Годы. Часть 1: Шикамару

Шикамару одиннадцать. Вещи, не вызывающие у него зевоту, можно с легкостью пересчитать по пальцам. Хватит и одной руки.
Полоска света пробивается через белоснежную толщу облака, падает на лицо, слепит – темные ресницы трепещут, и глаза закрываются сами собой. Шикамару лень даже отвернуться, не говоря уже о том, чтобы уйти с нагретой солнцем крыши.
Все, что происходит вокруг, кажется ему скучным. А если и не скучным, то проблематичным. Третьего не дано.

Шикамару двенадцать. Его впервые называют гением. Толпа на высоких трибунах арены ревет, отовсюду сыплются возмущенные выкрики. Он смотрит в запачканное девичье лицо напротив и видит, как мелькает в водянистых глазах изумление, как выгибаются светлые брови, а рот удивленно приоткрывается.
Непривычно.
Он и не думал, что под маской жестокой насмешливости может скрываться что-то такое… человеческое. Но размышлять об этом слишком лениво. Лениво продолжать этот бессмысленный бой, лениво объяснять, почему сдался. Поднятая вверх рука дрожит от напряжения, предплечье сводит короткой судорогой. Действие техники постепенно ослабевает, и его тень ползет вниз по чужим тонким щиколоткам.
Экзаменатор объявляет имя победителя. Не его имя.

Шикамару тринадцать. Ему снится что-то странное и неправильное. Неясные тени блуждают по комнате, путаются по углам и снова сходятся, оплетая чужое обнаженное тело в центре…
Она танцует.
Взмывают вверх и плавно опускаются белые полукруги вееров в ее руках. Светлые волосы липнут к шее, задевают кончиками голые плечи. Шикамару не видит лица, но знает, кто она.
Тени разрастаются, сгущаются и чернеют, сжимают ее в своих объятиях – она стонет и выгибается, мелко дрожа. Тонкие пальцы разжимаются, и веера выскальзывают из ладоней…
Шикамару просыпается в мокром белье, на грязной простыне, и потом еще долго не может понять, что произошло.

Шикамару пятнадцать. Стоически выдерживая насмешки и колкости со стороны Ино, он впервые в жизни покупает цветы. Глаза разбегаются, многообразие пестрых цветочных бутонов, торчащих из горлышек ваз, пугает. Шикамару сглатывает, стирает рукавом катящуюся по виску каплю пота. Его гениальности явно мало для того, чтобы не ошибиться в выборе. Он ничего не смыслит в этом и раз за разом бездумно обводит взглядом богатое разноцветие, пока глаз не цепляется за одинокую охапку тонких стеблей, усыпанных мелкими голубыми цветками вверху.
- Незабудки, - подсказывает Ино.
«Незабудки», - думает про себя Шикамару, зачарованно всматриваясь в омуты солнечно-желтых сердцевин.

Шикамару шестнадцать. В тот день, когда погибает его учитель, он понимает, что может быть по-настоящему проблематичным.
Металлический корпус зажигалки холодит ладонь, в уголки глаз набегает влага, губы кривятся, поджимаясь. Взгляд мутнеет, и Шикамару видит свои пальцы сквозь застывшую пелену: вымазанные в земле, побелевшие от холода и напряжения, с набившимися под ногти грязными каемками.
Шикамару знает: смерть Асумы - это лишь начало череды грядущих несчастий.
Шикамару уже сейчас чувствует на своей шее огненное дыхание войны.

Шикамару семнадцать. Предчувствие его не подводит: война выкашивает шиноби альянса одного за другим, безжалостно прореживает ряды объединенной армии.
Он украдкой поглядывает на вышагивающую рядом Темари: война изменила ее, заострила черты лица, нарисовала неглубокую складку меж красивых бровей. Шикамару зачем-то вспоминает, как, мямля что-то невнятное, дарил ей незабудки, как провожал до конохских ворот, боясь даже прикоснуться к ее рукаву. Воспоминания высветляются в памяти целыми кусками, наполняются мягким свечением изнутри - грудь обдает теплом, и по его губам идет рябь улыбки. Темари медленно поворачивает голову, ловит на себе его взгляд, удивленно взмахивает ресницами. И на секунду на ее лице появляется то самое наивно-изумленное девичье выражение. Давно забытое, живое. Как тогда.
Шикамару с сожалением осознает: они выросли.
Темари тоже это понимает.
И им не нужно слов.
Как только на временный лагерь дивизии опускается темнота ночи, а тени утопают во мраке, Шикамару бесшумно проскальзывает в чужую палатку. Внутри темно, но он видит все. Темари ждет его, сидит на застеленном футоне, подобрав под себя босые ноги. Черный шелк наброшен на плечи, небрежный узел пояса повязан на талии.
- Ты долго.
Шикамару украдкой кивает, подходит почти вплотную и опускается напротив нее. Темари тянет к нему белые руки, касается лица: чертит невидимые линии на скулах, ведет по губам подушечками пальцев.
Щекотно.
В ее глазах не различить ни радужек, ни зрачков - лишь влажный блеск поверх черноты. Шикамару придвигается ближе, уничтожая разделяющее их расстояние окончательно, сминает ладонями гладкий шелк, чувствует тепло чужого тела в своих объятиях. Судорожный выдох опаляет подбородок, и он вслепую подается вперед – целует приоткрытые мягкие губы, скользит меж них языком. Темари обвивает его шею обеими руками, укладывается на спину и, не разрывая поцелуя, увлекает его за собой.
Между ними нет ни неловкости, ни смущения. Шикамару стремительно дуреет, и ему кажется, что все это происходит сейчас не с ним. Слишком хорошо, чтобы быть правдой… Возможно, именно поэтому он позволяет себе все и даже больше.
Халат, едва держащийся на одном лишь узком поясе, задран до самой груди, и в темноте видно, как голый плоский живот чуть заметно втягивается в такт частому дыханию. Ниже на Темари нет ничего. Шикамару сползает к изножью футона, укладывается меж ее бедер и опускает лицо. Легкое, почти неощутимое прикосновение губ… И Темари зажимает рот ладонью, глуша мучительный стон, а пальцами другой руки вцепляется ему в волосы и бездумно тянет. Уже слабо соображая, что делает, Шикамару проталкивает язык внутрь, прямиком в горячую влажность.
- Хватит, - шепчет Темари, почти задыхаясь, - Я хочу… Иди сюда.

Шикамару семнадцать, и он открывает для себя удивительные вещи, на фоне которых меркнет многое, если не все. Когда он, уставший, расслабленный, весь покрытый тонкой пленкой пота, обессиленно валится на нее сверху, хватая воздух пересохшими губами, то чувствует, как вниз по сведенным лопаткам скользят маленькие горячие ладони. Гладят, собирая пальцами соленую влагу.
Приятно.
Коже становится тепло от чужого дыхания – Темари прячет лицо в изгибе его шеи, и Шикамару ощущает ее улыбку: робкое движение губ.
Они выпускают друг друга из объятий лишь под утро, когда полотняный купол крыши над их головами светлеет, озаряемый первыми лучами солнца.
И уже потом, стоя под холодным потоком воды, окруженный со всех сторон мокрыми шторками душевой кабины, Шикамару делает для себя еще одно открытие. Пара засохших бурых пятен у самого основания члена и на лобке. В тяжелой голове сонно перекатываются мысли. Элементы паззла с тихим щелчком встают на свои места. Догадка ошеломляет, на секунду выводит из шаткого равновесия.
Как он мог не заметить? Не почувствовать? Почему вообще не подумал об этом?
Шикамару задается вопросами, невидяще уставившись на растопыренные пальцы собственных ног, и еще не замечает, как внутри, где-то под самыми ребрами, медленно-медленно разливается загадочное радостное облегчение.

Шикамару восемнадцать, и он теряет отца.
Альянс выигрывает войну. Мертвых хоронят со всеми почестями: Коноха утопает в белых цветах. Лилии, орхидеи, розы…
И ни одной незабудки.
Его встречает пустой, осиротевший дом с припорошенными пылью полами. Внезапно постаревшая мать, перемещающаяся из комнаты в комнату бесшумной поникшей тенью. Мутное настенное зеркало отражает лицо, кажущееся ему чужим, незнакомым. У Шикамару глаза старика.
От Темари нет вестей. Ему часто снятся ее белые руки, взмахивающие грязными, рассыпающимися в воздухе веерами. Тени прошлого цепляются за ноги и тянут его вниз, в непроглядную темноту. Он изо всех сил пытается дотянуться до чужой бледной руки, но она всегда ускользает прочь, лишь мазнув по его ладони ледяными кончиками пальцев.
Шикамару просыпается в холодном поту и остаток ночи пытается убедить себя: это были не ее руки.
Он слишком хорошо помнит их тепло.

Шикамару девятнадцать. Он получает от нее приглашение на свадьбу.
Открытка из тисненого картона лежит в его дрожащей раскрытой ладони, сверкая изгибами позолоченного узора. В голове вдруг становится совсем пусто, а к горлу подкатывает липкий ком отчаяния. И от него сложно, почти невозможно дышать.
Ее почерк.
Не нужно быть гением, чтобы понять: в официальном списке приглашенных гостей его имени нет и никогда не было. Она нарочно отправила ему эту открытку, даже подписала ее сама.
Зачем?
Шикамару знает ответ на этот вопрос. Знает и все равно продолжает упрямо, не моргая, всматриваться в ровные ряды чернильных букв, пытаясь прочесть между строк ответы на десятки других вопросов, которых так и не получил. Он замечает, что скупые официальные строки плывут перед глазами, только когда о плотную поверхность картона разбивается тяжелая капля.
Жених – скрюченный дряхлый старик. Дайме страны Рек.
И это похоже на злую насмешку.

Шикамару двадцать. Он бредет по людным улицам Конохи, скользит скучающим взглядом по лицам прохожих, в глубине души все еще надеясь увидеть среди них лишь одно лицо.
Ветер треплет волосы, путается в складках одежды, изредка швыряет в лицо мелкие пригоршни колкого песка. Шикамару сжимает зубы с такой силой, что вот-вот треснет эмаль, и в порыве неконтролируемой ярости выбрасывает перед собой кулак, бьет в пустоту, со свистом рассекая встречный поток воздуха надвое.
Шикамару ненавидит песок и ветер.

Шикамару двадцать. И он не верит своим ушам.
Весть прокатывается по Конохе, сплетни облетают каждый дом, крутятся на болтливых языках: счастливчик Дайме помер накануне собственной свадьбы, заснул и не проснулся. Шикамару может с уверенностью сказать уже сейчас, не дожидаясь результатов вскрытия: старик умер не своей смертью. Ему помогли. И он даже знает, кто именно.
Шикамару не хочет лишний раз думать об этом, чувствуя, как вопреки здравому смыслу в душе поселяется долгожданное болезненное облегчение, постепенно сменяющееся радостным нетерпением. Он собирает вещи дрожащими руками, второпях набивает провизией обтрепанную походную сумку и не замечает улыбки, застывшей на собственных губах.
Когда Шикамару покидает родительский дом, солнце как раз замирает в зените – листья вызолочены, тень сжимается тугим комком под ногами.
А на заднем дворе, вдали от чужих глаз, всходят, пронзая тонкими стеблями землю, посаженные матерью незабудки.

Шикамару двадцать один. Он целует закрытые глаза с трепещущими светлыми ресницами и ощущает, как с каждой секундой слабеет и притупляется гулкая боль, сковывавшая его сердце последние несколько лет. Темари улыбается ему: трещинки на ее губах бледнеют и разглаживаются, уголки мелко дрожат. Ему по-прежнему кажется, что все это происходит сейчас не с ним. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Темари сжимает его плечи горячими пальцами и целует в ответ, окончательно срывая с происходящего завесу нереальности.

Шикамару двадцать один. И он делает первый шаг в новую жизнь.