Гербовая хризантема. Эпизод 2. Акт милосердия.

Листья лозы на ветру кружат –
Осень пришла в наш тихий сад…

Ей казалось, что она явилась на свет в мертвый час скорби, великой смуты и изначально была порождением ненависти. В куклы Темари не играла – они были привилегией как ни странно Канкуро. Насмешливое лицо среднего брата, такое артистичное – таило в себе недолюбовь матери и отца. Ему было всласть часами дергать за ниточки, управляя деревянными, гладкощекими и тряпичными куклами. «Они, несомненно, лучше людей!» - любил утверждать Канкуро.
На рассвете иволга разбудила своим свистом дымку гор и холодный пар, исходящий из потрескавшейся земли, окутал листья шиповника и соцветия хризантем. Письмо Хинаты сделало принцессу немного счастливей. Она помнила их общее детство. Хруст молодых, румяных, розовых яблок в дворцовом саду. Глупышка Хьюга – она так любила проводить здесь время. Темари же наоборот хотела вырваться.
Терновый куст плотно обвил ограду, и его длинные шипы вонзились в ладони Собаку-но. Ей было семь. Хината испуганно прикрыла рот ладошкой, чтобы не закричать и не упасть в обморок. Принцесса смотрела недоуменно на единственную подругу. Низкорослая Хината сделалась еще меньше, дрожа, как осиновый лист, из её фиалковых глаз лились слезы. Листья клена кружились в вальсе. Холодный ноябрьский ветер гулял в открытых комнатах…
С кровью пришла боль. Из белых-белых ладоней сочилась связь с огромной династией. Темари не вскрикнула, не заплакала. Она только вытянула руки вперед. К солнцу. Чиё-сама и служанки стали бы причитать, испачкав принцесса кимоно…
Мать рыдала в наглухо запертой опочивальне, перелистывая сборник танка*. Карура не могла понять поступка любимой Теми. Отец же вознес её на пьедестал, подарив единственной дочери огромный веер. «Она сумела заблокировать ци* в своем теле. Я горжусь Темари! Лишь её прадед умел не чувствовать физической боли», - восхищенно говорил императрице Йондайме.
Темари жестока. Стойкость и вера в лучшее еще не угасли в закоулках сознания. Рисунок глицинии на кимоно молчаливой Хинаты. Круглые по-детски щеки и пристыженный взгляд бесцветных, как небо после дождя, глаз в пол. Вода студеной струйкой наполняла мягкие ладони, и бледные щеки, темно-зеленые глаза, тонкие губы чудились для наследницы клана Хьюга абсолютно чужими…

Живописная прогулка. Газоны, пруды, камни, фонари, холмы, чайные дома и ручьи – атмосфера спокойствия и умиротворения. Хината улыбается уголками пухлых алых от густого слоя помады губ. Неджи поодаль сжимает кулаки. Не до крови. «Горайко»* блистает рыжими вспышками, обливая свой режущий зрение свет на кусты сирени и жасмина. Несколько часов до рассвета быстрый дождь, точно из сита прихлопнул дорожную пыль; если пошевелить веткой сакуры, то с уже голых ветвей звонко польются капли росы.
Хината изящна в своей ослепительной чистоте помыслов и дум. Она одета в скромное голубое кимоно, затканное мелкими белыми цветочками жасмина. Неджи любит подолгу молча прогуливаться с Хинатой-сама, украдкой любоваться её прозорливости и неловкости. В том месте, где прошел быстрый дождь, еще сверкали прозрачные капли. На аллее пахло землей, сосновой смолой, травой и черемухой. Бледно-серое небо синело высоко-высоко; сестра всматривается в стальной взгляд нии-сана. Зябко.
— Неджи-нии-сан, Вы так и не разговариваете со мной?
— Прошу прощения, Хината-сама. Я не хотел обидеть Вас.
Наконец на востоке посветлело, солнце разгоралось, но еще не давало ощутимого даже через шелковую ткань его полотняной косоде должного тепла. Все кругом исчезало, меркло перед сиянием солнца. Хината-сама… единственное светило, которое может согреть, утешить и любить. То солнце, что похоже на золотую монетку, подкинутую в бескрайние просторы небес, больше не греет Птицу в клетке. Хи-на-та…
— Мне будет грустно с тобой расстаться. И с Ханаби, и даже с отцом, — госпожа опустила низко голову, и покрывало её распущенных длинных волос закрыло пылающие щеки.
Неджи понимает. Неджи знает, как тяжело расставаться с близкими. Юноша поднял глаза в проклятые небеса. Сжал крепко губы и замер. Его последние минуты, часы, недели рядом с ней… В пруду, густо заросшему белыми лилиями и желтыми кувшинками, расквакалась лягушка, словно в насмешку чувственному Хьюга. Их дом – обветшавший и родной. Скрипучие половицы, сырая вода, жасминовый чай и пальчики невинной принцессы в его теплой ладони. Хината плачет сердцем. Не стоит показывать свою слабость брату. Он не одобрит. Птица в клетке. Неджи вдыхает аромат цветов жасмина, обнимает за плечи сестру и шепчет горячо и медленно, оглядываясь, как бы кто-нибудь из слуг не увидел, не расслышал кроме неё…
— Я люблю Вас, Хината-сама.

К обеду вновь заморосил мелкий дождик. Чиё-сама приготовила вагаши*. Их изобилие так и пестрило. Гаара и Темари сидели напротив друг друга. Первый пригубил ароматный жасминовый чай с лепестками апельсина. Вторая, нахмурив тонкие брови, следила за движениями брата, фыркала на его ханжество.
— Цукумоти* очень удались. Домо аригато, Чиё-сама, — произнесла плавно принцесса.
— Ешьте на здоровье мои милые. Вам нужны силы, — улыбнулась старейшина, наливая себе чай.
— Канкуро вновь где-то пропадает. Почему ему разрешено выходить из дворца? – сетовала девушка.
Гаара пренебрежительно вскинул брови.
— Средний сын обучается в военной академии. Совсем позабыла? – колкий тон вполовину октавы, с укоризной, как подобает наследнику.
Песчаная Принцесса фыркнула в который раз и, откусив итигодайфу*, пояснила:
— Наглый мальчишка.
Неожиданно седзи в чайную распахнулись, в них показался взлохмаченный промокший Канкуро. На нем была темно-синяя форма учащегося в военной академии; черные туфли скрипели от дождя и он быстро скинул их, бросив за порог. Было непривычно носить одежду и обувь другого мира. Мира, где правят неотесанные мужланы, маменькины сынки и те, кто уже отринулся от старого, предпочтя европейские новшества. Принц поклонился и, умыв лицо, шею и руки присел к родственникам.
— Где тебя носило? – не выдержала сестра.
— Народ на площади устраивает кукольное представление. Лучшие мастера своего дела прибудут в наш город показать настоящее искусство, — восторженно воскликнул брат.
Девушка заметила, что после слов принца, Чиё-сама напряглась, и чуть было не пролила кипяток из чайничка на колени юноше.
— Старейшина, что с Вами? – вопросила тревожно принцесса.
— Сасори… — вымолвила одеревеневшими губами бабушка.
Гаара посмотрел на присутствующих гордым взглядом знатока. Учитель по каллиграфии, страдающий мигренями и артритом старик, как-то выболтал за бутылочку саке, то, о чем любили перешептываться слуги. Сасори – внук старейшины. Беглец. Изгнанный принц, обвиняемый в убийстве своих родителей.
Легкий гуляющий ветерок роптал свои тайны белым хризантемам. Темари тоже яро хотелось услышать их секреты. «Сасори…» - последнее, что вымолвила старуха. Следом, удалившись к себе по причине недомогания. Принцесса равнодушно перебрала лепестки сорванного бутона и в агонии сжала его. «Нужно проведать её. Тогда все встанет на свои места!» — решила для себя девушка и, обув высокие гэта, побежала через сад в домик старейшины.
— Домо аригато гозаимас, принцесса, что пришли проведать меня. Старость не в радость, — посмеиваясь с хрипотцой, сказала Чиё.
— Старейшина, расскажите. Кто такой Сасори? – она больше не могла сдерживаться. Любопытство брало верх.
Бабушка тяжко вздохнула и решила, что принцесса просто так не отступит, не узнав того, что её так заинтересовало.
— Акасуна-но-Сасори – мой единственный внук. По преданию именно он должен был стать наследником трона. Мальчика никогда не интересовала политика и дворцовая жизнь. Это случилось зимой. Несколько лет назад. Моего сына и его жену отравили, посчитав недостойными. Я была в отчаяние. Двоюродный брат моего сына – твой отец занял место на троне. Я не винила его. Судьба предначертала жестокость и зависть. Во всем обвинили Сасори, так как мальчик с детства увлекался ядами для самообороны и защиты своей семьи. Кукольное мастерство, которому я его обучила, стало спусковым механизмом. При обыске в одной из кукол были найдены иглы с ядом. Моего мальчика выслали из города. Больше я его не видела.
Темари с ужасом вслушивалась в каждое слово и обессилено осела на пол. Чиё-сама вовремя подхватила принцессу за локти. Та в сердцах корила свою семью и весь их проклятый род.
Рано появившаяся на небе мутная луна осветила мертвенным светом отдаленный лес. А поверхность старого лесного озера блестела, как черное зеркало. Храм Киомицу («храм чистой воды») – один из наиболее почитаемых храмов Японии. Он посвящен богине милосердия – Каннон. Одинокая девушка склонилась над свечами, освещающими статую Каннон. Роптала молитвы за незнакомца. Её искусанные губы алели, и слова милосердия и чистоты слетали вольными птицами, предвещая светлую надежду на будущее.

«Горайко»* — это японское слово описывает восход, наблюдаемый с горы Фудзияма.
Вагаши*— японские сладости.
Цукимоти*— «лунные моти» пирожки из риса.
Итигодайфу* — начинка из клубники и пасты адзуки.
Танка* - пятистишье.
Энергия Ци* — основа всего живого на земле. Наполнитель человеческого тела, связанный с кровообращением.