Двое, глава 11, 12

Старинный особняк теряется в густой зелени разросшегося, одичавшего сада, посыпанная гравием дорожка хрустит под подошвами ботинок, в мокрой траве снуют потревоженные дождем змеи. Поднявшись по широкому, отделанному темным камнем крыльцу, Саске останавливается. Он знает, что нет нужды стучать в дверь – внимательный глазок камеры, спрятанный в замысловатом узоре лепнины фасада, доложит хозяину о гостях.
Через минуту массивная дверь распахивается, на пороге вежливой, немногословной тенью возникает молодой мужчина. Он не слишком нравится Саске – никогда не смотрит в глаза, ходит неслышно, незаметной, неотступной тенью следит за каждым жестом… Саске знает: к таким лучше не поворачиваться спиной.
- Вы без предупреждения, придется подождать.
Учиха скупо кивает и проходит внутрь.
В доме пахнет старой мебелью, книжной пылью и чем-то неприятным, химическим, похожим на запах школьных реактивов. Саске проходит в полутемную гостиную и опускается на диван, под подошвами ботинок пружинит густой ворс ковра, мягкость обивки обволакивает и словно засасывает в свое нутро. Учиха ежится от неприятных ассоциаций.
На кофейном столике аккуратными стопками сложены журналы – большая часть на английском, и почти все – о науке: химия, медицина, психиатрия, биология… Саcке пролистывает их, не вчитываясь в заумные статьи, просто проглядывает картинки, чтобы убить время. Его сильно клонит в сон от лекарств, но он не поддается, с силой моргает, щиплет себя за запястье, отрезвляя болью.
Наконец, появляется Кабуто, как всегда бесшумно. Саске не вздрагивает только потому, что сильно устал, и клянет про себя этого ублюдка с лисьей поступью.
- Вас ждут.
Саске нарочно бросает журнал как можно небрежнее: тяжелое глянцевое издание задевает остальные, и аккуратность стопки нарушается, часть журналов падает на пол.
У самого входа в кабинет он нос к носу сталкивает со странного вида парнем. На секунду они застывают, пристально разглядывая друг друга, а потом, соприкоснувшись плечами, расходятся в разные стороны. Саске не выдерживает и оглядывается: незнакомец очень молод, они почти ровесники, но волосы пепельные, полностью седые, под глазами залегли глубокие тени.
На секунду Учиха позволяет себе гаденькую мысль о том, что он, возможно, далеко не самый чокнутый посетитель этого дома.
- Давно не виделись, Саске-кун.
Орочимару сидит за столом из темного дерева и что-то пишет. С обеих сторон от него возвышаются горы бумаг, испещренные пометками, промаркированные стикерами и закладками.
- И не увиделись бы еще столько же, если бы не обстоятельства, - Саске трясет зажатым в руке пузырьком лекарств и садится в кожаное кресло.
- Ты как всегда вежлив и обходителен, - улыбается собеседник и чуть склоняет голову вбок, отчего его темные волосы тяжелой, гладкой волной закрывают половину лица. – Как твои успехи? Я ожидал, что ты придешь раньше.
Саске усмехается и откидывается в кресле, барабанит по подлокотникам пальцами.
- Хорошо. Всего один приступ, да и тот удалось купировать за ночь.
- Вот как… - Учихе чудятся нотки сожаления в низком, вкрадчивом голосе. – Я рад за тебя. Неужели лампа работает?
Саске сжимает зубы так, что ноют десны.
- Работает.
- Интересно, очень интересно.
И в этом «интересно», с растянутой, шипящей «с-с» Саске чувствует любопытство опытного вивисектора.
- Кстати, я слышал, что у Итачи-сана возникли проблемы со здоровьем. Надеюсь, ничего страшного?
- Простыл, бывает, знаете ли, даже с моим братом.
- Бывает… - медленно, словно своим мыслям, кивает Орочимару и каким-то заторможенным, почти соманамбулистическим жестом потирает руку. Только сейчас Саске замечает, что в обхват белого, в голубую прожилку запястья тянется выпуклый рубец. - Что ж, передавай ему привет, надеюсь, мы еще свидимся на моем веку.
Учиха окончательно утверждается во мнении, что его брата и Орочимару связывало что-то помимо денег и жизни по ту сторону закона.
- Это ведь его рук дело? – вдруг с непонятно откуда взявшимся болезненным любопытством, спрашивает Саске, кивая на шрам.
- Итачи – очень одаренный юноша, но ему не хватает умения заводить друзей, - с откровенной издевкой в голосе говорит Орочимару. – Он может множить лишь врагов… Или почитателей собственного тела, но ты, думаю, и без меня знаешь об этом.
На секунду Саске простреливает паническая мысль: он все знает! Но потом он берет себя в руки.
- Не он один множит… почитателей, - парирует Саске, кивая на тенью застывшего у стены Кабуто. – Или вы предпочитаете называть своих подопытных крыс друзьями?
Орочимару прищуривается, в его взгляде мелькает что-то похожее на удовольствие. Он провоцирует его, вдруг понимает Саске, вызывает на эмоции. Но зачем?
- Вы неплохо знаете моего брата, как я посмотрю.
- Плохо – неплохо… Тот, кто скажет, будто бы знает всю правду об Учиха Итачи – самый большой глупец на свете. Или, самый наглый лжец. Я же скажу так: я знаю Итачи лучше, чем ты, мальчик. Я видел его истинное лицо, а не ту карамельной приторности маску, что он припасает для своего братика.
Саске прикусывает кончик языка, чтобы не заскрипеть зубами.
- Вы узнали его, пока он отрезал вам руку? - Саске знает, что идет по самому краю, что еще чуть-чуть и рецептов ему не видать как своих ушей, но едва ли может сдержаться.
- Увы, но конкретно в тот момент наше знакомство подходило к концу, - хрипло смеется Орочимару, откидывая длинноволосую голову назад. – Но мы долгое время были напарниками в одной очень интересной… Организации. И поверь мне, Саске-кун, такого безжалостного ублюдка как твой брат, я еще не видел.
- Он был более безжалостен и ублюдочен, чем вы?
- О, определенно…
И тут Саске вдруг понимает кое-что важное: разрозненные кусочки складываются в цельную картину.
- Вы и были тем исключением, про которое говорил… - Учиха осекается, понимая, что вскрывать карты еще слишком рано. – Вы с Итачи состояли в Акацки… И он не убил вас, хотя ему приказали.
- Он пытался, но решил, что живая змея всяко полезнее мертвой… А ты подозрительно много знаешь, Саске-кун. Неужели Итачи научился доверять кому-то кроме своей ручной акулы?
Вопрос скребет по нервам наждаком, но Саске не позволяет себе дать слабину.
- Вы в долгу у брата, вы обязаны ему жизнью. Вот почему вы взялись за меня.
Орочимару смотрит куда-то в сторону, а потом придвигает к себе пластиковую папку с документами, берет ручку, он явно не собирается ему отвечать.
И Саске понимает: да, обязан, скован долгом жизни по рукам и ногам.
Орочимару заканчивает писать и отодвигает лист, испещренный каллиграфическим почерком.
- Кабуто, - негромко зовет он и от стены отделяется тень. – Подготовь документы на Кимимаро, я хочу понаблюдать его в стационаре.
Кабуто кивает и выходит из комнаты.
- Тебе все еще снится огонь?
Саске хмурится от резкой смены темы, ему все кажется, что Орочимару выискивает в его обороне слабые места: в чужом любопытстве чудится что-то нездоровое, почти хищное: так падальщик, терпеливо и размеренно идет по следу раненного зверя.
- Редко.
- Но снится, верно?
Саске медлит с ответом, однако под выжидающим взглядом кивает.
- В твоих снах ничего не меняется? Обстановка, действующие лица, ощущения?
Учиха вспоминает, воскрешая в памяти мучительные моменты.
- Нет. Все как… Как в воспоминаниях.
- Ясно, - кивает Орочимару каким-то своим мыслям. – Значит, ожог по-прежнему беспокоит тебя.
Саске вспоминает, как переодевался перед Узумаки. До этого его изувеченную спину видел только брат.
Прогресс налицо.
- Уже меньше.
- Это хорошо. А твоя привязанность к брату по-прежнему носит патологический характер?
Саске делает вид, что не слышит вопроса, смотрит в окно, разглядывает собственные пальцы с бурыми от запекшейся крови полумесяцами ногтей, переводит взгляд на чужие – холеные, белые.
- Я сюда пришел не за терапией, вы знаете.
Орочимару растягивает уголки широкого рта, облизывает нижнюю губу быстрым, змеиным жестом, словно пробуя воздух на вкус. Потом он выдвигает ящик стола и достает оттуда бланк.
- Разумеется. Ты пришел сюда за новой дозой, мой юный наркоман.
Саске пропускает замечание мимо ушей: за свою недолгую, но насыщенную жизнь он повидал так много врачей, что уже устал удивляться их странностям, а для себя раз и навсегда уяснил одну простую истину – общаясь с психами, невозможно остаться нормальным.
- А знаешь, Саске-кун, мы с тобой очень похожи, - вдруг говорит Орочимару, когда Учиха, забрав рецепт на новую порцию лекарств, уже берется за ручку двери.
- Нет. - Саске медленно качает головой. - Я другой.
- И каждый последующий произносит эти слова… - Орочимару откидывается в кресле и смотрит чуть исподлобья. Причудливая игра теней прочерчивает в его бесстрастном лице глубокие складки, Саске вдруг видит, что Орочимару старше, намного старше, чем кажется на первый взгляд. – Я все чаще склоняюсь ко мнению, что твои… Точнее ваши с братом проблемы – дело наследственное. Задолго до вашего рождения мне довелось знавать одного Учиху. Интересный был человек, из тех, что меняют мир и не боятся запачкать рук при этом… Забавно, столько лет прошло, а клиническая картина один в один.
- Я другой, - повторяет Саске и притворяет за собой дверь.
Выйдя в темный сад, Учиха полной грудью вдыхает свежий воздух и задумчиво разглядывает бумажку с рецептом на таблетки.
- Я другой, - повторяет он шепотом.
***
Саске успевает на последний автобус, но так сильно не хочет возвращаться домой, что сходит за несколько остановок до нужной. Почти час он бродит по обезлюдевшим улицам, изредка натыкаясь на собачников и работяг, плетущихся со смены. Но потом вновь начинается дождь, злой и холодный, от которого леденеют руки, а зубы отстукивают замысловатую дробь, и выхода не остается.
Дома тихо и темно, пахнет чистотой и чем-то неуловимым, чем может пахнуть только в жилых домах. Саске разувается, вытаскивает промокшие стельки и оставляет сушиться. Стаскивает носки, снимает пиджак и тихонько поднимается к себе. Дверь в комнату брата закрыта, из-под нее не пробивается свет.
Раздевшись окончательно и повесив одежду на стул сушиться, Саске долго отмокает под горячими струями воды, растирает онемевшие от холода ладони и ступни. Помимо воли его мысли вновь и вновь возвращаются к тому, что произошло днем. Основательно притупленное, ослабленное лекарствами чувство ревности снова поднимает в нем змеиную голову – все внутри печет, почти горит, но… Интересно, а они уже?..
Саске прижимается к собственному колену губами, нос все еще ноет после утренней драки, но боль не отрезвляет, не помогает избавиться от непрошеных мыслей. Скорее наоборот – распаляет, раззадоривает.
Он пытается представить, каково это – между двумя мужчинами, и не какими-нибудь абстрактными, а между Итачи и… Саске жмурится, ему неприятна одна лишь мысль о том, что кто-то может касаться брата так интимно, так лично, так непристойно… Но ведь все это было, наверняка было!
Саске знает, Итачи ничем не отличается от прочих людей, он ведь сам видел. У него бледные, маленькие соски, почти безволосая грудь и твердый, с проступающим рельефом мышц живот. А от живота вниз – дорожка из жестких волос, перетекающая в темную, курчавую поросль на лобке. И все, что ниже у брата вполне обычное…
Саске думает об Узумаки. О Наре. О чертовом Орочимару. Он представляет их без одежды, в деталях и красках, он представляет их в разных позах, но… Ничего. Только непонятная, мутная брезгливость к чужому, в сущности, человеку.
Все дело в Итачи. Он - краеугольный камень, точка, в которой сходятся все линии и нити.
Когда Саске выходит из ванной, небо на востоке начинает наливаться выцветшей синевой. Переодевшись из банного халата в домашнюю одежду, он спускается на первый этаж. Обычно он не чувствителен к таким мелочам как голод, но сейчас тело вдруг требует пищи с неистовой силой. Наверное, дело в лекарствах. Саске нашаривает рукой выключатель и замирает.
- Брат?
Итачи сидит за столом в одних лишь пижамных брюках, волосы, обычно собранные в аккуратный хвост, рассыпаны по плечам, босые ноги поджаты под себя, а спина такая прямая, словно его затянули в невидимый корсет.
Но даже не это кажется Саске странным, его взгляд останавливается на газете, что разложена на столе перед братом. Старый выпуск какой-то желтой газетенки с объявлениями, пришедшей по почте, а на нем – SIG-Sauer P228, с разобранной направляющей и снятой рамой.
-Ты…ты нормально?
Итачи поднимает голову и, словно только что заметив Саске, медленно кивает. Его пальцы испачканы в масле, грязная ветошь, которой он чистил оружие, до сих пор зажата в кулаке.
- Давай помогу.
Итачи кивает еще раз.
Саске садится напротив и аккуратно высвобождает ветошь из чужой ладони. Вес и фактура оружейного металла в руках становится якорем в бурном море, монотонные движения успокаивают.
- Не спится?
- Я спал достаточно, проспал все на свете, – голос у брата тихий и ровный, но именно это и настораживает Саске. – Ты хочешь есть.
Не вопрос – утверждение.
Итачи встает со стула и, слегка покачнувшись, идет к холодильнику. Проглядев его содержимое, он достает пакет замороженных овощей и рыбный стейк в вакуумной упаковке. Саске бросает взгляд на часы – начало шестого.
Пока брат готовит, Саске на автомате занимается оружием: извлекает ствол, снимает нагар ветошью и очень аккуратно удаляет тонкий экстрактор, бережно положив его рядом. К счастью, пистолет оказывается не настолько грязным, чтобы нуждаться в щелочном растворителе, поэтому хватает только механической чистки и тщательного смазывания направляющих.
Помимо воли Саске вспоминает, как брат учил его стрельбе: вставал позади и, прижавшись твердой грудью к лопаткам, обдавал ухо горячим дыханием:
- Дыши, Саске, дыши. Руки тверже, да, вот так, зафиксируй. А теперь плавно, как я показывал… Давай!
И Саске «давал» - каждый раз, так, словно от этого зависела его жизнь. И пусть потом от отдачи саднили запястья, руки дрожали, а на пальцах появлялись мозоли, но разве мог он пожаловаться брату? Разве мог сказать, что устал, что больше не может физически?
Разумеется нет.
Ведь это Итачи – планка, мерило, красная линия. То, к чему следует стремиться. То, чем Саске хотел быть, сколько себя помнил.
И вот сейчас… Саске отставляет оружие и украдкой смотрит на брата. Итачи быстро расправляется с пластиком, наливает в сковороду немного масла и высыпает туда овощи. Стейк он размораживает в микроволновке, натирает солью, перцем и еще какими-то травами, а потом вновь возвращает в микроволновку, выставив высокую температуру. Саске любуется его быстрыми, четкими движениями, но Итачи вдруг сбивается, застывает, глядя в одну точку. Так проходит почти минута, забытые овощи начинают подгорать.
Саске кладет остов пистолета на газету, тщательно вытирает руки и подходит к брату. От прикосновения Итачи словно просыпается – часто-часто моргает, крутит головой, словно не понимая, где очутился.
- Знаешь, Саске, я иногда забываю самые простые вещи. Сегодня вот не мог вспомнить, как переключить воду из крана в душ. Стоял минут пятнадцать… С пистолетом так же, хотя механическая память лучше: глаза закрываю, а руки сами разбирают. И сейчас – хотел достать лопаточку, чтобы перемешать овощи и…
Итачи замолкает, трет переносицу, устало вздыхает. Саске не может сдержаться и обнимает его со спины, крепко-крепко, прижимаясь щекой к острому выступу лопатки, гладит по волосам, словно маленького ребенка. Итачи успокаивается – закаменевшие плечи опускаются, натянутая, словно тетива лука, фигура расслабляется.
Саске морщится от запаха подгоревших овощей, достает из ящика с приборами лопаточку и сам перемешивает содержимое сковородки. Они едят молча, не убирая со стола полусобранный пистолет, просто отодвигают газету с деталями в сторону, а сами садятся с края.
- Вкусно, спасибо, - говорит Саске, собирая посуду.
- Ты бы сказал так же, преврати я эти овощи в угли, - улыбается краешком рта брат.
- А я люблю, когда зажарено до хруста, - парирует Саске.
Когда они заканчивают с пистолетом, на улице уже светлеет, мимо окна с не задернутыми шторами едут первые машины, пробегает несколько людей в спортивных костюмах.
- Пора возвращаться в строй, - говорит Итачи, провожая задумчивым взглядом бегунов.
По морщинке, которая залегает меж тонких бровей, Саске понимает: брат сейчас говорит не только о физической форме, но и… О своей «работе».
- А не рано еще?
Итачи медлит с ответом, словно прислушиваясь к телу, а потом качает головой.
- В самый раз.
Саске усмехается: ну кто бы сомневался, такого трудоголика, как Итачи, еще поискать. А потом серьезнеет. Брат смотрит на него в упор, не моргая и не отводя взгляда.
Кажется, пришло время серьезно поговорить.
- Тебе многое пришлось пережить, пока я… Отсутствовал. – Итачи сцепляет пальцы в замок. – Я знаю, ты вынес многое. И многое совершил. Ты не ребенок больше, Саске.
Саске понимает: брат знает, что именно случилось в том ангаре. От этой мысли все внутри холодеет, он отчаянно борется с глупым желанием начать оправдываться.
- И это усложняет дело.
- Дело? – Саске непонимающе хмурится. – Но разве Хошигаке не?..
- Он решил только часть проблемы.
- А другая – это те люди, которые приходили к тебе в палату? Или те свихнувшиеся типы из ангара? Или кто-то еще?
Итачи не отвечает, лишь улыбается устало и Саске понимает: сейчас из брата не вытянуть ни слова.
А потом его взгляд цепляется за темное пятно на светлой шее. Синяк? Или засос? Перед глазами встает картина: Хошигаке валит брата на кровать, нависает над ним хищным зверем, впивается в шею своими нечеловечески острыми зубами. Саске передергивает.
Итачи, разумеется, замечает перемену его настроения. В воздухе повисает неловкость, они оба молчат, явно не зная, что сказать.
Саске встает, хочет было уйти к себе, но брат ловит его за запястье и кивком головы указывает на стул. Саске приходится подчиниться.
- Нам стоило бы поговорить об этом раньше, - начинает брат медленно, подбирая каждое слово. – Ты ведь уже большой мальчик.
Саске едва может справиться со злым, едким румянцем. Он кивает.
- Я знаю, тебе неприятно это… И Кисаме тебе не слишком нравится, но он вообще мало кому нравится, - Итачи замолкает, а потом, улыбнувшись каким-то своим мыслям, добавляет. – Это в его природе.
Саске не знает, что ответить, он даже не смотрит на брата – буравит взглядом собственные пальцы в домашних тапочках.
- Но тебе следует кое-что знать: Хошигаке – не враг. Ты можешь ему доверять. Хорошо?
Саске вспоминает окровавленные ошметки, что были привязаны к стулу в заброшенном ангаре. Вспоминает, как спокойно и буднично Хошигаке оттирал руки от крови о грязную тряпку. Но чего уж там… Слишком поздно, Саске и сам теперь не без греха.
- Хорошо.
- Спасибо, - Итачи встает и, знакомым до боли жестом, касается пальцами его лба.
Саске не может сдержаться – поймав чужую руку, рывком тянет брата на себя. Итачи теряет равновесие и почти падает, но Саске держит крепко. Ему уже давно не шесть.
- Он мне не нравится. Совсем. Но доверяю тебе, брат.
Итачи выдыхает и во всей его позе чувствуется странное облегчение. Неужели он так боялся, что Саске не сможет найти общего языка с Хошигаке, или?..
- Но я никогда не привыкну к тому, что вы…
- Да, я понимаю, тебе неприятно, - Итачи выглядит почти смущенным. - Это нормально. Я и не ожидал, что ты…
Саске сжимает чужую руку в своей: его бедный, бедный, наивный брат… Конечно же он ничего не понимает, но оно и к лучшему. Иначе во что бы превратилась их жизнь, узнай Итачи правду?
- Я ведь люблю тебя, Итачи.
Слова, такие невинные, падают между ними, звенят медяками и затихают.
- И я тебя люблю, Саске.
Саске вспоминает родителей, ему мучительно больно за все, что уже было. И за то, что будет сейчас.
- Нет, Итачи, я люблю тебя немного по-другому.
- Саске?..
Итачи замолкает, его глаза удивленно распахиваются, на белках виднеются красные следы лопнувших сосудов, длинные ресницы подрагивают… Саске ждет, что сейчас произойдет что-то страшное, но… Ничего. Только ощущение чужих губ на своих губах – сначала твердых, неприступных, но потом вдруг мягких, влажных, чуть горьких, если углубить поцелуй…
Итачи не растворяется, не исчезает, он все еще здесь, из плоти и крови. Саске чувствует чужое дыхание, слышит биение сердца… О, брат удивлен, этого не скрыть.
Саске приходит в себя, когда чужие ладони мягко, бережно ложатся на его плечи и чуть отталкивают.
- Не надо, - голос у брата такой, словно Саске пять и он упал с велосипеда и рассадил коленку. Словно его нужно успокоить, сказать, что все хорошо.
Вот только ничего не хорошо. Все плохо, плохо настолько, что Саске уже плевать на то, что будет завтра.
Он резко вдыхает, наполняя грудь воздухом, словно перед затяжным прыжком, а потом, преодолевая сопротивлением, заключает Итачи в крепкое объятие. Брат твердый – сплошь жилы, мышцы, да проступившие кости. Он не делает попыток вырваться, стоит неподвижно, щекочет теплым дыханием ухо.
Саске утыкается лбом в чужую шею, скользит носом по мягкой коже, чувствует под губами ток крови, собирает соль с ямки на ключице… Итачи размыкает губы и выдыхает. Ему больно, или?.. Саске оставляет собственную метку: засасывает кожу, прикусывает ее зубами, лижет.
Итачи дергается, едва-едва, даже не в полсилы, просто отстраняется. Саске облизывает собственные припухшие губы.
- Саске…
- Да?..
- Мы не должны.
Саске знает это. Как знает и кое-что другое.
- Я не ребенок, Итачи.
- Но ты все еще мой младший брат…
Саске делает шаг назад. Потом еще и еще.
Итачи так и остается стоять посреди кухни, его зацелованные губы алеют на фоне болезненно-бледной кожи.
Саске уходит к себе, голова гудит от лекарств и усталости. Он не знает, как будет смотреть завтра брату в глаза.
Как же все глупо… Как несвоевременно. Или наоборот, очень вовремя?

_____________________

Саске просыпается от громкого стука в дверь. Открывает глаза, бросает взгляд на будильник и понимает, что спал не больше часа.
Секунду лежит неподвижно, а потом скатывается с кровати, больно ударившись коленями об пол. То, что это не Наруто и не соседи, на пару лет припозднившиеся с визитом вежливости, он понимает сразу. Стук слишком громкий, слишком… Требовательный?
Сердце заходится в тревоге, Саске клянет себя за то, что оставил вчера пистолет после чистки на кухонном столе. Метнувшись до нычки, он достает из дорожной сумки армейский нож. По коридору звучат легкие шаги – брат спускается вниз. Саске спешит за ним.
Когда он начинает спускаться с лестницы, снизу уже доносятся голоса. Смутно знакомые… Саске накрывает нехорошее предчувствие, он перегибается через перила и едва может поверить своим глазам.
Это же…
- Какудзу, Хидан, - кивает брат, стоя в дверях. – Вам не стоило здесь появляться.
- Если твои соседи не подрабатывают на полставки. в Интерполе, то все в порядке, - говорит мужчина в темном костюме и с намеком кивает Итачи за спину. – Однако то, что ты держишь гостей на пороге, может насторожить домохозяек.
Брат медлит, но все же отступает вглубь дома, пропуская визитеров внутрь.
- Вперед и направо.
Саске спускается на пару ступеней вниз и внимательно прислушивается.
- Итак, чем обязан? – в голосе Итачи звенит металл.
- Хошигаке нет в стране, вот мы и решили проведать тебя, - говорит Какудзу. – К тому же наша беседа приватна, я бы не стал доверять телефонной связи.
- Ясно, - выдержав паузу, отвечает брат. – Саске.
Саске кладет нож на ступеньки, приглаживает волосы и выходит на кухню. Заспанный, в пижаме, он чувствует себя до чертиков неуютно в этой странной компании. Какудзу смотрит на него как на набор органов, которые можно с выгодой продать на черном рынке. А Хидан… Он молчалив сегодня, хмур, но на дне красных глаз по-прежнему плещется отголосок того безумия, которым он был охвачен при первой их встрече.
Итачи же выглядит спокойным, слишком спокойным. И это может обмануть кого угодно, но только не Саске. Он все понимает без слов, скупо кивает и, бросив еще один взгляд на незваных гостей, выходит в коридор.
Умывшись и быстро одевшись, он выходит из дома. Его взгляд цепляется за неприметную светло-серую тайоту, припаркованную аккурат напротив крыльца. Машина Хошигаке вдруг перестает казаться такой уж раздражающей.
Саске знает, что делать.
Отойдя за угол, он достает телефон и набирает знакомый номер, прижимает трубку к уху и напряженно вслушивается в длинные гудки. Происходит переадресация вызова, Саске хмурится, но не сбрасывает.
- Да? – слышится голос, с трудом перекрывающий странный гул.
- К нам в дом пришли те двое из ангара, - Саске намеренно не называет имен. – Который в костюме и красноглазый.
- Ясно, чего хотят?
- Они говорят с братом. Что происходит?
Несколько секунд Хошигаке молчит.
- Ничего хорошего, - наконец, выдыхает мужчина. – Чистка рядов и паранойя, Лидер считает, кто-то из наших сливает информацию и вот-вот полетят головы. Но тебе не о чем переживать, Итачи справится.
Саске вспоминает, что брат до сих пор не может спуститься с лестницы, не держась за перила, и стискивает зубы.
- А если нет?
- О, он справится, поверь мне. И не с таким справлялся, уж я-то его знаю.
Саске хмурится, ему не нравится ни то, что говорит Хошигаке, ни, тем более, его тон.
- Но это хорошо, что ты позвонил мне. Буду в курсе.
Когда Учиха убирает мобильник в карман, он задается лишь одним вопросом: как и когда Хошигаке Кисаме смог стать тем человеком, к которому Саске идет за советом?
***
- И чего они хотели?
Саске возвращается домой сразу же, как видит отъезжающую машину. Итачи все так же сидит на кухне и задумчиво барабанит кончиками пальцев по столу, в другой руке у него пистолет.
- Тебе не нужно знать об этом, - говорит брат.
Саске кажется, что он ослышался: ему не нужно?.. Не нужно?!
- Так будет безопаснее, - объясняет Итачи, но от этого Саске только распаляется сильнее.
- Брат! Но я ведь…
- Саске!
Итачи никогда не повышает голос, даже если устал или рассержен, но сейчас… О чем же они говорили, если даже его брат на грани?
- Я не маленький, Итачи. Ты можешь мне доверять.
Застывшее в напряженной маске лицо брата чуть смягчается, взгляд теплеет.
- Я знаю, Саске, знаю. Но чтобы я ни делал в этой жизни, я делаю лишь с одной целю – защитить тебя. Понимаешь?
Саске кивает.
- И до недавних пор я справлялся. А потом… Тебе пришлось пережить все это. Из-за меня. И я очень не хочу впутывать тебя. Потому что обратного пути не будет, понимаешь?
Саске вспоминает о Сае, ангаре и странных людях. Он думает, что уже по уши в дерьме и погрузиться во все это сильнее уже невозможно.
- Я ведь убил его.
Итачи замирает, а потом кивает. Протягивает руку вперед, Саске держится секунду или даже две, но потом срывается - утыкается лицом в чужое плечо.
- Я знаю… Я все знаю.
Саске охватывает странное чувство: будто грудь сдавили крепкие ремни и выдавливают весь воздух. Он пытается дышать - вдох, выдох, но ничего не получается. Дыхание резкое, прерывистое, поверхностное. Ему кажется, что еще чуть-чуть, и он задохнется. В носу щекочет, глаза печет, в горле сухой, ершистый ком.
Саске не помнит, когда в последний раз плакал вот так. Как ребенок, спрятавшись в чужих объятиях. Наверное, давно, очень давно, еще до пожара, до смерти родителей. Он приходит в себя лишь когда футболка Итачи намокает, моргает, утирает глаза, хлюпает носом. Ему стыдно за темное пятно расплывшееся по светлой ткани.
Итачи гладит его по волосам, целует в висок. Как мама когда-то. Но это не мама, это Итачи. Саске тянется вверх, ищет губами чужие губы. Итачи отвечает ему – обхватывает пальцами подбородок, чуть наклоняется.
Он целует его мягко, почти целомудренно. У Саске начинает кружиться голова и, словно у девчонки на первом свидании, подламываются ноги. Итачи держит крепко, покрывает быстрыми, болезненно-сухими поцелуями его лицо - губы, щеки, слипшиеся от слез, соленые ресницы.
И это совсем не похоже на то, что было между ними вчера. Теперь уже сам Саске замер в неподвижности, в немом изумлении, теперь уже сам Итачи ведет, словно по своему обычному праву старшего, праву опытного.
И от этого внутри расцветает что-то горячее, влажное, на грани боли и удовольствия.
Когда телефон на столе начинает вибрировать, оба вздрагивают. Номер скрыт, и Саске одолевают нехорошие предчувствия.
- Да, - Итачи прислоняет телефон к уху, другой рукой продолжая обнимать Саске. – Нет, они не у меня, да, я вывез их. Я понял, хорошо, где и всегда. Я буду.
Во время всего разговора Саске отчаянно пытается понять, о чем говорит собеседник, но чужая речь слишком тороплива. Когда брат убирает телефон, то меж его бровей залегла тревожная морщинка, тени под глазами обозначились глубже и четче.
Саске касается чужого подбородка поцелуем, проводит подушечками пальцев по сухому, горячему лбу. Кожа у Итачи тонкая, с желтоватым пергаментным оттенком, в синеватых прожилках вен. Саске высвобождается из объятия и роется в ящике с лекарствами.
- Тебя лихорадит, выпей.
Итачи с благодарностью принимает горсть таблеток и крошит их во рту, запивая водой. Потом стискивает виски, несколько раз медленно моргает и, словно вспомнив о чем-то, быстро уходит в гостиную. Саске ничего не остается, кроме как последовать за ним.
- Брат?..
Итачи ворошит подушки на диване, обыскивает взглядом комнату, найдя на полке пульт, включает телевизор, ставит звук на максимум и садится на диван. Хлопает ладонью по обивке.
Саске хмурится, но послушно опускается рядом.
- Полагаю, нас прослушивают, возможно, есть и наружка.
Саске едва перебарывает в себе острое желание выглянуть из окна. По ящику крутят новости: где-то идет война, кто-то умирает от голода, американская поп-звезда выходит замуж.
- Я не хочу прибегать к крайним мерам, но у нас не остается иного выхода…
Саске холодеет, Итачи выглядит решительным и собранным, так, словно уже все решил для себя.
- Сколько у тебя есть наличными?
- В доме? Тысяч пятнадцать, может, двадцать. Безналом еще столько же.
Итачи сосредоточенно кивает, явно просчитывая какие-то варианты в уме.
- Тебе нужно будет уехать, понимаешь?
- Бросить тебя? – Саске и сам не замечает, как вцепляется в чужую руку, приходит в себя только когда видит отголосок боли на лице брата. – Ты ведь еще не оправился!
Последнее он почти выкрикивает, но тут же замолкает.
- Я справлюсь, Саске, - Итачи улыбается почти ласково. – А если ты уедешь, мне будет спокойнее. Я смогу действовать без оглядки на твою безопасность.
- Почему я всегда сбегаю? – после долгого молчания, спрашивает Саске. – Почему ты остаешься и сражаешься, а я спасаюсь бегством?
- Если ты меня любишь, Саске, ты поступишь так, как я скажу.
Итачи решился на эмоциональный шантаж. Все серьезнее, чем Саске мог даже представить.
- Это – гарант твоей безопасности, - продолжает брат, вкладывая ему в ладонь что-то легкое, неправильной формы.
Саске разжимает руку и секунду с недоумением смотрит на пластиковую фигурку акулы, пока его пальцы не нащупывают в гладком теле игрушки едва заметный шов. Он тянет акулу в разные стороны, и она с негромким щелчком распадается на две половинки.
Флешка. Игрушка из машины Хошигаке – флешка.

- Что здесь?
- Все, к чему я имел доступ за последние пять лет. На черном рынке стоит миллионы.
Саске чувствует, как холодная спираль в животе закручивается туже.
- Но не занимайся этим сам, там же, на флешке, есть документ с контактами. Их всего двое, но они лучшие, они помогут тебе правильно распорядится информацией.
- Это запасной план, верно? – Саске сжимает флешку в ладони и острые акульи плавники впиваются в кожу до розовых отметин.
- Да, запасной, - отвечает Итачи. - Я решу эту проблему, и мы встретимся позже.
«Решит проблему»? Саске берет брата за руку, чужая ладонь на фоне его собственной выглядит болезненно тонкой, с нездоровым рельефом из выступающих вен и жил.
- Брат…
Итачи улыбается.
- Сделай это, Саске, прошу.
***
Саске не уверен, что это сработает. Он не уверен даже в том, что вообще сможет добраться до школы, что его не перехватят в пути, не затолкают в машину с тонированными окнами и вновь не начнут угрожать отправлять брату по кусочкам.
Он не уверен, но это срабатывает, хотя всю дорогу Саске ощущает на себе чужой взгляд: меж лопаток зудит и немеет, а желание обернуться с каждой минутой становится все невыносимее. Но он держится, прибавляет шагу, сцепляет зубы и держится, хотя вовсе не уверен, в том, что слежка реальна, что она не плод его воспаленного воображения.
Наконец, когда Саске доходит до школы и ныряет внутрь, его отпускает. Он приваливается к стене и вытирает со лба пот. В кармане гремят таблетки, рука против воли тянется к пузырьку, но останавливается на полпути. Нет, сегодня ему понадобится кристальная ясность мышления.
На уроках он сидит, словно на иголках. Он не слышит голоса учителя, не слышит шушуканья одноклассников, игнорирует летающие по кабинету записки. Ему все время кажется, что сейчас, с минуты на минуту, дверь откроется и… Что будет дальше, Саске не знал, но понимал, что он – единственный рычаг давления на Итачи. И что если бы не он, то брат бы уже давно покинул страну незамеченным, как умел делать это в совершенстве.
Когда раздается звонок, он вздрагивает от неожиданности, его нервы похожи на натянутые стальные канаты.
- Ты сегодня странный какой-то, - задумчиво тянет Узумаки, разворачивая крошечный клочок бумажки. – Девчонки хотят двинуть в караоке, но ты бы слышал их, хор драных кошек отдыхает… Ай!
Наруто хватается за лоб, на смуглой коже виднеется белая отметина, вокруг которой наливается розовым ссадина. Ино ухмыляется и подкидывает на ладони разломанный пополам мел, второй кусочек которого лежит у ног Узумаки.
Саске поднимает мел с пола, вертит его в пальцах.
- Караоке говоришь? А много пойдет?
Наруто начинает перечислять, загибая пальцы на руках. Когда счет на пальцах начинает идти по второму разу, Саске обрывает его.
- Я с вами.
- Ты?! – Узумаки выпучивает глаза, и ярко-синяя радужка в сочетании с красным лбом выглядит почти комично.
- Я.
- О, ну круто, - немного растерянно улыбается Наруто. – А что это за сумка? Ты на треню куда-то ходишь?
Саске поглубже запинывает сумку под парту и неопределенно пожимает плечами.
- Типа того.
***
Из здания школы они выходят нестройной толпой – впереди идут девчонки, позади, отставая на пару шагов, парни. Все любуются длинными, белыми-белыми на контрасте с темными гольфами ногами Ино, и только Саске сосредоточен на том, чтобы незаметно оглядеть улицу. И буквально через пару минут он понимает, что это не паранойя – за ним действительно следят.
Он старательно поддерживает разговор, пару раз даже улыбается, отчего Узумаки едва не спотыкается на ровном месте.
В караоке они берут отдельную кабинку, и Саске, пользуясь поддельными документам и жадностью официанта, берет всем алкоголь, отчего сразу становится всеобщим любимцем.
- Эх, знали бы мы, что ты такой продуманный, давно бы затусили, - хлопает его большой, мозолистой ладонью по плечу раскрасневшийся Инузука.
Саске улыбается вновь, хотя на этот раз улыбка дается с большим трудом. У него слишком мало времени, чтобы тратить его так бездарно, напряжение нарастает, сковывает, громкая музыка действует на нервы не хуже скрипа гвоздя о проржавевший железный лист.
Наконец, когда все прилично накидываются, Саске аккуратно, стараясь не привлекать внимания, выскальзывает в туалет с сумкой. Закрывшись в одной из кабинок, он вжикает молнией и перебирает вещи.
Хлопает дверь, он слышит чьи-то шаги, неизвестный остановился прямо напротив его кабинки. Саске замирает.
- Выходи, Учиха, я знаю, ты там.
Всего лишь Узумаки!..
Саске застегивает сумку и открывает дверь кабинки.
- Какого черта?..
- Я думал, ты хотя бы попрощаешься, - Наруто выглядит абсолютно трезвым и непривычно серьезным.
Саске хмурится, скрещивает руки на груди. Он торопится, раздражен промедлением.
- Тебе какое дело? Возвращайся, я подойду.
- Не подойдешь, - уверенно качает головой Наруто. – Ты собираешься смыться через черный ход, ведь так? Дело в том парне, который за тобой следит?
Саске замирает, с недоверием смотрит на Узумаки. Откуда он?..
- Ну, я же не совсем дурак, - хмыкает Наруто. – Неприметный такой парень, в серой толстовке. Я еще удивился, какого фига он тащится за нами с самой школы!
Учиха, едва сдерживая удивление, кивает, а потом говорит:
- Мне нужно уйти незамеченным. Это очень важно.
- Знаешь, а я вот тут думаю… Все эти твои исчезновения, неправильный адрес в журнале, еще и этот чувак… Саске, ты вляпался во что-то, верно?
Учиха медлит с ответом, но все же говорит:
- По уши просто. И я очень хочу оттуда выбраться.
- Во что-то незаконное? – конкретизирует Узумаки.
Саске неопределенно поводит плечами и вдруг ловит себя на странной мысли: он не хочет быть откровенным с Наруто не потому, что не доверяет ему, но потому, что не желает впутывать его во все это дерьмо.
И Узумаки словно понимает это.
- Ты ведь не вернешься больше, - говорит Наруто спокойно и даже как-то растерянно.
Саске вдруг вспоминает тот их разговор на крыше и что-то неприятно сдавливает в груди.
- Не вернусь.
Наруто вдруг ухмыляется от уха до уха и лукаво прищуривается.
- Я не верю, что люди уходят навсегда, - с непоколебимой уверенностью в голосе, говорит Узумаки. – Они всегда возвращаются, как вернешься и ты. И для этого я помогу тебе кое в чем.
Саске хмурится, он не понимает, о чем ведет речь Наруто, но тот сияет ярче, чем тот дурацкий комбинезон, в котором он был на дне самоуправления.
- Ты ведь хотел смыться незамеченным через черный ход?
- Да.
- Отлично, я помогу тебе!
- И как же?
- Думаешь, персонал разрешит просто так шастать повсюду? Мы как-то пытались с парнями смыться через здешний черный ход, когда запулили микрофоном в экран… Угу, держи карман шире – поймали, заставили месяц отрабатывать. Я бы сюда после этого ни ногой, конечно, но Сакура-чан говорит, тут клево… - Наруто осекается под пристальным взглядом Саске и переходит к сути. – Короче мы затеем потасовку, а ты под шумок скроешься. Ну как, отличный же план?
Учиха едва удерживается, чтобы не закатить глаза, – вот с этого-то и следовало начинать.
-Отличный, - только и может, что сказать он.
Узумаки вытягивает вперед руку. Саске на секунду зависает, а потом с громким шлепком ударяет по чужой ладони.
Остается надеяться, что в показных драках Узумаки так же хорош, как и в болтовне.