Клеймо для Сакуры. День четвертый. Часть вторая.

Вечерняя дымка опускается на Токио медленно, не спеша окутывая город сумерками, наполняя бетонные клетки домов прохладой.
Люди, шагающие по проспекту, создают какую-то особенную мелодию усталости и облегчения после рабочего дня. Парни и девушки, мужчины и женщины стремятся в разные стороны, говорят по телефону, заходят и выходят из высоток, смеются и рыдают. Одним словом, живут.
Все, только не она.
Сакура идет, нет, бредет, словно в прострации, по давно изученной дороге. Она равномерно переставляет ноги, не стараясь подстроиться под общий ритм, не уступая дорогу, не обращая внимания на прохожих вообще. Просто бредет, гордо расправив плечи, подняв подбородок, бредет, стараясь не вспоминать, не прокручивать в голове кадры встречи с Сасори, не вспоминать их прошлое. И, Ками-сама, как же это трудно!
Одинокая, прилично одетая девушка вызывает интерес у прохожих, но к ней не подходят. Ее ледяные, словно замерзшие, зеленые омуты стали подобны самым дорогим малахитам, таким холодно красивым. Бледное лицо до того состояния, что просвечиваются сосуды, и алые, испещренные трещинами губы. Кажется, что еще мгновение – и эта фарфоровая кукла оживет, атакует первого встречного и выпет его кровь.
Именно такой ее знают в этом задымленном баре, всегда полном гостей, где все вместе и каждый по отдельности одновременно. Здесь ее называют «Юки-онна»* за красоту и такую обычную бледность, отстраненность. Зимой она появляется, почти всегда предвещая снег, а летом несет за собой такую всепоглощающую тоску, обреченность, что все настроение в баре как-то само по себе меняется.
Сакура присела за барную стойку, жестом подозвав бармена. Вечно молодой мужчина молча налил бренди. Первый бокал, как всегда, за счет заведения. Харуно никогда не понимала, почему именно ей наливают бесплатно, но никогда не отказывалась. В этом баре вообще не отказывают. Это негласное правило, причем настолько железное и нерушимое, что не обсуждается. Оно просто есть.
Почти невентилируемое помещение оказалось душным, задымленным, атмосферным. Девушка сняла пиджак, оставшись в легкой бирюзовой блузочке, медленно закурила. Бар «Обакэ»** всегда ей нравился. Здесь все было оформлено в стиле японской мифологии, численная нечисть нашла свое отображение на стенах заведения. Здесь каждому посетителю давали кличку, и никого не интересовало, как его зовут на самом деле. Эта кличка отображала сразу внутреннюю и внешнюю сущность человека, как бы предупреждая окружающих.
Сакура хорошо помнит, как она стала Юки-онной, и в те редкие минуты, когда к ней подсаживался кто-нибудь, она воодушевлённо рассказывала эту историю. Но сегодня у нее нет настроения говорить с кем-либо.
«Сасори, ты стал той критической глупостью, которая привела меня сюда, и в который раз я должна поблагодарить тебя за это».

Два года назад
Она одернула темно-синий мундир, на лацканах которого с двух сторон поблескивали по четыре золотых звезды. Новые, только-только пришитые знаки отличия отбивали лучики света, пуская солнечные зайчики. Они словно жгли ее нежную кожу, проедали грубую ткань, кололи и без того искалеченную душу.
– Полковник Харуно, за заслуги перед обществом Токио и всей Японии, за проявленную отвагу, силу духа, честность и честь в спецоперации при поимке «Акацуки» Вам присуждается звание генерал-майора, – седой длинноволосый мужчина лет пятидесяти отдал честь, ярко блеснув черными озорными глазами.
Ее глаза распахнулись, пытаясь в очередной раз всмотреться в окружающих ее людей, во все вокруг, пытаясь, в конце концов, осознать ситуацию, которая вдруг вышла из-под контроля. Последние два месяца прошли, словно в бреду, и теперь, стоя на плацу, она не могла поверить, что все уже позади. Что вот уже весна, что цветут сакуры и жизнь продолжается. Просто не могла.
Ласковый, почти летний ветерок в игривом вихре принес лепестки вишни, а те послушно закружили в танце. А вместе с ними в сознание девушки влетела мысль, что все взаправду закончилось. Больше не будет ЕГО. Никогда.
Резким порывом ветра, будто природа ощущала Сакуру, снесло фуражку с ее головы, и такое длинное, тягостное помутнение прошло. Она четким, выверенным движением отдала честь, как-то по-иному взглянув на троих присутствующих мужчин. Стареющий начальник полицейской префектуры Кото, генерал-майор Хирузен Сарутоби, улыбнулся: ему нравится эта девчонка, в ней есть то, что позволит жить с участью полицейского. А глава одного из токийских департаментов – генерал-лейтенант Джирайя Гама – внезапно погрустнел, ведь еще недавно он вручал этой хрупкой девушке звание младшего лейтенанта. И так тяжело осознавать, что у нее больше нет шанса на другую жизнь.
Во все более агрессивных порывах ветра Сакура в полной мере осознала себя, сделала это вновь. Уже совсем по-другому взглянула на каждого из присутствующих, сканируя их цепким взглядом. И дольше всего она задержалась на хмуром, жестоком и властном даже с виду мужчине, чье испещренное шрамами лицо было обезображено гримасой ненависти. Зама главы столичного департамента Шимура Данзо она видела впервые.
Мужчины постояли еще какое-то мгновение, а потом стали подходить к девушке, пожимая ей руки, улыбаясь и говоря что-то подходящее случаю. Но она, как ни старалась, не могла запомнить тех слов – в голове раз за разом всплывала картина суда, когда Сасори, сидя на одной скамейке с остальными Акацуки, смотрел на нее, обжигая взглядом таких любимых глаз.
Всего пару минут спустя все закончилось, Сакура улыбнулась, поблагодарив, и ушла, не забыв поднять чёрную фуражку. Ее хрупкая фигурка в парадной форме смотрится обреченно на фоте огромного плаца и темно-синего неба, еще так недавно бывшего солнечным.
Домой возвращаться не хотелось, старая квартира все еще не продана, там все хранит воспоминания о той ночи: вещи, фотографии, запахи. В городе ей становилось спокойнее. Теперь, прожив два месяца без него, она находила утешение в толпе, где все в одной массе, но каждый по отдельности.
Она просто бредет, не отдавая себе отчет в том, куда и зачем. Крепко зажимает в руке фуражку, мерно переставляет ноги в неудобных, но таких красивых чёрных туфлях, купленных когда-то вместе с… Впрочем, это уже не имеет значения.
Ее короткие розовые волосы развеваются по ветру, попадают в рот, глаза, но это не страшно. Ее потухшее бледное лицо потеряло какой-либо цвет, глаза больше не святятся. Они пусты, пусты, как когда-то в тот день. В день смерти родителей.
На улице заметно похолодало под вечер, и, заметив это, Сакура зашла в первый попавшийся бар. Это был «Обакэ».
Внутри было тепло и пахло сигаретным дымом, здесь своя атмосфера, так безупречно подходящая хрупкой, потерянной девушке, чей образ менее излучал жизнь, чем мертвец.
Сакура тихой тенью скользнула к барной стойке, жестом подозвав бармена. В уютном полумраке она растворилась, утонув в себе.
– Двойной бренди. – Бармен кивнул, и уже через пару секунд янтарная жидкость наполнила бокал почти полностью.
– Первый бесплатно, Юки-онна.
– Снежная женщина? – она улыбнулась, глядя в боках.
– Вы принесли в Токио снег, – он показал на маленькое окошко, прежде чем отойти к другому посетителю.
За окном и вправду падал снег, в порывах ветра танцуя вальс с лепестками сакуры.

«Сегодня уже четверг, – Сакура вздохнула, отпив из бокала любимый напиток, – а сколько еще нужно сделать? Почему убили именно этих людей и почему с разницей во времени? Зачем клеймо и кто такой, черт возьми, этот Мадара?!»
Сакура так глубоко погрузилась в себя, в такую привычную работу, что тревоги постепенно отошли на второй план. Это всегда был единственный метод скрыться от реальности – работать.
– Думай, Сакура, думай, ты ведь должна знать ответ. Должна! – Она, не сдержавшись, ударила кулаком по столу, невольно обратив на себя внимание посетителей.
«Ниточка тянется от Акацуки, поэтому дело принимает совершенно иной оборот, это уже не маньяки, это…»
– Девушка, мы, кажется, знакомы. – Этот бархатистый баритон показался ей знакомым, и, вздрогнув от неожиданности, она повернулась.
Агатовые глаза смотрели внимательно, изучая лицо девушки с поразительным усердием. Сакура почти тактильно ощутила, как по точеным скулам, подбородку, губам, на которых он задержался, и глазам пробежался взгляд, заставляя ее улыбнуться. Ей нравятся любопытные мужчины. Не оставаясь в долгу, она осмотрела взлохмаченные черные волосы, правильные черты лица, узкие, чуть изогнутые в ухмылке губы.
– А мне кажется, что нет. – Она, повинуясь еще одному негласному правилу бара, не собирается отказывать мужчине, ведь здесь это не принято, здесь нужно играть, флиртовать, быть тем, в ком «что-то меняется». – Если бы я знакомилась со всеми теми, кто пытался меня сбить, я бы давно прослыла падшей женщиной.
Он улыбнулся, подозвал к себе бармена и попросил виски, загадочно поглядывая на девушку.
– Цукиёми***, – он в знак уважения приподнял так удачно наполненный стакан с виски, не изменяя «законам» «Обакэ», ведь, в сущности, настоящие имена не имеют значения, важно только то, что люди видят, чему верят.
– Юки-онна, – она улыбнулась, повторив жест собеседника, а потом допила алкоголь.
Они вновь уставились друг на друга, привыкшие играть по правилам только в своих играх и нарушать их в чужих. Пока не ясно, что поставлено на кон, что станет полем для игры, но одно ясно совершенно точно: правилами будут служить их гордость, желание победить и азарт. В какой-то момент их глаза блеснули в свете фонарей, наполняясь тем самым веществом, из которого созданы все охотники. Пожалуй, это будет схватка между опасными и страстными тварями. Достойными соперниками друг другу.
– Так куда Вы так спешили тогда? – он улыбнулся, не скрываясь, глядя на нее.
– Вы всегда говорите только по делу? – Сакура лукаво улыбнулась, игриво глянув на собеседника. – Или обычно начинаете с комплиментов?
Она еще раз подарила ему свой взгляд, немного приподняв густые ресницы, став похожей на лисицу. Удивительно, как быстро поменялось ее настроение, она и сама не может сказать, почему так, но он вызывает какие-то особые эмоции.
Ее тонкие пальчики потянулись за сигаретой так легко, что он засмотрелся. Как бы черноволосый красавчик ни любил курящих женщин, отвращения он не испытал, ведь у Сакуры получилось это сделать одновременно невинно и сексуально. Девушка зажала сигарету губами, придерживая пальцами, наклонилась к нему, ожидая помощи. Цукиёми помог, и она благодарно улыбнулась, выпустив в сторону струйку дыма.
Он невольно залюбовался. Ее прямая спина, красивая грудь, обтянутая блузкой, длинные, распущенные волосы, гордый профиль, манера курить – все это влекло. У него были разные женщины, но таких самодостаточных, женственных и талантливых – никогда. Он знал, что в ее душе все совсем не просто, чувствовал это, но та маска, которая сейчас была надета на ней, слишком хороша.
А она не стала ничего говорить. Сейчас уже отчетливо понятно, что это тот самый шанс, который поможет ей забыться хотя бы в эту ночь. Сакура игриво улыбнулась, вновь взмахнула ресницами и выпустила дым прямо ему в лицо.
«А он неплох, стройный, красивый, ненавязчивый и, что самое интересное, опасный», – она улыбнулась своим мыслям, потушив сигарету.
Они не говорили, просто смотрели, читали друг друга по взглядам, жестам.
Цукиёми встал первый, молча подав ей руку. Она не отказалась, и вместе они ушли во тьму летней ночи все так же без слов.

Пока они шли к отелю, Сакура выкурила еще пару сигарет. Нет, она не волновалась, просто то и дело в мозгу всплывали мысли о деле, появлялись новые вопросы, и только новая доза никотина помогала.
Эта летняя ночь очаровала их как-то по-особенному сильно, будто сделала инъекцию либидо. Они говорили обо всем тревожащем, но, по сути, неважном, ведь так легко признаться в чем-то человеку, которого, быть может, видишь в последний раз. Гуляя по ночному Токио, они балансировали на настолько тонкой грани влечения, что едва ли смогли дойти до номера в отеле. И влечет так сильно, что даже зрительный контакт провоцирует тепло внизу живота.
Сакура усмехнулась, дрожащими руками открывая дверь, а ее партнер, не в силах больше сдерживаться, наклонился к ее шее. От осознания, что за ее спиной стоит мужчина, которого она не просто вожделеет, а хочет, стало жарко. Тонкими холодными пальцами он убрал с ее шеи волосы, невзначай касаясь кожи девушки, отчего та вздрогнула. А ключ все еще не попал в скважину.
Он вдохнул запах ее кожи, цветочный, немного приторный, смешанный с сигаретным дымом. Почти невесомо поцеловал, и от такой, казалось бы, простой нежности, Сакура шумно выдохнула, больше не делая попыток открыть дверь. Руки слишком сильно дрожат.
Еще немного – и комната не понадобится. Да и пусть, проблем у нее уж точно не будет.
Парень улыбнулся, хмыкнув ей в шею, а потом одной рукой обвил ее талию, стараясь прижать ближе, а другой потянулся к ключу. Не отвлекаясь от пока еще нежных поцелуев, он помог открыть дверь и сжал ее ладонь.
Они отвлеклись всего на миг, на тот мучительно долгий миг, необходимый, чтобы переступить порог и захлопнуть дверь. Только оказавшись в номере, Сакура резко развернулась к Цукиёми лицом, прижав того спиной к злосчастной двери. Она любит быть слабой в такие моменты, но нельзя забывать, что сейчас это борьба. Борьба гордости и желаний.
Не медля, Сакура поцеловала его, сначала просто невесомо дотронулась до его губ, словно бы пробуя их на вкус, потом медленно облизала нижнюю губу, дразня его. Укусила, а потом опять облизала. Спровоцировала.
Он властно притянул ее за талию, тесно-тесно прижав тела, на минуту замер, прерывисто дыша, а потом вцепился в ее губы, жадно пробежал языком по ровному ряду зубов, сцепился в танце похоти.
Его руки ползли все ниже, и Сакура вдруг поняла, что именно такого мужчину она хотела очень давно. Опасного и неукротимого. Не разрывая безумного танца языков, она сбросила туфли и забросила ноги ему на поясницу. Так стало только жарче.
Воздух закончился неожиданно быстро, или они просто не заметили, как быстро летит время? Но оторваться друг от друга так и не смогли, подобно тому, что в этом поцелуе их единственное спасение.
Его руки давно блуждают по бедрам, упругой попке, но вся это ткань, вся эта ненужная одежда ужасно портит все наслаждение. Стараясь отдышаться, он понес ее к кровати, но Сакура не могла потерпеть и этих коротких мгновений, стала проводить языком по острому подбородку, оставляя влажные дорожки, почти невесомо целовать, плавно тянутся к мочке уха. Все это казалось Цукиёми таким невероятным, что время смазалось, реальность тоже. Остались только они вдвоем и эта дикая страсть.
Когда Сакура почувствовала под собой кровать, она уже перестала соображать. Только инстинкты, дикие, необузданные желания. Он прижал девушку к кровати, вновь потянулся к пухлым от поцелуев губам, таким красивым и возбуждающе вкусным. Их руки, дрожа, в дикой спешке стали снимать одежду, и каждый новый раз, когда приходилось отрываться друг от друга, они разочарованно вздыхали. Быстрее, нужно еще быстрее.
Сакура умело расстегивает пуговку за пуговкой на его рубашке, с вожделением ожидая момента, когда сможет дотронуться до разгорячённой кожи. А почувствовав, наконец, рельеф накачанного тела, издала томный стон, который, в очередной раз поцеловав, «выпил» Цукиёми.
Эта девушка вызывает в нем такую бурю эмоций, что сил расстегивать ее блузку просто нет. Терпение, понимание, разум – в конце концов, все осталось там, за дверью. Он разодрал блузку, Сакура отчётливо услышала цокот пуговиц о дощатый пол, слышала, как под ними скрипит кровать, но сейчас этому нет значения.
Цукиёми нетерпеливо поцеловал нежную кожу на шее, сначала нежно, но потом, когда ее запах начал дразнить рецепторы, не смог сдержаться, укусил, а после, словно извиняясь, вновь поцеловал. Она застонала. Этот первый, нетерпеливый стон заставил зарычать парня, но он не смог отказать себе в наслаждении попробовать ее всю.
Поспешно избавившись от белья, он провел языком в ложбинке между аккуратными грудями, довел влажную дорожку до самой пряжки ее ремня. Потом вернулся, поцеловал набухшие соски, прикусил и в полной мере почувствовал, что сейчас она – его. Больше нет никого, только горячие стоны, что возбуждают еще больше, только ее пылающее тело.
В какой-то момент Сакуре стало настолько хорошо, что она совершенно забыла про их соперничество, но потом, вспомнив, решила взять инициативу в свои руки. Внизу живота уже ныло довольно сильно, и она не только понимала, но и явственно ощущала, что он не менее возбужден, но отказать себе в доминировании не смогла.
Они перевернулись, и девушка оказалась сверху, вновь наклонилась к его губам, но лишь облизала их, дразня. Все ее внимание занял ремень на его костюмных брюках. Он рыкнул в нетерпении, но помогать не стал, ведь это стало очень интересной ночью.
К удивлению Цукиёми, у нее получилось все достаточно быстро, и ненужная одежда полетела на пол. Ненадолго она отстранилась. Какое-то время в темноте гостиничного номера слышалось только тяжёлое дыхание и звон пряжки ремня девушки. Пока она возилась, они смотрели друг на друга, любовались телами в том тусклом свете, что только может быть летней ночью. Их тела дрожали от возбуждения, указывая, направляя в страстном танце. А когда последняя одежда слетела, ушли и все запреты.
Парень вновь оказался сверху, нависнув над ней. Их глаза оказались на одном уровне, и это стало приятной неожиданностью. Они никогда не обращали внимания на глаза партнера, но сейчас это пьянит еще больше.
Он вошел в нее резко, поцелуем «выпив» стон. Чувство, что что-то взорвалось, снесло лавиной страсти. Он начал двигаться медленно. Наслаждаясь стонами Сакуры, Цукиёми целовал ее шею, вдыхал запах и не мог остановиться. Это уже был не алкоголь – наркотик.
Она прижалась к его груди, стараясь стать еще ближе, хоть это и невозможно, обняла руками спину, и чем быстрее он был, тем больше она впивалась ногтями в кожу.
Все перестало иметь смысл, только они, только эта феерия чувств, этот наркотик. Они не сдерживаются, упиваются друг другом, словно жаждущий водой. По сути, они и есть ими. Просто тварями, жаждущими любви.
Последний, самый жаркий стон раздался одновременно. Внутри что-то взорвалось, разлилось. Наконец все так, как нужно.
Он уткнулся ей в шею, жадно дыша, а она не могла понять, почему так легко, ведь…
Ведь впервые не имело значения, кто выиграл.