Хищники. 7. Притягательная

Япония. Тосандо.** Оми-но куни.*** 1534 год.

Шаг.
Тяжелое раскаленное дыхание жгло горло и легкие, подобно вулканической лаве. Пот тонкими струйками тек по лицу и заливал воспаленные с полопавшимися ниточками капилляров глаза. Взгляд туманили темные пятна и разноцветные блики.
Шаг.
Стискивал белые, как полотно, губы, сдерживая стоны усталости. Прижимал остолбеневшие скрюченные пальцы к глубокой колотой ране на правом боку, сквозь которые продолжала слабо вытекать кровь, пропитывая харамаки(1), нагадзюбан(2) и бинты, обхватывающие торс. От длинного плаща пришлось избавиться, как и от нарукавников и поножей. Волосы выбились из-под шнурка и теперь неприятно липли ко лбу и шее мокрые от пота.
Шаг.
Боли уже не было, что, как он прекрасно знал, являлось плохим знаком. Отец всегда говорил, что боль – первый признак жизни. Поэтому он всегда чувствовал боль и заставлял ее чувствовать очень многих. Сейчас же он ощущал иное…
Шаг.
Лучше бы его кости дробили на осколки, а кожу жгли раскаленным добела железом. Лучше бы он не чувствовал вообще ничего.
Шаг.
Ему казалось, что каждая вена в теле высохла. Свернулась и рассыпалась на мелкие кусочки, как жухлая старая листва. Кровь продолжала по капле сочиться сквозь пальцы, но он не чувствовал ее в своем теле.
Шаг.
…пересохло во рту. Язык прилип к небу. Он уже слизал всю кровь – свою собственную, – что осталась на губах после получения ранения.
Шаг.
…пересохло в каждой клеточке организма, словно он не вкушал влаги годы, десятилетия, века…
Замер.
Грузно привалился к стволу дерева, пытаясь дышать не так глубоко, кривясь от вспыхивающего в легких огня, пытаясь скопить во рту слюну и хотя бы немного облегчить страдания иссушенного организма.
Отнял дрожащую руку от раны и опустил взгляд. Окровавленные пальцы тряслись. Кое-где кровь уже засохла и потемнела, но ладонь была покрыта тонкой пленкой свежей. Напрягая мышцы, поднял ее, медленно поднес к губам. Прижал.
Ослабевшая рука безвольно повисла вдоль туловища, а красных от собственной крови губ коснулась едва уловимая усмешка.
Неужели это его конец?...
Сорок с небольшим лет. Для вампиров смехотворный срок – среди сородичей он все еще несмышленое дитя.
Никому не нужное дитя.
«Уверен, они вне себя от радости…».
Он устало опустил веки, воспроизводя в голове жестокие глаза отца, отвращение и ненависть во взгляде брата и животный страх, с которым на него всегда смотрела сестра.
Монстр, забравший своим рождением жизнь матери, что в их клане считалось плохим предзнаменованием. Чудовище, не брезгующее кровью сородичей. Они****, именем которого пугают детей.
Мы становимся теми, кем нас хотят видеть. Мы делаем то, что от нас ждут.
Клан ждал проклятья и оказался проклятым. Он стал воплощением их кошмара.
Судорожный вдох…
Сколько он уже не питался?
Хриплый выдох…
Кто ранил его? Была ли то рука врага?
Разлепил веки и, щурясь, устремил взгляд вперед.
Вдалеке догорал акварельно-персиковый закат. Как поэтично.
А затем наступила тьма.

Что-то влажное, теплое и приятное касалось лба и щек, скользило вдоль рук и груди. Мягко, нежно, осторожно. Заботливо.
Мужчина нахмурился, борясь с оковами сна, нежелающими отпускать.
Распухший язык с трудом отлепился от пересохшего неба. Попытка сглотнуть вязкую слюну провалилась, окончившись застрявшим комком посреди гортани. Губы казались склеенными намертво и суше, чем земля в период засухи.
Веки будто сцепленные. Словно верхние и нижние реснички намертво связаны.
В голове стоял монотонный гул. Непрекращающийся.
В ноздрях защекотал горький запах лечебных трав и сладкий аромат свежей человеческой крови. Манящий. Отдающий на языке привкусом солнца и данго(3). Обволакивающий тело с нежностью, с какой мать укрывает холодными ночами дитя. Притягательный.
Он с силой зажмурился, ощущая, как соленая влага скапливается за сморщенными веками, и резко распахнул глаза. Темнота медленно расступилась, позволяя слабым огонькам свечей играть с тенями.
Виднеется деревянный потолок.
Что-то влажное снова касается его щек, а затем губ, даря необходимую им влагу. Он скашивает глаза в сторону и…
Огненные блики зарываются в длинные распущенные розовые волосы, справа закрепленные куси(4), что в верхней части украшен цветочной лаковой миниатюрой. Мягкие локоны спускаются на хрупкую спину и узкие плечи, свисают на колени. В свете свечей лицо неизвестной девушки кажется мистическим: ровный овал лица, будто искусственный, высокие скульптурные скулы, маленький аккуратный нос, розовые губы, сглаженные мягким бантиком, и глаза…
Мужчина прищуривается.
От черного зрачка расходится лиственная радужка, подобная драгоценному камню переливается оттенками зеленого – от темного до нежно-салатового. В них нет страха и ужаса, лишь сосредоточенность и легкая тень волнения.
- Кто… ты?.. – хрипит мужчина, не в силах оторвать взгляд от этого человеческого создания, прекрасней которого он никогда не видел.
- Вы очнулись? – ее губы складываются в ласковую улыбку, а лицо озаряется неким внутренним светом. – Меня зовут Харуно Сакура. А вы?..
- Гаара…

Он резко открыл глаза и сел, устремляясь взглядом в темноту. Сердце быстро барабанило по грудной клетке, пульс стучал по вискам в учащенном ритме. Бисерина пота в нерешительности замерла на виске, а после скользнула по щеке и сорвалась вниз.
Сколько лет ему не снился этот сон?
Гаара свесил ноги с кровати и поднялся, разминая шею. Бросил взгляд на часы – стрелка застыла на цифре четыре. Подошел к окну и облокотился лбом о стекло, охлаждая разгоряченную плоть.
Неудивительно, что после встречи с ней, его мысли и чувства обратились в хаос, бередя успевшие покрыться пылью воспоминания. Минуло уже четыре с лишним сотни лет, а день их первой встречи свеж в его памяти, будто это случилось вчера, и не было долгой разлуки.
Он все еще ярко помнил сладкий запах ее крови, блеск розовых волос и черный гребень с правой стороны, мягкость глаз и белизну кожи, шелк белой юката с вышитыми сиреневыми цветами. Голос, цвет, ощущения от прикосновений – каждая секунда клеймом замерла на сердце. И так из раза в раз, из десятилетия в десятилетие. Бесконечный замкнутый круг.
Сейчас, смотря на прошлые неудачи, Гаара задавался вопросом: не был ли он виной ее непрерывающихся смертей и следующих за ними реинкарнаций?
Человеком… она слишком прекрасна.
Так не милосерднее было бы с его стороны разорвать кольцо мучений? Раньше лишь повод, чтобы оставаться подле нее, сейчас обязанность – подарить мир народам, веками грызущимся за право быть на вершине пищевой цепочки. Но ведь никто из них не знал, что случится после обряда. Останется ли Сакура собой?..
Пугала ли его неизвестность? Вряд ли.
Скорее, пора уже самому себе признаться, он слишком восхищен ей. Или же в целом восхищен быстротечностью человеческой жизни – прийти в этот мир, чтобы умереть, напоследок вспыхнув ярким мгновением, озаряя своим светом многовековое застывшее в пространстве и времени бессмертное существование. Восхищен их страстью и силой эмоций. Любовью, что они дарят друг другу. Ненавистью, что ослепляет. Узами дружбы, крепче любых оков.
Стала ли она лишь сосредоточием его восхищения, неким собирательным целым, объектом поклонения?
Гаара качнул головой.
Вряд ли.
Он не мог описать того, что испытывал к ней. Не мог описать, что чувствовал, когда Суйгецу рассказывал, как узнал ее на пороге школы. Не знал как выразить эмоцию, пронзившую сердце, когда она спустя семьдесят лет предстала перед его взором. Вся такая же мистическая, как и в тысяча пятьсот тридцать четвертом году. Такая же притягательная.
И он собирался пойти против ее воли: убедить, попросить, заставить.
Хоть мгновение и прекрасно, но ее мгновение должно длиться вечно. Дольше, чем восемнадцать лет.
Может быть, тогда Гаара, наконец, обретет покой. Рядом с ней.



Сакура уже несколько раз мысленно ударила себя за собственную неосмотрительность. За то, что понадеялась на их совесть или хотя бы чувство обиды, которое она, чисто теоретически, должна была вызвать неосторожными словами, брошенными в тот злополучный обед. В этом смысле Харуно, очевидно, переоценила себя, а вот важность своей жизни для данной организации недооценила. И теперь была практически схвачена в плен.
Сотни вопросов и предположений не давали заснуть уже несколько ночей, а в те мгновения, когда девушка все-таки проваливалась в напряженный сон, виделись не самые приятные вещи. Смерть Сасори все еще преследовала ее, тяжким грузом повиснув где-то на сердце, страх и беспомощность перед этими сверхъестественными существами рушили воздвигнутые барьеры самоконтроля, как хлипкие карточные домики. Наступление нового дня ужасало. Возможно, было бы правильным покончить со всем сейчас. Наглотаться таблеток, сигануть с крыши или вскрыть вены в ванной, оставив какую-нибудь сентиментальную чушь в записке. О неразделенной любви, например.
И вместе с собой убить и родителей…
Хватит ли у нее смелости?..
- …кура…
С учетом того, что ожидало ее в обозримом будущем, смерть не должна пугать. Если ей предстоит кого-то убить… Согласились бы отец с матерью заплатить столь высокую цену за сохранение жизни их дочери?
- Сакура!
Девушка вздрогнула и перевела все еще затуманенный взгляд на Карин, которая сидела в окружении горы одежды и различных вещей, что в скором времени будут упакованы в чемоданы.
- Ты что-то говорила?
Узумаки покосилась на обкусанные ногти собеседницы, отметила покрасневшие из-за недосыпа глаза и темнеющие под ними синяки. Сжала губы.
- Этого следовало ожидать, - произнесла она и снова принялась за свое дело, складывая пожитки Сакуры в аккуратные стопочки.
Это незамысловатое занятие в какой-то степени усмиряло бурю в груди, которая смерчем зародилась после звонка Харуно. В ушах все еще звенел ее испуганный и хриплый голос, в панике шепчущий что-то о смерти и глупости. Отчего-то хотелось защищать это слабое существо. И в Карин, заведомо более сильной и стойкой, пробуждались чуть ли не материнские инстинкты, требующие от нее немедленных действий по выбиванию дерьма из вампиров, охотников и иже с ними. Она сама не ожидала от себя столь сильной и неоднозначной реакции. Да и, честно говоря, понятия не имела, что с ней делать. Вот только буря в груди, независимо от желаний хозяйки, продолжала набирать обороты.
- Не то, чтобы я верила в существование богов, но я явно кому-то там не угодила, - горько усмехнулась Сакура, запихивая в крупную косметичку крема и прочие радости.
- Предпочитаю называть это законом подлости.
- Вселенская несправедливость – не иначе.
Узумаки пожевала губой и, сжав в ладонях ткань шифоновой юбки, неуверенно обратилась к жертве чертовых обстоятельств:
- Если хочешь, можешь пожить со мной.
От неожиданности заявления Харуно выронила тушь, но практически мгновенно губы тронула благодарная улыбка.
- Спасибо за предложение. Вряд ли родители будут в восторге от совместного проживания двух несовершеннолетних. К тому же, - она наполнила легкие воздухом, ощущая, как в уголках глаз скапливается влага, - нахождение рядом со мной может подвергнуть тебя опасности. Чего бы мне не хотелось.
Карин качнула головой, будто собиралась опровергнуть слова, такие странно теплые, но передумала, и с еще более хмурым видом принялась сворачивать настрадавшуюся от ее пальцев юбку. Но вдруг что-то вспомнив, она бросила подозрительный взгляд на окно.
- Кстати, ты заметила у дома неприступную крепость нашей школы?
Сакура удрученно кивнула, не желая думать о еще капле в и без того переполненной чаше ее эмоционального расстройства. Утром, когда солнце только-только окрасило небо гуашью рассвета, уставшая после ночи кошмаров девушка раздвинула шторы и собиралась насладиться видом просыпающегося солнца, а наткнулась на уже знакомый черный автомобиль, темнеющий в сумраке утра. Настроение моментально упало с отметки минус пятьдесят до отметки минус сто. И, кажется, это еще не предел.
- Неприступная крепость? – озадаченно переспросила Харуно, словно только что осознала сказанные красноволосой бестией слова.
- Посмотри на него. Да любой пластический хирург удавиться собственными кишками, не найдя изъянов в его идеальном лице, - с уверенностью эксперта пояснила Карин. – Его появление в школе было как второе пришествие Иисуса. А когда выяснилось, что он и бровью не ведет в сторону не то, что женского пола, но и людей в целом, фанатизм достиг точки невозврата. Молодой парень с лицом ангела и телом Аполлона, окруженный аурой неприступности и холодной мрачности – словно ожившая фантазия каждой школьницы мира.
- Наша первая встреча была не столь приятной, - скривилась от воспоминаний Сакура, наяву ощущая холодные капли дождя и не менее холодные прикосновения Саске.
- Самое интересное, - продолжала Узумаки, увлекшись разговором на тему, не касающуюся будущей жизни, или смерти, ее уже не такой уж новой знакомой, - что о нем никто ничего не знает. Не знал, - стрельнула она карими глазами в сторону Харуно. – Откуда он, из какой семьи, где живет – сплошная тайна, покрытая жирным слоем мрака. За ним даже слежку устраивали особенно дотошные фанаты, правда ничего конкретного не добились и ничего не выяснили.
- Теперь понятно, почему неприступная крепость, - уголок губ Сакуры дернулся в улыбке. – Лично меня он пугает. Хотя в последнее время меня и собственная тень пугает.
Карин предпочла проигнорировать горькую фразу, повисшую в воздухе, и перевела беседу в другое русло:
- Ты составила список?
- О, да, - ухмыльнулась Харуно.
- Так что первым пунктом?
- Ммм, думаю, стоит начать с простенького. Сделаю татуировку.
Узумаки рассмеялась и подмигнула девушке:
- Ты прямо сама оригинальность.



Ленивый взгляд скользил по фасаду белого особняка. К крыльцу вела короткая мощеная тропинка, начинающая резной калиткой под цвет дома. Само здание, казалось, материализовалось из фильма об идеальной американской семье. Не хватало лишь членов семьи, сверкающих ровными белозубыми улыбками, и верного четвероного друга.
Саске прикрыл глаза, борясь с приступами раздражения. Уже столько лет он был приближенным к Главе, считался одним из самых доверенных лиц, выполнял секретные миссии и, не моргнув и глазом, перерезал глотки потенциальным врагам. И то, что ему, наследнику Великого клана, причем последнему, приходилось присматривать за истеричной девчонкой, заставляло клубки ярости ворочаться в животе. Открыто своего неудовольствия охотник не выказывал, но вполне красноречиво дал знать о нем Гааре, откровенно вспыхивая каждый раз, когда с губ древнего вампира срывалось имя девчонки. Но все его старания были успешно проигнорированы, а сам босс пытался убедить Учиху, что ее охрана – высшая степень доверия. В чем подчиненный сомневался.
Сюсюканья же с ней вызывали отвращение. Почему бы не запереть девчонку, а после насильственным методом заставить пройти обряд, избегая излишней головной боли. И без нее проблем столько, что впору предпринимать более серьезные шаги в отношении Совета.
Ему вообще казалось, что они топчутся на месте. Хоть молодой охотник и был доверенным лицом и присутствовал практически на всех собраниях Союза, но в отношении многих вещей его все еще держали в неведении. Была ли тому виной молодость или личные, не особенно благородные мотивы, он не знал. Ценность девчонки ему объяснили чуть ли не метафорически, приравнивая ее практически к Богине, несущий мир и процветание. Но факт, что эта самая недобогиня рушила их планы на протяжении семисот лет, не обнадеживал. Где гарантия, что в этот раз она спокойно пройдет обряд и, наконец, положит конец войне, несколько десятков лет назад ставшей холодной с небольшими огненными вспышками время от времени. И где гарантия, что все закончится хорошо. Саске знал не понаслышке – надежды обычно ведут лишь к краху. По меньшей мере, глупо считать своим главным козырем глупую школьницу, которой в принципе плевать на всех кроме себя.
Оттолкнувшись спиной от двери автомобиля, Учиха обогнул его и открыл багажник. Буквально через секунду входная дверь распахнулась и на пороге показалась розововолосая девчонка. Челюсть ее была напряжена, а в глазах стояли слезы. Парень усилием воли удержал себя, чтобы не закатить глаза. Не желая быть свидетелем слезливого прощания, он принялся мысленно считать до ста и обратно, даже не замечая, как нервно постукивает носком ботинка по асфальту. Спустя несколько минут девчонка все-таки оторвалась от кудахтающих над ней родителей и соизволила освободить проход, дабы ее личный лакей в лице Саске сгреб чемоданы и яростно забросил в машину, словно у него была личная вендетта по отношению к ним.
Девчонка же в ответ на его действия лишь хлопала глазами, как подслеповатый филин, внимательно следя за каждым движением охотника. Учиха сам удивлялся собственному самоконтролю, который, к слову, трещал по швам, так и норовя прорваться, не в силах удерживать растущее подобно снежному кому негодование. Когда бесконечные вещи были не очень аккуратно уложены, он без лишних комментариев уселся на водительское кресло, перед этим демонстративно хлопнув дверью. Парень ругнулся, коря себя за ненужные в данный момент эмоции. Но присутствие этой соплячки так его вымораживало, что зубы то и дело скрипели друг об друга, пытаясь стереться в мелкие крошки. Даже Суйгецу, отравляющий Учихе жизнь своим язвительным существованием и неумением держать рот прикрытым, доставлял меньше неудобств, чем эта розововолосая ошибка природы. Выдохнув сквозь сжатые челюсти, Саске крепко стиснул руль и принялся смиренно ожидать, когда девчонка все-таки соблаговолит сесть в машину.
Наконец, она забралась на заднее сиденье, смаргивая слезы и махая на прощание семье. Наследник древнего клана резко газанул, оставляя после себя черный след на дороге, и, набирая скорость, помчался вперед. Скорость немного успокоила расшатанные нервы, чему он был благодарен, не хватало еще в порыве злости открутить девчонке голову.
Он уже и не помнил, когда в последний раз настолько сильно поддавался чувствам. Обычно безразличие плотной пеленой окутывало нутро, блокируя бесполезные порывы окружающих людей, пытавшихся пробиться сквозь ледяную стену. Только рядом с Гаарой он позволял себе немного расслабиться, но это случалось крайне редко. В первый и последний раз Саске плакал перед ним, когда Глава забрал уставшего и пребывающего в оцепенении шока мальчика после резни в поместье клана. Тогда мальчишка хватался за протянутую руку, как за спасательный круг, будто тот был способен стереть этот день из памяти или обратить время вспять. Однако подобное неподвластно и древнейшему из вампиров. Поэтому надежда вскоре обратилась в пепел, покрывший разорванное на куски сердце. И все, что осталось от некогда доброго и заводного парнишки, пустая оболочка с его внешностью и заставляющая кипеть кровь ненависть. Она стала его семьей, его другом, его миром. Она вытащила его из отчаяния и дала причину жить дальше, несмотря на ломающую кости боль. Позволила выкарабкаться и стать тем, кем он был сейчас. Саске не жалел ни о чем.
Разве что…
- Эм…
Поток мыслей прервал раздавшийся голос с заднего сиденья.
- Что со мной будет дальше?
Как будто он знал! Парень отвел взгляд от зеркала, где отражалась обнявшая себя руками девушка, и снова устремил его на дорогу.
- Может, ты ответишь? – с каплей раздражения в голосе продолжила девчонка.
Охотник не посчитал нужным обращать внимание на ее присутствие и решил игнорировать причину волнений все время, что им предстояло провести наедине. Хоть это и было сложно. Из-за обостренного обоняния он ощущал чужой аромат в своем автомобиле – смесь персикового шампуня, каких-то духов и… Он нахмурился, прогоняя ассоциации, как-то не сочетающиеся с образом соплячки, что сформировался в мыслях.
- Ты по жизни изображаешь глухонемого или эта честь специально для меня? – выплюнула она, сжимая ладошки в кулачки на худых коленках, выглядывающих из-под бардовой юбки.
Саске опять скрипнул зубами, но не подал вида, что вообще ее слушает. Пускай думает, что хочет.
- Господи, неужели следующие два месяца я проведу в обществе подобных, - под нос пробормотала она и, откинувшись на спинку сидения, принялась разглядывать пейзаж за окном.
«Неужели заткнулась».



Карин уже прокляла этого акулоподбного ублюдка, начиная от предков в десятом колене и заканчивая будущими потомками, пока пыталась отыскать его номер с помощью цепочки знакомых. Нашелся телефон спустя полтора часа бесконечных звонков и сообщений и то, она была не уверена, настоящий ли. С виду тупой-земноводный-организм не казался необщительным, скорее наоборот, был затычкой в каждой бочке, но на деле вышло иначе. Она чувствовала себя искательницей сокровищ, пока брела по извилистому лабиринту телефонных звонков в поиске желанного сундука.
Выдохнув, девушка нажала кнопку вызова и поднесла сотовый к уху, с раздражением слушая долгие гудки.
- Да?
- Это Карин, - ответила Узумаки, решив, что начать разговор с оскорбления – не самая блестящая идея.
Ходзуки присвистнул на другом конце провода.
- Какая честь! Кажется, кто-то убеждал меня держаться подальше.
- Моя вина, что не оценила по достоинству ваш уровень ублюдочности, - парировала девушка, сжимая и разжимая пальцы свободной руки. Один голос этого недоноска выводил из себя.
- Давай без прелюдий, очкастая. Что ты хочешь?
- Я просто задам тебе вопрос, а ты без лишних взбрыкиваний ответишь на него, - мрачно сообщила она и уставилась на свою ладонь, будто та могла ей хоть как-то помочь.
- Все зависит от сути вопроса, моя прелесть. Понимаешь, по роду деятельности я ограничен в своих действиях. Так что, не обессудь, - с тем же насмешливым тоном оповестил ее вампир.
Карин сделала глубокий вдох, надеясь, что кровосос этого не услышал.
- Что будет с Сакурой?
Повисло молчание. Единственным звуком, раздающимся в телефонной трубке, было напряженное дыхание девушки. Она снова сжала кулак, впиваясь ногтями в нежную кожу. По сути, ее не должно это волновать. Они знакомы меньше недели. Ради собственного душевного равновесия и физической сохранности Узумаки вообще не следовало лезть во все это, но, отбросив доводы разума с его непрошибаемой логикой, она полностью отдалась во власть сердца. Бросить Сакуру в подобном дерьме, по меньшей мере, подло. У девочки никого не было кроме нее. Она прекрасно осознавала, во что ввязывается, когда спасала ее от пули в лоб. Пришло время пожинать плоды своей неосторожной привязанности.
- Ничего, - наконец, произнес Хозуки.
- В смысле, ничего?! – взорвалась Карин и ударила кулаком по столу, который в ответ плаксиво затрещал.
- В прямом. Она будет ходить в школу и заниматься прочими человеческими вещичками. Мы же не похитители.
- По-моему, вы гораздо хуже.
- Слушай, очкастая, - неожиданно Суйгецу посерьезнел, голос его сделался напряженным и более низким, чем обычно, - не суйся в это, пока конечности на месте. Это не то, с чем ты можешь справиться.
- Не твое дело, - прошипела она в ответ, не хватало, чтобы отморозок ее еще и поучал.
- Если ты ищешь скорой смерти, я могу тебе помочь и так. Но ты можешь ввязаться во что-то, что намного хуже смерти.
- Кажется, я уже говорила, - девушка поднялась на ноги, сжимая пальцами пластиковый корпус мобильного, - не твое дело.
И сбросила вызов. Что ж, если их встречи с Сакурой теперь не в опасности, она может подумать о том, как скрыться от всех неприятных личностей. Но на какое-то мгновение в голове мелькнула мысль, что она не хочет смерти Харуно Сакуры.





Примечания:
*Когда ты далеко, это убивает меня.
Я хочу и уйти, и остаться.
Я в полном замешательстве,
Так трудно выбрать
Между удовольствием и болью.
**пер. «Регион Восточных гор» - старая японская административная единица; этот регион занимал восточную часть Древней Японии
***провинция Оми, находится примерно в центре в самой западной точке региона Тосандо
(1)часть японского доспеха; (2)нижняя рубаха
****демон
(3) японские шарики моти (японская лепешка) на палочке, обычно подаваемые с соусом
(4)японский гребень для волос
*****Я знаю, что это неправильно и правильно одновременно.
Даже если я попытаюсь выиграть в этом противоборстве,
Моё сердце одержит верх над разумом.
К тому же я недостаточно силён, чтобы
держаться от тебя на расстоянии