Идиллия

Карин не то, чтобы подруга. У Карин их и не могло быть – самоуверенная и просто уверенная, ей не нужно такое. Хинате тоже не нужны были подобные подруги, но сейчас к ним ближе всего подходило «товарищи по несчастью».
Во всяком случае, Удзумаки называла это именно так, неохотно, но со смутной гордостью более опытной рассказывая о том, как проходили её роды, и что было потом; без деталей, но в красных красках. Хьюга побаивалась их семейки, но слушала: живот большой, дети ворочаются и просятся наружу, хотя им ещё рано.
- А вообще всё дело в том, что Суйгетсу – тупой каппа. Вот твой – каппа?
Мадару Карин по имени не называла; настоящего не знала, а выдуманному «Тоби» не верила. Щурилась недоверчиво, но помалкивала, ведь ей некуда было идти, а из Аме никто и не гнал хороших шиноби.
Хината мысленно профильтровала слова Карин и качнула головой. При Удзумаки она отчего-то вновь становилась робкой шестнадцатилетней. Эта женщина отдалённо напоминала ей Ино, ещё немного – Наруто, но более гремучую его версию.
- Нет, он нормальный… Ну, относительно…
- Тогда и не волнуйся. Хуже моего Суйгетсу нет. Хуже моей дочери – тоже.
Внезапно кто-то дёрнул Хинату за штанину. Хьюга глянула вниз, и увидела сначала маленькую ручонку, затем – яркую красную макушку. Дочка Карин нетвёрдо поднялась на ноги, держась за одежду девушки; она росла быстро и странно. Года нет, а вон уже как вымахала и какая самостоятельная…
Хотя при таких родителях – что гены, что воспитание…
- Нана, а ты что тут делаешь? – заметила наконец её и Карин. – А ну-ка…
Удзумаки наклонилась, подхватила её подмышки и легко оторвала от пола. Нана извернулась, попыталась лягнуть мать ногой, и в ядовитых буро-фиолетовых глазах отразилось искреннее и чисто детское веселье. Девочка засмеялась – Хината засмотрелась на глаза; увидев их, Мадара мгновенно потерял интерес, так как Саске здесь явно был ни при чём.
- Сбежала от каппы, да? – спросила у неё Карин, усадив на стол и крепко держа твёрдой рукой. Нана с лёгкой непосредственностью попыталась цапнуть за другую, но Удзумаки ловко увернулась. – Ты моя красавица, вся в меня.
Карин заворковала. Хината смущённо улыбнулась: почему-то это зрелище её радовало. Дитя своё Удзумаки любила и оберегала разве что от отца.
- Будешь у меня сенсором и красавицей, не то, что этот каппа с его комплексом мечей, да, моя хорошая? – мурлыкала Карин. Присутствие Хьюга ей вовсе не мешало: у неё был дар здорового эгоизма.
Сначала своё, чужие – подождут.
Но, если по-хорошему, Хината к Суйгетсу пришла. Его тренировки стали слишком разрушительными для селения, и Хьюга надеялась отправить его на пару недель куда подальше. На Мадаре работает – значит и на Ходзуки сработает.
- Карин-сан…
- А?
- Вот. Передадите?
Девушка аккуратно подвинула к ней папку. Карин поправила очки и пересадила дочь себе на плечи. Внутри Хинаты сжалось что-то будущее-материнское от такого обращения с маленьким ребёнком, но Нана спокойно уцепилась за мать, как обезьянка, и в улыбке показала маленькие жемчужные, но уже острые зубы.
Рано.
Бурные модификации Тумана и гены Удзумаки делили тело Наны с трудом, но пока что относительно мирно.
Карин пролистала папку, несколько раз нахмурилась и шумно закрыла обложку.
- Не помрёт? – серьёзно произнесла она, глянув на Хинату.
- Не думаю, - тихо.
Задание совсем не трудное. Суйгетсу даже понравится. Но ведь нельзя сказать наверняка, и поэтому Хьюга сначала отдала папку Карин.
Вдруг Удзумаки громко стукнула рукой по столку и крикнула в другую комнату:
- Каппа, тащи свою задницу сюда, я знаю, что дочь от тебя сбежала!
- Н... неправда, она просто прячется!
Карин закатила глаза. Нана хихикнула и залопотала что-то на своём детском языке, зажевав ткань футболки матери. Зубы-то у неё имелись, зато вот полные навыки пользования ещё не сформировались.
Суйгетсу высунулся в дверной проём. Посмотрел на Хинату. Посмотрел на Карин с дочерью. Снова посмотрел на Хинату, и девушка тихо и сочувственно вздохнула.
- Тебе задание, сходишь? – поспешила обрадовать его Хьюга.
Ходзуки оживился и ужом скользнул возле Карин, схватив папку. Женщина ударила его по плечу, а Нана залилась смехом от водяных брызг – Суйгетсу привычно растёкся, избегая удара. Мужчина светился и явно готов был уйти хоть на три месяца.
Прямо в сию секунду.
Иначе ему грозило воспламенение от взгляда Карин.
Дочка потянула к нему руки. Хината наблюдала с интересом и боязнью; пыталась представить в роли родителей себя и Мадару, но пока не выходило. Наконец, девочке надоело молчать, поэтому она качнулась вперёд и кувыркнулась с плеча матери вперёд с неразборчивым, но громким:
- Каппа!
Карин, не глядя, поймала дочь, хоть и вверх ногами. Ходзуки оторвался от созерцания условий задания:
- Э-э-эй… Ты на чьей стороне, мелочь?
- Наше первое слово, - проворковала Карин, - Умница, - она чмокнула дочь в живот.
- Поздновато, - нейтрально заметила Хината, начитавшаяся брошюр.
- Каппа! – весело повторила Нана, приметив, что её за это похвалили.
Ходзуки нахмурился и отложил папку.
- Дай мне, - мрачно сказал он.
Удзумаки хмыкнула, равнодушно пожала плечами, но передала Нану в его руки с нежной бережливостью. Суйгетсу принял ценный груз так же ласково, но и вида не показал. Кажется, это было на рефлексах – рефлекс увернуться от куная, рефлекс осторожничать с годовалой дочерью своими большими и жёсткими от Обезглавливателя руками.
- Будешь учиться говорить «очкастая», поняла? – очень серьёзно произнёс мечник.
- Каппа! - радостно повторила Нана и снова потянула к нему руки, трогая нос и губы и ощупывая всё лицо.
- Она тебя раньше назвала, чем меня, придурок, - буркнула Карин, словно разъясняла очевидные всему миру, кроме Ходзуки, вещи.
- Очкастая – сложное слово.
«Семейная идиллия», - подумала Хината и решила, что ей пора. На душу легло спокойствие, и она неторопливо попрощалась и даже чинно расцеловалась с Карин – подружки по несчастью должны быть вместе.
То, что за закрытой дверью почти сразу Карин начала на что-то ругаться, это мелочи. В конце концов, Нана под эти звуки хохотала, а цапались они не серьёзно.
Да и раз уж у них вышло и выходит – почему бы не выйти и у них?
Хьюга на миг приложила руку к животу и пошла домой. Мадара мог волноваться, а мог и вовсе не быть дома. Но в целом – она уже не волновалась.
Ну разве что совсем немного.