Искажения

Держа крепко за руку, она уверенно ведёт меня сквозь толпу и шум. Длинные светлые волосы вьются от влаги, одежда промокла. Дождь идёт третий день, прекращается только на несколько часов, а затем вновь обрушивает своё горе на город. Ино смеётся, и её смех я слышу даже через тонкое стекло посторонних звуков.

— Из головы вылетело, — говорит мне Яманака, останавливаясь перед светофором, что секунду назад зажёгся красным. — Постоянно забываю что-то важное, а потом вспомнить никак не могу.

Её глаза излучают недовольство. Брови нахмуренные. Розоватые губы искусаны, обветрены и размыкаются лишь для того, чтобы сказать: «Чёрт возьми». Я молча киваю, игнорируя вибрирующий в кармане брюк телефон.

— Нам недолго идти осталось, Хидан, — ободряюще произносит Ино, когда мы с ней медленно идём вдоль летнего парка. Кричат дети, переговариваются взрослые, шумят автомобили и мой телефон в кармане. Яманака с недоумением поглядывает на меня, но всё же осмеливается спросить, отпуская мою руку: — Ты не ответишь?

— Зачем? — отзываюсь я, поднимая взгляд и встречаясь с дымчато-голубыми глазами, в которых солнечные лучи запутываются и угасают. Дождь моросит, противно и раздражающе, и я нервно достаю из кармана мобильник. Говорю: — Слушаю. — Совершенно не вслушиваясь в чужой голос. — Понимаю. — Закатываю глаза и тяжело вздыхаю, но улыбаюсь Ино, которая хлопает ресницами и выглядит как маленький ребёнок, ничего не понимающий. — Ладно.

— Наверное, это туда, — показывая пальцем на угол одного из домов возле перекрестка, неуверенно произносит Яманака, и вновь цепляет холодными пальцами мою руку.

— Ты когда-нибудь вообще терялась? — послушно следуя за девушкой, спрашиваю холодно. Ощущение чужой ладони призрачное, совсем чужое, будто тебя трогает незнакомец. Ино поворачивает голову, смотрит с укором на меня пару секунд и возвращается к отслеживанию пути. Её светлые волосы еле-еле реагируют на встречный ветер. Я договариваю устало: — Порой это полезно.

— Не ду-у-умаю, — протянула Яманака, убирая прядь за ухо. — Помнишь, как я в одиночку нашла дорогу назад к тому отелю, где мы остановились?

Вычурный стиль. Персонал с кислыми лицами, будто от каждого посетителя веет помоями и одеколоном. Перегоревшие лампочки в ванной. Грязное постельное бельё. Трупы насекомых, загнанные под тумбы вместе с мелким мусором и пылью.

— Помню, — тихо отвечаю, властно дёргая Ино на себя, когда она легкомысленно собиралась двинуться через дорогу на красный свет. Мой шепот это, скорее, агрессивное шипение змеи под камнем. — Стой на месте.

Яманака гримасничает. Недовольная тем, что её так грубо отпихнули назад, обижается какое-то время, но потом снова начинает щебетать о чем-то своём и вспоминать какие-то случаи из жизни.

За все три года, что мы вместе, Ино не раз выводила меня из себя, а я не раз обрекал её на сидение в одиночестве под свист закипающего чайника. Я любил. По-своему. Ино на это обижалась, а мне просто было больше нечего продемонстрировать. Она не понимала, что люди любят не по выверенному шаблону.

— Могу доказывать тебе это столетиями, — выдыхал я не раз, сидя в гостиной вместе с девушкой в обнимку. Она ворчала, пыталась меня ущипнуть за бок, но каждый раз замолкала и позволяла мне говорить. Моя рука гладила мягкие волосы, перебирала изувеченными пальцами длинные пряди. Я говорил Яманака: — Не я должен тебя убеждать в том, что люблю тебя, а ты сама должна чувствовать это…

И так много-много раз. Скандалы, нервотрепки, крики в два часа ночи. Громкое хлопанье дверью, истеричные удары в стену, разбросанные вещи. Побеги из дома, слезливые возвращения назад, мольбы, обещания… А я продолжаю стоять возле дороги, позволяя Ино держать меня за руку, и смотреть на белое здание, окна в котором черные и пустые.

— Нам туда точно надо, — говорит Яманака, когда мы стоим на пороге, вычищенном чуть ли не до блеска. Я отрешённо здороваюсь с проходящими мимо людьми, принимаю все их перекошенные улыбки. Ино задирает голову, жмурится и пытается вглядеться в одно из окон. — Не помню, правда, за чем конкретно.

— Вспомнишь по пути, — с улыбкой, будто очень нежный и аккуратный удар ножом, произношу я.

— Наверное… — в задумчивости говорит Ино и пропадает моментально, стоит мне на мгновение отвернуться.

Зайдя внутрь, я не останавливаюсь и шагаю дальше. Коридоры давят на меня, под ногами вздрагивает пол, а моё зрение будто играет со мной очень тупую и злую шутку: расфокусировываясь на лицах посторонних, оно возвращает четкость только на объявлениях и инструкциях о том, как справляться с заболеваниями.

— Здравствуйте, — говорит мне одно из размытых пятен, но я не сбавляю шага, оставляя позади эхо голоса.

Искусственный свет жжет глаза и проедает мозг. Вонзаясь в черепную коробку, пытается затупленными когтями барабанить по ней и наигрывать старую мелодию. Она медленно перетекает в сонное напевание Ино. Секунда — и затихает, отбрасывая от себя тень, которая, касаясь моей кожи, вцепляется в неё тонкими иглами. Я разозленно убираю руку, вынужденно замирая.

— О какой любви вообще речь, — бормочет нетрезво Ино, спускаясь по светлой лестнице. Высокие каблуки стучат по ступенькам, как стучит кровь в моей голове. — Вот это я понимаю: любовь. — Девушка останавливается, страдальчески закрывает глаза и пожимает плечами, начиная смеяться. — Признание лишь силы и власти!

Я поправляю наброшенный на плечи белый халат. Хмыкнув, вслушиваюсь в стук каблуков, приближающийся ко мне. Тень передо мной растет и растет, вскоре приобретая знакомые очертания. Рваные, дрожащие.

— Прекрати! — кричит мне в лицо Ино, но я отворачиваюсь. Сцепляю зубы, сжимаю кулаки и чувствую только злобу. На темную плитку капает багровым. Меня хватают трясущиеся бледные руки, пальцы с длинными ногтями впиваются в кожу, а потом они оставят кровавые следы. Яманака, лицо которой залито кровью, рыдает, едва понятно проговаривая слова: — Мне больно… Очень. — Всхлипывает, глотая кровь и сопли. Трогает ледяными и сухими ладонями моё лицо, пытаясь обратить мой взгляд на себя, но я упрямо закрываю глаза. — Больно, Хидан!

Любой звук, который проходит через моё восприятие, искажен и совершенно неправилен. Я хочу оттолкнуть от себя изуродованную девушку, чтобы она потеряла равновесие, упала на пол и ударилась головой, но вместо этого я глубоко вдыхаю через нос, наблюдая за подрагивающей тенью, и выдыхаю, когда хватка ослабевает.

— Ну ты и урод, — презрительно выплевывает Ино, размахивая рукой с сигаретой между пальцев. Она такие никогда не курила.

Яманака резко хватает меня за подборок, разворачивает лицом к себе, а я смотрю на неё с безразличием. Спокойствие раненого. Задержка перед тем, как фитиль догорит до точки невозврата. Сигаретный дым — мне в глаза, ноздри и под кожу. Едкий, горький и невыносимо притягательный.

— Свали, — произношу я Ино, а она смеётся. Кровь из носа девушки как будто незримая: течёт, задевая губы и спускаясь к подбородку. Я говорю, придерживая пальцами халат: — Дай пройти.

Ноги Ино подкашиваются, и она обрушивается на пол, опуская голову и обхватывая худыми руками себя за плечи. Трясётся, широко распахнув глаза и уставившись на носок моего ботинка. Рот девушки открыт, но ни единого звука не издаётся, будто кто-то свёл громкость на абсолютный ноль.

— Не надо… — в слезах хрипит Ино, когда я делаю к ней шаг. Отползает от меня, закрывая лицо как только возможно, пряча сломанный нос и разбитые губы. Левый глаз заплыл. На бледной шее расцвели яркие гематомы и огромный след от удавки. Яманака испуганно повторяет сорванным голосом, потому что это единственное, что она может делать, когда обе её ноги сломаны: — Не надо… Не надо, Хидан…

Я протягиваю руку и уже чувствую, как пальцы смыкаются на изящной шее Яманака, как её пульс бьётся в сумасшествии, как горяча её кожа… Но рука сжимает металлическую перекладину больничной койки.

Умиротворённый писк аппаратов и безжизненное тело, утопленное в белоснежных простынях. Я стою возле кровати и смотрю на Ино, что лежит без движения уже как несколько месяцев. Пальцы медленно, нехотя разжимаются, мазнув по тёплому от прикосновения руки металлу.

— Ах да, — звучит в голове голос Яманака. Спокойный, немного радостный. — Я вспомнила.

Я смотрю на женскую впалую щеку, на которой след ожога от включенного утюга. Смотрю на руки, изрезанные шрамами, словно замысловатыми письмами в никуда. Смотрю на короткие, спутанные волосы, которые столько раз сжимали в кулаке.

— Я вспомнила это, — продолжает голос Яманака, как будто со мной разговаривает, не шевеля бескровными губами, коматозница. — То, как ты любишь меня.

— Люблю, — соглашаюсь я, ощущая внутри жар, расползающийся, как зараза, по всему телу.

— Спасибо тебе за это, — отвечает мне как будто с улыбкой, вырезанной насильно на миловидном лице, Яманака.

Даже если это странно, даже если это дико… Я, тяжело дыша, наклоняюсь к телу Ино.

— Ты ведь чувствуешь это…

— Конечно, Хидан, — покорно отзывается голос в моей голове.

— Мне не нужно тебя убеждать…

— Конечно, — повторяет голос.

— Я люблю тебя, — говорю я Ино Яманака, которая лежит в коме, а не которая сидит в моей голове и разговаривает со мной.

Кто-то хватает меня за руку и стискивает её. Горячие, цепкие пальцы такие знакомые. Но что-то начинает шевелиться в моей ладони, будто брыкается, а затем прекращает.

— Они красивые, — с нежностью произносит Ино, разжимая мой кулак. — Помнишь, как мы увидели эту бабочку в конце лета?

Мёртвая, бледно-голубая бабочка лежала на моей ладони. Раздавленная и послушная, которая никогда не сможет улететь.

— Она неживая, — поднимая взгляд на рассмеявшуюся Ино, произношу я.

— Ну да, — пожимает плечами Яманака. Впивается зубами в нижнюю губу, весело кивает на больничную койку и договаривает холодным, жестким голосом, заставляющим испуг стиснуть моё горячее сердце: — Как я.