Гербовая хризантема. Эпизод 1. Эпоха целомудрия.

На западном побережье острова Хонсю, над городом Химедзи, относящемуся к префектуре Хёго, возвышается замок Сирасагидзё «Замок Белой цапли». Четвертый император Йондайме, династии Казекаге, правит народом, населяющим этот скромный уголок страны восходящего солнца. Его младший сын Гаара, по титулу и призванию, главный наследник. Двое старших отпрысков – Темари и Канкуро будут удостоены более малой чести своего отца. Единственная дочь должна будет выйти замуж за наследника самого властного и богатого клана округи, а средний сын стать военным начальником.
Для четвертого Казекаге главным образом существовала лишь цена чего-либо. Каждая вещь для этого жестокого и сильного человека имела свою цену, будь хоть высшей иль низшей, главное сопутствие дисциплины и должных качеств, тогда и самый низкосортный товар может подняться в глазах покупателя. Темари презирала взгляды и напутствия отца. Канкуро и Гаара следовали любой его прихоти беспрекословно. Старшая дочь многое взяла от матери – Каруры. Старалась быть столь же сильной, доброй и заботливой, как и эта женщина – вскормившая и воспитавшая непокорную мстительную кошку.
— Будь почтительна и добра со своим отцом, Темари, — улыбаясь нежно и открыто, говорила Карура.
— Да, мама, — склонив голову, отвечала девушка.
Светлеет даль, голубовато-серебристый, неуловимый свет восходит над землей; белый пар полей, холодный и душистый, как фимиам плывет перед предрассветным заревом небес. В мягком воздухе, тянущем из сада, разлит осенний запах хризантем. Её руки к страшной досаде слегка дрожали, горло сохло. Чиё-сама крутилась вокруг молодой хозяйки, вставляя в её собранные песочного оттенка волосы в традиционную прическу канзаши*, украшенные лепестками цветов, вырезанных из бледно-розового шелка, маленькими ракушками и ниткой рисовых зерен. Темно-зеленые глаза отражали в себе приступ легкой лихорадки и мании строптивости, той противоречивой и жалкой, что было больно смотреть: вдруг оставят шрам на сердце. Тонкие губы алели от слоя красной помады, и кривились в привычную ухмылку. Чиё-сама с укоризной посмотрела на искаженное недовольной гримасой напудренное лицо Темари и, закрепила последнюю канзаши на возвышающейся изяществом и блеском прическе.
На округлые хрупкие плечи легли полы тяжелого фамильного кимоно, расшитого золотыми и серебряными нитями, желто-оранжевого цвета с красными хризантемами. Широкий пояс оби цвета темного багрянца перехватывал талию.
Хризантема – приобрела главный символ Японии еще в XII веке – именно тогда её изображение появилось на клинке царствующего в то время микадо. Начиная с эпохи Хэйан (VIII – XII вв.) изображение использовалось для украшения одежды. Лишь в 1871 году последовал запрет носить одежду людям, не принадлежащим императорскому двору с эмблемой цветка.
Старейшина-медик, весьма уважаемая при дворе дама пожилых лет, величаемая как Чиё-сама, всегда была добра и благодушна к детям императорской семьи. Она будто бы читала в их сердцах: тревогу, зависть, злобу, нежность, трепетность, любовь. Гаара был для неё закрыт по тем простым причинам, что мало испытывал удовольствия в общении, да и в услугах старейшины. Бабушка Чиё, лишь некоторые из императорской семьи еще смели называть почтенную даму так, все подмечала и знала малейшие слабости будущего Казекаге. Не понимая и не зная чувства, как любовь, Гаара-сан сделал себе татуировку на лбу с левой стороны. Кадзи – любовь. Мать мальчика к тому времени не старалась взрастить это чувство и пустить корни в хрупком маленьком сердце, осознавая, что будущий правитель должен быть хладнокровен и предан лишь своему народу.
Канкуро же наоборот был открыт и немного насмешлив. Старейшина решила обучить юного принца кукольному мастерству, тот с радостью открылся ей навстречу. Темари же под напором отца чувствовала на своих девичьих плечах тяжелую ответственность за младших братьев. Спокойная и уверенная в себе принцесса могла в одночасье принять облик невинной, заботливой или мстительной, в угоду отца и его наказам.
Солнце было бледное, чахоточное и холодное. В кустах белого чубушника стрекотали сверчки. Скворцы разгуливали по камням, а шикаодоши мерно ударялся о гладкий круглый камушек, и от этой звенящей тишины хотелось провалиться под старые гниющие половицы, где грязные крысы и тянет сыростью сточной воды. В кабинете четвертого императора династии Казекаге было холодно и тускло. Пожелтевшие стены взирали портретами предыдущих правителей. Все они казались юной Темари властными жестокими подонками, поработившими вольный народ, отобравшие рис и кров таких односельчан, как и они сами. Песчаная Принцесса, какой её дразнил Канкуро, оглянулась по сторонам. Отец задерживался на совещании старейшин и просил ожидать его, сколько будет нужно.
Из открытого окна веяло набегающей волной запахом жухлой травы и шуршанием желтых листьев, покрывающих слоем дорожку в саду, которую подметала маленькая служанка Мацури. Девчонке едва ли минуло лет шестнадцать. Неопытная, неловкая и боязливая – привлекающая ненароком внимание угловатая девушка таила в себе теплое и любящее сердце, а также сильный устойчивый нрав. Подобные ей выходцы из обедневших кланов или дети вассалов с самого раннего детства были приручены к работе; в их тупые головы вдалбливалась лишь одна истина: «Служба во дворце Сирасагидзё – наивысшая дань богов!»
Кедровая дубрава, покрытая росой, наполняла воздух нежным ароматом, и он уже не казался таким тягучим и пряным. Наследник явно отдыхал после занятий кендо и прогуливался по той аллее, которую сейчас подметала Мацури, одетая в белое с красным широким поясом кимоно.
Подавленный ужасной тоской или же чем-то еще более глубочайшим и глобальным, Гаара-сан бродил по спящему еще в своем осеннем забытье саду. Перемолвившегося парой слов со служанкой юношу заметила Темари. Девчонка стала нервно теребить край пояса кимоно и отводить глаза. Принцесса сладко ухмыльнулась этой маленькой сцене и про себя подметила, какой же младший братец обольститель. Неожиданно в кабинет вошел Казекаге, девушка покорно поклонившись, присела на стул напротив. Его взгляд был почти не отличим от взгляда младшего сына, но Темари знала, что все это игра, в которой она на данный момент лишь пешка.
— Темари, я определился с выбором твоего жениха.
Собаку-но вскинула дерзко голову вверх и прожгла отца испытующим темно-зеленым взглядом. Она все утро ломала голову над тем, что же решил отец. В глубине души Темари надеялась на проснувшееся в нем милосердие. Все оказалось тщетно, поэтому теперь она сидела – окаменевшая, гордая, ужасно бледная.
— Это один из братьев клана Учиха, что живут в западной части Киото. Отец семейства, Фугаку-сан, один из влиятельнейших людей нашего круга. Посему решено, что ты станешь одной из них, — его властный режущий слух голос разбивал представления Темари о справедливости решения.
Девушка гордо снесла удар. Волей неволей обещание, данное матери, оставалось единственной причиной, по которой принцесса держалась и терпела.
— Хорошо отец. Пусть будет по-вашему.
Йондайме прищурился, глядя на то, как дочь старательно отводит глаза, хоть и старается быть сильной. Слова, произнесенные ею, казались, одолжением. Дерзкая девчонка!
— Можешь идти! – император указал на дверь. – Через три месяца ты отправишься в дом клана Учиха, тогда мы объявим о помолвке и дальнейшей свадьбе.
Открытый пылающий лихорадочным блеском и гневом взгляд. Похолодевшие руки. Голова Темари кружилась от волнения и ужаса расплакаться перед императором… отцом. Она элегантно прошлась до двери, постукивая высокими гэта*, удалилась к себе в комнату.

За вечерним чаем, который пропустил отец, Карура передала дочери письмо из Киото. Мелкий дождь постукивал по сыреющим половицам сквозного коридора; от сырости отклеивались края рисовой расписной бумаги на старых седзи. Театр теней из-за семенящих слуг вызывал раздражение. Солнце – яркое и румяное, ближе к заходу облило горизонт кроваво-ягодным соком и спешило спрятаться за Фудзияму. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли не было видно.
Принцесса развернула бумагу.
Здравствуй, Темари-чан!
Как же давно мы с тобой не виделись… Я уже и не помню какая ты. Скорей всего такая же строптивая и сильная принцесса, всегда добивающаяся своего. Ты, наверное, сейчас решишь, что глупенькая тихая Хината-чан все еще верит в чудеса и надеется на светлое будущее. Прискорбно прозвучит, но мой отец сообщил мне, что скоро его нерадивой старшей дочери предстоит выйти замуж против её воли. Как жаль, что тебя нет рядом… Неджи-нии-сан молчит и холодно смотрит на меня. Так же холодно он поздравил меня накануне, сдавленно и очень печально… Темари-чан, я такая слабая! Но я ведь обещала маме стать сильнее и внимать наказам отца. «Птица в клетке!» — так говорит Неджи-нии-сан. Он всех нас считает таковыми. Тебя, меня, себя. Как глупо, Темари-чан. А я трусишка. Ханаби куда смелее и лучше… сестренка. Она сейчас спит тихим легким сном, я же потеряла сон. Отец сказал, что мой жених один из братьев Учиха – самого влиятельного клана нашего круга. Я боюсь, Темари-чан. А что если мой муж окажется таким же властным и надменным? Холодно. Черемуха отлетает. Мои глаза вот-вот заплачут, а сердце и подавно обливается кровью. Прости меня, Темари-чан. Я очень скучаю по нашим прогулкам в дворцовом саду. Чубушник, наверное, буйно цветет и благоухает? А хризантемы видимо украшают каждую комнату? Терпко и горько… на языке столько лукавства! Мне стыдно… и больно. Неприкаянная… Я слышала, что император тоже решил выдать тебя замуж. Темари-чан… я… понимаю твою боль и те чувства, которые ты испытываешь узнав об этом. Таковы законы дворца и всех состоятельных семей. Мама тоже вышла замуж не по любви. Как плохо, что её сейчас нет рядом. До свидания, Темари-чан! Надеюсь в скором времени получить от тебя весточку с ответом.

Все еще Хьюга Хината.

Отложив письмо на прямоугольный столик, девушка затаила дыхание. От пергамента пахло еле уловимым запахом чернил и фиалок – цветов скромности. Хината… это наше бремя. Аригато*.

Канзаши* — длинные шпильки для традиционной прически. Они делались из дерева, лака и черепахового панциря.
Гэта* — японская обувь, типа открытых сабо, которые одевали к кимоно, изначально состояли из прямой деревянной подошвы.
Аригато* — спасибо.