Civilian and Shinobi Love

Ино десятки раз говорила подруге — наивно и искренне — что совершенно не понимает, что изменилось с тех пор, как розоволосая официально числится девушкой некогда неприступного и высокомерного Учихи. Внешне ничего. А потому каждый раз Харуно лишь задумчиво усмехается и позволяет себе загадочно улыбнуться, не особенно злясь и отмахиваясь. Каждый раз сердце пропускает удар от неопределенных тягучих воспоминаний. Казалось, это далёкое и ныне бескрайнее чувство заволокло всё существо девушки. Она прекрасно понимала, что попросту не найдёт слов, чтобы описать всё то, что происходит между ними. Но порой это было потрясающе до дрожи, до закусанной губы, до глуповатой улыбки.

***

Его спальник насквозь пропитан дорогой. Даже сейчас, когда их окружают только высоченные кроны деревьев, терпко пахнущие смолой, пыль и аромат каких-то блюд остро бьют в нос. Сакура заходится дрожью, как кошка, всем телом утопая в тяжёлой мягкой ткани, задыхается теплом огня, отблески которого ласкают спину, и уютом, который дарят объятия его спального мешка. Она улыбается широко и чуть ли не стонет от удовольствия. Тогда, чуть больше года назад, она лишь поселила в своём сердце призрачную надежду, что Саске вновь вернётся и посвятит ей хотя бы долю себя. Она даже допустить не могла, что когда-нибудь он согласится на подобное. Но вот, спустя двенадцать долгих месяцев и две недели, они тут, на границе с Туманом, где всё насквозь пропитала сырость. И эта прохлада, куснувшая за нос, придаёт девушке смелости.

— Саске… — она едва ли не добавляет ненавистную приставку «кун», которую он так настоятельно просил исключить из обращения. — Полежи со мной?

— Нет. Мы на вражеской территории. Отдыхай.

Как объяснить ему, что больше никакой «вражеской» территории нет? Сакура не знает. «Отдыхай.» Может, он думает, что вдвоём будет тесно? А ещё Сакура наверняка начнёт о чем-нибудь говорить и, конечно же, не сможет заснуть. Чувствуя себя последней дурой, Харуно понимает, что никак не может стереть улыбку с лица. Саске спит в спальных мешках исключительно на длительных миссиях. Саске останавливается на ночлег исключительно на длительных миссиях. Саске никогда бы не согласился, что на подписании незначительного договора об обмене ресурсов нужно обязательно двое шиноби. «Отдыхай.» Это всё для неё. Здесь, вдалеке от Конохи, на их первой совместной миссии, Учиха не может себе позволить быть нежным. На его заботу небрежно падает тень грубости, отчего та совсем не гаснет, наоборот, становится острой, терпкой и особенно ощутимой в своей многогранности. Жмурясь от удовольствия, Сакура покрепче прижимается к тёплой ткани. Это всё для неё.

***

Сакура с превеликим удовольствием потягивается на кровати. Она уверена, что сейчас уже больше десяти, но плотные тёмно-фиолетовые шторы не позволяют ослепительному солнцу коснуться заспанного девичьего лица. Саске дома нет. Он наверняка тренируется с Наруто или завтракает с ним в раменной. Харуно смущённо подбирает спальные вещи с пола, лишний раз настороженно вскидывая взгляд на дверь. В их доме Учиха не слишком-то любит осторожничать.

На кухне светло и чисто. Утренняя свежесть заполняет комнату, просачиваясь через открытое окно. Посуда, оставленная после ужина, вымыта и разложена по местам. Кружась в незамысловатом танце, Сакура ставит чайник и взбегает наверх, стремительно направляясь в ванную. С нервным предвкушением вспенивает на ладони сладко пахнущий гель и размазывает его по телу, позволяя приятному запаху окутать и хрупкий стан, и небольшую комнатушку. Сосредоточенно вспоминает точное время и с затаившейся надеждой ждёт. Не позволяет себе повернуться, напряжённо вслушивается в глухую тишину дома. Почти вскрикивает, когда под аккомпанемент беззлобного смешка мозолистая ладонь гладит изгиб талии и медленно перемещается на живот. Кажется, Харуно никак не может привыкнуть к тому, что её мужчина опытный шиноби.

— Рано встала, — словно для себя констатирует он, прикасаясь губами к влажному плечу.

— Ты только первые сутки дома. Я соскучилась.

Учиха отстраняется, оглядывая её спину. На белой пояснице, выступающих позвонках и лопатках расцвели иссиня-фиолетовые пятна. Последствия вчерашней встречи. Когда он касается их губами, спускаясь ниже и ниже, придерживая встрепенувшуюся девушку за живот, не желает верить, что вчера так отчаянно прижимал её к стене. Всего пара месяцев разлуки, а ему словно башню сорвало, когда он переступил порог этого дома. И чёрт дёрнул Сакуру встретить его в своей шёлковой, чересчур развратной ночнушке. Пусть надевает её почаще. Сейчас, когда вода струится по округлым обнажённым ягодицами, скользит по рельефным стройным ногам, когда плоский живот несколько раз вздрагивает под ладонью, Учиха больше не в силах рассуждать.

Саске не умеет красиво говорить и не желает этого делать, не слишком-то комфортно чувствует себя на официальных «свиданиях» и не приемлет пустую трату денег на цветы. Зато сейчас, когда он настойчиво обхватывает её за талию, прижимаясь к ягодицам, целует шею, избегая вчерашних засосов, мягко толкается вперёд, срывая с губ глухой полустон, он надеется, что вмещает в эти моменты близости все свои чувства. Сакура позволяет ему быть в этом уверенным, когда самозабвенно тихо стонет, гладит его руки и шею и бездумно и доверчиво подставляется под порции новых колючих поцелуев.

Их дом — это место, где Учиха может закрыть глаза на свои привычки, вовремя прикусить язык и стать самым — никак нет — нежным человеком на планете. Саске знает, что сейчас он первым протянет ей полотенце, обязательно смутит своим обнажённым видом, молча усмехаясь про себя. Затем она обязательно приготовит завтрак, шныряя по кухне в излюбленных спортивных шортах и футболке. Совершенно не сексуально, но так уютно и привычно. И против воли потянет его гулять. Весь день пролетит как одно мгновение, а вечером он обязательно доведёт дело до кровати, не смея портить молочную кожу новыми отметинами. И встанет раньше, чем в четыре утра, чтобы задёрнуть шторы. Чтобы позволить ей поспать подольше.

***

— Привал.

Его голос звенит, как сталь катаны, прочно прикованной к поясу. Отряд из пяти человек бесшумно, один за другим, спикирует на поросшую травой землю. Сакура замирает чуть поодаль, устало чувствуя, как гудят её икры. И зачем Какаши так над ней издевается? В компании из трёх незнакомых шиноби Песка Саске совершено иной: всё такой же чуть высокомерный, отрешённый и до тошноты правильный в словах и поступках. Учиха бросает лёгкий рюкзак на землю и коротко подзывает двух парней, чьи волосы сокрыты красными банданами, а лица разукрашены фиолетовой краской. Видимо, надо сообразить костёр.

Не желая вдаваться в подробности, заранее зная, что приказов для неё никаких не будет, Харуно так и остаётся сидеть, привалившись к дереву. Последние лучи заходящего солнца слабо окутывают крохотную поляну каким-то глухим медовым свечением. Девушка поёживается в сладкой неге, прижимается ближе к пока ещё теплой коре, влекущей её пленительным ароматом смолы, и тут же проваливается в лёгкую полудрёму. Она слышит приглушённые мужские голоса, возню, запах костра. Усталость прочно въедается в каждую клеточку тела, и Сакура чувствует, как реальность ускользает от неё, что вода сквозь пальцы.

Сон окутывает её с головы до ног, лишая разума. Проходят долгие минуты и Сакура уже не рада, что так опрометчиво не разобрала спальник. Она знает, что спит, но не может проснуться. Мерзкий холод опутывает пальцы и оголённую кожу. Ей снится кошмар. Она не может разобрать лиц и голосов, но сердце отдаёт в виски тяжёлыми частыми ударами, слёзы скапливаются в уголках глаз. Не реально, но до одури противно. Она говорит с собой, убеждает проснуться, но дневная усталость тела не подчиняется внутреннему голосу. Слишком страшно, чтобы спать дальше. Сакура готова подорваться, она вновь чувствует копоть костра и желудок даже остро реагирует на витающие вокруг запахи пищи.

«Ещё немного и я встану.» — решительно говорит Сакура. Кошмар оставляет леденящее послевкусие. Спасительное тепло обрушивается неожиданной и долгожданной волной. Харуно сваливает всё на успокоившийся ветер и разгоревшийся вновь костёр. Не желая искать причину знакомого острого запаха эфирных масел, она отворачивается от огня, проваливаясь в спокойный сон без образов и явлений.

***

— Два одноместных номера.

— К сожалению, одноместные заняты. Сами понимаете, что во время переговоров шиноби, пребывающих здесь по одиночке много. Двухместный с разными кроватями подойдёт?

— Да.

«Конечно, как на столе трахаться, так всё устраивает, а как взять совместный номер в другой стране, так это против принципов.»

Сакура устало закатывает глаза, абстрагируясь от реальности. Она устала вот уже пятый день находиться в шаге от своего возлюбленного и при этом держать себя «в рамках приличия». Конечно же, никаких даже украдких поцелуев, касаний и совместных молчаливых посиделок в придорожных кафе не было. Что уж говорить о банальных разговорах и физической близости, на которую накладывался строгий запрет, касательно рамок дома. Раздражение нарастает в груди шаг за шагом, пока она следует по пятам Саске к их номеру.

К собственному удивлению, Сакуре здесь всё равно даже нравится. Узкие кровати заправлены чистым бежевым бельём со смешными жёлтыми цветочками, серые плотные шторы дарят временную прохладу, защищая от пустынного закатного солнца. Ноги тут же утопают в мягком круглом ковре, растленному между кроватей. Комната хоть и не особенно просторная, но зато уютная и светлая даже в вечерних сумерках.

— Может, сходим куда-нибудь? — как-то бесцветно спрашивает Сакура, даже не надеясь на положительный ответ, и горько усмехается, когда Саске так же тихо отвечает:

— Я очень устал. Давай отдохнём.

Конечно же, ему, как блистательному и ответственному командиру, каждую секунду миссии следовало быть начеку. Сакура видит, как он тяжело опускается на кровать, массируя висок. Харуно молча кивает, теряясь в чувствах, и плетётся в ванную.

Для Сакуры время летит удивительно быстро: десять минут, пятнадцать...После душа тело совсем ослабевает и вот, она едва ли может приоткрыть глаза. Харуно удивлённо разглядывает Учиху — такого беззащитного в одних потёртых штанах. Он устало ворошит волосы и даже полуулыбается, бормоча под нос, что в первый и последний раз взялся вести за собой чужой отряд. Почти удивлённо он смотрит на девушку, разлёгшуюся на полу и обмахивающуюся какой-то тетрадкой. Учиха не хочет этого признавать, но его действительно цепляет отсутствие реакции.

— Я обидел тебя? — почти хмуро спрашивает Саске, присаживаясь рядом. Он не раз замечал укоризненные взгляды в свою сторону.

— У нас и так не слишком много времени, чтобы побыть вдвоём, — вкрадчиво и честно говорит Сакура, стойко выдерживая его пронзающий насквозь взгляд. Она едва ли подбирает слова, чтобы мягче и убедительнее выразить своё недовольство. — Я понимаю, что ты устал, но мог бы проявить хоть какой-то интерес ко мне.

Учиха усмехается, тянется пальцами к рассыпанным по полу нежно-розовым волосам, бездумно гладит их, не смея касаться хозяйки.

— И дать своему отряду повод усомниться во мне? Сакура, ты…

— А ты правда думаешь, что им есть дело до того, поговоришь ли ты со мной? — почти обиженно перебивает она. Становится особенно горько не потому, что он в очередной раз ведёт себя как посторонний сокомандник, а потому, что слишком уж приелось такое поведение. Слишком много накопилось миссий, на которых они по нескольку дней находились бок о бок вдалеке от родной деревни. И, казалось бы, дай волю чувствам, но Саске останавливал её, буквально отталкивал, говорил о том, что есть устав. Это можно было терпеть месяц, два, но не сейчас, когда их отношения оставили позади рамки смущения и договорённости. Ей оставалось только со стороны смотреть на него, такого до оскомины правильного, отличного от её вспыльчивости и даже легкомысленности.

Саске следит за движениям её губ внимательно и отрешённо. В его голове слишком много размышлений. Он скользит взглядом по её розовым щекам, ярким глазам, искусанным губам. Как-то замирает, когда натыкается взглядом на серую, чуть растянутую майку, под которой так отчётливо проглядывается отсутствие лифчика. Такая искренняя и простая, будто забрала домашний уют с собой. Будто бы и не в пустыне они больше. Саске едва ли улыбается, когда так отчётливо понимает, что нет никакого их дома. Есть Сакура в своей очаровательной неуклюжести, есть нежный аромат её кожи и осторожные, порой боязливые прикосновения.

Он больше не хочет, не желает подкреплять свои принципы её обиженным и потухшим взглядом. Стоит ли оно того? Учиха думает, что нет. И вот, когда Сакура тяжело поднимается, он касается её губ, так и заставляя замереть и неожиданно выдохнуть. Учиха даже не позволяет себе усомниться в её ответе. Кажется, именно сейчас он понимает, почему же ему так комфортно рядом с этой шумной и порой суетливой женщиной. Огонь — его стихия. А Сакура — это и есть полыхающее пламя, разгорающееся с первым порывом страсти, злости и ярости, подчиняющееся только Учихе и его ледяным взглядом и отталкивающей грубостью.

— А взял бы ты номер с одной кроватью, было бы всё по человечески, — когда он практически ложится на неё, вжимаясь пахом между ног, Сакура улыбается и как-то по-доброму искренне гладит его по щеке.

— «По человечески» не интересно.

Он чувствует себя одержимым её телом, но иначе выразить все свои чувства и эмоции просто не может. Слишком редко, словно урывками они бывают вместе, а потому каждый раз он хочет взять от этих встреч сполна. И сейчас, когда она так тихо и призывно стонет, гладит его плечи и спину, прогибается в пояснице, подставляясь грудью под ласки, совершенно бессмысленно думать о том, насколько тонкие стены в гостинице и кем могут оказаться их соседи. Пусть слышат смешанные стоны, пусть думают о них что угодно. Лишь бы она всё так же крепко обхватывала его шею и плечи, прижимала ногами ближе к себе и, зажмурившись, целовала липкий от пота висок, едва слышно нашёптывая что-то ласковое. Яркие вспышки мыслей полыхают в голове. Всё вдруг смешивается: его домашняя нежность и её боевая ярость; его грубые отточенные, точно в бою, движения и её заботливые, будоражащие прикосновения. Лютая страсть застилает и холод, и обиду, и непонимание, и сомнение. И Учиха растворяется в ней. Забывая о послах, о феодалах, о куче охраны и формальностей.

Сакура прижимается к нему, как кошка ластится, разве что не урчит от удовольствия и сладострастной неги. Учиха злится на неё за то, что Сакура в который раз сломила его, казалось бы, непокорные нравы. Ловит на себе этот наглый взгляд и усмехается, не в силах раздражаться. Тогда, когда она так доверчиво смотрит на него, смущённо, но довольно улыбается, опаляет его губы своей нежностью. Саске буквально тает от раскалённого жара её тела. Нефритовые глаза пропитаны согревающей заботой, наивным восхищением и бессмысленной благодарностью.

И он будет готов нарушать ради неё собственные правила. Позволять ей спать ночью на миссиях, до утра оставаясь на посту; таскать ненужный спальный мешок и с тайным умилением укрывать своим плащом каждый раз, когда она замёрзнет.