Цветок мальвы VIII

Тобираму с сестрой связывали не простые родственные узы: они были близнецами. Говорят, таким рожденным уготована одна душа на двоих. Вероятно, это было правдой, поскольку для младшего из братьев Сенджу расставание проходило особенно болезненно. Юноша с детства не привык к явному проявлению теплых чувств, и сестренка не была в этом исключением. Но учитывая обстоятельства времени, в котором они все жили, эта черта характера была полезна, если не жизненно необходима. Тобирама предпочитал поступки теплым словам, но для будущей женщины их зачастую бывает недостаточно. Юи  (с яп. «Луна») в детстве была большой непоседой и частенько нарушала правила, но ей всегда все сходило с рук. Она была единственной девочкой в семье, отрадой отца, мечтавшей стать такой же, как братья — шиноби. К сожалению, это было невозможно. Их мама была сильной женщиной, сумевшей перенести всю беременность в очень непростое для Сенджу время, и все же ее сил на двух детей оказалось недостаточно. Девочка родилась с очень слабым очагом чакры, ее еле удалось спасти, посему работа шиноби оказалась ей недоступна. Буцума был очень привязан к дочери, суровый и бескомпромиссный мужчина рядом с ней превращался в кого-то совершенно иного: заботливого, даже ласкового папашу. Не даром говорят, что отцы зачастую больше любят дочек, и в этом нет ничего сверхъестественного — простая психология. Избалованная таким особым отношением, девочка вела себя куда свободнее соклановцев и братьев в частности, но несмотря на это, воспитываемая в строгости, она училась вежливости и уважению, потому если и позволяла себе некоторые вольности, то исключительно в разумных пределах. Мелкие шалости сходили ей, как с гуля вода, и это не могло оставаться незамеченным. Обаяние и достойное воспитание девочки были ее универсальным ключиком к сердцам взрослых, а веселый нрав предотвращал появление завистников среди одногодок. К слову сказать, имя ей было выбрано более чем подходящее к статусу и характеру. Родившуюся в полнолуние и чудом выжившую, девочку нарекли Юихиме, что в переводе означало «принцесса Луны».
Во времена раннего отрочества принцесса Сенджу, равно как и ее братья, была уже на передовой, наперекор отцу помогая соплеменникам медицинскими джуцу. Она была одной из первых шиноби, научившихся использовать природную чакру. Поскольку своей девочка была лишена, а мечта оставалась столь крепка и желанна, Юи нашла способ к ее осуществлению. Но даже не смотря на отточенные навыки, она была по прежнему слаба: боевые техники ей не давались, а их обучению отец упрямо противился, желая сберечь свое драгоценное сокровище.
Буцума постарался, чтобы вражеские кланы не узнали о его дочери, но однажды одному из них стала известна данная слабость главы Сенджу и шиноби похитили девочку с целью шантажа. После этого случая было решено стереть Юи память о ее семье и прошлом и отдать на воспитание старому знакомому и должнику Сенджу. Это был староста одного далекого от тех мест селения, чей сын занимался последующим воспитанием девочки. Внук же этого старосты в последствии должен был стать мужем Юи, но в день помолвки на деревню было совершено нападение неизвестных наемников. Селение сгорело до тла, в живых никого не осталось, а девушка по воле случая в тот роковой день была в другом месте.

Сегодня же, направляясь с дипломатической миссией к морю за помощью в борьбе против Учиха, элитный отряд сопровождения Хаширамы проходил мимо той деревни, где должна была жить их сестренка. Пепелище, что встретило их, убивало в младшем Сенджу всякую надежду, но видя сейчас белый цветок мальвы, сумевшей прорасти в практически мертвой земле, он отчаянно продолжал верить на возможное, хоть и маловероятное спасение.


Из-за некоторых осложнений Дэйки пришлось выписаться значительно позднее ожидаемого. Тот месяц фактически лежачего образа жизни, проведенный в больничной палате, мог не самым благоприятным образом сказаться на его боевых навыках, посему на следующий день после выписки юноша решил основательно заняться своим физическим воспитанием. Утром Юми не смогла застать его дома, но как только спала полуденная жара, девушка по обыкновению вывела своего скакуна на уже знакомую нам площадку. Сменив уздечку длинной веревкой, Юми вдалеке заметила знакомую фигуру, оттачивающую на стволе дерева удары. «Он здесь с самого утра?»
— Отдохни пока, — тепло улыбаясь, молвила девушка, освобождая жеребца от свободно обвившей его шею веревки. Неспешно настигая друга, Юми внимательно следила за каждым его движением. Отчего-то ей эта сцена казалась знакомой, сейчас она испытывала явное чувство дежавю, будто накануне видя похожий эпизод во сне. Девушка остановилась метрах в пяти, Дэйки стоял спиной и не видел ее сейчас. Слабо кашлянув, тем самым привлекая внимание мальчика, она ждала реакции, последовавшей незамедлительно. Шиноби резко обернулся на звук, прерывая свою тренировку:
— Юми? Я тебя не слышал, — сказал он, переводя дыхание.
— Как ты себя чувствуешь? — девушка знала, что отговаривать друга бесполезно, а чтение нотаций — пустая трата энергии.
— В порядке, — как всегда отрешенно отозвался молодой человек, намереваясь возвратиться к прежнему занятию.
— Вот как, — выдохнула Юми, несколько разочарованно, но, выдержав короткую паузу, продолжила более бодро. — А мне показалось, тебе намного лучше, — больно загадочно протянула она, широко улыбаясь; подобный тон заставил Дэйки остановиться, — ведь в таком случае мы бы могли устроить спарринг. Как тебе идея?
Юноша развернулся, с сомнением глядя на свою оппонентку:
— Ты серьезно? — надменно усмехаясь, говорил он. Было предельно очевидно, что настрой после сказанной девушкой фразы значительно поднялся.
— Хватит скалиться, — с легкой толикой обиды воскликнула Юми, не теряя улыбки, - я, знаешь ли, не сидела этот месяц сложа руки.
— Ну да, — не без сарказма выдал юноша, скрещивая на груди руки.
— У тебя есть возможность в этом убедиться, — на этих словах Юми из-за спины достала свое оружие, все это время находившееся за широким поясом. Одета девушка была в привычный ей мужской костюм, состоящий из коротких горчичных брюк, длиной доходивших по щиколотку, и грязно-бежевой свободной рубахи, подвязанной темным поясом, скрывавшим аксессуар классического японского танца.
— Смеешься, — заключил молодой человек, убирая с лица улыбку. Юми держала в руке железные веера, с которыми выступала на публике. При резком закрытии они издавали характерный звук, который девушка в танце использовала для поддержание ритма. Дэйки никогда не видел, чтобы Юми использовала их в бою. Более того, юноша прекрасно знал, что его подруга не любит насилия, и если и использует при необходимости оружие, то исключительно на средней дистанции, а также никогда не бьет насмерть. Юми была искусным стрелком, способным пригвоздить муху к дереву так, что та осталась бы жива, но вот в плане ближнего боя дальше оборонительных рефлексов не продвинулась.

И все же Дэйки не мог отказать себе в спарринге. Он так долго провалялся в госпитале, что сейчас был рад любому проявлению физической активности. Юми, как предполагалось, выбрала оборонительную тактику, целью которой было обратить энергию и вес противника против его же самого. Движение Юми напоминали скорее этюды из ее танцев и основаны они были скорее не на мастерстве война, которым к слову девушка и не являлась, а на некой интуиции и мышечной памяти. Не вооруженным взглядом был очевиден ее непрофессионализм в плане техники ближнего боя: Юми дела много лишних движений, что не позволяло ей полностью сосредоточиться на противнике. Но, надо отметить, что с новым оружием она обращалась более чем талантливо. Движение кистей было активнее всех остальных частей ее тела. Горящие в лучах солнца веера помимо точных ударов периодически ослепляли противника солнечными зайчиками, исключая тем самым зрительное восприятие и давая таким образом фору своей хозяйке. Наблюдая за девушкой нельзя было также не отметить гибкость ее тела и остроту реакции. Закончилось все тем, что Дэйки выбил таки из рук своей оппонентки оружие, а Юми в свою очередь неожиданным выпадом лишила мальчика равновесия, уложив того на лопатки.
— Нечестно! — выпалил юноша, негодуя, на что Юми лишь пожала плечами.
— Своему убийце ты также скажешь? — сдержав победоносную улыбку, твердо выдала девушка. Дэйки ничего на это не ответил. Конечно Юми понимала, что сжульничала, нарушив договор, но проигрывать все же не хотелось. Так или иначе она была довольна собой, хотя и знала, что как воин она никуда не годится.
Терзаемый легкой досадой, Дэйки, ворча что-то себе под нос, направился к дому; ему необходимо было сделать перерыв. Джун щипал траву вблизи реки, ожидая свою хозяйку. Он был идеальным рысаком для дальних путешествий: молодая кровь кипела, а буйный нрав требовал выхода энергии больше, чем у других менее темпераментных особей его вида — посему выездка и конкур были для него необходимы. Ездить верхом Изуна Юми запретил, что несколько угнетало девушку. Мадара, к счастью, не сообщил брату о недавнем происшествии, непосредственно связанным с данным запретом.

К слову сказать, старший Учиха намеревался сегодня уехать к отцу в поместье с докладом. Вспомнив об этом, Юми отчего-то сделалось тоскливо. Из головы у нее так и не шли события прошлого вечера; сердце билось подстреленной птицей, голова шла кругом, а душа изнывала сладостной мукой скорого расставания. «Интересно, он придет проститься? — думала Юми, потерявшая всякий настрой к занятиям с Джуном. Сейчас, выравнивая дыхание, она опустилась рядом с ним на траву, протянув босые ноги, ступни которых погрузились в воду. — Хотя, кто я ему, чтобы прощаться, — обреченно констатировала она. — Наверное он смеется надо мной, — была уверена девушка, вспоминая, как глупо она вчера поддалась на его очевидную провокацию, — и правильно делает! Глупая наивная дурочка». И как только она могла поверить в его искренность? Мадара не тот человек, кому стоит верить, и Юми понимала это. Но с другой стороны шиноби ни разу не дал повода усомниться в его чести, несмотря на всю его возможную грубость и холодность. Как только Дэйки скрылся из поля зрения Учиха, юноша тут же вырос за спиной своей мнимой невесты:
— Лучше пой свои песни, — несколько цинично прозвучало данное замечание. Очевидно, что юноша был невольным свидетелем их товарищеского боя. Мадара спустился столь беззвучно, что Юми даже умудрилась чуть вздрогнуть от неожиданности. Кровь прилила к щекам, наливая их очаровательным румянцем. Девушка вскочила, как ошпаренная, заслышав голос того, что мучил ее подсознание всю сегодняшнюю ночь, раскрашивая сны волнительными переживаниями вечера. Заметив ее реакцию на свое появление, юноша не сдержал короткой усмешки. — Иначе ты умрешь скорее, чем скажешь свое имя, — пояснил шиноби, осматривая свою подопечную с ног до головы.
— Зачем ты здесь? — наконец выдала Юми, справившись с обидой, вызванной словами мужчины.
— Попрощаться зашел, — все также холодно говорил Мадара, сам не веря, что говорит подобное. В эту секунду глаза девушки на миг распахнулись, в изумлении обращенные в лицо собеседника. Эта фраза вызывала у Юми улыбку, но девушка сдержалась в ее проявлении. — Я хотел сказать, — вдруг начал было он, но замялся, — что вернусь через неделю, — отрезал шиноби; было предельно очевидно, что сказать планировал он вовсе не это. На протяжении всего этого «признания» Учиха не смотрел в лицо Юми; впервые, пожалуй, за все время знакомства он не смотрел на нее при разговоре. Девушка была обескуражена таким поворотом и не нашла ничего подходящего, чем ответить:
— Я буду ждать, — негромко молвила она, вложив в эту фразу всю нежность, на какую была только способна.
В этот момент в душе шиноби что-то перевернулось. Эти слова, звучавшие из ее уст, показались ему желанней всего на свете. Мадара даже не надеялся услышать их. Вечером, когда он вернулся с прогулки, отрезвленный от неведомого наваждения по отношению к танцовщице, Учиха слепо позиционировал случившееся как некий каприз, но сейчас на задворках сознания он все же понимал, что ошибался, и все же упрямо не желал признавать свой явный интерес, столь неожиданно проснувшийся к данной особе.


Шли дни, недели, и вот уже почти миновал второй месяц с того самого дня. Мадара с Юми виделись чуть ли не каждые двое суток. Неведомое ранее чувство крепчало в душах обоих, что было очевидно всем приближенным данной пары. Шиноби, всю жизнь живущий в мире вечной войны, привыкший бороться за каждый день своей жизни, может сохранить свою душу, только когда научится наслаждаться пустячным радостям, подаренных судьбой. Живя одной лишь войной, человек начинает чувствовать все в сто крат сильнее, чем может представить житель мирного времени. Когда ты привык быть на волосок от смерти, спиной ощущать ее холодное дыхание, вся твоя гамма чувств и эмоций становиться яркой, кислотно-яркой; ярость жжет сердце, словно мученика в кипящем масле, тоска накрывает с головой так, что ты уже начинаешь забывать иные чувства, а если ты любишь кого-то, то начинаешь дышать этим человеком. Каждая встреча являлась для обоих сильнейшим наркотиком, незнающего спасения и каждый раз требующего увеличения дозы — времени, проводимого вместе. Они становились все ближе к точке невозврата, когда оба попадут в полную эмоциональную зависимость друг от друга. Со стороны подобное описание их отношений могло показаться излишне преувеличенным, но беря во внимание, характеризованный банальным максимализмом, юный возраст наших героев, становится вполне очевидна обыденность данной ситуации.

— Тебе не кажется, что ты уже перегибаешь палку? — предельно серьезно спрашивал брата Изуна в ответ на известие об очередном визите Мадары в дом Горо. — Девочка может и в самом деле влюбиться.
— С каких пор тебя это интересует? — смеясь одним голосом, говорил юноша.
— Мне просто жаль ее, — буркнул Учиха, возвращаясь к своим прежним делам.
— Вот и я о том, — усаживаясь, напротив братишки, с целью не упустить ни единой детали, лукаво протянул шиноби. — С каких пор тебе стало не плевать на эту девицу? — с явной провокацией в голосе проговорил Мадара, противно усмехаясь глазами. Ответом послужило короткое молчание со стороны брата, сохранявшего в лице полное хладнокровие, но вскоре оно было прервано встречным вопросом, сказанным с не меньшим вызовом:
— А тебе? — прожигая брата ледяным взглядом, вопросил шиноби, после чего, так и не получив ответа, вопросительно поднял брови. Эти слова сбили спесь с Мадары так, что слова застревали в горле. Он все еще не мог себе признаться в неравнодушном отношении к собственной пленнице. Признаться, он уже подумывал отказаться от этого дурацкого плана по укреплению отношений с Фудо за счет ее персоны, но окончательного решения по данному вопросу так и не принял. А сейчас, когда Изуна поставил вопрос, касательно Юми, ребром, Учиха не мог на него ответить.
— Кхем, — наконец он нарушил молчание, решив перевести тему. — Как бы прискорбно это не звучало, мне не помешает ее сотрудничество.
— Хочешь подобраться к Нара в качестве рядового крестьянина? — с сомнением произнес Изуна, рассматривая нетрадиционный внешний вид старшего брата.
— Почему бы и нет? Оставлю им небольшой презент в лагере. К тому же, сенсоров среди них не осталось, так что опасность минимальна. Даже для Юми, — добавил он последнее, поймав красноречивый взгляд брата.
— Не похоже это на тебя, братец, ой как не похоже, — словно что-то подозревая, протянул шиноби, откидываясь на спинку стула, а его глаза блестели хитрыми смешинками. — А Юми тебе нужна для прикрытия? — почти констатировал он, на что получил утвердительный кивок. — Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты просто хочешь побыть с девушкой наедине, — саркастично заметил он, тем самым подтрунивая над старшим братом, при этом не скрывая мимически своего подлинного отношению к данной ситуации.
— Очень смешно, — в свое обычной манере говорил Мадара, не тая ни малейшей злобы или обиды па подобное замечание.
— И намериваешься открыто попросить ее об этом?
— Представь себе, — предельно серьезно проговорил Учиха.
— Без угроз, шантажа или же использования генджуцу?
— Именно.
— И ты уверен, что она не откажет?
— Хочешь поспорить? — на этих словах в глазах Мадары сверкнул огонек азарта.
— Нет уж, — смеясь заверил Изуна. — «Кто бы мог подумать, что старший брат когда-нибудь сможет вести дела посредством простого диалога. Когда в последний раз такое было?»

Их отношения с Юми могли бы показаться вполне себе обычными для надзирателя и его пленницы, при условии, что наблюдатель не имел бы части быть знакомым со старшим Учиха. Поведение Мадары по отношению к девушке не отличалось ни нежностью, ни чуткостью, ни даже тактом в некоторых случаях, что было говорить о романтизме. И тем не менее, его заинтересованность в данной особе была очевидна. Юноша, словно нарочно, ставил ее в неудобное положение своими вопросами или же нестандартными обстоятельствами, которые, казалось бы, должны были опустить девушку ниже плинтуса. Но каждый раз Юми удавалось избежать некоторых неловкостей, которые настойчиво создавал для нее шиноби. Иногда у девушки создавалось впечатление, будто ее проверяют таким способом, будто желая убедиться, что она достойна внимания такого, как старший Учиха. И каждый раз, выходя из подобных ситуаций победительницей, Юми замечала несколько необычную реакцию юноши на его, казалось бы, проигрыш: Мадара радовался, как ребенок, при этом испытывая неподдельную гордость за свою протеже, мол «оправдала надежды».

Сейчас, удостоверившись, что Юми не дома, шиноби решил лишний раз не суетиться и подождать ее возле дома Горо: общество чворливого старика его явно не прельщало, что было вполне взаимно. Обычно девушка редко выходит в деревню, за продуктами на рынок обычно ходят мальчишки, а более там Юми ничего и не нужно. Но в этот день малышка-Киоко попросила нашу героиню купить кое-что для рукоделия, дабы научить девушку технике каких-то особых стежков. И казалось бы, для того, кто не видел кого-то два дня, лишние десять минут — не приговор, для юноши же было нестерпимой пыткой. Изуна был абсолютно прав, Мадара жаждал остаться с девушкой наедине, чтоб хоть раз ни ее, ни его не докучали дети или подчиненные. Им всегда приходилось сдерживаться: говорить общими фразами, держаться на расстоянии, — тот поцелуй был единственной вольностью, которую смог себе позволить Мадара за все месяцы их знакомства. Юноше не терпелось повторить этот сладостный опыт, он хотел вновь ощутить столь неповторимое окрыляющее чувство, что возникало у него в редкие моменты присутствия подле него этой девушки. Терпение было на исходе. Шиноби хотел было направиться обратно в деревню, как вдалеке увидел знакомый силуэт блондинки. Она шла не одна. Дорогу к дому ей скрашивал молодой деревенский юноша, что помогал донести плетеную корзину с чем-то наподобие горшков. Мадара узнал его. Это был племянник местного ремесленника — старого друга Горо-сана, у коего проживала девушка. Должно быть, несколькими днями ранее Горо просил его о починке некоторой посуды, а сегодня она была уже готова. Юми, казалось, сияла от счастья, в очередной раз заливаясь звонким смехом от шутки своего попутчика. Мадара плотно сжал зубы, чувствуя нарастающую злобу по отношению к мало знакомому парню. По иронии девушка заметила шиноби уже на самом подходе к дому, потому было поздно разыгрывать холодность и отрешенность по отношению к новому знакомому. Будучи от природы мудрой и весьма сообразительной особой, она не стала и дальше испытывать терпение своего спасителя, а, только завидев его на пороге дома, просияла еще большей улыбкой и, словно забывая о прошлом собеседнике, ускоренным шагом поравнялась с Учиха.
— Давно ты приехал? — восторженно улыбаясь, пропела она, отчего Мадара несколько оттаял.
— Только что, — хмуро бросил юноша, переводя взгляд за спину собеседнице на только подошедшего ремесленника.
— Киоко попросила меня сходить за нитями, — пояснила Юми, чувствую немой вопрос шиноби, обращенный к ее спутнику, —, а по пути я, не подумав, решила захватить посуду, отправленную Горо-саном на ремонт, — пыталась выставить себя виноватой девушка, тем самым выгораживая до смерти перепуганного прожигающим взглядом Мадары, абсолютно невинного паренька. — Без Джиро я даже не знаю, как бы управилась.
— Тебе пора, — едва Юми успела договорить последнее слово, как пугающий низкий глас шиноби безапелляционно призывал Джиро поскорее ретироваться с этого места. Что-то не разборчиво в страхе пробубнив, молодой человек попрощался с Юми и быстро скрылся из виду.
— Зачем ты так? — печально произнесла девушка, когда они остались одни. — Он просто помог мне.
— А я разве против? — Как ни в чем не бывало проговорил юноша привычным холодным тоном, на краю души сохраняя еле различимые остатки негодования.
— Ты мог быть и повежливее, — еле слышно произнесла блондинка, которая хотела было развернуться к оставленной ремесленником, плетеной корзине. Но ей не дали. Мадара резко развернул ее к себе за плечи, при этом крепко сжимая их пальцами, будто уверенный, что девушка захочет вырваться.
— Никогда, слышишь, — злостно прохрипел Мадара, вводя танцовщицу в мандраж одним лишь взглядом, — никогда не смей меня.., — но он не успел договорить. Юми нежно коснулась его щеки рукой, а после запечатлела легкий невесомый поцелуй в уголке его губ.
— Я скучала, — игнорируя все прошлые угрозы, пропела она еле слышно. Ее кроткая и нежная улыбка, что сейчас озаряла столь красивое юное лицо, никак не вязалась со столь решительными действиями со стороны ее обладательницы. Девушке воистину удалось удивить шиноби. Она никогда ранее не позволяла себе ничего подобного, то ли из-за страха перед ним, то ли из-за робости. Мадаре казалось, что она вела себя уж больно сдержанно, даже в словах, лишь изредка согревая его короткими нежными фразами, наподобие: «буду ждать» или «береги себя», — и хоть их можно назвать будничными, сказаны они всегда были с такой непреодолимой нежностью, что отправляясь на очередную миссию, единственным, чем жил юный воин, была мысль о скором возвращении домой. Но несмотря на то, что поместье их было далеко от тех мест, рядом с Юми шиноби действительно чувствовал тепло родительского дома.
Лицо Мадары сохраняло привычную невозмутимость, ни один мускул не дрогнул на лице юноши, но вот изумленные глаза его Юми видела впервые. Лютая злоба, что с каждой секундой все больше набирала силу, бесследно улетучилась, оставляя заместо себя странное чувство умиротворения и трепета. <i>«Она манипулирует мной?»</i> — в изумлении заключил шиноби, вдруг обо всем догадавшись. Неповторимая нежная улыбка и теплый взгляд скрывали в себе легкую толику хитринки, что придавало Юми особое очарование. Она сделала это. Она нашла его уязвимую точку. И теперь намерена пользоваться ей?
— Ты играешь со мной, — строго заключил молодой человек, быстро отрезвленный собственным заключением. — Я вижу тебя насквозь.
— Нет, не играю, — серьезно и в тоже время ласково произнесла Юми, понимая, что он обо всем догадался. — Но это был единственный способ тебя успокоить, — медленно убирая руку, с его лица произнесла блондинка.
— И теперь ты намерена пользоваться этим при каждом удобном случае? — Почти утверждая произнес шиноби, расплываясь в, хоть и лукавой, но столь редкой для него усмешке, чем-то похожей оскал.
— А ты против? — В тон его голосу пропела Юми.
— Нет, — серьезно отрезал юноша, что несказанно удивило танцовщицу, но следующее ее спутник сказал несколько мягче. — Можешь пользоваться.