Дайте разбиться

Сколько нужно сделать шагов, чтобы упасть в пропасть? Для меня — один. Не так много, но достаточно, чтобы в сигаретном дыму найти утешение. Достаточно, чтобы потерять себя.
Не имеет значения, чем я жила. Я ведь слышу: только что минутная стрелка громко цокнула. Еще минута умерла. Растворилась. И я так растворюсь. Завтра, наверное.
Мне претит говорить о возможностях. Что в них толку, если тоже канут в Ничего? Хочу жить сейчас, этой еще не сгоревшей минутой. Минутой из шестидесяти секунд.
Да и что думать обо мне. Завтра, наверное, меня и не будет.

Маленькое, задымленное помещение битком набито людьми. Еще вчера здесь было пусто. Из колонок рвется чей-то голос, наверное, пытается докричаться до закрытых наших душ. Зачем? Может, пытается наполнить наши пустые головы чем-то воодушевленным?
Нас таких много. Потерянных в самих себе. Мы много курим, заглядываем друг другу в глаза, даже пытаемся смеяться. Но от этого не веселей.
Мы падаем, больно бьемся о проносящиеся минуты и смеемся, захлебываемся сигаретным дымом. Такие мы. Пустые какие-то.
Может, это пугает? А мне не страшно. И им, этим молчаливым, незнакомым людям, тоже не страшно.
Мы ведь понимаем все. Просто хотим дальше лететь.

В этой маленькой квартирке люди не запоминаются. Мы просто не хотим тратить время друг на друга.
Не знаю, как я с ним заговорила. Здесь мало говорят. Так меньше дискомфорта.
Не обратила внимания на его внешность. Из-за сигаретного дыма, наверное, да и света тогда не было.
— Разве вы живете?
Он заговорил, а я молчу. Больше люблю слушать.
— Разве вам не жаль времени в дымящей, вечно молчащей массе?
Мне внезапно очень захотелось посмотреть в его глаза. Какие они? Зеленые, карие, голубые? Какие у него губы и нос, какого цвета волосы? Как должен выглядеть человек, задающий такие вопросы?
— Время не остановить, чего его жалеть?
Мне так интересны его глаза, но я не буду спрашивать. И свои закрою.
— А как же жизнь? Разве вы живете?
Совершенно неожиданно он крепко схватил меня за плечи и встряхнул. Наклонился так близко, что я увидела цвет его радужки. Зеленый.
— Мы падаем.
Я отвела взгляд.
Слишком темно и глубоко там, где мне хорошо. Там всегда полумрак и этот ужасный скучный серый дым пахнет травой. И только щебет, нет этих глупых завываний из динамиков с плохими басами.
— И сколько лететь?
Он не ослабил хватку. Встряхнул еще и еще раз.
— Пока не сгорим в атмосфере.
И вдруг мне стало смешно. В этом почти твердом дыму я услышала его запах. Шоколада и свежего воздуха. Какой он далекий.
Хватка ослабла. Я могла бы выбраться, но не хочу.
— А не противен будет запах тлеющей плоти?
— А разве ты не слышишь его в сигаретном дыму?
Мне опять стало смешно. Но, чувствую, скоро я заплачу.
В каком-то странном жесте он провел широко расставленными пальцами по волосам, немного отведя дым, и я присмотрелась. Блондин.
— А как же вы любите?
Ударил. Так мало слов, а внутри так заболело. Чувствую, на глаза выступили слезы. Защипало.
— Молчи.
Я попыталась выбраться, сделала резкий выпад, а он только и ждал этого, кажется. Всего мгновение – и поняла, что оказалась в кольце сильных рук.
— Пусти.
Он прижал еще сильнее. И в этом запахе, в его запахе, я стала захлебываться. Или я так плачу?
— Вы не летите, а горите в одиночестве. Просто не умеете любить. Прячетесь так. Как улитки.
— Замолчи!
Я попыталась выскользнуть, вырваться. Опять полететь в пропасть, но он будто привязал.
— Пожалуйста!
Я схватила его лицо руками, посмотрела прямо в глаза. Взмолилась.
— Дай мне разбиться. Пожалуйста.
Он не дал отвернуться, смотрел. Еще и еще, заливая душу этой зеленью.
— Тебя целовали?
Молчу. А он, кажется, ждет.
Не буду говорить. И смотреть тоже на него не хочу.
Не дождался. Коснулся губами моих губ, и мир остановился. Кажется, гравитация мне отказала.
И этот дым. Нет в нем утешения. Совершенно точно.