Гербовая хризантема. Эпизод 8. Мелодия их чувств.

Хината!
Гомен насай* за столь поздний ответ на твое письмо. Хината… мой жених прибыл во дворец. Мы с ним виделись. Это очень страшный человек, но я не боюсь его! Отнюдь, есть что-то в нем до боли знакомое, что-то заставляющее веровать, что все еще не напрасно. Хотя о чем это я говорю, когда этот наглец украл мой первый поцелуй силой… Хината, я буду сейчас тривиальна, так как время поджимает, а я не успеваю рассказать и половины того, что приключилось со мной! На Кику-но-сэкку меня спас от грабителя мой двоюродный брат. Тот самый, изгнанный принц, о котором я никогда до сей поры и не слышала. Это странное тянущее чувство резкого помешательства и все остальное: приключившиеся со мной было толчком к дальнейшей борьбе против моего отца. Я молю Ками-саму, чтобы Гаара смог поскорее занять трон и тогда я и Канкуро не будем находиться под натиском своего властного и жестокого отца. Хината, ты знаешь всю силу моей ненависти к роду, которому я по несчастью принадлежу, но я надеюсь, что ты, чистая душа, никогда не сможешь понять моего стремления отомстить за семью Сасори…
На этом я намерена оборвать письмо, так как мать зовет нас с братьями к утреннему чаю.

Собаку-но-Темари.

На белоснежном лице старшей Хьюги застыло немое удивление. Ханаби осторожно коснулась руки сестры, та в свою очередь посмотрела в спокойные глаза сестренки. Старшая Хьюга готова была разрыдаться. Ханаби так и не поняла всей причины этого слабого со стороны Хинаты жеста, так как слезы и прочие мелкие проявления женской натуры вольностей считались слабостью: отец бы не одобрил.
— Это письмо из дворца? – все еще смотря в фиалковые глаза девушки, вопросила Ханаби.
— Темари-чан виделась со своим женихом. Это младший брат Итачи-доно. Он жесток… — она еле выдавила из себя эти слова, ведь на всю черствость и холодность слов, написанных принцессой, Хината все равно очень горько понимала подругу.
Повисло молчание. Ханаби не знала, что на это ответить, да и решила остаться в стороне, так как это не её дело, а вкусный зеленые чай с загадочными цветами османтуса уже остыл. Какая жалость…

Окружающая её жизнь, среда их старинного одо, сада камней-дзэн и общество братьев, мало удовлетворяло её требовательную душу, её пытливый ум. Во снах она видела другую жизнь, более замечательную, значительную и богатую событиями, других людей, более интересных; она верила, что такая жизнь и такие люди не выдуманы ей самой, а существуют на самом деле, и была уверена, что ей предстоит когда-нибудь встретиться с такими людьми и жить такой жизнью.
Саске сидел напротив принцессы, все также сдержанно и флегматично отпивая из расписной глиняной чашки чай из цветочной розы и хризантемы. Седзи были приоткрыты, так главная зала проветривалась после долгого сна и прохлада сада могла пробраться вовнутрь и погостить. Темари смотрела на юношу исподлобья, его общество ей очень тяготило, а наказ отца лучше узнать друг друга добавлял масла в огонь.
— Почему Вы молчите? – вопросил хмуро Учиха, желая, чтобы подали подогретого саке и устриц.
Принцесса не хотела с ним говорить. Ведь дерзость этого наглого юноши снова дала о себе знать.
— Мне не о чем с Вами беседовать, — отрезала она, стараясь хоть на минуту расслабиться, ибо частое напряжение плохо сказывалось на физическом состоянии тела.
— Не будьте столь надменны! Мы можем поговорить о чем угодно.
— Мне не угодно.
На этом разговор закончился. Саске был зол, он надеялся, что тот его поступок разбудит в холодной, как рыба, Темари хоть какое-то чувство нежности, но юный Учиха просчитался.
За окном отлетала черемуха. Вот уже несколько дней чахоточное, мутное солнце не грело деревья и весь растительный мир. В воздухе висела взвесь перегноя и сладковатого аромата жасмина, а соловьи заливались глубоким свистом. Неожиданно послышались голоса. Первый: хриплый, низкий и второй: бархатный, несколько высокий для мужчины. Темари сразу узнала, что Чиё-сама вернулась во дворец и видимо не одна. Принцесса улыбнулась уголками розоватых губ, Саске заметил эту оплошность; еще ни разу ему не приходилось наблюдать, чтобы принцесса улыбалась. Юноша насторожился, сцепил озябшие пальцы в замок и сжал зубы, отчего скулы резко выступили на красивом лице.
В это время мимо главной залы, где как раз расположились за утренним чаем принцесса и её жених, старейшина проводила Сасори. Разбавленная жестокость осела на дно души юноши из клана Учиха, когда он проследил взгляд невесты на гостя и старуху.
— Охайо гозаимас*, принцесса Темари, — произнесла старейшина, приклонившись перед девушкой. – Охайо гозаимас, Саске-сама.
Молодое поколение ответило кивком, и оба устремили взоры на гостя. Собаку-но смотрела волнительно, скрывая порозовевшие щеки за бумажным веером желтого цвета. Учиха же смотрел с презрением и высокомерием, сравнивая гостя с собой.
— Мое почтение Вам, принцесса, и Вам, уважаемый господин, — Акасуна-но склонился в поклоне, смотря хитро-прищуренными карими глазами на господ.
Дерзкая ухмылка тронула его бледные губы, когда старейшина проводила его дальше. После их ухода, Саске фыркнул и громогласно молвил:
— Зачем эта старуха притащила во дворец какого-то отброса? Я не знал, что Вы еще занимаете благотворительностью.
Принцесса быстро встала из-за столика и бросила жениху в лицо:
— Не судите о людях, не узнав их хорошенько! И что плохо в благотворительности? Может, для Вас это и выглядит ханжеством, а для меня нет.
Господин бесстрастно посмотрел на удаляющуюся фигурку невесты и разразился упоительным смехом, отдающим резкое эхо о стены комнаты. Ни одна женщина не смела с ним так разговаривать.

Любознательная и пытливая ко всему живому, Хината была той нежной и преданной особой, что одним взглядом лунно-дождливых после горьких слез глаз, могла сразить любого почтенного господина. Сейчас она сидела в своей комнате, предупредив слуг не беспокоить её ни по каким причинам. У Ханаби по расписанию был урок танца, а отец с женихом отправились в город навестить достопочтимые дома. Неджи так и не вышел к завтраку. Он был чем-то глубоко подавлен и тоже сидел в своих покоях. За окном стояла хмурь серых туч, что наводило это грустное удержание в ненормальности всего жизненного уклада, в её невозможности настоящего счастья в существующем обществе неизбежно приводило Птицу в клетке к мысли о необходимости борьбы с калечащими людей условиями жизни. Хьюга уже не плакала. Было время, когда её мог утешить нии-сан, он прижимал её хрупкое, обессилившее от страданий и мук тело к себе, горячо дышал в шею, поначалу не зная, что сказать.
В те минуты сестра дрожала, по спине пробегал холодок, но когда Неджи начинал плавно и пылко шептать слова успокоения и умиротворения, Хината расслаблялась и вверяла брату все секреты и тревоги. Единственный страх возник в её маленьком сердце, когда прошлой зимой нии-сан открылся сестре в своих не братских чувствах и чуть было не проклинал весь их род, что породил добрую Хинату и беспрекословного Неджи братом и сестрой. Человек необыкновенно горячий и решительный в глубине души, он сразу пускался в своих мечтах в необдуманные действия. Неджи помнил, как Хината отскочила от него после признания, какие глаза были у неё в тот момент, он был сломлен и убит морально…
Ветер нагонял смуту. Старшая Хьюга сползла с футона и направилась проведать нии-сана.
— Вы не вышли к утреннему чаю? Вам плохо? – спросила решительно девушка, войдя в покои Неджи.
Брат бесстрастно взирал на плавность талии, гибкость обнаженных белых запястий и нежный напудренный лик, её красиво очерченные алые губы – от всей этой красоты сердце забилось в стократ учащенней. Больше внешнего облика юноша ценил в ней заботу о совершенно незнакомых людях, чуткость по отношению к близким и всякое отсутствие женского тщеславия.
— Мне не хотелось Вам мешать, — просто ответил Неджи, все еще не решаясь подойти ближе.
На столе лежала открытая книга по истории Японии и её уклада в ХVI веке.
Хината стояла у раскрытых седзи, придерживаясь рукой за бамбуковую решетку.
— Мне было грустно без Вас. Я получила письмо от Темари-чан. Они свиделись с Саске-сама. Ей плохо… я ощутила эту боль на себе, — у Хьюги подкосились ноги, и она с шумом упала на татами.
Неджи подбежал к сестре и обхватил её за плечи.
— Это ничего. Просто голова что-то закружилась, — нежно улыбалась Хината юноше.
Хьюга смотрел в эти жемчужные глаза, в уме вспоминая трактаты о смирении и силе духа.
— Вы очень добрая и чуткая, именно за это я так Вас люблю… — прошелестел тихо Неджи.
Хината немного вздрогнула, но не оттолкнула. Было в этом объятии что-то большее, чем братская привязанность, она знала, она понимала и была рада.
— Как жаль, что мы брат и сестра, — смущенно покрываясь маковым цветом, сказала она.
Неджи отстранился и припал к её алым губам. Аскетические напевы сутр летели прочь из его головы. Хината поздно ощутила всю силу любви. Он видел в ней женщину – красивую, добрую, чуткую и такую слабую. Она распахнула глаза. Поцелуй нии-сана был совсем иной, чем когда её целовал Итачи-доно. В нем не было той необузданной звериной страсти обладать и повелевать. Неджи ласково провел языком по её нижней губе и получил в ответ тихий стон. Никто не знал, чем занимались в дальней комнате два молодых отростка своей запретной любви. Такой искренней и ошеломляющей, что невинные поцелуи казались малым удовольствием по сравнению с душевными чувствами, которые они так долго взращивали в себе.