Грелка. 3. Теплее

Они не случались друг у друга почти месяц. Харуно пахала, как проклятая, платила за кредиты и коммуналку, доживала до выходных, в которых проваливалась в монохромные сны. Организм тончал и изнашивался, как ткань её любимых брюк. Глаза, вечно красные и воспалённые, уже распугивали уличную шпану, которая имела обычай приставать к прохожим по вечерам. Харуно честно не искала с Хатаке встреч, не караулила его на лестничной площадке. Не до этого было, чёртова сессия. Да и ещё уверена была она, что случай сам подвернётся. Ага, подвернулся во вторник какой-то гребаной недели вечером, когда Ино удалось вытащить её из-под завалов конспектов в ближайшее кафе.

Она пила кофе, вполуха слушала о неудачных любовных похождениях, пожалуй, единственной подруги. Ино была слишком живой и яркой, у Харуно аж иной раз глаза слезились, и приходилось смотреть на это чудо, прищурившись. Они знают друг друга с детства, ещё с того самого времени, когда Харуно было не наплевать на себя. Она была как все девочки в классе: носила милые платья, любила красивых мальчиков и песни о несчастной любви, когда кого-то непременно бросали, и этот кто-то вскрывал себе вены, а слушателям мозг. Харуно сейчас вспоминает всё это так, словно это было не с ней. Слишком она изменилась. Наверно, так бывает, когда жизнь ломает наивную девочку с розовыми волосами.

А Ино осталась такой же, как там, в картинках её воспоминаний. Ну, может, стала немного грубее выражаться. Это она у Харуно нахваталась. Так вот и занимается она растлением кокетливых блондинок с обворожительной улыбкой. Ещё один бонус её нынешнего состояния.

У Яманака не клеятся: накладные ресницы, ногти и отношения с противоположным полом. Ну, не везёт этой Мисс Вселенной с наполеоновскими амбициями. Харуно ей каждый раз устало советует поменьше выёбываться и сбавить обороты, да только где это видано, чтоб блондинки советы от одиноких подруг слушали. Вот и нарывается каждый раз и изливается потом потоком слёз и соплей на Сакуру. А ей на правах лучшей подруги приходится терпеть. Бог свидетель, то что она до сих пор не раскроила череп Яманака, воистину чудо с её то катастрофической нехваткой терпения.

У Яманака была драма в личной жизни, а у Харуно был только горький и холодный кофе. Если честно, то две составляющие этого предложения вызывали в ней рвотные позывы, но кофе пился, а подруга слушалась. Ну, Харуно во всяком случае старательно изображала на лице заинтересованность. Сама она блуждала взглядом по улице, пытаясь найти то, за что стоило зацепиться. Кажется, нашла. Вон, весь шатается, как пьяный.

Какаши. Не друг, но уже не просто сосед. Это сближение кажется Харуно неизбежным. Странно понимать так отчётливо что-то, чему только суждено случиться.

Харуно уже не слышит ничего. Она там за окном, на противоположной стороне, шагает по мокрому от дождя тротуару, рядом со странным и мрачным мужчиной в маске. На этот раз не пьяный. Взгляд натасканный по всяким тараканам и отклонениям, сразу подмечает - Какаши не в себе. Такое встречается у бывших военных. Что-то вроде посттравматического шока. Они просто впадают в беспамятство, не совсем отдавая себе отчёт в собственных действиях. Вот и с Хатаке так же. Взгляд остекленевший. Он просто стоит или двигается по какой-то неведомой траектории, непременно возвращаясь потом в исходное положение. Сакура невольно задаётся вопросом, как часто он вот так вот шатается без цели по улицам под проливным дождём.

Поток её мыслей прервался с первым ударом Хатаке. Он смазанной тенью в дождевом потоке скользит среди нескольких мужчин, которые по комплекции намного внушительнее его самого. Они немного растеряны, а у Хатаке в голове своя война со свистом пуль и цветом алых вспышек.

Харуно не замечает, как вскакивает и опрокидывает на Ино чашку со своим недопитым кофе. Она не слышит ни визга, ни ругательств в свой адрес, её несёт на улицу, где Какаши уже в окружении. Она понимает, что его бессмысленно звать - не дозовешься. Только прямой контакт зрительный и тактильный. И она совсем не думает о том, что ей тоже может не хило достаться, как одному из тех, кому не посчастливилось попасть под горячую руку Хатаке.

Она минует барьер в лице какого-то мужчины, у которого уже пышно расцветает кровоподтёк на скуле. Тот, кажется, пытается её остановить, удержать, но Харуно неумолимо выворачивается из чужой хватки и прорывается к самой гуще. Хатаке в плаще и маске. Пфф, эпичность его вида зашкаливает. В его глазах всё ещё отражаются огни и всполохи безумия. Он там, на войне, и он сражается. Не за себя, за тех, кого терять ему нельзя. У Сакуры не дрожат колени, только венка на шее нервно подрагивает.

Прежде чем Какаши успевает её заметить, Харуно приседает и делает самую нелепую из всех возможных подсечку. Удивительно, но срабатывает - вояка повержен. То ли Сакуре везёт, то ли чёртов эффект внезапности сработал. Она буквально наскакивает на Хатаке и обхватывая руками его голову, притягивает лицо к своему. Ему нужно смотреть только в глаза и говорить тихо, чтобы он услышал её среди взрывов в своей голове.

Все вокруг в шоке замерли, потому что их целых шерсть верзил, а она одна, девчонка, костлявая и растрёпанная. Где-то на заднем плане мокнет Ино с жутким пятном на кремовом платье и отвисшей челюстью. Сакуре плевать, у неё сейчас одна только точка во вселенной.

Взгляд у Хатаке колючий и жуткий. Харуно думается, что так смотрят только смертники. Обречённо и решительно.

- Грелка, это я. Перестань буянить, - ей и страшно, и холодно, но голос ровный и спокойный.

По телу Какаши, словно волна за волной, проходит дрожь. Верный сигнал - он возвращается. Он смотрит в упор только на неё. Даже не моргает. Кажется, так проходит целая вечность, и немного ещё, пока наконец он не выдает хрипло:

- Я хочу спать.

Вот так просто. Без извинений. Харуно они не нужны. Главное, протрезвел от своих видений.

- Вставай. Нечего в лужах разлёживаться. Потом тебя лечи ещё.

Участники побоища в шоке и в синяках. Харуно бросает растерянной Ино:

- Потом всю объясню, - и уходит молча. За ней тенью тянется Какаши.

Оба мокнут под дождём. Зонт забыт в кафе, но это не страшно. На Харуно ни грамма косметики, только усталость. Какаши и вовсе, кажись, человек дождя.

На перекрёстке под красный свет Сакура еле успевает ухватить Хатаке за руку, потому что того несёт потоком воспоминаний прямо на дорогу.

- Ты в своём уме? - фраза подразумевает гнев и крик, только у Харуно выходит как-то тихо. Устала, что ли?!

- Хотя кого я спрашиваю. Ладно, пошли, - переплетает пальцы и буквально тащит его за собой. Хатаке молчит, не сопротивляется, просто уставился туда, где их руки сцеплены в надёжный замок. Гипнотизирует наверно.

Они почти как на снимках, где красивый пейзаж, и девушка тянет за собой своего любимого. Только у них опостылевший город впереди, и Харуно за руку держит вовсе не любимого, а неизбежного.

В квартиру они завалились мокрыми и грязными. Уборка не числилась у Сакуры в списке возможных вариантов приятного времяпрепровождения, поэтому она сразу скомандовала:

- Раздеваемся тут, - и ведь сама решила подать растерянному гостю пример и принялась стягивать с себя мокрые тряпки. Закончилось всё тем, что, оставшись в трусах и майке, она обнаружила Какаши, который просто таращился на неё. Наверно, перед ним ещё ни одна женщина не раздевалась так решительно и несексуально.

- Конечно, мне приятно, что ты так смотришь на меня, но кончай пялиться и раздевайся. Марш под горячий душ.

Её не услышали. Вообще никак. Даже не моргнули. И кажется, Какаши смотрел уже не на неё, а сквозь неё. Опять зарылся в прошлое. Харуно не любила ждать, а ещё терпеть пробирающий до костей холод. Поэтому она взяла дело в свои руки. Ей не впервой раздевать соседа. Мать его, почти привычка.

Хатаке не сопротивлялся. Ещё бы. Стоило ему хотя бы намекнуть, что он против, Сакура его бы треснула и от души. Потому что она его спасает. Правда, пока не понимает, как, но точно знает, что спасает. И по сути, делать это больше некому.

Плащ, растянутая и дырявая толстовка валялись на полу рядом с её собственной грудой одежды. Последним бастионом оставались брюки, держащиеся на одном честном слове на тазовых костях. Недокормленный сын войны, блядь. Хотя, по сути, где ему питаться нормально?! Наверняка его руки не знают ничего, кроме того, что можно сделать с оружием. Живёт один, на одном пособии и со своим безумием и кошмарами.

Стаскивать брюки с мужчины, находящимся в сознании, оказывается, намного сложнее, чем с безвольного тела. И дело не в том, что Харуно собрались помешать. Хатаке в таком состоянии, что раздень его хоть догола и выстави на улицу, даже не заметит. Но всё-таки было в этом что-то жутко смущающее и слишком личное. Не тот уровень пока. То, что они до него непременно дойдут, Харуно как-то не сомневалась. Потащила в ванну, как был: босого и в брюках. Опять как ребёнка маленького отвела за ручку. А у Хатаке ступор затяжной. Молчит.

Сакура слегка толкнула Какаши в душевую кабину и открыла кран до упора. Слишком горячая вода ни к чему. Только хуже будет. Нужно что-то среднее, чтобы тело могло привыкнуть. Хатаке стоял, опустив голову и возвышаясь над ней на добрые две головы. Вода звучно хлестала по лопаткам, волосы закрывали глаза. Картина удручающая.

Харуно стояла за пределами душевой и просто смотрела на этого сильного, но безвольного мужчину, который увяз в своей боли по самое не хочу. И ведь всё в ней откликается и тянется к нему. Это даже не жалость. Харуно ненавидит это чувство, да и жалеть не умеет. Просто это уверенность, что она нужна именно ему. Врачевать - как раз её профиль, только здесь не помогут вызубренные ею знания. Здесь душу лечить надо, и непонятно, как это сделать. У Харуно в арсенале только умение молчать и две руки, которыми можно обнять и прижать к себе.

Хатаке неожиданно вздрогнул, так, словно долго спал и вдруг проснулся. Он обвёл взглядом всю ванную и остановился на Харуно. От такого взгляда в упор, в котором поровну и отчаяния, и безразличности ко всему происходящему, любой стушевался бы. Но Харуно тоже смотрит, не отрываясь. Это словно проверка, достойна ли она его доверия.

- Мне холодно, - у этого мужчины получается говорить в двух словах обо всём. О том, что его разъедает и рвёт изнутри. О том, что у него за спиной целая жизнь, прожитая им, и проплаченная наперёд реками крови.

Он смотрит, и у Харуно стойкое ощущение, что её просто гипнотизируют. Она, кажется, даже не моргает, когда переступает бортик кабины и оказывается под потоком воды. Для того, чтобы смотреть Хатаке прямо в глаза, ей приходится задрать голову. Высокий. Сакуре всегда такие нравились. Может, подсознательно ей хотелось найти того, рядом с кем бы она ощущала себя как в детстве: маленькой и беззащитной. А ещё той, которую хотят оберегать и лелеять. Только тут рост не помощник. Какаши самого нужно лелеять и оберегать, надеясь, что тепла на его вечную мерзлоту хватит.

Взгляд у Хатаке прямой и точечный, в самую душу тянется. Харуно тоже тянется. На цыпочках. К нему. Еле дотягивается, чтобы обхватить широкие плечи и выдохнуть свою усталость в мужскую ключицу. Минуту или две Хатаке не двигается. Даже не дышит почти. А потом у Сакуры на талии смыкается замок из его рук. Сжимает с отчаяньем, сильно и тянет ближе, почти в себя. Ей даже дышать больно немного, но Харуно ничего не говорит. Есть в этой боли что-то неотвратимо сладкое и нужное. Ей нужное. Как мольба и зов. Он потянулся к ней. Сам. Это дорогого стоит. Пусть пока Хатаке не осознаёт, что между ними, но он понял, что рядом с ней теплее. Этого пока достаточно. Остальное Харуно разгребёт сама как-нибудь.