Искушение волков. Глава 3.

«Ты – красная ниточка, привязанная к моему пальцу,
Маленькое любовное письмо, что я ношу с собой.
Ты – солнечный свет...

Ох, любимая,
Никогда не видел, чтобы ты приходила,
Ох, Боже…
Посмотри, что ты наделала.
Ты – моя любимая песня,
Что постоянно вертится на кончике моего языка.

Что ж, ты овладела мной…
Шепотом, словно поэма.
Твои уста – мелодия, что пытаюсь запомнить я.
Такая сладкая,
Я слышу ее эхо, куда бы ни шла
Ночью и днем»




Яркие солнечные блики, то и дело вспыхивавшие у нее на лице, словно языки пламени больно обжигали ее глаза. Девушка сдавленно захрипела, с трудом разлепляя внезапно отяжелевшие веки. Мир, казалось, перевернулся с ног на голову и теперь явно грозил и вовсе раздавить ее своей невероятной тяжестью. Несколько коротких мгновений показались Тен-Тен настоящей вечностью, прежде чем она наконец-то осознала, что это вовсе не мир поменялся с ней своими позициями, а она…
С невероятным усилием оторвавшись от земли, девушка усиленно прищурилась в безуспешной попытке сфокусировать свой взгляд. Окружающее ее пространство бурдлило размытыми очертаниями и яркими вспышками красок, что эхом отдавались в ее висках тупой пульсацией боли. Тен-Тен судорожно вытянула вперед руку, окровавленными пальцами хватаясь за край бокового окна автомобиля. Осколки разбитого от столкновения стекла тысячами иголок впивались в нежную кожу, однако она, казалось, этого даже не замечала, всеми силами заставляя себя ползти вперед. Ее локти скользили по искореженному металлу, оставляя после себя тонкие ошметки сатиновой ткани и густой кровавый след от свежих порезов. Собрав последние крохи уже начавшей иссякать силы воли, девушка с трудом оттолкнулась от перевернутого сидения авто и буквально вытолкнула себя через разверзнутую пасть разбитого бокового окна. Легкие порывы по-летнему обжигающего ветра накрыли ее подобно пуховому одеялу, вынуждая в блаженстве застыть на прогретом полуденным солнце асфальте. Какая-то часть ее сознания вопила о том, что ей стоит продолжить свой непростой путь к освобождению, однако у Тен-Тен просто не осталось сил. Она просто лежала на земле, глубоко втягивая ноздрями густой, терпкий запах горячего асфальта и разлитого на нем бензина, все так же находясь нижней частью своего тела в недрах перевернутого вверх ногами автомобиля.

Сырая от постоянных дождей земля вторила ее шагам тихим хлюпаньем, словно зыбучие пески втягивая в себя кончики ее замшевых туфель. Девушка аккуратно ступала по узкой тропинке, зябко ежась под ненадежным прикрытием вязанного палантина, и с тревогой вглядывалась густой вечерний мрак, что поспешно обволакивал нестройные ряды могильных плит непроглядной вуалью темноты. Сердце словно обезумевшее металось у нее в груди, с каждым новым шагом ускоряя темп своего биения, пока Тен-Тен не ощутила, как медленно затуманивается ее сознание, рискуя в любую секунду унести ее в мягкие объятия небытия.
Высокий надгробный памятник из белого гранита, словно спасительный маятник в непроглядной ночи, всколыхнул в ней волну так необходимого ее душе облегчения. Это место, самое печальное место на свете, стало для нее тем последним островком надежды, где она без капли сомнения могла спрятать то последнее, что у нее осталось – свое сердце.
- Я тебя ждал…
Его голос… последняя ниточка привязывавшая ее к этому жестокому, несправедливому миру словно удавкой сдавила ей горло, заставляя с неистовым трудом повернуть голову в его сторону. Как и всегда, когда они встречались на перепутье могил своих родителей, он неподвижно сидел на корточках, с только ему свойственной ловкостью легко балансируя на кончиках потертых кожаных ботинок. Его длинные волосы были непривычно стянуты в низкий хвост светло-коричневой бечевкой, что делало его до смешного похожим на молодого фермера из серии женских романов, которыми когда-то давно зачитывалась ее еще живая мать…
- Неужели?
Слишком сухо и даже как-то противно прозвучали ее слова. Тен-Тен судорожно вздохнула, словно пытаясь выдавить из себя хоть что-то, что могло бы нарушить каменной глыбой повисшее между ними невыносимо неловкое молчание. Однако в ее сознании странным образом не осталось ничего, кроме непреодолимой потребности прижаться к его теплой груди, ощутить у себя на спине объятие его крепких рук и почувствовать… кожей, всем своим телом тихий стук его сердца.
- Ты мне не сказала…
- А следовало?

- Тен-Тен…
Хриплый, едва различимый в шуме равнодушно пролетавших мимо машин голос лезвием прорезал негу ее временного забытья, вынуждая девушку широко распахнуть глаза навстречу ясному голубому небу, так безыскусно раскрашенному серым дымом горящей резины.
- Папа…
- Тен-Тен… девочка моя…
- Папа!
Силы, от которых еще несколько секунд назад не осталось и следа, ворвались в ее тело разрушительным торнадо. Оттолкнувшись от асфальта изрезанными о разбитое стекло руками, девушка наконец-то высвободилась из плена искореженного металла. Кое-как перевернувшись на живот, Тен-Тен до крови прикусила нижнюю губу, с титаническим трудом сдерживая так и рвущиеся наружу слезы невыносимой боли, внезапно пронзившей ее тело подобно копью.
- Папа!
Медленно, слишком медленно, как ей казалось, она ползла в сторону окна у водительского сидения. Там, накрепко пристегнутый ремнем безопасности, находился ее отец, тот, о ком она даже и не вспомнила, эгоистично захлебнувшись в блаженстве собственной свободы.

Боль, исказившая его прекрасное лицо, пощечиной ударила по ее сознанию. Тен-Тен виновато потупила глаза, прекрасно осознавая, как неправа она была сейчас. Он, самое светлое, что осталось в ее жизни, не заслуживал такого обращения, однако теперь она просто не могла поступить иначе. Она должна была его отпустить, дать ему возможность жить дальше, без нее. Даже если ради этого ей придется заставить Неджи возненавидеть ее.
- Ты изменилась.
- Я всегда была такой, - буквально выплюнула она, против воли выпуская наружу давно заготовленные слова. – И, похоже, я наконец-то обрела то, что заслуживаю…
- Не могу не согласиться.
Холодность его слов тисками сжала ее сердце. В немом бессилии она наблюдала за тем, как он медленно поднимается на ноги, вот-вот готовый навеки уйти из ее жизни.
- Волк…, - сдавленно, словно против воли, выдохнул он, - Киба действительно тебя любит. Это видно по его глазам. Наверное, глаза – это единственное, что не может лгать… Правда, Тен-Тен?

- Доченька… послушай меня…
Она буквально задохнулась от ужаса, узрев его висящим вниз головой, словно старая ненужная кукла, которую безжалостно выкинула на помойку еще совсем недавно любящая хозяйка. На его груди темно-красным цветком распустилась сквозная рана, щедро обрамленная множеством полупрозрачных осколков разбитого лобового стекла. Один из них, крупный, размером с баскетбольный мяч, глубоко вошел в правую ключицу, намертво пригвоздив его худощавое тело к спинке водительского сидения.
- Папочка!
- Послушай меня, Тен-Тен, - хрипло, давясь собственным дыханием, выдавил он. – Ты должна… должна мне пообещать!
- Не говори так… не надо! – слезы предательски сжимали ей горло и беспощадно застилали глаза, словно издеваясь над ее отчаянной попыткой как можно лучше разглядеть лицо ее отца…, возможно, в самый последний раз.
- Обещай мне, Тен-Тен…
- Все будет хорошо, папочка! Все будет…
- Ты должна… должна согласиться на его предложение!
- Нет!
Боль и ужас пробили ее насквозь, вынуждая неосознанно попятиться назад. Она понимала, прекрасно осознавала то, что он собирается ей сказать, и от осознания ожидавшей ее безысходности хотелось сбежать… Просто убежать…, закрыть ладонями уши, закричать, только бы не слышать того, что ей предстояло. Но как? Как она могла? Сейчас, когда ее отец тратит последние силы, чтобы сказать ей это…
- Прости меня, Солнышко! Прости меня, - его слезы вперемешку с кровью алыми лепестками неумолимо ниспадали на бледно-желтую обшивку потолка их автомобиля. – Он единственный, кто сможет защитить тебя! Он…
- Не делай этого, папочка! – сквозь полотно судорожных рыданий прошептала она, более не в силах сдерживать своих чувств.
- Я виноват… Это моя вина, что так все получилось. Но, Тен-Тен, я не могу потерять и тебя! Я не смогу спокойно уйти, не будучи уверенным, что с тобой все будет в порядке. Киба..., - тяжелый вздох свистом выскользнул из его горла, словно частичка его души, что он отчаянно пытался удержать внутри своего слабого тела. – Киба хороший человек. Он любит тебя.
- Но я…
- Прошу тебя, - слабо, надрывисто протянул он, беспомощно прикрывая внезапно поблекшие глаза. – Тен-Тен, пообещай мне.
- Папа, - казалось, ее способность дышать иссякала синхронно угасающему дыханию ее отца. – Прошу тебя…
- Обещай мне! Обещай…



- Я никогда тебе не лгала, - с тяжелым безразличием протянула она, усиленно отводя свой взгляд. Казалось, ее броня, та высокая стена, что она усиленно возводила вокруг себя все это время, разлетится к чертовой матери на тысячи осколков от одного, даже мимолетного взгляда его проницательных светло-голубых глаз. Как он не понимал, насколько слабой ее делали его слова? Какую боль он причинял ей одним свом присутствием? Какую боль он причинял самому себе…?
Тихий смешок заставили ее вновь обратить внимание на своего любимого мучителя. Неджи тихо, едва слышно смеялся, словно выбрасывая на поверхность отголоски сотрясавшего его изнутри веселья… или истерики.
- Ты права. Абсолютно права, Тен-Тен, - он мягко ступил на жухлую траву кладбищенской земли. – Это не ты лгала все это время. Это не ты.
Он не спеша шел в ее сторону, непреклонно, словно ожидая ее реакции: отступит ли она в сторону или так и останется в неподвижности, в ожидании столкновения. Ирония заключалась в том, что Тен-Тен и сама не знала, как поступить. Часть ее души отчаянно вопила, призывая ее прислушаться к доводам рассудка, однако другая, та, которой когда-то принадлежала ее прошлая жизнь, намертво сковала ее ледяными иглами нерешительности, вынуждая подпустить его к своему телу на непозволительно близкое расстояние.
- Знаешь, - тихо, почти шепотом произнес Неджи, почти касаясь ее плеча своей рукой, - а ведь я действительно за вас рад. Волк – мой лучший дру… тот, кому я обязан по гроб жизни. С ним ты будешь как за каменной стеной, поверь мне.
- Неджи…
- Я, правда, надеюсь, что вы будете счастливы… и… это тебе.
Тен-Тен вздрогнула от неожиданности, когда он внезапно протянул ей маленький глиняный горшочек с восхитительными, настолько яркими крупными синими цветами, что в окружавшем их полумраке буквально резали ей глаза. Бледно-желтые сердцевинки соцветий, словно угасающие звезды на предрассветном небе, казалось, пылали в такт с невероятной скоростью возраставшей в ней печалью, затуманивая ее взгляд непрошенными слезами отчаяния.
- Примула…, - то ли вслух, то ли про себя, протянула она, более не в силах сдерживать переполнявших ее чувств.
- Надеюсь, ты никогда не узнаешь, что обозначают эти цветы…

- Тен-Тен! О, Господи! Ты цела?
Кто-то кричал у нее над головой, оттаскивая ее ослабевшее тело от перевернутого автомобиля и мертвого тела ее отца. Внезапно ей стало абсолютно безразлично, что вообще происходило вокруг, куда ее тащат и что пытаются ей сказать. Ее глаза затуманились болью и слезами, а в ушах неуклонно звучали слова ее отца, словно заевшая аудиопленка старой кассеты, вновь и вновь крутившей одну и ту же мелодию.
- Черт подери, как же я испугался! – никак не унимался чей-то звонкий, слишком громкий голос. – Эти ублюдки… Я обещаю тебе, слышишь, Тен-Тен? Я обещаю тебе, что найду и лично пристрелю этих ублюдков! Всех до единого! Ты…
- Киба…?
Да, это был Киба. Тот, кого сейчас она хотела видеть меньше всего. Тот, кто теперь являлся неотделимой частью ее судьбы. Тот, кому она теперь принадлежала…
- Да, Солнце, это я… Черт возьми, когда же приедет скорая?! Хидан, мать твою! Сейчас же собирай парней и гони в «крысятник»! Я хочу, чтобы ты лично выбил всю информацию из Кисаме и его дружков! Гребаный педик, это его почерк! Мне нужно все – имена исполнителей, заказчик, посредники… Да, хер его знает! Можешь выпотрошить его как старую рыбешку, срать я на него хотел, только чтобы все было выполнено чисто и как можно быстрее! И не дай Бог, за этим окажется Саске! Я сотру в порошок его и всех, кого он когда-либо знал!
- Это он? – судороги невыносимой боли теперь сотрясали не только ее тело, они истязали ей душу. – Это сделал он?
- Не знаю, милая, пока нет. Но в скором времени я с этим разберусь. Уж поверь мне! А пока…, - он резким, безжалостным рывком развернул к себе ее тело, вынуждая посмотреть на его такое непривычно серьезное лицо, - поклянись, что об этом никто не узнает! Поверь, это ради твоей же безопасности. Твоего отца сбила машина – так он погиб. Ты ничего не видела, ничего не знаешь. Ты не имеешь к этому никакого отношения, ясно? А об остальном я позабочусь сам...

«Прости, Неджи, но я знаю. Знаю, и говорю тебе то же самое»
Она и сама не понимала, что делает. Ноги уносили ее прочь от могил ее родителей, прочь от цветов в глиняном горшке, что безвольно выпустили ее внезапно ослабевшие пальцы, прочь от своих сомнений. Она бежала через кладбище, перепрыгивая через низенькие ограждения и лишенные памятников могилы, бежала за ним. Вот его спина промелькнула между высокими статуями скорбящих по своим детям женщин и тут же скрылась в тени нависших над кладбищем ив. Он был близко! Так близко от нее, что волнение буквально захлестнула ее с головой, не давая ей возможности ни вздохнуть, ни окликнуть его по имени.
«Неджи… подожди!»
Он остановился так же внезапно, как и созревшее у нее в сознании решение. Но… как? Неужели он ее услышал? Или просто почувствовал всю силу ее нежелания его отпускать? Всю силу ее эгоизма, жирной линией перечеркнувшего его, возможно, последнюю возможность жить своей жизнью, навсегда позабыв о ней и, главное, пребывая в сравнительной безопасности?
«Ах, Тен-Тен, сейчас ты совершаешь самую ужасную ошибку в своей жизни!»
Она никогда прежде не говорила ему о своих чувствах. Она никогда не говорила, как сильно хочет быть рядом с ним,… как сильно она его любит. Но в тот момент, когда на какую-то долю секунды отчаяние в ее взгляде отразилось в его глазах, она осознала, что он всегда знал об этом. Знал, возможно, даже лучше ее самой.
Ее руки жадно раскрылись ему навстречу, и когда он подхватил ее буквально летящее к нему тело, с не меньшим жаром сомкнулись в крепкие тиски объятий. Его губы, такие мягкие и такие горячие, каленой сталью обожгли ей лицо, оставляя горящие пламенем следы своих поцелуев у нее на щеках, глазах, носу, а потом, на какое-то неуловимое мгновение замерев в нерешительности, ласково коснулись ее губ.
Еще никогда Тен-Тен не ощущала такого невероятно счастья! Оно, казалось, разрывало ее изнутри, словно тысяча праздничных фейерверков в канун торжества. Ее тело доверчиво жалось к Неджи, а она сама желала лишь одного – навсегда раствориться в нем и его объятиях.
Он целовал ее мягко, словно опасаясь обжечь жаром своих чувств, а она буквально молила об обратном, со всеми переполнявшими ее страстью и отчаянием отвечая на ласки его нежных губ и языка. Ее тело пылало в его руках. Сердце неистовым стуком тарабанило ей в грудь, отдаваясь мощной пульсацией восторга с головы до самых кончиков пальцев. И он чувствовал это! Чувствовал то же самое, словно теперь она была неотделимой частью его самого. И когда плотина его самообладания наконец-то рухнула, Тен-Тен с радостью встретила мощную волну переполнявших его чувств.
Она не знала, сколько времени прошло прежде, чем он смог ее отпустить. Да и, если честно, теперь это мало ее волновало. Все, к чему теперь сводился ее мир, был он. Сладкий вкус его поцелуя все так же ярко ощущался на кончике ее языка, как и секунду назад, и с каким-то странным трепетом Тен-Тен внезапно осознала, что это то единственное, ради чего она вообще жила все это время, то, ради чего она и держалась на плаву еще недавно переполнявшей ее безысходности.
- Я люблю тебя…
Ночная мгла неожиданно накрыла их с головой, унося в небытие все прежние тревоги и сомнения, и Тен-Тен еле слышно засмеялась, пораженная тем, что и сама не поняла, кем именно были произнесены эти роковые для них слова. Она крепко зажмурила глаза, как маленькая, прячась в объятиях обнимавшего ее Неджи, и глубоко вздохнула, с легкостью отгоняя от себя вновь раздавшуюся в ее памяти надоедливую мелодию старой, заевшей аудипленки.