрешить его без насилия?
Тобирама хмыкнул.
- Они не пойдут. Это дело на несколько месяцев полевой жизни, - задумался. – Все точно не пойдут.
Пришло время для первого козыря.
Вторым станет как раз лесть о невероятным опыте старейшин, которую он выльет на Сатори, если Тобирама решит активно не спорить.
- Сатори каждый год жалуется, как у него болят суставы от холода, и как мы тут все молодые и ничего не понимаем. Вот пусть и отправляются на всю зиму на юг – в стране Ветра есть места, где снега не выпадает вовсе.
Это был хороший ход, тем более, что весь – чистая правда. Жизнь шиноби калечила, жена Сатори всю зиму пила обезболивающие отвары и всё равно еле спала; а мужчины скрипели зубами, но гордость их было не сломить.
Зато в тепле юга у них будет дело и мягкий климат.
Похоже, Тобирама наконец-то воспринял его слова всерьёз – он захлопнулся, как книга в твёрдой обложке, лёг на доски и закинул руки за голову. Только младший Сенджу знал, какая сейчас обстановка в стране Ветра, и мог оценить реальную пользу решений Хаширамы.
Эгоистичная польза для самого Хаширамы в счёт не шла, разумеется.
Старший Сенджу снял с огня похлёбку, потушил угли и принёс посуду и саке. Тобирама от выпивки откажется, но потом начнёт допытываться – тут-то оно в дело и пойдёт. Суп Хаширама, пожалуй, передержал, вышло слишком густо, но мясо это не испортило.
На стук посуды и разившийся ярче запах мяса Тобирама шевельнулся. Младший Сенджу дал брату их обслуживать – и только потом спросил.
- План отличный, но просто так – сложный. Для чего тебе нужно сплавить старейшин?
- Ну, скажешь тоже, сплавить. Грубо.
По существу Хаширама не ответил. Взгляд Тобирамы упал на саке.
- Я пить не стану.
- А я и не тебе.
Наверное, Тобирама думал, что он задумал разработку какой-то техники. Или собирался менять что-то в доме, или в клане, или налаживать новые связи – но в любом случае старейшины не любили нового, ценили лишь проверенное, старое…
Нет, брат отчасти прав в своих домыслах…
Однако когда их тарелки опустели, и Хаширама выложил брату всё как на духу, Тобирама вздрогнул, бледность накатила на него – а ведь куда сильнее!
А затем попросил выпить.
Затем ещё.
Затем снова.
Затем закончилось саке.
Брат так и не ушёл, хотя вставал, бродил кругами вокруг, садился обратно – хороший знак, мог бы не захотеть и слушать. Тобирама дураком никогда не был, понимал ситуацию даже лучше Хаширамы, но взгляд его бегал, надолго не задерживался на одной точке…
Будущее лечение призрачной болезни братишку явно больше пугало, чем радовало – потому что никто не знал, как избавиться от ярости солнца, гнева всех небесных ками и белых, как меловой известняк, волос и кожи.
И они оба знали, что Хаширама тоже не в курсе.
И что он не медик.
Но если исцеления не существует - то старший Сенджу намеревался его создать из собственной плоти.
Так что Аматерасу и её гневу придётся убраться к каким-нибудь Учиха.

Если смотреть на запястья Тобирамы, то сразу становилось понятно, что его кожа вовсе не белая – она совершенно не имела своего цвета. Сосуды просвечивали через мягкую кожу на внутренней стороне руки так легко, словно смотрел Хаширама не через плоть – через мутную воду, и в них билась жизнь его брата, которой Сенджу собирался рискнуть.
Пульс – шестьдесят, частый-частый.
Тобирама поёрзал, словно ему неудобно было сидеть в сэйдза. Брат пытался скрыть, что нервничает – но уродился слишком умным, в голове стучали счёты всех плохих исходов, так что видел всю шаткую сомнительность этой затеи.
- У тебя есть план? – всё же спросил младший Сенджу.
План был рассказан уже десятки раз.
- Сейчас мы только проведём эксперимент. Если всё получится – пойдём дальше.
В комнате неприятно пахло спиртовым антисептиком. Тонкие скальпели угрожающе блестели, отражая огонь светильника.
Тобирама очень тихо, но резко выдохнул. Хаширама поёрзал тоже – точили его сомнения – но они уже всё решили, и другого выхода у них не было.
Хаширама не разгадает причины болезни Тобирамы. Быть может, дети их детей родят своих детей – и вот тогда, но не теперь. И либо сидеть Тобираме Сенджу запертым в стенах родного дома, что станет доспехом и клеткой; либо мазать лицо углём, закрывать в тепле страны Огня все тело с головы до пят, никогда не знать свободы, бояться дневного света…
Либо – как придумал Хаширама.
Либо ставить на всякие глупости в голове старшего брата.
Хаширама всю жизнь был смуглым. Ни южное солнце не вредило ему, ни блеск снегов на ледниках в горах; он загорал, но не обгорал, и никогда не испытывал от тепла и жаркого лета боли. То, что его волосы чёрные, глаза – темные, а кожа цвета коры деревьев хранило его надёжно – но зачем ему одному столько?..
Это была его идея про крохотные частицы в теле, которых не видно, которых не обнаружить, не вскрыть как внутренности, не увидеть – как кровь. В них все секреты: все техники и мощь, вся сила и слабость, цвет глаз и волос. И у Хаширамы их так много; и во всех них было что-то, что берегло их от небесного огня.
А у Тобирамы этот элемент отсутствовал.
Зато Хаширама совсем не против был носить шляпы.
И своей защиты для Тобирамы Сенджу не жалел.
- А если не получится?
- Ну, значит не вышло, ничего страшного. Я вживлю тебе совсем немного. Если они приживутся – то всё в порядке, будем двигаться дальше.
А если нет – то придётся вытягивать их из Тобирамы, словно трупный яд.
Хаширама поймал обе руки брата. Вживление он собирался провести на нерабочей левой.
Сенджу рассеянно вывел узор на запястье Тобирамы и подумал о том, как ладно устроено то, во что они собирались вмешаться. Что мышцы укорачиваются и распрямляются, чтобы Тобирама мог как ходить, так и сражаться. Что кости словно стены несущие в сложной крепости, переполненной загадок и закоулков. Что сильное сердце билось ровно, лёгкие наполнялись воздухом – и всё в нём правильно и как нужно…
Младший Сенджу закрылся, как только получил нужные ему ответы. Его нервозность была минутной слабостью – так что Тобирама спрятал её подальше, как и все иные.
Дурак.
- Мы с тобой родственники, - сказал Хаширама. – Всё должно пройти хорошо.
- С чего бы?
- Мы с тобой похожи. У нас одна кровь. И наши предки постарались, чтобы ничего лишнего в ней не было. Так что и в клетках ничего постороннего быть не должно!
- Очень научно, - Тобирама фыркнул и по-настоящему расслабился. – Режь уже, не тяни.
- Я тебя вылечу!
Иногда так полезно нести несвязную чушь.
Хаширама уверено принялся за работу.
Всего через двадцать минут на запястье Тобирамы уже ложилась полоса бинтов. Под собой она прятала свежую печать, которая до поры будет поддерживать жизнь в крохотном сгустке плоти под кожей Тобирамы.
Ранку Хаширама трогать не стал. Собственная же зажила почти мгновенно – настолько была маленькой.
- Разомни руку.
Тобирама сжал и разжал пальцы.
- Это оказалось проще, чем я думал, - задумчиво проговорил он.
- А я так и говорил!
Младший Сенджу хмыкнул и зевнул, трогая бинты. Они не спали всю предыдущую ночь, превращая абсурд из домыслов в согласованные действия, а Тобирама ещё и ел только пустой рис, на всякий случай.
- Ложись спать, братишка, - Хаширама в приливе нежности потрепал его по волосам.
- Иди ты, - он фыркнул, но не оттолкнул. – Ещё семи нет, у меня есть дела.
А старший Сенджу подумал, что сам от волнения сегодня не уснёт.
Не так много людей согласились бы на спарринг поздним вечером в плохую погоду – вслед за тучами спустились с гор молочные туманы, а дожди превратили всю землю в слякоть, что противно хлюпала под подошвой при каждом шаге. Однако Тока отозвалась охотно и по пути к полигону вместо отчёта пожаловалась, что миссия по охране столичного вельможи была смертельно скучной, а порой от неё требовали притворяться мужчиной.
- Вы словно не женщина, Тока-сан, - Тока мастерски передразнила столичный выговор. – Между тобой и мужчиной совсем нет разницы, Тока-сан.
Хаширама фыркнул.
Туман цеплялся за деревья и их ноги и крал пространство. На Токе бренчало несколько кунаев, но Хаширама шёл налегке – намеревался дать фору. По камням они шли к дальним тренировочным площадкам, так как стоило Хашираме вырасти, и тренироваться рядом с жилищами клана ему было небезопасно для его жителей: в шестнадцать снёс балку, в двадцать – несколько летних комнат с бумажными стенами не выдержали чакры.
Так что у дома борьба и лёгкое тайджитсу.
Но если хочешь, чтоб бурлила кровь от драки – убирайся-ка, Хаширама, подальше.
- И что ты ему ответила? – спросил Хаширама, обвязывая лоб полоской ткани, чтобы пот и волосы в глаза не лезли.
Несмотря на погоду, Тока сняла верх и осталась и обмотках поперёк груди, чтобы ничего не мешало двигаться. Её мускулы и шрамы были картой её побед, и лишь один – след сокрушительного поражения. Кривой разрез пересекал её живот ниже пупка, и спасли её тогда с трудом.
Но никогда её плоть и кровь не смогут поделиться жизнью. Если выйдет замуж – мужу наследника не подарит.
Так что она дарила клану свои победы и силу.
А в противном случае старейшины могли Хашираму на ней женить, так как родство меж ними было достаточно дальнее.
- Надела кимоно напрокат и сделала самую модную причёску, - Тока собрала руками волосы назад вместе с чёлкой. – Красавица, да, Хаширама?
Левая сторона лица Токи была сплошным рубцом. Жёсткая кожа ожога оплетала её одеревеневшей паутиной, бровь и ресницы не росли, а глаз хранил в себе дым чудовищного катона, что этот след оставил – им Тока видела лишь вспышки светотени. С Мадарой она когда-то схлестнулась особенно яростно; Учиха был из тех, кто считал, что женщине в бою не место. Тока сломала ему руку, очень гордилась собой.
Хаширама засмеялся, представив, как перепугала Тока придворных дам; наверняка от неё отстали. Сенджу потянулся, подумал о брате и понадеялся, что он сейчас отдыхает, а не торчит на каком-нибудь другом полигоне.
- Какие условия?
- У меня тайджитсу, у тебя – всё что хочешь.
- Хочешь проиграть всухую?
- Мечтай, красавица.
Тока повела плечом и растворилась в тумане.
Когда она успела сложить печать, Хаширама не заметил.
То ли Сенджу переоценил себя, то ли недооценил Току, то ли выучилась женщина новым фокусам, которых он не знал. В гробовой тишине шелестели деревья – и шорох рождал новые петли иллюзии, а Сенджу как-то упустил, когда она успела освоить иллюзии, действовавшие через слух.
Это была не сильная иллюзия, сломалась бы криком «кай!» – но Хаширама не собирался нарушать правила, которые сам же установил. Так что застрял Сенджу на крохотном пятачке травы в пять шагов максимальной видимости, и из мглы налетала время от времени на него Тока, словно горный тенгу.
Раз! – в плечо стопой, блок, но Тока украла у него повязку и стали мешаться волосы.
Два! – Хаширама атаковал в ответ, но это оказалась всего лишь кривая коряга, зато чуть не ударила его Тока в спину, и схлестнулись они в тайджитсу; но умна Тока, ниже и легче него, сразу же исчезла вновь.
А Хаширама плюнул и рванул следом.
Спустя два часа догонялок и пряток по лесу вокруг полигона лёгким Хаширамы перестало хватать воздуха. Лес лучше не сделал; покинув открытое пространство, Тока окончательно стала невидимкой, а Хаширама на её фоне ломился через заросли, словно раненный медведь. Но это был не бой, глупая игра постаревших зачем-то детей – так что и Тока нарочно давала себя догнать, и Хаширама лишний раз наступал на ветку.
Резкий удар в солнечное сплетение всё же настиг его. Тока долго водила его за нос – и, возможно, ей уже надоело это и пришло время втоптать Хашираму в грязь.
Выставив руки для блока, Сенджу не заметил коварный корень под ногой: три секунды назад его точно там не было. Хаширама успел ударить – но он уже падал, а Тока увернулась, сшибла его с ног и с размаху ударила в ухо.
Голова мотнулась до звона в ушах.
Пожалуй, с него хватит – так что Хаширама поднял руки и растянулся в грязи.
- Сдаёшься?
- Дай мне умереть в агонии.
Тока хмыкнула. Женщина была в маленьких царапинках от веток кустарника; крупный синяк на боку от его удара Хаширама ей сам и заживит, если попросит.
Сенджу хотел чтобы его побили, хотел проиграть – то и получил. Он вытянул ноги; его не волновало, что Тока повалила его в грязь, и теперь та мерзкая и мокрая в одежду впитывалась.
Шиноби грязи не боятся.
Даже охлаждало кожу, здорово.
Мышцы постепенно наливались пряной усталостью – не сильной, так, чтобы было приятно. Все волнения из него вытеснили простые мысли, простые действия их игры, и ни о чём не думая, Хаширама положил у головы руки, следя, как двигаются по небу тучи.
Быстро.
Где-то там, на недостигаемой высоте – очень ветрено.
Тока легла на него, устроила острый подбородок на ладони и тоже вытянулась. Хаширама решил не дожидаться просьбы, так что шосен окутал бок Токи, а свет чакры отражался в её темных глазах. С Токой было расслаблено, удобно и даже когда её бёдра прижимались к его ногам через лёгкую ткань, Хаширама не чувствовал к ней желания.
Наверное, он дурак – Тока всё же красивая.
Зато Тока – не дура, не считала же, что он идиот.
Здорово.
Всё же хорошо, что их не женили. Сенджу бы всё испортил.
В крупных городах глава Сенджу развлекал всех юдзё в округе тем, что много пил, много болтал, много тратил, проигрывал девушкам в карты на раздевание и ценные вещи, но утром уходил, так ни с кем и не переспав. Без любви ему ни с кем не хотелось; но в его сердце не было места для любви к женщине.
Именно в сердце он прятал нежную привязанность к главе клана Учиха – хранил и берёг, как сокровище, крепкую связь на всю жизнь, никакая война её не разрушит. А все прочие его чувства занимал младший брат, которого он любил, о котором хотел всеобъемлюще заботиться, и только Мадара его чуть-чуть потеснил, совсем немного, право слово…
Ну, где здесь пространство женщине?
Нет его, по нулям.
Хотя они все были очень красивыми, Хаширама искренне так думал. И приятно пахли.
- Будешь ещё валяться? – Тока встала, отряхнулась.
- М, поваляюсь, скажи там, чтобы меня не теряли.
- Славно потренировались.
- Бывай.
Тока ушла.
Спаринг сделал своё дело. Домой Хаширама возвращался уже в темноте и, отмывшись от грязи и убедившись, что Тобирама сидит у себя, мгновенно отключился. Ему приснился густой туман, но в дымке он искал не Току, а младшего брата.
Тобираме во сне было пятнадцать.
Юноша был хрупким и ломким, невысоким и лёгким. То и дело Хаширама вместо него ловил странных белых лисиц.
Сенджу проснулся от духоты и тихого стука в дверь. Футон был жёстким везде, одеяло обернулась через пояс, а стук был не стуком – так, ветка скреблась в окно снаружи. Через несколько секунд до Хаширамы дошло, и он метнулся к сёдзи.
Тобирама на ногах держался, но тяжело дышал и был слишком румяным. Хаширама, не задумываясь, поймал его за плечи, и, прижав к себе, коснулся губами лба.
Кожа просто пылала.
- Я могу у тебя сегодня спать? – севшим голосом спросил Тобирама.
- У тебя жар, - Сенджу поцеловал его в лоб, лишь сделав вид, что снова меряет температуру. – Хорошо, что пришёл, иди сюда.
- М-м-м…
Тобираме было плохо; иначе и не пришёл бы.
В спальню Хаширама тащил его уже почти волоком. Одеяло пихнул ногой, аккуратно уложил младшего брата на спину и зажёг светильник, чтобы увидеть, как скверно он выглядит. Влажные щёки и шея были красными, волосы налипли на лоб. Губы Тобирамы пересохли, а на ушах даже появилась какая-то странная сыпь.
- Когда началось? – Хаширама снова потрогал чужой лоб; температура была высокой, но, похоже, для жизни брата неопасной.
- Часа два назад.
- Почему сразу не пришёл?
- Так сильно не было, а лихорадку мы ожидали.
И Сенджу спорить не стал – реакцию они и вправду ждали. Только надо было не слушать Тобираму, категорично отказавшегося от присмотра.
Запястье переливалось чакрой Хаширамы даже через бинт. Сняв его, Сенджу увидел, что сосуды расширились, а рисунок фуинджитсу светился, работая как надо и защищая крохотный сгусток живой ткани от немедленной смерти.
Лихорадка убьёт эти крохотные частицы. Она появилась с одной целью – уничтожить их, все до одной, и избавить Тобираму от этой опасности.
Жар необходимо было немедленно сбросить. Но техники помогут лишь кратковременно, если не обеспечить им все условия.
Сна с Хаширамы достаточно.
Для начала старший Сенджу перестелил постель, впустил воздух из леса в духоту комнаты. В лекарственных травах отыскал ивовую кору – часть растёр в горячую воду, а часть пережевал в кашицу, чувствуя на языке противный сок. Царапина на запястье брата была, как ни странно, и не воспалённой почти, но Хаширама всё равно обработал всё по краям, после чего закрыл бинтом обратно.
Ивовый настой Тобирама пил с каменным лицом; и не догадаешься, что у него тошнотворный вкус. Взгляд у него оставался слегка расфокусированный – весь в себе, весь в себе…
Когда Хаширама раздел его и принялся обтирать разведённым саке, брат наконец-то расслабился. Долгое время младший Сенджу всё смотрел на него, следил внимательно – но вдруг устало закрыл глаза и полностью доверился.
На засветившийся над ним купол джитсу ресницы Тобирамы даже не дрогнули.
Уснул.
Старший Сенджу сражался с организмом брата за вживлённые клетки много часов. Тобираму раскачивало по волнам: то температура поднималась так сильно, что его начинало трясти от озноба, а то отпускала, лоб был холодным, лицо уставшим. Два раза Хаширама обновил печать на его запястье, улучшая её, потому что не был мастером фуинджитсу, и в итоге запирать её пришлось на четыре ручных знака. Он не мог предположить даже примерных сроков адаптации – но решил, что пусть критической точкой будет утро. Ведь частицы такие крохотные, такие незащищённые.
Или они к утру погибнут, или выживут.
Определённость давала почву под ногами. Сенджу вился вокруг брата даже с энтузиазмом, который глушил его тревогу.
Прозрачный рассвет был ранним. Холодная роса попыталась забраться в комнату, и Хаширама сдвинул сёдзи, чтобы брата не продуло. Стояла безветренная и тихая погода, хранящая молчание в утренних сумерках.
В доме тоже ни звука.
Время ночных кошмаров было позади.
Старший Сенджу вернулся к Тобираме. Тот крепко спал, уткнувшись в подушку и поджав ноги, и, улыбнувшись, Хаширама укрыл его. Недолго думая, он нырнул под одеяло рядом, прям как в детстве иногда спали. Узкий футон Хаширамы не предполагал места для двоих, но потесниться было в радость.
И некрепко подремать пару часов.
Понимание того, что всё не так просто, пришло быстро. В конце концов, они оба давным-давно не дети – и мир вокруг имел иные переливы красок.
Совсем иные.
Греть постель – почему это про женщин?
Совершенно не из-за женщин Хаширама и глаза сомкнуть не мог. А ведь прошлую ночь мужчина тоже провёл на ногах.
Тобирама лежал совсем рядом, и от него тянуло здоровым теплом, ведь лихорадка спала – но, похоже, Хаширама подхватил её по другим причинам. Его тело было таким расслабленным, грудь ровно вздымалась, и у старшего Сенджу вдруг засосало под ложечкой – остро захотелось коснуться кожи, а затем водить рукой, пока не закружится голова. А от дыхания брата, которое касалось его плеча, Хашираму бросило в сладкую дрожь.
И Тобирама был таким красивым!
Будто дух-ками лютой зимы и ледяных рек, ослепительных и смертоносных. И клубящийся водоворот чакры в глубине, у сердца, под кожей стальные мышцы шиноби; и светлые и тонкие ресницы, мягкие волосы, аккуратная линия губ.
Хашираму охватил трепет от подобной близости с ним. От волнения и нежданных эмоций он то цепенел, то ёрзал, но так как Тобираме нужно было отдохнуть, старший Сенджу плюнул, оставил присматривать за братом клона и угрюмо отправился делать ему завтрак.
Вышло невкусно, так что Хаширама сам всё съел.
Наверное, он засиделся дома.
Или Мадару давно не видел – с Мадарой тоже накатывало, вело куда-то не туда от чёрных маслянистых глаз.
На кухню заглянула Тока, назвала его кухаркой и украла целую миску умебоши из общей свежей кадки. Хаширама показал ей язык и тоже сжевал пару штук.
Даже древесный клон в комнате с Тобирамой сейчас нервничал так, что старший Сенджу кусал губы.
Это было новое чувство. Чаще колотилось сердце, взмокли ладони.
Но не сказать, что неприятное.
Так что Хаширама решил пока не считать его проблемой. Откинувшись затылком на стенку, Сенджу перекатил по языку медовую сладость и рвано выдохнул.
Тобирама обнял клона очень крепко.
Хаширама пришёл в себя, только тщательно умывшись холодной водой.

Неестественно ровная полоса леса, возведённая Хаширамой для защиты клана на гребне холма, уже лежала позади. Комары набрасывались на каждое медлительное существо на их пути – так что старшие Сенджу, шедшие налегке, на привалы не растрачивались. Умытые водой яркие деревья были переполнены дымчатым светом и шумными птицами – а значит, им ещё долго выслеживать свою цель в густом подлеске.
Никто из крестьян не объяснил, как дикий кабан оказался на их огородах, достаточно далёких, к слову, от опушки, и не признались, кто его ранил и не добил, из-за чего тот стал опасен. Тобирама вот считал, что кто-то либо туп, либо лжёт, но Хаширама придерживался версии, что крупный зверь просто перепугал местных, не очень смелых, признаться людей.
Местный деревенский староста трясся, боясь сильнейших шиноби клана Сенджу намного больше какой-то там свиньи, которая пускай и весила как двое взрослых мужчин. Существование у них велось симбиотическое: рис, рыба, мясо и прочее пропитание всегда шли клану по самой выгодной цене, а иногда и даром; взамен вокруг не водилось разбойников и воров, а Сенджу оказывали посильную помощь, и, по крайней мере, Хаширама никакой оплаты с простых и небогатых людей не брал.
Зверьё беспокоило людей нечасто, но когда случалось – появлялось в деревне несколько подростков с мечами, луками и сетью, загоняли назад в лес волков или шатуна-медведя, а потом пару дней к девкам приставали и саке пили, пока взрослые их не видели и по ушам надавать не могли. Так что двое взрослых мужчин были не той помощью, которую ожидал деревенский староста, прислав с птицей весть про кабана.
Но Хашираме и самому выбирать не приходилось.
Тобирама снова просидел дома три недели, так как за вживлением необходимо было наблюдать постоянно. Его ладони чесались жаждой крови, дела и оружия; дни – болото напоминали, так что младший Сенджу схватил его за грудки, крепко встряхнул и сказал так:
- Или пойду я, или я тебя убью!
Угроза звучала убедительно.
Отправились вместе.
Тобирама шёл налегке и нёс с собой только короткий меч, похожий на кинжал самураев с запада, однако брат любил крупное оружие, так что и клинок, и рукоять были утяжелены. Младший Сенджу был достаточно быстр, чтобы это не замедляло его существенно.
Меч мог проломить череп хоть кабана, хоть человека – но в брате было достаточно мощи, чтобы это ему шло.
Ещё Тобирама держал у пояса особый кунай с отметинами. Техника мгновенного перемещения ещё не была готова для полевых условий, но, похоже, брат собирался поиграться с ней.
А ведь на кабана требовалось куда меньше.
Любое наводнение, которое мог вызвать брат, убило бы зверя быстро.
Хаширама держался в пяти шагах, не собираясь вмешиваться; брат слишком страдал от скуки дома. Под их ногами пружинила влажная земля, подсохшая после дождей, но на которой всё ещё отлично читались следы. От их рук, шей и голеней пахло древесной золой, которой они обтёрлись, чтобы кабан не почуял их – безумие раненного не отобьёт у него обоняния – однако ветер некстати дул в спину.
Если они идут по следу верно, кабан заметит их первым и тут же решит посадить на свои острые клыки.
Вот и хорошо.
Вон какой у Тобирамы шаг лёгкий, воздухом свежим довольный. Идти за ним, любуясь, одно удовольствие было – Хаширама даже позволил себе поддаться ностальгии.
Охотиться они научились до того, как старшие приучили к сражениям. Быть шиноби – быть опасным хищником среди людей, так что охота взращивала очень многие важные для ниндзя качества с малолетства.
К тому же, таскать с собой запас еды – порой невиданная роскошь.
Мадары тогда в его жизни ещё не существовало. Врагов завести так же не успел, а объяснять подобное было ещё рано. Но помогать клану уже хотелось – Хашираме было целых шесть лет, а мир ещё не казался скверным и несправедливым местом.
Ты учишься быть тихим и незаметным, притворяться тенью падуба, прятаться в листьях. Терпение взращивается часами выслеживания добычи; с ними же приходит и выносливость, так как по праву рождения у зверей сил и скорости было намного больше. Зоркая мама всего три раза объяснит тебе, как читать следы – а если ты не понял, то это уже твоя проблема, может, ты глуп, может, балласт для клана. Ты становишься внимательным, пытаешься читать ветки и траву, и иногда у тебя даже выходит. Но что ещё важнее – ты пытаешься наперёд предсказать ход мыслей своей добычи.
Только повзрослев Хаширама осознал, как легко охота даёт привычку к крови и смерти. Когда ты маленький, то даже рыбу в озере жалко, так как чешуя красивая – спустя три месяца охоты ты понимаешь, откуда берётся мясо для твоего ужина и примиряешься с этой мыслью.
Убийства крепко входят в твою жизнь - затем как по накатанной.
Ты применишь каждый охотничий навык, лишая жизни человека.
К охоте было приятно вернуться, право слово.
Ветка хрустнула слишком громко, чтобы это было случайно. Сначала появился роскошный рыжий хвост, а затем – весь их помощник-лис целиком, да только сидел на ветке дерева и выдавал технику призыва с потрохами.
Зрение Тобирамы выслеживать кого-либо ему мешало. А вот лисий нюх был кстати.
- Дальше я не пойду, - лис лизнул лапу. – Он совсем обезумел от боли, нападает на всё, что попадается ему на глаза.
- Где он? – спросил Тобирама
- Сверните восточней, там его кровь на камнях. А дальше даже ты услышишь, как он ломится через кустарник, хотя люди и глуховаты. И запах почувствуешь.
Мнение лиса о людском обонянии также не было высоким.
- Я тебя отошлю, - младший Сенджу едва не развеял джитсу.
- Постой, - лис спрыгнул на ветку пониже. – Его ранили не крестьяне.
- С чего ты взял? – удивился Хаширама.
Лис глянул на него с пренебрежением, но на вопрос всё же ответил.
- Его рана очень точна. Порез узкий и ровный, он теряет мало крови, но в таком месте, чтобы нарочно причинял сильную боль. Такое не сделать вилами, или стрелой, или чем там могут обороняться крестьяне. Тем более – сделать случайно.
Хаширама и Тобирама переглянулись.
- Осторожней, мальчишка.
Младший Сенджу фыркнул.
Махнув хвостом, лис ушёл за ствол дерева и вдруг пропал. Хаширама дважды проверил, даже в папоротнике посмотрел – словно испарился!
- Сколько лет этому комку шерсти? Почему он считает тебя мальчиком?
- Отстань, - Тобирама отмахнулся, но он улыбался.
- Почему ему можно считать тебя маленьким, а мне нет? – Хаширама потрепал брата по волосам, а из-за их мягкости не хотелось убирать руку. – Ма-а-аленький братишка…
- Ну всё, перестань! Нам надо быть осторожней, забыл?
И всё-таки Тобирама чуть боднул его лбом сбоку, коснувшись лицом лица, и весёлость осталась.
До обещанных камней со следами кабана они не дошли. До них было ещё шагов двадцать, когда Хаширама прыгнул на раскидистую ветвь дуба, а Тобирама бросился в другую сторону, но остался на земле.
Кабан с истеричным визгом пронёсся мимо младшего Сенджу. Хаширама заметил место, где слиплась жёсткая шерсть, перекрутил на всякий случай в руке кунай, но пока решил не мешаться у брата под ногами.
Тем более что Тобирама разделил его идею.
Он метался, словно молния, и даже Хаширама не мог уследить за подобной скоростью. Кабан верещал уже окончательно безумно – так как Тобирама был недосягаем, а старший Сенджу аккуратно переместился повыше в листву, чтобы остаться незамеченным. Тонкая нить, которую сетью натягивал брат, не удержит кабана – но вот если пустить по ней чакру, то этого вполне хватит, чтобы поймать зверя, а не убить. Хаширама опустил нож, так как брату точно помощь не требовалась.
Можно было посмотреть на то, как точны движения Тобирамы. Как он силён и ловок, и насколько при этом хорош собой.
Мысли определённо свернули куда-то не туда, но Хаширама не стал их останавливать. В горле быстро пересохло, и он тряхнул головой – пожалуй, всё же не время.
Нити стянулись вокруг кабана внезапно. Хрипя и брызжа слюной, зверь повалился, и старший Сенджу заметил, что бедняга совсем извёлся.
Хаширама сложил печати. Тесная деревянная клетка сомкнулась вокруг кабана и крепко-накрепко прижала его к дёрну.
Когда старший Сенджу подошёл, Тобирама уже внимательно рассматривал бок животного.
- Что там?
- Лис был прав, смотри, - Хаширама глянул через плечо; кабан дёргался, но мокутон держал его очень крепко. – Разрез очень ровный, такой, чтобы кабан мог свободно двигаться и точно не умер быстро. Это даже не секущий бросок куная издали.
- Хочешь сказать, что его поймали, ранили и отпустили?
- Получается так.
- И зачем? Нас выманить?
- Ни ты, ни я обычно подобным не занимаемся, тем более вдвоём.
Резонно.
Самые сильные шиноби клана не занимались обычно вместе подобной ерундой.
Хаширама задумался.
Слежку они заметили одновременно, но Тобирама был быстрее. Кунай брата мелькнул, Тобирама исчез, а вот Хаширама сделал шаг и понял, что не может сдвинуться с места и даже голову повернуть. Он только увидел, как мелькнула чья-то одежда цвета древесной зелени, такая незаметная в лесу, и быстро расставил приоритеты – хотя по нему уже ползли растопыренные пальцы теневой руки.
- Тобирама, северо-восток, к холмам, за ним! – выкрикнул он. – Я выберусь!
Перемещения Тобирамы старший Сенджу снова не увидел. Но кто-то забрал кунай с отметинами с дерева, и брат бросился в погоню за шпионом.
Хаширама попытался пошевелиться снова, но ничего не получилось.
Проклятые Нара!
И с каких пор их теневые техники действуют дистанционно?
Однако старший Сенджу быстро понял, что его надули. Тени держали его крепко, но никто не пытался прикончить его немедленно. Рука Шибари джитсу ползла к его шее чудовищно медленно, всё замедляла свой ход.
Похоже, где-то в зарослях брошен клон, хотя функционирующий буншин от клана Нара – это что-то новенькое. Но его сила быстро слабела, так как хозяин убегал прочь; да и силы оригинала вряд ли хватило бы, чтобы удержать на месте долго главу клана Сенджу.
Хаширама закрыл глаза и сконцентрировался. Он выждал лишь секунду – а затем представил, что брат удаляется всё дальше, и энергия поднялась приливной волной. Тиски теней слетели с него так резко, что он даже потерял равновесие. Чакра ударила в лес, деревья вздрогнули, а чужой клон – исчез.
Старшему Сенджу не обязательно было убеждаться в этом. С чакрой он даже перестарался – земля трещинами пошла, клон такого не выдержал бы.
В лесу было уже тихо, только кабан до сих пор бился в путах. Хаширама сел, прижал к земле два пальца и закрыл глаза, стараясь игнорировать, как дрожит от зверя дёрн. Тобирама был куда лучшим сенсором, чем он; собственная чакра фонила объёмом и мощью, мешала смотреть широко…
Но брата он мог найти легко.