Кошмары отступают. Глава 3. Анахроничный и импульсивный

Сакура свернулась на футоне в гостиной Темари, вымотанная путешествием и бесконечными внутренними дебатами. Темари гарантировала, что Сакура может остаться здесь, пока не почувствует себя лучше, чтобы решить, чего она хочет. Ее остановка не должна была быть чем-то драматичным, вроде политического приюта – по крайней мере, это будет передышкой.

Темари не сказала ей, что ничто не может ускользнуть из ловушки песчаных, пока Гаара держит ее. Она верила, что Сакура не должна это слышать.

Так что Сакура ждала, сконцентрировавшись больше на своем дыхании, чем на угрозе свадьбы без любви в целях размножения, на возможности слишком быстрых беременностей, чтобы лучше сохранить клан Учих, или на способности властей Листа потратить все их силы, чтобы заставить ее принять предложение Саске. Она беспокойно металась и ворочалась, задремав в конце – и проспала меньше трех часов, пока кошмары не поймали ее.

Ей снилась она сама, там; с пустыми глазами бродящая по улицам песка, с одной рукой на беременном животе, знающая, что то, что внутри, скоро погубит ее. Знающая, что нанятые ее мужем шиноби оставят от нее лишь тень; что они появятся и остановят ее, если она попытается сделать что-то, что-то, чтобы изменить ситуацию. Знающая, что она кормит ненависть, страх и отчаяние в неродившемся ребенке и что его кровь в ее навсегда изменит ее.

В своем сне она уже знала ребенка, знала его лицо, его глаза, его красные волосы и затылок. Она смотрела, видела и знала, что появится знак. И обещанным результатом ее неспособности отказать мужу, отрицания разговоров верхушки Песка о большем благе и даже отрицания этой беременности... будет маленький нелюбимый ребенок, который сделает себе тату с тем, что жаждет больше всего – и затем отправит в ад любого, кто откажет ему в этой жажде.

Сакура вдруг проснулась, мокрая от пота рубашка прилипала к ее коже, сердце билось в горле – и вместо того, чтобы набраться храбрости вернуться ко сну, она открыла окно храброй ледяной пустынной ночи.

Она нашла ожидающего Гаару, стоящего на углу крыши, достаточно близко, чтобы наблюдать за ее зданием, но достаточно далеко, чтобы это было ненавязчивым. Она обнаружила, что не удивлена… благодарна.

Гаара ничего не сказал, когда она приблизилась к нему; он не предложил объяснения его близости и не позволил узнать о том, сколько раз его ночные походы приводили его к ее зданию. Он только предложил свое плечо, когда ее опасения и страхи захватили ее и она начала дрожать. Он не знал, что она чувствовала; он не мог начать понимать. Но он мог быть там, быть сильным, быть ее щитом – и, если позже она решит поговорить, он сможет выслушать. Это, по крайней мере, было то, что он знал, как делать.

Если она оставит его плечо влажным, он ничего не скажет; ничего.

Со временем Сакура почувствовала его тепло, которое можно было расценивать как поддержку, и оттолкнула от себя бесконечный круг «но что если я, но что если я, но что если я», чтобы выглядеть более дружелюбной. Она могла сказать ему что угодно – или чрезмерно извиняться за трату его времени, которое она проплакала. Но она замерзла, обеспокоенная и пристыженная; она не знала его настолько хорошо…

«Все будет в порядке», - сказал он ей, его первые слова за весь вечер. Ободренная его уверенностью, она позволила себе расслабиться, и ее разум опустел.

Во всем установится колоссальный порядок, и сомневалась она только в том, что Песок в целом сможет все уладить – но именно сейчас это было то, в чем она нуждалась: в ком-то, кто поддержит ее и скажет, что все у нее будет хорошо.

Гаара нашел в ее слезах облегчение и передышку, ее руки сжимали его одежду, щека была прислонена к плечу. Женщине, расстроенной необходимостью выбора, было нелегко его сделать, одно из множества ее беспокойств должно было указать ей на неправильность ее ситуации, и она, видящая последствия такого союза, не могла сама хотеть вступить в него. Он просмотрел ее бумаги с миссией; у нее еще два дня, чтобы решить, прежде чем команда вернется в Лист. У него есть два дня, чтобы найти способ убедить ее уйти от детской мечты и (может, а может и нет) не допустить жизнь, полную боли.

Он делал и более невозможные вещи, по крайней мере.