Five days before my suicide.

Пролог.

POV

С детства мне всегда было интересно: каков на вкус кислород? Ты вроде как дегустируешь его с каждым вдохом, но вкуса, как и насыщения, не получаешь. Раз за разом я пытаюсь уловить дорожку, уходящую высоко в небо, скрывающуюся за пушистыми облаками. Еще одно детское наивное желание, не правда ли? И оно сбылось за минуты до наступления сентября, в центре города, в месте, где птиц не видно, подняв глаза от земли к высоченным зданиям с их крышами, на одной из которых стоял и я. Еще бы дождя для полной картины, сочетая его с трауром на лице. Погибать ночью красиво. Я любил и продолжаю любить ее, потому что в ней таилась какая-то загадка и то, что скрывала луна от глаз людских на протяжении восьми-десяти часов здорового сна.
Небо тянуло за собой куда-то далеко. От суеты, городов, да и мира в целом. Утром звезд не увидеть. Дед говорил, что, на самом деле, это не так, и место, откуда видно их даже днем, существует ровно столько, сколько земля лежит под нашими ногами. Тогда мне было семь, и я, как истинный первоклассник, мечтал стать космонавтом. Увидеть звезды, словно каких-то светлячков вблизи, и гоняться за новой мечтой. Альбомы были полны рисунков ночного неба. Открытого. В степи или забытой глуши, не важно, только одно – звезды. Вскоре появился мольберт и первые холсты за двенадцать лет. Последняя работа, как и мечта, не были достигнуты. Незаконченный день и мы с дедушкой, сидящие под открытым куполом неба. Пока греет солнце и пред глазами появляются они, укрытые лучами и заботой светила…
- Малыш, сегодня твоего дедушки не стало, - рыдания матери тогда опустились, что ненужные декорации в театре. Кисть выскользнула из моих рук, упав на пол и оставив бурые следы на светлом ковре. Будь это другой день, мама бы накричала, поворчав о том, что ее сын не ценит того, что имеет, и в моем возрасте пора бы прекращать заниматься такими глупыми вещами, а серьезно взяться за учебу.
Знаю, в такой момент должно играть что-то грустное. Я видел это в полнометражных фильмах и сопливых мелодрамах, вроде тех, которые крутят по самым мелочным рейтинговым каналам. Сердечный приступ. В США, штате Виргинии города Александрии, такие припадки и случаи смерти были обычным явлением, поэтому удивляться этому глупо. Но что я, двенадцатилетний, знал о подобном, чтобы вести себя по-взрослому? Ничего. Только закинутый мольберт, незаконченная картина и горечь в душе от того, что последний человек, разделяющий мои детские взгляды, мертв.
Время шло. От жизни я успел взять все, получаемое подростком, но за год до двадцатилетия мне выпала карта удачи. Запах кислорода, запах нашей ежеминутной жизни, запах свободы.
На девятнадцатом этаже дышать труднее. Не побывав там, вы не опровергнете моих слов. И не упрекнете во лжи или обмане. На легкие давит невидимый груз, и с каждым «глотком» чувствуется вкус чего-то сладкого на языке, отдаленно напоминающего ваниль. Под ногами - опора в виде здания, а внизу, словно муравьи, быстро-быстро следуют своим маршрутом люди. Казалось, подняв ногу и задержав в воздухе, это будет выглядеть так, будто грязным ботинком я очертил и отрезал кусок чьей-то жизни, раздавив их самообладание и скучные будни к чертям собачьим. Только вот они все шли, выползая из–под него, и, как ни в чем не бывало, обходили друг друга. Как не прискорбно, но некоторые из них попадут под влияние определенных изгибов в графике, став свидетелями смерти одного идиота. Идиота, который никак не шагнет в пустоту, продолжая сверлить взглядом свою поднятую конечность. Косяк. Идиота, который шарил в дырявых карманах, надеясь о пачке любимого «Winstonа». Идиотизм. В шестнадцатый, сука, раз, как умалишенный. Хотя прекрасно знал, кто и когда стащил ее, выкурив все до последней сигареты. Этот дурень часто кромсал мое имя, оставляя по четыре, а то и по три буквы. Дейдара. И пусть прапрадед перевернется в гробу. Дейдара Тсукури.
Хидан как-то говорил, что матерь, назвавшая ребенка именем одного из близких, предречет ему судьбу, схожую с судьбой этого человека. Видимо, он не слышал о понятии слова «жизнь» и словосочетании «быть в полной заднице». Или имел в запасе родственников, пожизненно сидящих в тюрьмах, чего желать не хочется никому, кроме Хьюги. Нет, глупец вообще ничего не знал о моей жизни. О моем самом наиглупейшем косяке.
За пять дней до самоубийства.
За пять дней до конца лета.
До конца истории.
Истории настоящего придурка.
- Хидан, - свистящий шепот под вой сирен хвостов. Во рту все еще стояла вонь от горького кофе, который был выпит недавно, ударившая в нос, отчего я недовольно поморщился. Уж лучше бы сигаретная, приевшаяся. Еще секунды, самодовольная улыбка и тот самый незавершенный. Шаг. - Ты козел, Матсураси.
1 глава.

***

Летний ветерок прокрадывался в небольшую комнату через открытое окно, проползая под бумажками, шурша ими и перелистывая страницы, которые тут же прижала на место тяжелая рука мужичка. Он, сидя в своем любимом кресле, спустя большую половину своей жизни, решил предаться почти забытым воспоминаниям. Кажется, шторы, подрагивающие от холодка, будто танцевали, едва задевая штанину серых брюк и отвлекая его от своих мыслей, но это было не так. Он давно забыл об окружающей его среде, в которой находился, о весомых шагах постороннего человека, слыша, как пробуждаются частички забытых дней или даже месяцев. Семьдесят один, словно не цифра, но пенсионер корил себя за ветхую память. Важный момент, изменивший…
«Тиканье часов, как удар кувалдой по черепушке, отходящих от алкоголя людей. Выслушивать их неинтересно и весьма скучно в наше время. Наверное, поэтому меня трудно было затащить в разговор или бешеную компанию. Диалог начинается с вопроса « Как дела?». Но с этого момента ты должен помнить, что сразу себе сам вырываешься яму, куда тебя захоронят - сидеть рядом и выслушивать многочасовое нытье о целой телеге проблем и жмене ругательств в адрес какой-то идиотки, давшей не тому, не там и не тогда - равно самоубийству. Если, конечно же, ты сам себя не закопаешь. Девятнадцать – тот период, когда все шишки будут падать на тебя. Не мал, но и не мудр. Самое время для пьянок, никакой стипендии, хватающей разве что на несколько дней, пари и девушек.
Дни делились на два типа, на которых стоял весь алгоритм моей холостяцкой жизни, как карточный домик: косяк и халява. Вся суть состояла в том, что, когда наступает что-то хорошее, за этим тенью следует огромная неудача, и дрожащая постройка из нескольких бумажек рушилась в одночасье, нарушая драгоценное спокойствие. Тогда исчезали барьеры воображаемой защиты, и трещиной прошлось по моему равнодушию нечто острое и обжигающее. Иногда лучше навострить свой слух, нежели пропускать мимо и потом не знать, как ответить на подозрительно невинный вопрос: ты же с нами, Дей? Казалось бы, что странного? Но где только были мои уши до того, как я увидел ее снова?
Хиаши Хьюга – декан медицинского университета был крайне недоволен бюджетникам, в число которых протиснулся я два года назад, чем–то не угодив старому хрычу. Так, как и многим другим, мне хотелось стать умным быстро и бесплатно, но золотое правило каждого ректора: чем меньше нахлебников, тем богаче карман - никак не клеилось с тем, что нас становилось в несколько раз больше с каждым последующим годом. Мы стояли под прицелом, как это бывает в детских автоматах, где крота нужно ударить по голове, вызвав, образно говоря, субарахноидальное кровоизлияние и избавиться от несчастного, заработав свой жетон на новую игрушку. Когда же молот указал на меня, удача отвернулась, кинувшись в объятья той, кого бы видеть хотел в последнюю очередь…»
- Дед, оторвись на минуту, - привлек внимание старика тихий голос внука. Закрыв тетрадь, весьма скудного состояния, старик положил ее на кресло, развернувшись к нему. Точно… столько времени прошло с тех пор, а его руки, дрожащие и пишущие что-то, до сих пор были перед глазами, видя, как слова ложились на строки, которые в будущем пропадут, оставив чернила и память для того, кто видел. Для него, старого, поседевшего мужичка, скосившегося от гнета проходящих лет, а ведь когда-то…
- Дед, покинь мир фантазий, - терпеливо повторил парень. Самый старший окинул его любопытным взглядом, словно видел в первый раз. Но юноша, как две капли воды был похож на него в те семнадцать лет: такой же пепельноволосый, с редким рубиновым оттенком глаз и светлой кожей. Он походил на альбиноса, кем был сам старик, но, на самом деле, в его причудливой внешности виновата была только генетика. Если бы он только мог найти ту свою фотографию, он бы… - Это займет несколько секунд, только скажи, куда мне убрать этот ящик, - пнув ногой небольшой коробок, который он опустил на пол из-за тяжести, парень склонил голову набок, но отец его отца не слушал, переведя свой взгляд на «куб».
Старик щурил глаза, пытаясь разглядеть надпись на картонном ящике, будто слова были не большими, а почти незаметными. Его собственный обман. Все же старость брала свое, как и то, что он сажал свое зрение еще в самом раннем возрасте, читая книги поздней ночью с помощью маленького фонарика, пока мать не застукает его и не накажет. Ох, он же снова отвлекся от своего внука. Тихо усмехнувшись своей рассеянности и невнимательности, пенсионер медленно побрел к ящику, опустившись перед ним на корточки. Колени жалко скрипнули. Он посчитал, что они свинчены болтами: почему слышал шорохи внутри своего тела? До чего все-таки глупые предрассудки!
- Ямато, где ты нашел его? – дрожащая, морщинистая рука легонько провела по почти стершейся записи, боясь, что это сон и его давно потерянный багаж сейчас развеется.
«01.09.2031»
- Это все Преподобный.
- Священник? Откуда он выкопал сие барахло? – еще большее внимание привлекло нечто, которое торчало под коробком.
- Точнее, Сестра Тсунадэ через Преподобного. На самом деле, он отбыл в мир иной сегодня утром. Минато встретил меня, ткнул мне его и сказал передать. Преподобный просил Сестру передать тебе это, сказала, что ты сам просил его сделать так. Как-то странно. Что в нем такого?
- Прах, - вытянув из-под ящика какую-то бумажку, ответил пенсионер. Он развернул ее, вдруг странно улыбнувшись, и глаза его в ту же секунду начали источать какие-то неведомые искры то ли добра, то ли счастья.
- Что?.. - глухо спросил Ямато, но голос не достиг старика – тот сам перебил его:
- Прах, - повторил он, многозначительно посмотрев на него. - Обычно он подразумевает то, что было сожжено во благо. Прошлое, слишком болезненное для понимания.
- О чем ты говоришь?
- Оставь эти вещи и передай Сестре мои соболезнования.
- Я уже передал, - вошел в комнату еще один, меньший из братьев, но более разумный, чем первый. Минато, которому два дня назад исполнилось пятнадцать, довольно спокойно отнесся к смерти одного из немногих друзей его деда. Как-никак, его это не волновало, потому как Матсураси не любил посторонних, холодно относясь к каждому из них, но был один, кто приковал внимание мальчика к себе, стоило ему увидеть ту самую коробку.
- Это же он? Тот друг, я прав? – напрямую спросил он, сжав свои кулаки. Струны нервов дрогнули.
- Да о чем Вы, черт побери? – повернулся к брату старший, но блондин не сводил взгляда от снимка в руках пенсионера.
- Хочу кое-что заметить: «Чужие воспоминания несут секреты для тех, кто ничего не знает о правде. Любопытство – порок, Минато. Хидан огорчится, если ты затронешь вещи Дейдары. Ты же не хочешь обидеть друга своего дедушки?», - нетерпеливо проговорил он, повторив слова покойного. Матсураси вздрогнул, тревожно оглянувшись, будто сзади кто-то стоял. Ветерок ударил по шторам, волнуя тишину в комнате и нарушив ее тихим вздохом старика, который окинул старую тетрадь взглядом.
- Сорок пять лет я не смел произносить вслух это имя, - хрипло прошептал старик. – Вашему отцу на тот момент было полтора года. Тогда я сидел в тюрьме за то, что был не в лучшей компании и связался с дурью.
Братья замолкли, прирастая ногами к полу. Он обезумел?
- Его швырнули в камеру, как маленького щенка, который только-только учился стоять и не знал обо всем, что творилось вокруг него. Мы узнали друг друга только на второй день, имея возможность хоть как-то окликаться, так как в камере нас было четверо, а кто есть кто – глубоко наплевать.
В памяти старика всплыл разговор:
"- Дерьмо! – выругался парень, ударив ногой по двери камеры.
- Новенький, заткнись".

- Хочешь сказать, что это было началом чего-то? – неожиданно остановил его Ямато.

"- … Звучит, как «свобода».
- Ты не прав. Свобода стоит жизни".

- Нет. Хотя я, с его слов, похоже, знаю, с чего все начиналось.

***

27 августа.

Запах, ударивший в нос с утра пораньше, нервировал и раздражал. Под спиной ползал холод и, пошарив рукой по постели, парень не нашел ни своей спутницы, ни одеяла. «Господи, только бы не встать», - взмолился он, не успев обогнать свое тело.
- О, Боже… - схватившись за голову, простонал Дейдара. Тупая боль ударила в голову, не оставив ни малейшей попытки окрестить утро чем-то хорошим. Скорее всего, количество выпитого алкоголя превышало его норму, потому как воспоминания о вчерашней пьянке валялись под чьими-то чужими ногами. По телу прошла мелкая дрожь. - Закрой это гребанное окно.
Смешок, сорвавшийся с уст временной гостьи, отдался еще одной волной негодования на его голову. Неспешно открыв глаза, Тсукури уставился вниз, мысленно проклиная простынь едкого, в данный для парня момент, белого цвета. Запах никотина все еще стоял в комнате, и сигарета, таящая с каждой затяжкой, никак не исчезала с тонкой ручки девушки. Расплывчатая комната не принадлежала ему. Это стало понятно по отсутствующему коту, который каждое утро, игнорируя барышень, запрыгивал на грудь хозяина и, разминая под лапами грудь, будил его. Это еще стало ясно по месторасположению самой кровати от двери, что, по его старой памяти, была совсем с другой стороны. Вещи, разбросанные везде, где только можно, мусолили перед глазами. Собственная нагота нисколько не смущала Дейдару. Интереснее было знать обладательницу столь стройных ножек, чего делать не стоило. Он был способен поспорить на что угодно – его челюсть отвалилась, как только встревоженные серо–голубые глаза встретились с нахальными золотисто-зелеными. - Нет, только не ты снова.
- Мог бы и повежливее, - выпустив кольцо дыма, заметила она, слегка поморщившись. Длинноволосая брюнетка с шестым размером груди. Худощавая, бледная, курящая, невоспитанная глупая дочь декана. Шлюха, плюющая на положение отца в обществе и позорящая свой род.
- Знаешь, с тобой никак по–другому не выходит, - заключил он, смерив ее раздражительным взглядом.
Таких свет видывал сотнями, а то и тысячами, но подобной мерзопакостной, вечно портящей всем существование - еще не было. Положив свой глаз на парня, она только больше навредила ему, чего Дейдара поначалу и не замечал до тех пор, пока баллы начали не засчитывать, а работы не принимать. До тех пор, пока не вызвали на отчисление за внимание к дорогой дочери взволновавшегося отца. «Проще говоря, один перепих по ошибке мне чуть всю жизнь не испортил»? - уставши вздохнул Тсукури, повернув голову к зеркалу. В который раз он удивлялся. Что они все находили в нем? Ничем не примечательный, обычный шатен среднего для парня роста. Такой же студент, как и все остальные. В меру наглый, в меру распущенный, но следующий своим целям. «Ладно…» - оторвавшись от созерцания своей бледной туши с утра пораньше, Дейдара сделал усилие над собой, дабы быстрее найти свою одежду и скорее убраться из обители этой ведьмы.
- Не обязательно искать свое шмотье, - вновь подала голос черноволосая гарпия, запустив окурком в окно. Знал бы шатен, что смятая пачка валялась под его ногами... - Меньше бы пил, тогда бы и помнил, куда пихнул и статуэтку моего отца, которую сейчас ищут по всему поместью. Давай, вспоминай, как завалился сюда, Тсукури.
- Чего?