Маяк. Часть 6.

В деревне она редко смотрела на его немногочисленные фотографии: видеть его скрытое маской лицо было во стократ тяжелее, чем тосковать, вызывая родной образ в воспоминаниях.
Она старалась как можно больше завалить себя работой и заботой о друзьях, чтобы не оставалось времени на тоску по нему. Чтобы месяц пролетал быстрее. Однако глухое одиночество любило навещать ее по ночам, и она слишком хорошо знала, как холодно по утрам просыпаться одной.
Сейчас, просыпаясь, она чувствовала тепло. Сладкая дремота слипала ресницы, никак не давая окончательно пробудиться, и, окруженная теплом, Сакура видела утренний сон.
Солнечный лучик дразнил смеженные веки сквозь колышущиеся на ветру занавески, побуждая скорее вставать и радоваться новому дню. Но что действительно заставило ее сбросить остатки сна, так это звуки и запахи, доносящиеся из кухни. Ступая босыми ногами по прохладному полу и потягиваясь, Сакура вышла из спальни. Еще в постели ее носа достиг дивный запах жарящихся блинчиков, и теперь, стоя на пороге кухни, она наблюдала за Какаши, ловко орудующим лопаткой в сковородке. Пополнив горку блинчиков в тарелке, стоявшей рядом с плитой, свежей порцией, мужчина прекратил мурлыкать какую-то песенку под нос и обернулся к девушке. Маска, спущенная на шею, не скрывала мягкой улыбки:
- С добрым утром.
Сакура уже улыбалась в ответ, все еще немного сонно потирая глаза:
- С добрым утром! Когда ты встал?
- Около часа назад, - ответил он, уже наливая в сковороду тесто для новых блинчиков. - Не хотелось тебя будить. Решил, вот, вспомнить, как оладьи пекутся.
Сакура шла к нему через залитую золотистым светом кухню, уже протягивая руки, чтобы обнять и вдохнуть родной запах его рубашки, когда вдруг на нос ей села муха. Самая большая и наглая муха, которую ей доводилось видеть! Девушка попыталась ее смахнуть, но та оказалась проворнее и увернулась, чтобы через мгновение снова сесть на кончик ее носа. Сакура хорошенько прицелилась, но муха опять проявила сноровку тренированного шиноби и ускользнула, только чтобы упрямо вернуться на прежнее облюбованное место. Сакура уже начала злиться, не замечая, как пропадает золотистое сияние, окутавшее кухню. Как предметы подергиваются дымкой, и даже Какаши, безмятежно пекущего блинчики, заволакивает туманом. Сосредоточенная на поимке мухи девушка не сразу заметила, что движения ее становятся медленнее, а муха все больше, а ее руки все тяжелее, и муха уже смела тихо, но беззлобно посмеиваться над ней. И теперь Сакура различала какой-то шум, то приближающийся, то удаляющийся, и еще вопли, словно кого-то режут. И тут она вспомнила, что так вопят чайки, а еще поняла, что зажала в кулаке не муху, а мозолистый мужской палец, который то и дело норовил пощекотать кончик ее носа.
Сакура уже нахмурилась, желая пронзить владельца пальца гневным взглядом за то, что он дразнил ее и вырвал из великолепного сна, но тут вдруг почувствовала нежное прикосновение губ. Он целовал ее руку, каждый пальчик. Осторожными прикосновениями соблазнив расслабить сжатый кулак, он покрывал поцелуями ее ладонь. Сакуре захотелось посмотреть на него, вобрать глазами и убедиться, что это уже не сон, что он действительно целует ее, держа в своих объятьях, однако оказалось, что ее ресницы слепила не только нега, но и соль, образовавшаяся от ночных слез. Свободной рукой девушка постаралась отереть глаза, в то время как Какаши переключился на ее плечо и ключицы, а когда она наконец открыла глаза, он уже целовал ее лицо. Сакура улыбнулась, щурясь немного от утреннего света:
- Мне такой хороший сон приснился.
- Какой? - почему-то они оба шептали, словно боясь спугнуть что-то хрупкое между ними.
Сакура нахмурилась, внезапно осознав, что сон выцвел и растворился, оставив лишь неясное ощущение счастья.
- Не помню. Только что помнила и хотела рассказать, - в задумчивости она прислонила к губам палец. - Вроде ты там был... И муха. Но больше ничего не помню.
Какаши, улучшив момент, поцеловал тот пальчик, который она прижимала к губам, и улыбнулся:
- Муха?
Сакура покачала головой — неужели он так и не решится поцеловать ее в губы, пока она не даст разрешения? Девушка решительно притянула мужчину и поцеловала, чувствуя трепет, каждый раз, когда прикасалась к его губам. Он углубил поцелуй, и Сакура снова почувствовала ту страсть, с которой он набросился на нее прошлой ночью, но Какаши сразу же перешел на более нежные прикосновения, медленно сводя их к отдельным поцелуям, которыми он опять покрыл все ее лицо. Когда он отстранился, Сакура вновь увидела взгляд обоих глаз. Он снова запоминал ее.
- С добрым утром, - прошептал мужчина, продолжая покрывать поцелуями ее кожу.
- С добрым утром, - выдохнула девушка, чувствуя, как возвращаются ощущения, затопившие ее ночью.
А Какаши не хотел останавливаться или сдерживать свои желания, он целовал ее грудь, живот, ноги, все, что открывалось его обостренному взору. Он впитывал каждое мгновение, проведенное с ней, жаждал оставить ее вкус у себя на губах, запечатлеть ее образ в сознании.
Сакура села в постели, и сердце ее сжималось, когда он покрывал поцелуями ее лодыжки, держа в своих широких ладонях ее аккуратные ножки. Мужчина медленно опустил голову на смятую простынь подле ее ног, теперь лишь кончиками пальцев касаясь ее кожи, и Сакура вдруг поняла, что означает его поза: он согнулся перед ней в глубочайшем поклоне. И что всем своим видом, всем своим существом он просит ее, заклинает, умоляет только об одном — не уходить, не покидать его... остаться.
Но момент прошел. Какаши сжал руки в кулаки на мгновение, но тут же расслабил их, и не говоря больше ни слова, выпрямился и сел на краешек кровати. Он окинул взглядом спальню, нашел свои штаны, брошенные впопыхах прямо на пол, и быстро натянул их.
Сакура чувствовала, что снова начало предательски щипать в уголках глаз. Она думала раньше, что сердце разбивается быстро, как уроненная чашка. Оказалось, оно может медленно умирать, давая возможность прочувствовать каждую трещинку, каждый мельчайший осколок, впивающийся в душу.
Она вдруг остро осознала свою наготу, и притянула одеяло, но оно не защищало от холода, который внезапно пробрал до самых костей. В маленьком домике на верхушке каменного острова гуляли пронизывающие сквозняки, и Сакура удивилась, как это она не замечала их раньше.
Какаши в это время собрал ее одежду, разбросанную по комнате, и протянул девушке. Сакура смотрела на комок из своих вещей, медленно переводя взгляд на руки, которые обнимали ее так нежно совсем недавно, потом на грудь, в которой, она знала, билось самое благородное сердце, потом на лицо, хоть и не скрытое сейчас маской, но непроницаемое, и глаза, хранившие в своих глубинах многие тайны души. И глаза его не лгали. Они не были способны лгать в этот миг. И у нее не возникло и тени сомнения, что ему в тысячу раз легче отпилить себе руку, чем отпустить ее с острова. Выпустить ее из этой комнаты. Отдать ей эту скомканную одежду. Что ее боль от расставания будет лишь сотой долей того, что чувствует он.
Поэтому она не бросилась к нему, не душила в объятиях и не поклялась о любви. Она приняла свою одежду и опустила взгляд. Мужчина надел свитер, тихо проговорил, что пойдет готовить завтрак, а она может пока ступать в душ.
Сакура кивнула и не смотрела, как Какаши вышел из комнаты.

...
Чуть теплые, тоненькие струи сбегали по ее коже, и ей стало на мгновение жаль смывать его запах. Сакура горько ухмыльнулась бредовым мыслям. Нельзя же так. Нельзя снова так влюбляться.
Девушка посмотрела на свои руки, подставила ладони под воду, сложила их лодочкой, позволяя воде накопиться и перелиться через край. Нельзя снова так утонуть. Она поднесла руки к лицу, умылась. И поняла, что давно уже тонет, и что поздно что-то себе запрещать, все уже решено.
Сакура намыливала кожу жестким куском мыла, которым пользовался Какаши, и вдруг осознала, что у нее все болит. Болят ноги, руки, спина, живот. Сакура удивленно осмотрела себя — ее тело должно было быть привычным к тяжелым физическим нагрузкам, так откуда такая реакция? Она запустила целебную чакру в свои мышцы, проверив заодно состояние внутренних органов. Она заранее позаботилась о контроле над репродуктивной системой, чтобы потом не было никаких последствий от проведенной ночи. Сакура задумчиво провела руками по своему животу.
Ведь все уже решено... Возможно ли, что Данзо посылает ее сюда именно за этим? Сакуру пробрала крупная дрожь — нет, не может он оказаться настолько аморальным. А все-таки... С точки зрения Данзо, Какаши — ценный шиноби, обладающий многими полезными навыками и природными талантами. Но при этом непокорный. Может ли так быть, что нынешний Хокаге не хочет упускать такой первоклассный генетический материал? Ведь дитя, унаследовавшее хотя бы часть способностей родителей, легко вырастить в полном подчинении, а обеспечить его абсолютную лояльность несложно. Если бы Сакура была больше подвержена чувствам, если бы захотела оставить хотя бы частичку Какаши для себя... Сакура крепче прижала руки к животу, будто пытаясь защититься. Нет, не бывать этому. Кипучая злоба всколыхнулась в ее разуме: хватит уже пресмыкаться перед тем, кто этого ни капли не достоин. Достаточно они все натерпелись, пора уже действовать. Но к сожалению, они с Какаши уже сотни раз спорили об этом и ни к чему не пришли. Джонин готов был подчиняться решениям Данзо, пока тому доверяла хотя бы часть деревни. После разрушительной и опустошающей мировой войны шиноби, меньше всего их деревня нуждалась в восстаниях, революциях и гражданской войне. Он не хотел ставить людей перед выбором, кому отдавать свою преданность, не хотел, чтобы кто-то из жителей Конохи оказался проигравшей стороной. Джонин просил друзей и всех, кто поддерживает его и Наруто потерпеть и подождать. Ведь рано или поздно кто-нибудь сменит Данзо на посту Хокаге, и этого человека уже будет выбирать вся деревня.
Однако Сакуре становилось все сложнее контролировать свои чувства по отношению к Данзо, а новая догадка об отведенной ей роли вовсе убила остатки самообладания. Она найдет способ все исправить, и пусть идет к черту благоразумие!

...
Какаши готовил завтрак, стараясь впасть в привычное состояние безмыслия, но думы одна за другой проскальзывали сквозь стены, возведенные его разумом. Он думал о прошлом. Потому что думать о будущем не было больше сил, а думать о настоящем было попросту невыносимо. Он думал о своей жизни и пытался найти тот день, когда был счастлив без каких-либо оговорок. С горечью мужчина понял, что слишком смутно помнит то время, когда была жива мама, а после ее смерти любой счастливый момент всегда омрачался каким-нибудь «но». У него был замечательный отец, но он не понял этого до тех пор, когда было уже слишком поздно. У него были замечательные друзья, но... У него были замечательные напарники, но... У него были замечательные ученики, но...
Его замечательная бывшая ученица появилась в дверях кухни, и у мужчины на мгновение перехватило дыхание. Все-таки иногда было полезно потеряться в своих мыслях, чтобы испытывать такое искреннее восхищение ее красотой. Она вошла твердым шагом, вся источая уверенность в своих силах. Ее тонкие брови были сведены к переносице, руки сжаты в кулаки, а глаза горели решимостью. Сакура встала рядом с ним, окутав жизнеутверждающей энергией, вытаскивая из темных закоулков его собственного разума. Какаши снова чувствовал, как в ее присутствии наполняется светом эта комната.
- Я.., - начала было девушка, но мужчина не мог устоять перед искушением еще раз прикоснуться к тому теплу, что таила ее кожа. Какаши наклонился и поцеловал Сакуру, гладя ее по волосам, проведя подушечками пальцев по ее щеке. Когда он отстранился, раскрасневшаяся девушка облизывала губы и не спешила открывать глаза.
- Прости, - прошептал мужчина, - ты что-то хотела сказать?
- Я... - пыталась объясниться Сакура, которую поцелуй явно застал врасплох, - Я... Я буду бороться, - наконец собралась с мыслями она. - Я буду бороться за нас.
Девушка открыла глаза, и в них Какаши увидел знакомый огонь решительности:
- Что бы ты мне ни сказал, я найду способ свергнуть Данзо.
Джонин нахмурился:
- Мы уже говорили об этом. Ты знаешь, что деревня не переживет сейчас смуты.
- Знаю! Но значит, надо убедить всех, раскрыть глаза!.. Так не может больше продолжаться!
Какаши смотрел на ее лицо, светившееся праведным гневом, и отчаянно пытался найти хоть один довод, который мог бы ее переубедить. В этот самый момент больше всего он боялся не за благополучие деревни, а за жизнь Сакуры.
- Что будет, если тебя поймают, ты подумала? - он до боли стиснул ее плечи. - Думаешь Данзо простит прямое предательство?
- Я должна попытаться, - прошептала девушка, сжимая руки на животе в защитном жесте.
Мужчина сглотнул неприятный комок, подступивший к горлу. Он не мог ничего сделать. Отсюда, с этого острова, он не мог ни уберечь ее, ни поддержать. Абсолютная беспомощность снова навалилась на плечи, угрожая растоптать воспрянувший было дух.
- Я ведь буду не одна, нас много. У нас может получиться! Люди могут нас послушать! - Сакура старалась ободрить Какаши, но все было без толку. Он отвернулся, чтобы разложить на тарелки завтрак, и ей оставалось только смотреть на его сутулую спину и опущенную голову.
Ели они молча, хотя оба понимали, что возможность поговорить выдастся еще нескоро, если вообще представится, учитывая планы Сакуры. Какаши понимал, что ему не удастся заставить ее передумать, но думать о чем-либо другом был не в состоянии. А девушка не смела сказать больше ни слова, не желая провоцировать ссору. Все уже было тысячу раз сказано и нечего было лишний раз сотрясать воздух.
Драгоценные секунды одна за другой утекали бесследно, пока, наконец, часовые стрелки не оказались бессовестно близко к десяти часам утра. Сакура сказала вчера Какаши, что ребята на катере обещали приплыть к десяти, но внезапно чуткие уши джонина разобрали среди шума волн рокот мотора — они прибывали чуть раньше! По его побледневшему лицу Сакура поняла, что происходит, а через мгновение и сама расслышала звук приближавшегося катера. Девушка успела лишь раз качнуть головой и беззвучно прошептать «нет», прежде чем мужчина подхватил ее в крепкие объятия. Он прижимал ее к своей груди, не веря, что отведенное им время уже закончилось, что сейчас, прямо сейчас она уедет от него.
Сакура отчаянно хваталась за его свитер, глотая подступившие слезы. Почему так скоро? Почему им приходилось расставаться так скоро? Они были вместе чуть больше суток, этого слишком мало! Когда она ехала к нему, ей казалось, что целый день вместе, это так много по сравнению с восемью часами, но, боже, как она ошибалась! Катер уже подал сигнал, который, она знала, означал, что они приступили к швартовке. Если они не выйдут им навстречу, капитан поднимется сюда и постучится. «А что если не ехать — промелькнула у Сакуры безумная мысль, — сказать, что я остаюсь. Пусть они передадут Данзо, что меня смыло штормом в море, и я пошла на корм рыбам, пусть! О, как он обрадуется! Или разозлится? Посмотреть бы на его лицо!» Девушку начал разбирать смех, и она запоздало отметила, что на нее накатывает истерика. Какаши поднял ее искаженное горькой улыбкой, залитое слезами лицо и медленно, словно утекающее с ужасающей быстротой время не имело никакого значения, начал собирать губами и кончиками пальцев слезинки, скатывающиеся по щекам.
Потихоньку Сакура начала успокаиваться и отвечать на его поцелуи. Даже в безвыходных ситуациях ему всегда удавалось утешить ее. Какаши всегда был рядом, когда ей было тяжело. А она, как всегда, в своей эгоистичной манере забывала о том, какую боль испытывает он. И сейчас лишь дрожание похолодевших пальцев могло выдать то, что творилось в его сердце.
Мужчина отстранился от девушки ровно настолько, чтобы ее лицо не расплывалось перед глазами. Он должен был это сделать. И лучше сделать это здесь, чем на глазах у моряков. Он должен был оторвать от себя часть тела и сделать вид, что это совсем не больно. Он должен был попрощаться с ней. От этой мысли разрывалось сердце, и больше всего на свете ему хотелось сесть на этот катер вместе с ней и встретить все, что обрушит на них Данзо лицом к лицу, но это было равносильно самоубийству. Так что Какаши усилием воли заставил себя подумать об улыбающейся Сакуре. Там, в деревне, окруженная друзьями и заботами она оправится, это расставание больше не будет казаться такой уж трагедией. Какаши знал, что бы она ни задумала, ее защитят и поддержат. С ней ничего не случится. Только повторяя это снова и снова, не допуская ни малейшей мысли об обратном, он мог заставить себя выпустить ее из своих рук.
Еле слышным шепотом скатилось с его губ, обрушилось, как взорвавшийся вулкан:
- Пора...
Сакура дернулась один раз, вмиг перестав дрожать и всхлипывать. Все. Вот и конец. Она подняла на него глаза, встретив серо-красный взгляд. Отмеренное им время истекло. Девушка подняла руку и в последний раз провела ладонью по его щеке, прежде чем он одним отточенным движением натянул на лицо маску. Пора.

...
Они неторопливо шли по влажному мху, утопая по щиколотку. Морось витала в воздухе, цепляясь за ткань их одежды и оседая каплями. Они шли близко, почти прижавшись друг к другу, не желая до последнего отпускать сцепленные руки. Это было безумно глупо и так по-детски, но по-другому они не могли и не хотели. Однако как бы медленно они ни шли, маленький каменный остров неизбежно кончился, впереди были только бушующие стальные волны холодного моря, готовые в любой момент подхватить маленькое суденышко, мерно покачивающееся у крошечной пристани. Команда катера тактично скрылась из виду, когда двое шиноби остановились на берегу. Сакура прижалась к мужчине, спрятав лицо у него на груди. Последнее крепкое объятие, прежде чем она взойдет на борт. Они уже попрощались, и все слезы уже были пролиты, оставалось только посмотреть на него еще раз. Когда она подняла голову, Какаши дотронулся скрытыми тканью губами её лба, вновь и вновь мысленно заклиная: «Береги себя». Сакура посмотрела на него, и воскликнула вдруг:
- Ох! Твой Шаринган!
Мужчина нахмурился, не понимая, о чём она говорит.
- Ты его так долго держал открытым! Как я могла забыть осмотреть тебя?!
Он улыбнулся одними уголками глаз:
- Ничего, в следующий раз осмотришь.
Девушка замерла на мгновение, а потом ее покрасневшие губы растянулись в улыбке:
- Да. В следующий раз.
Капитан уже вышел на борт катера, по его лицу было видно, что ему не хочется их прерывать, но пора отправляться, скоро начнется отлив.
Сакура стиснула руку Какаши на прощанье. «Никакая это не профилактика,» - пронеслось у нее в голове. Когда ее пальцы выскользнули из его ладони, мужчину до костей пробрал ледяной ветер с моря, добравшийся до самого сердца. Еще несколько нетвердых шагов, и Сакура уже на борту. Она на борту, а он там, на камне, один. Реальность ситуации вдруг стала болезненно очевидной, но ни один из них не произнес ни слова, ведь если что-нибудь сказать, они могут просто не выдержать.
Сакура стояла на самом носу, мешая матросам отшвартовываться, но для нее это не имело значения. Ничто не имело значения, когда они находились на расстоянии взгляда, но и это было так далеко! Взревел мотор, катер отчалил, равнодушные волны заполнили расстояние между ними.
- Это всего лишь месяц... - беззвучно шептали ее губы, и неизвестно кого Сакура пыталась убедить больше.
Слишком быстро фигура мужчины, стоявшего на берегу каменного острова уменьшилась, пока не стала неразличимой на фоне пестрого гранита. Катер вильнул, и маяк скрылся за горбатым безжизненным островком архипелага. Сердце болезненно сжалось, когда Сакура вспомнила, что он видел ее на пару секунд дольше. Ее колени грозили подогнуться, но силой воли и мертвенной хваткой онемевших пальцев за железный борт она заставила себя стоять. Только тихие слезы предательски жгли кожу, а она продолжала нашептывать завывающему ветру:
- Это всего лишь месяц...

...
Он стоял там, пока не онемели ноги. Он прекрасно знал, что Сакура не вернется, но какая-то дикая иррациональная надежда заставляла его стоять до тех пор, пока он не потерял чувствительность в конечностях. И только мысль о том, что она дала бы ему подзатыльник за такое ребячество, заставила его повернуться спиной к островам, за которыми скрылся катер. Передвигая одеревеневшими ногами, мужчина направился в сторону маяка. Опустевший дом не манил его, но он упрямо шел, невидящими глазами уставившись себе под ноги. Пружинистый мох не сохранил следов, оставленных ими с утра. Но он помнил, что они шли тут вместе. Он помнил каждую деталь прошедших суток, помнил все, что произошло этой ночью. Эти воспоминания останутся с ним навсегда. Какаши поднял голову и посмотрел на серую трубу маяка и на свет лампы, пробивающийся сквозь вечерний сумрак. Он даст ей этот месяц. А если... если он не увидит её на этом чёртовом катере, то пусть Данзо пеняет на себя.
Ветер все так же неумолимо пытался глубже забраться под его одежду, но джонин запахнулся потуже и уверенным шагом продолжил путь к домику смотрителя маяка.