Кофе, который я не пью. Глава 13

— Наконец-то ты вернулся!

В момент, когда тишина квартиры была нарушена, ноги Итачи вдруг стали ватными. От холодного, безразличного, но в тоже время игривого тона сердце редактора ёкнуло. Сейчас он услышал голос, что принадлежал его прошлому, от которого он так отчаянно бежал заграницу — в Германию.

— Хошигаки? — произнёс Учиха, пытаясь скрыть своё волнение.

— Рад, что ты не забыл меня, — с насмешкой отозвался незваный гость и, прекрасно понимая, что происходящее между ними ранее сложно будет просто так выкинуть из памяти.

Сбросив своё напряжение тихим глубоким вдохом и выдохом, темноволосый мужчина слегка ослабил галстук, так как ему казалось, будто именно он в эту минуту душит его, а вовсе не обида.

Пальцы Кисаме нетерпеливо стучали по бокалу, в котором красиво блестел алкоголь. Самодовольный, он так давно желал этой встречи. Ему хотелось снова взглянуть в слегка напуганное и удивлённое личико друга, но больше всего он жаждал — вновь заставить Учиху выгибаться, сводя с ума своей лаской.

— Приходить сюда было не лучшей идеей, — безразлично возразил редактор, презрительно посмотрев на экс-возлюбленного.

Хозяин квартиры, как будто не замечая собеседника, размеренно прошёл в кухню. Казалось бы, Итачи нужно было высказать этой мрази многое: о том, какие унижения он перетерпел от потребительского отношения к нему Кисаме, об обиде на то, что друг не рассказал о браке, в котором он уже давно удачно состоит, и прочем, но делать он этого не стал. Просто не было никакого желания тратить на этого мерзавца ни время, ни нервы. Как быстрее избавиться от наглеца — единственное, что волновало его.

— Ты же тоже хотел встретиться со мной. Ведь так? Не стоит сейчас тогда строить из себя святую невинность! — Схватив за тонкое запястье, Кисаме резко потянул Итачи на себя и заключил в объятия. — Но знаешь, мне так нравится смотреть, как ты гордо задираешь свой тонкий носик и обиженно дуешь губки.

— Покинь мой дом… Ты мне противен, — раздражённо возразил Учиха, вырываясь из рук своего некогда бывшего приятеля.

Директор задумчиво ухмыльнулся и, покорно ослабив хватку, позволил вырваться его «жертве».

— Ты действительно хочешь выгнать меня? — Холодный взгляд янтарных глаз рассматривал тающие кубики льда, что искрились в напитке с золотисто-коричневым оттенком.

Мужчина понимал, что он, горделивый Итачи, никогда не сможет поступить с ним так жёстко, даже несмотря на обиды. Ничего не получив в ответ, синеволосый директор обернулся, встретившись с пристальным взглядом редактора. Его глаза говорили больше, чем все сказанные слова. Хоть тот и отрицал желание встретиться, однако блики сомнения и неопределённости в его глазах, что так хотел скрыть темноволосый, выдавали его скопившееся одиночество. Рассказывали о том, с каким трудом бывший главный редактор Учиха пытался выкинуть из памяти всю их близость, гоня от себя постоянные мысли о нем. Уже прошло чуть меньше года, но он никак не мог побороть свою привязанность к мужчине, захватившего его разум.

Неспешно встав, словно боясь спугнуть запуганную лань, Кисаме с хищным оскалом подошёл к Итачи, который старался избегать взгляда в его жёлтые глаза зверя.

— Такой нервный, но в томже время невинный. Ты просто сносишь мне крышу. Знаешь, насколько сильно я скучал? — Мужчина со слегка голубоватой кожей сбивчиво дышал в предвкушении последующего действия.

Его пальцы скользнули по подбородку Учихи. Дальше у Итачи уже не осталось сил сдерживать своё волнение и растерянность. В момент, когда их губы вновь слились в страстном, но в то же время нелепом поцелуе, Хошигаки цепко держал лицо бывшего подчинённого, лишаях его любой возможности отстраниться, хоть тот и не собирался этого делать. Теперь эти двое сгорали в пламени их своеобразной страсти и, не теряя времени, направлялись в спальню, попутно скидывая одежду.

Чёрные длинные волосы небрежно растеклись по белоснежной наволочке подобно ручью, что с приходом долгожданной оттепели вновь ожил. Пышные ресницы вздрогнули, и глаза цвета ночи широко распахнулись, когда сильные и цепкие руки безжалостно сжали
тонкое горло, заставив Итачи захрипеть. Цветные узоры на бледновато-голубой коже паутиной рисунков тянулись от самых запястий вплоть до широких, мощных плеч.

Такая привычная грубость в момент близости этих двух мужчин стала, а возможно, и всегда была характерной для таких запутанных отношений. Даже можно сказать, что эта привычка переросла в манию. Но сейчас всё это не имело никакого значения. Ведь когда телами овладевает дикое, неконтролируемое желание, граничащее с животным инстинктом, даже всегда рассудительный Учиха терял последние силы сопротивляться этому сумасшедшему порыву.

Директор сладко вздохнул и опустил своё лицо на подушку, когда его горячий упругий член наконец оказался внутри его бывшего подчинённого, от удовольствия прикусив губу. Подушечки тонких пальцев скользнули по расписанному, словно полотно, накаченному телу, а на губах появилась улыбка. В этот миг маска холода и неприступности редактора рухнула, и его давний приятель начал действовать.

Толчок за толчком, сильный и резкий, то вводил возбуждённую, казалось, до предела плоть, то выводил её почти до самого конца. Итачи хрипло застонал, стеснительно покраснев. А тем временем темп начинал только стремительно нарастать, погружая разум мужчин в эйфорию и одаривая тела блаженной лёгкостью. Мёртвая хватка Хошигаки начала давать слабину.

Жадно хватая губами кислород, как рыба, что оказалась на суше, редактор слегка зажмурился. Его тело так быстро достигло пика наслаждения, что с секунды на секунду «вулкан» страстей должен был извергнуться, но леденящий и насмешливый тон вернул его прежнее русло:

— Ты не можешь кончить раньше меня, и пока Я не удовлетворю все свои желания! — Кисаме схватил грубо Итачи за волосы, заставив того скривить лицо и зашипеть от боли. — А то, как скоро это произойдёт, зависит только от тебя.

Этот своенравный и не терпящий ни единого возражения мужчина ухмыльнулся и бесцеремонно поднёс изредка пульсирующий член к лицу Учихи, и тот покорно принялся ласкать плоть ртом.

Тепло, тесно и глубоко… Хошигаки, откинувшись на подушку, довольно улыбался, сбивчиво дыша от неописуемого удовольствия, которое приносили умелые оральные ласки Итачи. Теперь оба шли к фееричному окончанию с одной скоростью, наслаждаясь друг другом, как только это было возможно…

Ночь подходила уже к концу, а редактор всё не спешил покидать ванную комнату, возвращаться в постель.

Запах… Этот аромат дорого парфюма, что ещё некоторое время назад доводил до потери рассудка всегда уравновешенного мужчину, сейчас вызывал отвращение. Теперь от него подкатывала к горлу тошнота. Терпкий, древесный и с еле уловимыми нотками табака он, казалось, отчаянно цеплялся за нагое бледное тело, и не важно, сколько ещё сбежит по нему обжигающих водяных капель. Для Итачи этот аромат стал запахом позора, что словно клеймо впилось в его кожу, тело и душу, не желая покидать опытного редактора.

«Я ненавижу его. Такой высокомерный, взбалмошный и местами нелогичный в своих поступках и словах. Но почему, когда я начинаю думать о том, что нужно прекращать эти псевдоотношения, сердце начинает выть и болезненно разрываться на части? Любовь или зависимость? И его ли я сейчас должен так яростно презирать? Верно, сейчас себя я презираю гораздо больше, чем этого ублюдка».

Итачи вдруг встрепенулся, ощутив холод. Стоя под горячими струями душа, его тело почему-то стало замерзать.

«Каким же я был глупым… или наивным? Не важно. Суть одна».

Когда утро постучалось в окна корпоративной квартиры, в ней ещё оставался Кисаме, что продолжал сладко спать, не замечая абсолютно ничего. Щелчок входной двери — и комната снова погрузилась в сонную тишину. Пустой гардероб, пустая ванна и, казалось бы, здесь и вовсе никто и никогда не жил ранее, если бы не одно напоминание о прежнем владельце этих квадратных метров.

На небольшом журнальном столике лежали ключи, а рядом с ними бумажная салфетка, на которой красивым почерком выведена прощальная записка:

«Сдаю ключи. Я увольняюсь»…

Всё было кончено. Теперь Итачи оставалось всего пара формальностей в офисе, и он будет свободен. Ведя арендованный автомобиль, мужчина почему-то улыбался. Он не знал, что ему делать дальше, куда идти и к чему стремиться, но неизвестность его не пугала, а только всё больше приятно волновала потрёпанное сердце. Стабильность, которую он столько лет берёг и лелеял, этим утром пала, рассыпавшись на миллиарды осколков. Но это тоже было не страшно. Ведь впервые он почувствовал истинный сладкий вкус свободы.

Теперь перед стоявшим в аэропорту Учихой стоял сложный выбор: куда лететь, какое выбрать направление. Смотря на табло, мужчина сухо сглотнул ком в горле. Именно сейчас в горле пересохло. Нужно было срочно выпить чашечку чая, и он отправился в кафетерий.

В ожидании своего заказа мужчина по старой привычке внимательно изучал новостную газету.

— Сколько ж проблем свалилось в последнее время… Сейчас бы сбежать туда, где меня никто не знает… Просто убежать от всего этого дерьма, — беседовал сам с собой Итачи на родном японском.

— Вы правы. Сегодня прекрасная погода для того, чтобы оставить всё плохое в прошлом. Ах да, вот Ваш кофе.

Голос, что учтиво и ласково отвечал мужчине, был необычайно нежным и мечтательным, а японская речь заставила Учиху с нескрываемым интересом и замешательством посмотреть на его владелицу.

Красивая девушка на вид лет девятнадцати держала в своих руках разнос, на котором стояла ароматная чашка с крепким напитком. Её изумрудные глаза и бледно-розовые, словно лепестки сакуры, волосы делали весь её вид каким-то необычным, особенным, завораживающим. Она очаровательно улыбнулась и поставила заказ на столик, после чего не спеша собиралась покинуть удивлённого японца, как вдруг её окликнули:

— Но кофе я не пью… — неуверенно возразил Итачи.

— Здесь самый лучший кофе, что можно только найти в этой местности. Да и пробовать что-то новое иногда полезно, — улыбчиво ответила официантка.

— Не хочешь сбежать со мной?

Словно в бреду проговорил бывший редактор, но, осознав после секундного замешательства, что даже не знает её имени, он осёкся. В тот же миг девичьи щёчки покраснели, но не колеблясь та уверенно ответила:

— Я согласна… Кстати, меня зовут Сакура…

Конец.