Гербовая хризантема. Эпизод 3. Повесть забытых истин.

Юная госпожа бежит по скрипучим половицам. Тяжелая прическа норовит приклонить низко голову, но Хината держится, принимает и сдавленно терпит, ведь скоро должен явиться жених. Мелкой черной галькой усыпан сад камней-дзэн. Неджи-нии-сан и Хиаши-сама пригласили её жениха на онсэн*. Служанки щебечут о достоинствах молодого Учихи. Каков он? Хината затаив дыхание на долю секунды, замирает, трепещет, пытаясь представить будущего мужа. Никак не выходит – мысли спутаны в клубки шелковых ниток. Неприкаянная…
Пейзаж сада сформировался с помощью деревьев, кустарников, бамбука, злаков, красиво растущих растений и мха. Звон бронзовых колокольчиков в храме оповещает о дневной молитве Ханаби. Дорожка в маленький, выстроенный по желанию сестренки храм, украшена песком, гравием, камнями необычных форм. На территории сада выстроены каменные фонари, беседки и чайные домики. Хината в белых носочках – таби, придерживает полы своего кимоно. Оно расшито журавлями, чей взор устремлен в райские сады. Когда-то мама рассказывала им с Ханаби очень занятную легенду. В западной части Киото, у подножия горы Арашияма находится удивительное место – наполненное покоем и таинственностью. На берегах речки Ходзу раскинулись бамбуковые скверы и рощи. Тенистые аллеи манят прохладой и тишиной, а узенькие тропинки ведут к старинным храмам. Арашияма. Главный храм Тэнрю-дзи («храм небесного дракона») посещаем тысячами прихожан. Именно в этом храме они вместе с Темари впервые молились за покой своих семей.
К пяти часам по полудню отец и брат вернулись с онсэн. Вслед за ними в одо вошел господин с собранными в низкий хвост волосами. Две параллельные морщины от переносицы до большого рта разрезали его привлекательное лицо. Его грустный апатичный взгляд бездонных, как колодец темных глаз, пронзил фиалковый взор старшей Хьюги, отчего девчонка сжалась, как пойманная в стеклянную банку бабочка. Отступила в сторону, дабы гость смог пройти в их дом.
— Конбанва*, отец, — приглушенно проговорила Хината и скрытно взглянула еще раз на незнакомца.
Хиаши мимолетно поклонился дочери в ответ, похлопав по маленькому плечику младшую дочь, прошел внутрь. Неджи смерил сестру надменным взглядом, напоминающим ей грозовое небо в штормовую погоду над морем. Быстро прошел в умывальню. Молодой господин был одет в черное кимоно с широким серым поясом под синей косоде, позади которой был выткан знак рода Учиха. Полосатые брюки-хакама шелестели при ходьбе. Он встал напротив Хинаты очень близко, отчего та чуть не задохнулась от смущения, признавая, как приятно пахнет распаренное тело и одежда, от которой исходит еле уловимый запах жевательного табака и мыла.
—Вы Хината-сан? — осведомился мужчина, и отпил глоток приготовленного ею ячменного чая.
Они сейчас находились в главной зале дома. Рисовая бумага, разрисованная умелой рукой художника разного рода растениями, скрывала от их взглядов затаившиеся тени двух фигур за фусума*. Неджи странно заламывал загрубевшие шершавые пальцы, но стальной взгляд этого юноши ни коим образом не выдал бы то волнение и ярость, испытываемые им. Ханаби согласилась на эту авантюру лишь из детского любопытства и заботы о сестре. Она стояла на коленях, придерживая края шуршащего, красно-малинового, вечернего кимоно.
— Да, Итачи-сан… — девушка все еще смущалась этого знатного и спокойного господина, смотря на него лишь украдкой.
— Предполагаю, что Вам уже минуло девятнадцать. Когда? — господин больше не выглядел столь устрашающе, но женская настороженность Хинаты решила остаться.
— Зимой… мне минуло девятнадцать.
Итачи наблюдал за её изящными движениями. Изгибом запястья. Мать научила её легкому манящему соблазнению. Не более. Он вмиг был очарован, подметив, что не стоит подавать виду. Старший Учиха произвел на Хинату столь неожиданное впечатление своей немногословностью, сдержанностью и благородством, что она почему-то подумала о вороне. Старом, потрепанном вороне…
— Вы любите поэзию? Моя мать любит декламировать наизусть перед ужином несколько хайку. У неё очень сильный и выразительный голос. Наверное, этим она и покорила отца…
Он задумался, отрешенно воззрившись на невесту. Миловидная, хозяйственная и тихая, как раз под стать ему. Хината подняла голову. Мимолетная улыбка скользнула по губам, и тут же погасла, словно последний луч заката.
Неджи больше не мог терпеть всей этой игры. Юношу пронзила истома, когда жених подсел к его сестре ближе. Его солнце* залилось краской. Хьюга прикрыл глаза, Ханаби заметила перемену настроения брата, и уголки её розоватых губ поползли медленно вверх. Она поднялась с колен, стараясь не шуметь. Ей не нужно было быть прыткой, ибо Итачи и Хината потеряли счет времени.

Светало. На серовато-ажурном по обочинам гор небе слепило солнце. Его мерцание пробудило цикад и карп кои в заводи под искусно сделанного из дубового дерева, покрытого красной облупившейся краской мост. Голоса. Голоса. Голоса. Такие знакомые и тягучие, как фруктовое желе из кокосового молока. Голоса за обветшавшими седзи в её покои. Голоса в «храме чистой воды». Голоса – отражение сущности. Смех, мычание, хрипота, стон, крик… Во снах она видела свою смерть. Сырая вода под проваленными гнилыми половицами впиталась в полы её дорогого кимоно. Сырая и соленая на губах. Горько. Травы желтыми сухими былинками обрастали вокруг порожка. Темари очнулась от зыблемого кошмара. Оторвав голову от футона, она легонько провела похолодевшими пальцами по спутанным волосам, дотронулась высокого лба. Пальцы тут же намокли от бисеринок пота. Служанка раскрыла фусума, юркой мышью прошлась к окну, чтобы поднять бамбуковую решетку. Новый день обещал быть полон пересуд и новостей.
Пруд сиял на солнце так ярко, что на воду было больно смотреть. Было тихо, отчего явственней слышался любой звук, раздавшийся в саду. Гаара позвал прогуляться сестру и побеседовать насчет её предстоящего замужества.
— Я знаю, что ты всегда старалась во всем потакать отцу, но не думаешь ли ты, что в этот раз стоит воспротивиться? – наследник провел пальцами по прозрачной воде в пруду.
Рыбы тревожно отплыли, разевая рты. Взволнованная ряска покачивалась на глади.
— У каждого в нашей семье свое предназначение, посему я стерплю все обиды и горечи, если на то воля отца.
Ей вспомнилось лицо матери, как императрица улыбалась, кланялась старейшинам, и горячие светлые слезы сжимали ей горло, не давая вымолвить слова.
— Канкуро слишком легкомыслен, не думаю, что он надолго задержится в военной академии, — Гаара взглянул на тонкий профиль сестры и, вложил свои мокрые прохладные пальцы в её мягкую ладонь.
— Ты намекаешь на то, что принц может сбежать из дворца так же, как однажды сделал Сасори? Но ведь у него была другая причина. Он явно был невиновен… — прошелестела Темари, ощущая ледяные пальцы брата в своей ладони.
Она представила, как из шрамов сочится ручьями кровь, зажмурилась и попыталась улыбнуться.
— Так моя Песчаная Принцесса все уже знает? Несправедливо! – принц отдернул свою руку и отвернулся.
Девушка засмеялась, потрепала мальчишку по лохматым красным волосам.
— Чиё-сама великодушна, — сказала она.
Гаара-сан вновь поднял глаза на сестру и спокойно и долго держал оборону. У него похолодело в желудке. Юноша вспомнил о спутанных коротких волосах Мацури на одной из атласных подушек в его постели. Почти детское тело, загрубевшие от работы руки, кривоватые ноги и полное отсутствие груди. Писклявый, надоедливый голосок слабо противящийся желаниям принца.
Рядом с ней удавалось погасить жар вожделения, но он знал, что такое наваждение к сестре будет терзать его душу всю оставшуюся ему жизнь. И ни одной служанке, юдзё* или знатной женщине не затопить эту страсть окончательно…
— Ты считаешь его героем? – спросил жестко принц.
— Я не знаю его, поэтому не могу что-то говорить на его счет. Скажу лишь одно. Сасори мечтал вырваться из этого ада и ему удалось. Акасуна-но достоин уважения.
Наследник опустил красивую голову к воде, через зеркальную гладь которой колыхались подводные травы и плыли по течению карпы кои. Гааре стало не по себе. Не стоило заводить бессмысленный разговор. Темари не принимает советов, не понимает его, считая всего лишь младшим братом.
— По течению плывут все, против течения осмеливаются единицы, — удаляясь в свои покои, объявил брат.
Сестра еще долго сидела на берегу заводи, ловила лихорадочным взглядом каждое движение карпов; в голове крутилась единственная фраза: «По течению плывут все, против течения осмеливаются единицы».

Онсэн* — горячие источники.
Конбанва* — Добрый вечер.
Солнце* — перевод имени Хината.
Фусума* — раздвижные двери меж комнат.
Юдзё* — дорогие проститутки.