Двое. Глава 8.

Саске подрывается так стремительно, словно больничная койка превратилась в электрический стул, - напрягая все мышцы, собирая всю силу воли в кулак…
- Куда собрался? – все так же громко спрашивает его незнакомка, проходя вглубь палаты. – Думаешь, я просто так тебе постельный режим прописала, прыткий ты наш?
Саске скрипит зубами, когда его бесцеремонно толкают обратно в кровать. Сердце бьется как бешеное, а пот заливает солью глаза. Но он должен, он должен… Итачи очнулся! Итачи где-то здесь и он ждет…
- Сейчас коляску привезут, - неожиданно смягчившись, говорит женщина, а потом оборачивается к Хошигаке. – А тебя, акулья морда, я даже на порог в следующий раз не пущу! Повадился на меня своих мальчишек скидывать...
- Ну-ну, Цунаде, не кипятись, больше не буду, - примирительно вскидывает ладони вверх Хошигаке. – И куда ты запрятала Учиху? Без пол-литра в твоих подземных лабиринтах хрен разберешься.
При упоминании «подземных лабиринтов» женщина отчего-то морщится, и Саске неожиданно понимает, что она уже давно немолода и намного старше, чем ему показалось на первый взгляд. Повисшую паузу прерывает вошедший медбрат, катящий перед собой коляску.
В любой другой ситуации Саске бы бился до конца и никогда не сел в инвалидное кресло. В любой другой, но только не в этой - он безропотно позволяет медбрату отсоединить капельницы, усадить его в коляску и выкатить в коридор.
Со стороны, должно быть, они смотрятся комично: вышагивающая впереди на высоких каблуках Цунаде в развевающимся, словно парус флагманского корабля, медецинским халате, бодро хромающий на костылях двухметровый Хошигаке и он, Саске, обмотанный пластырем и бинтами, в инвалидной коляске… Вопреки ожиданиям они не спускаются на лифте вниз, а просто останавливаются в конце коридора.
- Но есть один нюанс, - говорит женщина, постукивая красными ногтями по пластику ключа-карточки.
Саске безразличны любые нюансы, и единственное, чего он хочет – поскорее оказаться по ту сторону двери.
- Диссоциированная амнезия. Кому знаком термин?
- Мне, - севшим голосом говорит Саске.
За то время, что Итачи был в коме, он проштудировал десятки специализированных сайтов и прочитал сотни статей, так что теперь он мог бы написать целую книгу. Цунаде кивает и оборачивается к Хошигаке.
- Он помнит, как пользоваться столовыми приборами, управлять автомобилем и сколько берет средняя проститутка в час. Но мог забыть что-то важное из собственной жизни: какие-то события и факты, некоторых людей… - с тяжким вздохом говорит женщина. - Обычно такая разновидность амнезии вызвана психической травмой, но делая поправку на стальные нервы твоего Итачи, то, скорее всего, дело в черепно-мозговой травме.
Саске хочется пнуть Цунаде по точеной белой лодыжке, лишь бы заткнуть ей рот. Наверное, это защитная реакция сознания – не воспринимать всей картины целиком, а фокусироваться на въедливых мелочах: «твой Итачи», «черепно-мозговая травма»… Он не его, не Хошигаке, всплывает в голове совершенно детская, оторванная от всего мысль. Не его!
- Главное, что жив, - говорит мужчина и кивает на дверь. – Остальное не важно. Открывай.
Цунаде поджимает губы и проводит карточкой по замку.
Когда дверь с тихим звуком отъезжает в сторону, Саске, неожиданно, накрывает приступ ужаса, почти паническая атака. На секунду он даже в серьез подумывает вцепиться пальцами в дверной проем, только бы не видеть… Но вместо этого он лишь опускает голову, кляня себя за трусость, разглядывает кремовые стены, высокий потолок, окно с тонкими занавесками.. Он боится, до остановки дыхания боится, что Итачи, его Итачи…
- Кисаме?
Земля останавливается, и все вокруг срывается с места – люди, дома, машины, все летит, перемешиваясь меж собой, словно в воронке огромного торнадо. И только он – недвижимый центр мира, чье сердце пропускает удар за ударом.
- Ты как? – Хошигаке тяжело опускается на стул возле изголовья кровати и отставляет костыли в сторону.
- Жить буду, - Саске не видит – чувствует эту слабую, полупрозрачную улыбку обметанных белым губ.
- Так, - вмешивается Цунаде. – Одного узнал, кати второго.
Медбрат аккуратно толкает коляску вперед.
- Ну что? Есть проблеск? – бесцеремонно спрашивает женщина, делая пометки в планшете.
Саске впервые за весь разговор поднимает взгляд. Брат выглядит почти так же, как прежде: синяк сошел и отек почти спал… О случившемся напоминал лишь короткий, покрытый новой розовой кожей шрам у виска, да заострившиеся скулы.
- С-саске?
От того, как тихо и странно нерешительно звучит голос брата, как рассеян и словно бы подернут дымкой его взгляд, у Саске холодеет в животе. Так смотрят на давних знакомых, случайно встреченных на улице – взгляд полный сомнения, неуверенности и мучительного чувства узнавания.
- Итачи, - Саске приходится прочистить горло. - Ты ведь помнишь… помнишь?
- Саске, - брат пытается протянуть вперед руку с прозрачной змеей трубки капельницы, но ладонь бессильно опадает на покрывало. – Что с тобой? Ты весь… Ты ранен?
- Ранен, - эхом отзывается Саске.
- Так, на больного не давить, ему показан покой. Вспомнил имена – уже хорошо, все остальное – потом, - прерывает их Цунаде. - Мелкого забираешь в пятницу, а того, что покрупнее, выпущу к концу месяца. Все ясно? Вопросы есть?
Кисаме качает головой.
- Вот и ладненько! – говорит Цунаде и сжимает свои алые ногти на плече Хошигаке, от чего тот болезненно кривится. – А счет я тебе пришлю первого, и поверь, тебе больше не захочется попадать в неприятности.
- Охотно верю. Оставишь нас на минуту?
Женщина громко фыркает и, развернувшись на каблуках, выходит из палаты. Кисаме тяжело смотрит на медбрата, и тот тоже ретируется, бросив напоследок:
- Я буду ждать вас в коридоре.
Когда дверь в палату закрывается, Хошигаке оглядывается по сторонам, внимательно осматривая потолок и углы комнаты, потом он задевает локтем костыли, и те с грохотом летят на пол.
- Упс, - мужчина наклоняется вперед, чтобы поднять их.
Саске, пристально следящий за всей этой сценой, сжимает пальцы так, что из-под бинтов начинает сочиться кровь: Хошигаке что-то шепчет Итачи, а тот тихо-тихо, почти беззвучно отвечает ему.
- Может быть, хватит уже?! – рявкает он, не контролируя себя.
Две пары глаз внимательно смотрят на него: одни с насмешкой, а другие… с жалостью? Он бы ушел отсюда, но в мускулах нет ни намека на силу – все ушло, все оставило его.
– Ты совсем ничего не помнишь? – едва сдерживаясь, спрашивает Саске, пристально, до рези в глазах вглядываясь в знакомое лицо.
Лицо брата вдруг искажается – всего на мгновение, словно простреленное судорогой или тиком…
- Я не… Все размыто, - с трудом говорит Итачи. – Все как будто… Словно было давно, и так сложно вспомнить.
Саске хочется броситься вперед, упасть на колени перед кроватью и зарыться лицом в больничное одеяло, до боли стискивая чужие руки. Но он едва ли сможет встать с кресла от накатившего бессилия… Да и вспомнит ли Итачи? Захочет ли?
В комнате повисает молчание, тяжелое, как могильная плита. Наконец, брат открывает было рот, чтобы что-то сказать, но тут дверь в палату снова отъезжает.
- Сказали же ждать в кори!.. – зло прикрикивает Хошигаке, но тут же замолкает, споткнувшись на полуслове, потому что на пороге не запуганный медбрат в белом халате, а двое мужчин в темных костюмах.
- Нам нужно поговорить, - бросает один из них, обращаясь к Итачи.
Саске хочет возразить, но Хошигаке со значением зыркает на него, плотно сжав губы. Беспомощность невероятно раздражает… Как, впрочем, и хозяйские повадки незнакомцев.
- Оба за дверь, - командует один из мужчин, ставя на шаткий больничный столик тяжелый кейс, полный какой-то странного вида аппаратуры. Второй что-то негромко спрашивает у Итачи, делая пометки в блокноте, и внимательно считывает показания приборов у изголовья кровати.
Вопреки всем ожиданиям, Хошигаке послушно встает и, опираясь на костыли, выходит из палаты, зовя медбрата. Наконец, когда они оказываются в пустом коридоре, Саске не выдерживает.
- Что это было?.. Какого черта они творят?!
- Не сейчас, - отмахивается Кисаме, сводя брови к переносице, явно напряженно над чем-то размышляя.
Саске, все утро кипящий на медленном огне раздражения, мстительно пинает Хошигаке в колено, обтянутое больничными штанами. Тот охает и едва не теряет равновесие.
- Не до твоих капризов сейчас! – Привалившись к стене, цедит Хошигаке сквозь стиснутые зубы.
Саске собирается было пнуть его еще раз, но банально не дотягивается, потому что медбрат предусмотрительно откатывает кресло на полшага назад.
- Кончай дурить! - Хошигаке не остается в долгу и несильно прикладывает его костылем по бедру. – Сейчас есть дела поважнее, все объяснения потом.
Саске растирает место удара и смотрит на Кисаме исподлобья.
- Нет. Говори сейчас.
- Шантаж уместен только тогда, когда тебе есть чем взять оппонента за яйца, - хмыкает Хошигаке, вновь расплываясь в своей чудовищной ухмылке. – Тебе следовало бы взять пару уроков у брата.
- Не думаю, что он хороший учитель, раз попался, - парирует Саске, изнывая от невозможности хоть чем-то задеть Кисаме. – Или просто кое-кто не смог его прикрыть, а? Вы же вроде как напарники, нет?
Хошигаке, вдруг, разом серьезнеет и на секунду Саске кажется, что он вот-вот врежет ему со всей силы.
- Не тебе об этом судить, щенок, - отрезает Кисаме и через силу делает знак медбрату.
Саске даже не сопротивляется: спокойно откидывается в кресле и позволяет завести себя в палату. Если у него ничего не получается напрямик… Нужно применить хитрость и пойти в обход.
Когда за медбратом закрывается дверь, Учиха выжидает для верности с полминуты и встает с постели. Чужая пластиковая карточка приятно скользит между пальцами, а зеленый огонек, загоревшийся в замке палаты, добавляет уверенности. Просунув голову в дверной проем, он оглядывает коридор – чисто. На цыпочках прокравшись до соседней с палатой Итачи дверью, он прислоняет карточку к электронному замку и жмурится, молясь, чтобы там было пусто.
На кровати лежит сморщенный старик, с кислородной маской на лице и целой стеной громоздкой аппаратуры возле кровати. Такой, даже если проснется, едва ли сможет помешать… Саске сцепляет зубы и бесшумно прокрадывается в помещение. Подойдя к окну, он с радостью видит, что на нем нет решеток, но стоит ему только попытаться открыть его…
- Бля-ять, - одними губами выдыхает Учиха и едва может сдержать накатившую волну ярости.
Нет ручек! В сраных стеклопакетах нет ручек!..
Саске матерится сквозь зубы, судорожно думая, чем можно отворить окно, как вдруг за спиной раздается негромкий стук. Холодея, Учиха оборачивается, но дверь по-прежнему закрыта, а в палате никого, кроме… Старик.
Смотрит на Саске запавшими глазами и что-то пытается сказать, но кислородная маска глушит звуки. Стук раздается вновь – старик держит морщинистыми пальцами чайную ложку и стучит ею о столик.
Саске теряется, не зная, что сделать, но все же перебарывает первое желание сбежать и подходит ближе. Оттянув прозрачную маску с чужого лица, он наклоняется ухом к чужим губам.
- Ок… Окно… возь-ми…
Учиха хмурится, переводя взгляд на ложку, но потом его вдруг осеняет. Черенок ложки идеально входит в паз и легким поворотом открывает окно.
- Спасибо, - благодарит Саске и, схватившись за подоконник, пытается подтянуться.
Именно пытается, потому как сил в израненных руках почти нет, а натруженные мышцы отзываются острой болью. Как всегда не вовремя! Саске хочется взвыть от отчаяния, но он берет себя в руки. Оглядевшись, он подтаскивает к окну стул и, сначала забравшись на него, перешагивает на подоконник.
Ого… высоковато. Пятый этаж, а внизу неприветливый квадрат серого асфальта, размеченный белыми линиями парковочных мест.
Ветер треплет волосы и задувает под пижамную куртку, голые ноги тут же становятся ледяными, а ладони предательски мокнут. В детстве он панически боялся высоты, но с возрастом понял, что есть и другие, куда более веские причины для страхов. И все же…
Оглянувшись еще раз и сглотнув, Саске ступает на узкий карниз.
Вдох-выдох. Из глубины памяти всплывают воспоминания о том, как брат учил его удерживать равновесие.
Ровное дыхание. Сосредоточение. Спокойствие. Сконцентрироваться на неподвижном объекте.
Саске выбирает крупную, похожую на извивающуюся ящерицу трещину в штукатурке здания и фокусируется на ней, запрещая себе не то что смотреть, но даже думать о том, что у него под ногами.
Шаг, шаг… Приходится отпустить надежную створку распахнутого окна.
Шаг, шаг, еще шаг… Налетевший ветер заставляет дрожать, а холодный камень под ногами жжет ступни не хуже льда.
Шаг, шаг, еще шаг… Осталось совсем чуть-чуть… Откуда-то сбоку взвивается стая птиц, и Саске вздрагивает, теряя равновесие. Неумолимо отклоняясь назад, он несколько раз взмахивает руками в отчаянной попытке удержаться и…
Холодная стена – самое надежное, что было в его жизни.
Он прерывисто выдыхает. От пережитого ужаса подламываются ноги, перед глазами темнеет, а руки не просто влажные – мокрые. Саске сглатывает, несколько раз с силой моргает, прогоняя черную мошкару, вытирает ладони о штаны и делает последние два шага.
Чуть присев и плотно прижавшись к стене, он наклоняет корпус в бок и одним глазом заглядывает в палату.
Итачи по-прежнему лежит на больничной койке, вот только вместо капельниц к нему тянутся длинные провода из того самого кейса с аппаратурой. Один из незнакомцев внимательно следит за показателями, а второй что-то говорит Итачи, поминутно сверяясь с блокнотом.
Саске прищуривается и едва может удержать вздох - это же … Самый настоящий полиграф, как в дурацких фильмах про шпионов! Вот только его брат не какой-нибудь киношный спецагент!..
Саске едва не вскрикивает, когда один из мужчин неожиданно отвешивает Итачи короткую, но сильную оплеуху, от которой голова брата, резко, словно у шарнирной куклы дергает в сторону.
Что за?..
Но Итачи реагирует спокойно: убирает с лица растрепавшиеся волосы, вытирает разбитые губы и что-то отвечает. Ему отвешивают вторую оплеуху – на этот раз кровь идет не только из губ, но и из носа. Брат пытается утереться, но крови слишком много, она стекает вниз, марая больничную пижаму.
Второй, который следил за показателями, вдруг отлипает от аппарата и дает Итачи платок. Брат затыкает нос и вновь что-то отвечает. На этот раз его не бьют, но, жестко зафиксировав, делают какую-то инъекцию.
Саске смотрит на все это, раскрыв рот, он словно попал в свой худший кошмар и никак не может проснуться: Итачи истязают прямо у него на глазах, а он ничего не может сделать…
Когда он чуть шевелится, меняя положение затекших ног, то нечаянно стукается костяшками пальцев об окно. Звук получается до странности громким, он замирает, боясь даже вздохнуть… Наконец, через несколько минут он осмеливается вновь заглянуть в окно.
Кажется никто не заметил… Хотя нет – Итачи. Странным, расфокусированным взглядом брат смотрит прямо на него.
«Уходи» - отчетливо артикулируют окровавленные губы.
Саске распрямляется и, в последний раз глянув в окно, где брата по-прежнему допрашивают двое в костюмах, тем же путем возвращается в палату. Уже закрыв окно и спустившись с подоконника, он понимает, что не один.
Красные ногти с тревожной четкостью отбивают ритм по пластику столешницы. Яркие губы искривлены в усмешке-оскале.
- Я привяжу тебя к кровати, - доверительно сообщает ему Цунаде. – И прикажу делать клизмы каждый божий день.
- М-мне нужен Хошигаке…
- О, и твоего собрата по разуму – Кисаме – я тоже спеленаю как миленького…
В этот момент дверь в палату открывается, и в комнату входит тот самый медбрат, у которого Саске увел карточку. Вот только на этот раз он не с коляской, а со шприцом в руках, за его спиной толпятся медсестры.
- Заверните его, - скучающим тоном распоряжается Цунаде. – И акулью морду ко мне в кабинет, сил нет, достали меня уже его питомцы.
Саске выставляет перед собой кулаки и встает во фронтальную стойку, давая понять, что не сдастся санитарам без боя, но тут перед ним вырастает Цунаде.
- Пятнадцать лет в полулегком весе, лучший панчер на островах, - женщина протягивает ему правую руку тыльной стороной вверх. – Я отправлю тебя в нокаут одним джебом.
Саске скашивает глаза вниз и опускает кулаки: чужая, обманчиво миниатюрная ладонь при ближайшем рассмотрении оказывается рукой опытного бойца с выбитыми суставами безымянного пальца и мизинца.
- Так-то лучше. До палаты, надеюсь, дойдешь сам.
___________
Панчер (англ. puncher) - боксер, у которого хорошо поставлен удар, "человек одного удара"
Джеб (англ. Jab) – в боксе – прямой удар, наносимый с близкого расстояния.