Кукла колдуна. Часть А. Никогда не разговаривайте с неизвестными.

Обито дождался, пока кожа руки регенерирует, и переодел водолазку.
Нет, так дело не пойдёт.
Недавно имплантированный запасной шаринган ещё не начал вести себя как следует — не болеть то есть. Но придётся потерпеть. Это уж точно лучше, чем снова вляпаться в аматерасу.
Саске вздрогнул от его глухих шагов по коридору. Перебинтованный, испуганный, он сидел на футоне, чуть сгорбившись, и выглядел непривычно моложе. Его шаринган был неактивен. Подрагивающий от неизвестных сквозняков огонёк свечи рвался в сумрак коридора, но побороть его не мог. Маска Обито валялась на полу, ровно на пляшущей границе света и тьмы. Однако пока он сам оставался по ту сторону, во тьме, взгляду Саске он был недосягаем.
— Итачи оставил тебе подарок — аматерасу. Признаться, я восхищён… Даже после смерти он пытается… защитить тебя от меня.
— Что? Что ты такое говоришь? ..
Обито хмыкнул. Где же обычный гонор этого мальца?
Дожать, сейчас.
— Итачи каким-то образом запрограммировал твои глаза так, чтобы они реагировали на мой шаринган смертельной техникой. Но мне нужно кое-что тебе рассказать и я заинтересован в том, чтобы ты мне поверил.
Обито подождал, пока тот переварит хоть часть информации. Надо спросить у Зецу, не бил ли его Итачи по голове.
— По-твоему это смешно? Итачи — защищал меня?
— Я докажу тебе, что серьёзен как никогда. Похоже, чтобы ты поверил, мне придётся открыть тебе своё настоящее лицо.
Саске весь подобрался, между бровей пролегла складка.
— Можешь не бояться, ведь я не смогу активировать шаринган, пока ты на меня смотришь.
Ещё окончательно не пришедший в себя Саске наполовину растерянно таращился туда, откуда доносился голос.
Обито подождал пару секунд и ступил на свет.
Расчет оказался верен, любопытство не дало Саске отвернуться. Держа правый глаз плотно закрытым и прижимая для верности рукой, Обито обрушил гендзюцу левым, незажившим, чужим шаринганом в широко распахнутые чёрные глаза.

_____________

Они продолжали продираться сквозь толпу.
Сакура почувствовала, что что-то не так, когда поняла, что уже дольше минуты не слышит болтовню собак Какаши-сенсея. Она резко обернулась, полы белого форменного плаща взметнулись вслед за ней. Где же псы? Маленькие, они шерстили носом воздух прямо около земли. Но теперь под ногами прохожих путались только их собственные дети.
Сакура не успела как следует испугаться, когда оказалась резко притянутой за руку в ближайшую подворотню, представлявшую из себя на самом деле просто узкий тёмный промежуток между домами.
Очень близко к её лицу, настолько, что ни охнуть, ни даже вдохнуть не вышло, стоял Саске и прижимал палец к губам. К сожалению, своим собственным.
Внутри что-то замерло.
Мысли просвистели в её голове стаей сюрикенов.
Она нашла Саске первой. Раньше Наруто, раньше всех. А точнее, Саске сам нашёл её! Наконец-то он понял, что ей-то уж точно можно доверять! Она обязательно убедит его вернуться. А нет — так пойдёт с ним. Её ничто не держит в деревне. Больше — нет.
Саске осторожно выглянул, всматриваясь в улицу, будто искал ещё кого–то. Нет, пожалуйста, пусть они побудут одни! Хоть чуть-чуть!
Только сейчас она заметила в его руке меч. Он шёл Саске как никакое другое оружие. Сакура невольно залюбовалась Саске со спины. Он него исходила волнами такая энергетика… Она стала ещё интенсивней, чем раньше. Он будто аккумулировал в себе всю силу, всю уверенность на свете, весь… смысл.
И тут он подхватил её и взмыл в небо. Так показалось Сакуре, когда его рука плотно легла ей на талию, дёрнула вверх, — и казалось ровно до тех пор, пока они не приземлились на крышу. Здесь он её отпустил и отрывисто скомандовал:
— За мной. Быстро.
Сакуре было не важно, куда это — «за мной». Несмотря на то, что первый шок от его внезапного появления ещё не успел пройти, теперь, когда Саске рядом, она чувствовала спокойствие и завершённость. Ей больше никуда не было нужно, для неё больше ничто не имело значения. Саске ведёт её за собой. И она пойдёт с ним куда угодно.
— Вниз, — негромко сказал он и, не снижая общую скорость, нырнул между крыш. В любое другое время Сакура сначала бы глянула, что там, но Саске она доверяла беспрекословно. Он может оттолкнуть, но никогда не обманет.
Сакура ожидала приземления на мостовую, но полёт прервался гораздо раньше. Чьи–то руки перехватили её прямо у окна верхнего этажа и втянули внутрь.
Сакура оказалась в странной комнате, больше похожей на гостиничный номер.
Оглядеться она толком не успела, потому что Саске снова привлёк её внимание, с металлическим лязгом заправив меч в ножны.
— А теперь я покажу тебе, почему меня не следует искать.
Кому искать? Она ведь уже нашла его. Он же не хочет снова уйти? .. Наверное, он имел в виду, что их с Сакурой не стоит теперь искать. Они не пропадут. Саске — лучший. А теперь и Сакура кое-чего стоит. Он обязательно поймёт это и никогда больше её не оттолкнёт.

В грудь что-то ударило со страшной силой, Сакура больно приложилась спиной и затылком о стену и сползла на пол, пытаясь восстановить перебитое дыхание.
— Что ты делаешь? .. — наконец выдавила она.
Он подошёл к ней, присел на корточки, взял её одной рукой за затылок и притянул к себе.
— Больно? — прошептал он ей в губы, ища контакта глаз. Сакура задыхалась от его близости, дрожала и никак не могла вспомнить слов. Почему-то вместо нужного воображение настойчиво подсовывало бестолковый иероглиф «дом».
— А так? — Саске сжал кулак вместе с её волосами и медленно потянул вниз, заставляя Сакуру неестественно изогнуться, чтобы голова была ближе к полу — чтобы было не так…
— Больно! — взвизгнула она. Перед глазами промелькнул экзамен на чунина, подопечная Орочимару держит её за волосы, почти полностью обездвиживая… Затем картинка меняется. Отец размахивается, мать падает, разевая рот в беззвучном крике, жестами просит не продолжать, но он ещё больше распаляется и бьёт её сильнее, сильнее…
— Молодец, хорошая девочка, говоришь правду. Мне всегда нужно говорить правду, — низкий голос совсем рядом с ухом.
Это не Саске?
В глазах мерцали звёздочки, Сакура никак не могла разглядеть, где же он, её волосы по–прежнему были туго натянуты на кулак.
Вдруг она почувствовала, как по запястьям скользит что–то прохладное и тяжёлое. Рывок — и они соединяются вместе за спиной, а неловко вывернутые плечи жалобно скулят.
— Саске-кун, что ты делаешь? ..
Рука отпускает волосы, голова падает на грудь, становится возможно расслабить затёкшую шею. Прежде чем Сакура поднимает голову вновь, она видит как рука с длинным рукавом и в перчатке ныряет ей между ног.
— Хочешь Саске? — хриплый голос пробирается за шиворот, как сквозняк, и стискивает горло жёсткой хваткой. Не в силах произнести ни слова, Сакура хватает ртом воздух и глазами встречается с странной коричневой маской. Она не сразу понимает, что единственное отверстие — не рот, а глаз. Свет от окна возвращается из него красным.
— Саске-кун? Это гендзюцу? Зачем..?
— Так ты хочешь меня? — вкрадчиво повторяет голос, будто ничего не произошло, будто слова Сакуры растворились в пустоте.
Понимая, что голос не отстанет, Сакура быстро-быстро мотает головой и тут же чувствует, как стальные пальцы вцепляются во внутреннюю поверхность бедра, оставляя сразу несколько синяков и словно пытаясь продавить бедро сквозь пальцы, как желе.
— Ты плохо поняла меня, Сакура. Лгать не хорошо. Ты мокрая даже сквозь одежду. Хочешь, чтобы Саске взял тебя вот так, — вторая рука, обнажённая, горячая скользит по плечу за спину, обхватывает лопатки, почти опаляя их своим жаром даже сквозь ткань. — А потом вот так, — хватка на бедре ослабевает, зато смыкается на груди — нежно, но уверенно. Сакура замирает, когда пальцы раскрытой ладони сдвигаются так, что между ними оказывается зажат сосок. И тут она понимает, что на ней уже давно нет плаща, но в какой момент он исчез, она категорически не помнит. Внезапно она представляет руку Саске… И вскрикивает от боли.
Стиснутый сосок пульсирует. Это приводит её в чувства.
— Кто ты такой? Откуда ты знаешь моё имя? Убери свои поганые руки!
Вместо ответа он расстёгивает молнию на её тунике и пробирается под бельё.
От бесплодных попыток высвободить запястья кожу на них уже начинает саднить. Волосы лезут в рот, убрать их нечем, приходится отплёвываться, но до конца всё равно не выходит. Сакура наносит удары по незнакомцу ногами, но он, даже не уклоняясь от них, всего лишь слегка тянет за её оковы вверх, сильнее выворачивая плечи, — и она вынуждена остановиться.

______

Не известно, почему, но Обито это возбуждает.
Она так любит Саске, готова всё ему простить, что бы он ни делал…
Но неужели прямо всё? Как далеко он должен зайти, чтобы впервые оттолкнула его она, а не наоборот?
Может, ей просто нравится, когда об неё вытирают ноги?
Что такого, чёрт возьми, в этом мальчишке, что он заслуживает такой слепой любви?
Что такого нет в Обито? Почему он в своё время этой любви не заслужил?
— Ты ведь знаешь, что он не принесёт тебе ничего, кроме боли. Зачем он тебе?
Говоря это, Обито подхватил её, брыкающуюся, на руки и кинул на кровать, сам оставшись стоя. Зелень глаз Сакуры разъедала его ненавистью, словно кислотой. Особенно когда она неудобно приземлилась на руки, обездвиженные цепью.
— Я развяжу тебя, только если ты пообещаешь не сопротивляться.
— А если я обману? — выплюнула ему в лицо Сакура, похоже, потеряв всякий страх.
Девочка, ну кто так делает? Сдерживаясь, Обито неслышно вздохнул под маской и снова активировал шаринган.

______

Сакура успела заметить, как длинное лезвие вспышкой рассекает воздух и человек в чёрном балахоне начинает оседать на пол.
Саске!
Провернув, а затем вытащив меч, брезгливо вытерев его о балахон лежащего и убрав в ножны, он подходит к Сакуре, серьёзный и уверенный в движениях. И… чуть менее безразличный, чем раньше?
Сердце трепещет, как взболтанная в стакане жидкость. Она смотрит на него, приближающегося, наклоняющегося к ней… Он обхватывает её — и запястьям становится легче. Саске освобождает её от цепей одним движением, будто ничего проще нет или будто они вовсе были воображаемыми. Ему всё даётся легко. И он никогда не показывает, чего ему это стоит. Сакура знает — эта его сила растёт из большого несчастья, оно жжёт его душу, не переставая, и заставляет пылать им глаза. Какой же он сильный. Он никогда не попросит помощи, даже если нуждается в ней. Сакура должна её просто дать. Теперь она может.
Саске отстраняется, молча сматывает цепь в кольцо. Сакура слегка подаётся вперёд, вслед за его запахом, пьянея мыслями и почти этому не сопротивляясь. Они здесь, в одной комнате. Может, не стоит пока никуда спешить?
Саске и не выглядит спешащим. Его движения чёткие, точные, без малейшей задержки, однако торопливости в них нет. Бросая на предплечье один виток за другим, он параллельно раздумывает над чем-то.
— Спасибо, — негромко выдыхает Сакура, наконец–то поймав его взгляд.
— За что? — холодно осведомляется он.
— За то, что пришёл…
Саске невозмутимо кивает. Он кладёт цепь на пол и разворачивается корпусом в сторону Сакуры. Она никак не может привыкнуть к тому, как же он возмужал…
Внезапно он оказывается очень близко и прикасается к ней. Прикосновение невесомо, но кожа плеча горит под его пальцами. Его взгляд пригвождает к месту. Эти глаза… Как бы она хотела, чтобы у их дочери были такие.
Боясь спугнуть его порыв, Сакура замирает, дрожа от напряжения. Оно прокатывается током по коже и раскаляет внизу. Рядом с Саске с ней происходит что–то странное. Она абсолютно лишается воли.
Внезапно Сакура обращает внимание, что за его спиной потолок, а её рук касается приятная прохладная ткань покрывала кровати. Он прижимает её плечо одной рукой, а второй, широко раскрытой ладонью медленно и плотно проводит по всему телу — от груди и до колен. Сакура успевает несколько раз умереть, пока его рука не завершит путь. Ей хочется её поймать, задержать, чтобы она не отрывалась он неё, как батарейка, без которой Сакура будет обесточена. Но Саске всё же отрывает руку, чтобы вновь вернуть её на грудь.
Сакура обнаруживает, что её туника так и осталась расстёгнутой, но сейчас благодаря этому она чувствует Саске ближе, интенсивней. Сознания касается острый край воспоминания о грубых бесцеремонных прикосновениях нападавшего, и горло снова сдавливает тот липкий холод. Она едва не отталкивает Саске, однако уже через несколько секунд воспоминание усилием воли удаётся проглотить, переварить, разбавить, смешав с происходящим, — и вот руки Саске становятся грубее, но его касания кажутся ещё более долгожданными.
Она не замечает, как остаётся в одной юбке. Саске наклоняется и пробует на вкус её шею — жадно, до отметин и, кажется, синяков; его волосы щекочут ей лицо и ключицы. Сакура позволяет ему делать это, как позволяет его руке скользнуть под ткань и изучать её кожу там, где её трогала до этого только она сама. Внезапно по груди паутиной разбегается боль — от левого соска и повсюду — в голову, вниз, по бокам. Сакура вздрагивает, и нажим пропадает. Саске привстаёт — у Сакуры перебивает дыхание от испуга, что он уходит —, но он всего лишь сбрасывает кимоно и снова падает на неё, обдавая своим запахом — терпким, вязким, волной бьющим по сознанию, который теперь ничто не сдерживает. Сакура будет терпеть, только бы он не отстранялся больше, не отдалялся ни на секунду.
Она с опаской кладёт руки ему на талию — и они тут же оказываются сброшенными резким движением с хлопком, от которого истерзанные цепью запястья вспыхивают огнём. От неожиданности Сакура подскакивает, но он не даёт ей принять вертикальное положение, с силой дёргая за юбку вниз и заставляя проскользить ему между ног. Прямо перед носом Сакуры оказывается его член. Плотный, истекающий соком. Она на секунду робеет, но Саске в этот момент сильно выкручивает ей соски, один из которых отзывается десятикратной болью — из глаз брызгают слёзы, и Сакура внезапно понимает, чего от неё ждут. Она осторожно тянется губами, убеждая себя, что это часть Саске, часть любимого, так она сможет сделать ему приятно, возможно, даже наконец-то достучаться до души… С его губ срывается вздох, когда Сакура осторожно прикасается. Это слегка подстёгивает, она прижимается плотнее и трогает гладкое языком. Пальцы Саске сильнее сдавливают её бока, Сакура проводит языком под головкой и чувствует, что его руки уже стискивают её так, что становится тяжело дышать и вот-вот хрустнут рёбра. Она всхлипывает — и тут же понимает, что совершила ошибку. Не давая ему времени изменить положение, она хватает член ртом глубже и там, внутри, зализывает, зализывает, зализывает собственную несдержанность, давясь слюной и желанием сорвать ещё один такой вздох.
Тем временем за своей спиной Саске задирает юбку, ткань щекотно скользит по бедру. Он оттягивает резинку трусиков, и та хлёстко бьёт по нежной коже. Сакура на мгновение запинается, сбиваясь с ритма, но тут же продолжает с удвоенным рвением. Теперь Саске оттягивает трусики полностью и отпускает, улыбаясь её очередному всхлипу. Когда влажная ткань возвращается холодком, Сакура понимает, как сильно возбуждена. Саске повторяет это до тех пор, пока косточки на бёдрах не начинает саднить, — и ещё несколько раз после. От сильного натяжения тонкая ткань врезается между ягодиц. Сакура захлёбывается слюной, смешанной с его горьковатым соком, зажмуривается, натирая губы о член и думая только о том, чтобы он прекратил. Саске останавливается только тогда, когда ткань рвётся и летит в сторону. Его рука опускается, гладя саднящую кожу, но Сакура почти не чувствует в этом прикосновении сожаления или сочувствия. Только желание.
Его пальцы утопают между ног, проходя по чувствительной грани, рождая у Сакуры мысленные мольбы задержаться здесь, и рывком входят вглубь. Она дёргается и мычит, но Саске плотно давит членом в рот — не вырваться. Он толкается одновременно ей внутрь и в глотку — и Сакура от неожиданности сжимает зубы —, а в следующую секунду у неё уже горит щека и веки слева. Она рывком садится и хватается за место пощёчины от тяжёлой руки Саске, уж не сдерживая слёзы и боясь ещё одного удара. Когда некоторое время ничего не происходит и она решается поднять глаза на него, то происходит что-то странное — мир слегка вздрагивает и смазывается, а в следующий миг картинка вновь обретает чёткость.
— Прости… — выдавливает из себя Сакура, роняя слёзы от мысли о том, что Саске разозлится сильнее и о том, что он больше не подойдёт, больше не доверится ей. Она опять всё испортила…
Саске приближается медленно. Он резко переворачивает её спиной к себе и давит сверху, чтобы она опустилась на четвереньки. Сакура сжимается, стараясь заглушить всхлипы и готовясь к тому, что может произойти. На поясницу опускается широкая ладонь и с нажимом скользит вверх, заставляя прогибаться в позвоночнике. Она доходит до волос и больно тянет их назад, показывая Сакуре, как нужно держать голову.
— Не опускать, — хрипит Саске.
Эта интонация что-то напоминает Сакуре. На память приходят крики отца, но она не испытывает обычной злобы. Она привыкла парировать крики и с гордостью и ненавистью отстаивать свою свободу. Но Саске, похоже, единственный, кому ей по–настоящему хочется подчиняться.
Что-то начинает тереться между ягодиц, периодически опускаясь вниз и задевая самые чувствительные точки. Это продолжается так долго, что Сакура успевает расслабиться и отдаться этой ласке, закусывает губу, прикрывает глаза, запрокидывает голову и уже сама прогибается в спине сильнее. Сакура тонет в этих ощущениях, её будто ласкают всю, во всяком случае внизу — всю, и этому чувству нет названия. Словно она в надёжных руках.
Удовольствие внезапно сменяется ощущением, что её ужалили одновременно тысячи пчёл. Ягодицы горят так, что даже недавняя пощёчина теперь кажется лаской. Сакура вжимает зубы в губу сильнее, чтобы перетерпеть. Не давая отойти, Саске обрушивает туда же ещё один удар, вышибающий из глаз успевшие уже высохнуть слёзы. Сакура вскрикивает, зажмуривается и роняет голову вниз, за что получает ещё один шлепок, сильнее и больнее предыдущих. Однако второй крик она успевает проглотить.
— Кричи, — приказывает Саске не своим голосом и бьёт ещё и ещё.
Сакура вскидывается и повинуется ему.
— Держи голову!
«Как же больно волосы…»
— Пожалуйста! Саске, пожалуйста!
— Ну раз ты просишь, — усмехается он, смачивает и приставляет пальцы к упругому входу, чуть выше того, где так хочется…
Поняв, что события принимают совсем иной оборот, Сакура извивается, но Саске хватает её за бедро второй рукой и прижимает обратно к пальцам. Он несколько раз легко надавливает ими, разминая вход. Когда Сакура перестаёт сопротивляться, вторая его рука ложится на бугорок спереди, заставляя её всхлипнуть от удовольствия и рвано выдохнуть. Сконцентрировавшись на ощущениях здесь, Сакура почти перестаёт замечать пальцы, массирующие её сзади всё интенсивней. Это даже добавляет процессу какую-то остроту. Она сама себе никогда так не делала…
Когда его пальцы втолкнулись внутрь, Сакура едва сдерживает стон. Не понятно, почему, теперь они недостаточно мокрые, но приятное ощущение заполненности ласкает разум. Саске некоторое время не двигается, а затем начинает раздвигать пальцы, раздвигая стенки. Это неожиданность для Сакуры: приятно, но одновременно с этим жгуче больно. Внезапный влажный поцелуй в ягодицу смягчает ощущения.
По возрастающей отрывистости движений она чувствует, что Саске начинает терять терпение. Но ладонь, ласкающая спереди, отвлекает её от этого, и когда Саске вдруг начинает входить в неё последовательными толчками сам, Сакура чувствует, как по губе течёт кровь.
Последний, самый глубокий толчок — и она кричит. Саске плотно прижимается к ней, и она чувствует бёдрами, что он почему-то снова одет. Он держит её за ягодицы, и пульсирующими, мелкими фрикциями позволяет к себе привыкнуть, и протяжно стонет сам. От избытка ощущений он вжимается в неё, находит руками грудь и, слегка поскребя ноющие соски ногтями, медленно их сжимает, одновременно выходя и впервые входя во всю длину. Внутри Сакуры перепутываются все виды боли, но всё, что она может выделить — тянущая и саднящая боль сзади и острая, совершенно мучительная боль в сосках.
Она чувствует спиной, как он дрожит всем телом, постепенно настраивая нужный ритм. Она пытается отдаться этому его ритму, забыть о пульсации чего-то настолько огромного там, где оно совершенно не должно быть.
В какой-то момент Сакура понимает, что она в ловушке. Что что бы она сейчас ни делала — Саске её не отпустит. И вот она, возможность быть с ним, вот что она такое — при ней придётся пропитаться насквозь болью. Готова ли она к этому? ..
Сакура не выдерживает и сама опускает руку между ног, массируя себя привычным и любимым способом и подчиняясь Саске в остальном. К боли в сосках, пронзающей мозг иглами, оказывается можно привыкнуть. В какой-то момент ей хочется даже, чтобы он их сжал сильнее — кажется странным, что до этого был ещё не предел.
Она не чувствует, как он изливается в неё, но понимает, что он кончил, по тому, как смазываются его движения и как он вскидывается и вжимается руками в её ягодицы — снова до синяков.
В этот момент Сакура чувствует не облегчение, а какое-то странное удовлетворение. Приятно ощущать его удовольствие и знать, что это доставила ему она. Она, Сакура.
Он вытаскивает член не сразу, а только переждав все волны оргазма, даже самые маленькие — каждая из них заметно прокатывается по его телу — и заставляет Сакуру дрожать тоже. Сзади сильно щиплет — вероятно, из-за спермы. Лёгкий, но долгий поцелуй в правую лопатку.
Прежде чем Сакура оборачивается, ей приходит в голову мысль, что неплохо бы спросить разрешения — кто знает, закончилась ли её пытка.
— Можно… встать?
Саске не отвечает.
— Саске-кун?
— А ты знаешь, Саске бы понравилось. Но ты его всё-таки не ищи, не нужна ты ему, — где-то она уже слышала этот голос… — Поворачивайся.
В комнате никого нет.
Где Саске? Он точно был здесь!
Что это? Гендзюцу?
Сакура провела по внутренней стороне бёдер, запястьям, губам… Всё тело ломит и саднит. Но не секрет, что иллюзорные повреждения тоже превращаются в реальные…

А вот тело ниндзя, что напал на неё вначале, исчезло. И, по-видимому, давно.

В следующий раз этот голос Сакура услышит ещё не скоро.

Но во время ближайшей встречи их экспедиции с новым несуразными членом Акацуки, несущим ерунду и дразнящим их неизвестной техникой, что-то будет заставлять её передёргиваться.

Может, запах? ..

______

— Теперь ты видишь, что ради тебя даже она готова на всё, не говоря уже о твоём родном брате. Как я уже сказал, Итачи пытался защитить тебя.

Обито показал дальше то, что помнил о трагедии клана Учиха или знал вплоть до возможности детальной визуализации, а затем снял гендзюцу, предварительно сделав шаг назад, в тень. Теперь он стоял и тёр воспалённый глаз.

— Да ты псих, — презрительно заметил Саске и отвернулся к стене, вздрогнув от того, что наступил локтём на язычок собственного бинта.