Место, куда я могу вернуться...

Июнь-месяц был довольно жарким и засушливым. Прохлада утренних часов исчезала так быстро, будто ее и не было. Солнце уже стояло в зените в полдень и палило жарким зноем до позднего вечера. Лишь одно оставалось неизменным в этом пыльном городишке – соленый запах моря вперемешку с запахом рыбы, зачастую протухшей. Безлюдные улицы не вызывали удивления, это тоже было привычным. Город постепенно умирал. Умирал так нехотя, с ярым желанием жить, но противник был слишком силен. Его рывки были незначительны, не то что атаки наступавшего, бывшие точными и меткими. Промышленный городок доставлял самое, наверное, минимальное количество рыбы, и то, что было, зачастую уже оказывалось негодным. Заводы, некогда бывшие здесь и кипевшие работой, закрылись по различным причинам, что и повлекло за собой определенные и совсем нежелательные последствия. Многие дороги требовали ремонта, происходил отток населения в более яркие, живые города. Так городок и доживал свой век, серыми блеклыми красками безысходности и тупого, скотского смирения. Он пропадал. Молодежь с неким сожалением и показной брезгливостью покидала город в поисках лучшего будущего, взрослые колебались, но так или иначе к каждому приходило понимание ситуации, а старики, качая головой с осуждением, решительно оставались на месте. Уже и спешить им было некуда.
Однако в каждом городке, пусть и устало тлеющем едва-едва, из последних сил, имеется особое место. Оно всегда наполнено самыми разными эмоциями, полнится чувствами и имеет особую неповторимую атмосферу легкости и уюта. Почти волшебную. Это был красивый японский сад с зеркальными прудами, куда, плавно качаясь, падали листья, где охровые закаты казались в тысячу раз романтичнее и прелестнее, откуда можно было дотянуться до звезд. По крайней мере, такое чувство никогда не покидало тебя, если ночью стоишь под сенью деревьев и смотришь в небо. Тут можно было загадать желание при виде длинного росчерка хвоста метеорита: какая разница, мусор галактики пролетел, или действительно одно из светил упало, блеснув в космической дали, ибо отсюда с холма открывалась панорама невиданных красот. Красота, на первый взгляд обычная, но чудная, очаровательная в своей простоте. Когда, кряхтя, зажигаются фонари, еще слабо мерцает огнями небосвод, и первой проклюнется раньше всех Северная звезда, когда еще вечерний усталый город сливается с горизонтом ярко-алого и сочного как рябины кровь – пейзаж захватывает дух. Воздух чист и прозрачен, здесь не чувствуешь привычного в низинах запаха тухлой рыбы. В парке было притягательное волшебство очарований. Все здесь было прелестно до мельчайших деталей.
В такое время, когда солнце орошало своими чистыми лучами уставший город, на траве, прямо на вершине холма, сидела девушка. Рядом валялись ворохи бумаг, старых пожелтевших газет, старательно исписанные с двух сторон аккуратным почерком листки, а неподалеку – серенький потертый портфель. Она сидела на коленях и, тщательно сглаживая углы, проводя ноготками по листам бумаги, складывая из них фигурки. Оригами. Изящное искусство тонкости и ловкости пальцев, когда руки создают то, что им диктует сердце. Оригами – танец души, крик триумфа, искупление маленьким счастьем. Капля за каплей. Создатель оригами – волшебник. Искусный, чистый душой. Ибо оригами в состоянии делать каждый, но не каждый способен вдохнуть жизнь в бумажный сверток. Тонкими руками, переплетая грани, задерживая взгляд на шероховатостях и ненужных извилинах, в поисках самосовершенствования – истинные чудеса. И это называется талантом. Делать что-то с душой, творить что-то от сердца дорогого стоит. Оригами – не просто искусство ловкости рук, это любовь к жизни, ведь ты сам создаешь маленькую бумажную жизнь, даришь её блеклой бумаге, превращая в нежную и изящно сделанную фигурку. Ты даришь бумаге историю, воспоминания. Оставляешь на ней свой легкий след. Это чувство никогда не покидало девушку, она любила творить, любила создавать своими руками красоту. И теперь, даря старой потрепанной бумаге газет с помощью оригами нечто новое, невиданный виток существования, Конан радостно улыбнулась, кинула очередную работу в стопочку неподалеку и блаженно замурлыкала песенку себе под нос.
Неожиданный порыв ветра закружил в воздухе сделанные фигурки водяных лилий и резко унес их вдаль. Девушка вскрикнула и устало закрыла глаза. Ну вот, вся работа пошла прахом.
- Конан, ты в порядке? – спросил парень, подходя к девушке. Он был высокого роста, с многочисленным пирсингом на лице, его рыжие волосы торчали в разные стороны, и выглядел парень очень даже мило. Сразу за ним семенил его друг, лениво подтягиваясь.
- Нагато, - девушка слегка улыбнулась и кивнула головой. Её короткие синие волосы трепетал ветерок, взгляд, внимательный и проницательный, чуть задержался в дали, куда унесло её творения, и как-то поблек, – знаете, Яхико, Нагато, я делала эти оригами для больной девочки. Она где-то вычитала, что, если сделать тысячу оригами, она выздоровеет.
- А разве не тысячу журавлей? – недоуменно протянул Яхико, падая рядом на траву. Пара листочков помялись. Нагато закатил глаза и, собрав листки, бросил их Конан в руки, подальше от вездесущего Яхико. - И какому ребенку это помогло выздороветь? Вспомни хоть мальчика и тысячу журавликов.
- Нет, именно лилий. Она любит лилии и всегда жалуется, когда у нее не получается оригами. Пока я лежала в больнице, я научила ее этому. А журавлики делать она не хочет, слишком сложно для нее, - девушка мягко улыбнулась и закрыла глаза, тоже падая навзничь на траву. – Яхико, не будь таким злым. Это всё, что я могу сделать для этого ребенка. Лучше бы помог, чем бурчать.
- Я не умею, - Яхико покривлялся и показал язык, на что Конан лишь хмыкнула.
- Эй вы, чего разлеглись? Завтра тест по математике, - недовольно пробурчал Нагато и теперь уже отодвигал стопку листов от Конан, которая могла их ненароком задеть и помять, а потом сама бы и жаловалась.
- Плевать на тест! Вот ты зануда, Нагато-чан! – весело заорал Яхико, подбрасывая в воздух свой портфель. Попытка поймать его оказалась неудачной, и портфель приземлился ему на нос, больно ударив металлическим краешком. Раздался веселый дружный смех друзей. Ветер трепал их волосы, улыбки сияли искренностью, и в глазах сияли решимость и желание жить, любить жизнь. Это было чудное мгновение.

* * *

Конан шла по знакомому переулку и задумчиво смотрела в небо. Знакомые улицы, столбы, мусорные баки. Дома с той же самой знакомой черепицей и атмосфера унылости приелась и прилипла намертво к каждому изгибу этого города. Все оставалось тем же. Он не молодел, не старел, он разрушался, исчезал. И девушка знала это. Грустно было наблюдать за смертью родного городка, но не в ее силах было что-то исправить. Уже стало привычным прощаться с друзьями, которые покидали эти места, не было ни слез, ни горечи. Она всегда была такой: к чему слезы, если и помочь ничем не в состоянии? Какое-то странное рациональное мышление, трезвость и в то же время некая апатия примешивались ко всему. Настанет день, когда и она с семьей уедет отсюда – это было понятно, но когда? Да и стоит ли думать об этом, пока есть настоящее? Тем более, Яхико и Нагато пока рядом с ней, а значит, все хорошо. Пока хорошо.
Разуваясь у входа в особняк, Конан почувствовала где-то глубоко внутри щемящее чувство не то досады, не то волнения. Откинув все лишнее и не нужное, девушка вошла в дом и по привычке оповестила о своем возвращении. Но все было тихо. Ни один звук не раздавался в шикарном особняке: ни топот ножек, ни привычной возни матери на кухне. Казалось, дома никого не было. Слегка обеспокоенная, она выбежала в сад: там, на траве, поскуливая, лежала собака. Пёс скулил и, закрыв глаза, едва подвывал, еле слышно.
- Снуппи, что с тобой? – нахмурившись, девушка присела возле собаки и погладила ту по шерстке. Она оставалась все такой же недвижимой. Хвост не вилял, как раньше, когда возвращалась хозяйка, и глаза блестели как-то грустно. Поднявшись с колен рывком, Конан оставила собаку и направилась внутрь дома. «Наверное, приболел. Кхм, а где же мама с мальчиками?» - мысли оставались невысказанными, да и кому говорить? Поникшей фиалке на прикроватной тумбочке или плюшевому медведю? Наконец, переодевшись, девушка уже собиралась спускаться вниз, на кухню, когда услышала тихие всхлипы. Насторожившись и прислушиваясь, она замерла. Всхлипы доносились из комнаты младшеньких.
- Кита, Тадасэ! – девушка забежала в детскую и увидела братишек в дальнем углу, пугливо жавшихся друг к другу. Она подскочила к ним, обняла, стала успокаивать и спрашивать, что же случилось. Мальчики дрожали, плакали и звали сестру, чтобы она их защитила.
- Тихо, тихо, - шептала девушка, поглаживая их по головам. Наконец, они успокоились и замерли рядом с ней. Они как сидели у нее на коленях, обнимая ее, так и заснули. Поочередно высвободившись, девушка уложила их в постельки и вышла из комнаты, нахмуренная и порядком обеспокоенная. Что же все-таки произошло?
Уже стемнело. За окном бескрайняя ночь стелилась мягким шелестом травы, кроны деревьев устало шептались между собой, и отдаленный шум машин напоминал еще о том, что время не остановилось. Конан лежала у себя в комнате на аккуратно собранной постели, мастерила лилии. На душе было тревожно и неспокойно. Пока она пыталась дозвониться до матери, уже успела тысячу раз передумать и перенервничать. Привычное спокойствие давало сбой, глубокая трещина пролегла и не давала покоя, всё расширяясь и расширяясь. Что же все-таки случилось? Наконец усталая и измученная переживаниями девушка выронила бумагу из рук и, щекой отыскав мягкую подушку, заснула, не раздеваясь. Оригами, что кучкой лежали на краю кровати, с мягким шелестом посыпались на пол и усеяли ворсистый ковер своим белоснежным великолепием. Ночь была темной…

Конан удивленно обнаружила, что стоит посреди горы посуды. Грязной, немытой, местами потрескавшейся, а откуда-то сверху знакомый голос кричит: «Мой, мой, мой дочиста, чтобы блестело! Мой, мой, мой дочиста, чтобы блестела!». Повинуясь непонятному приказу, она брезгливо тянет руку к посуде и начинает мыть. Откуда ни возьмись появляется раковина, а там много вилок, ложек, ножей... И все такой же крик: «Мой!»…
Внезапно декорации меняются, её тянет куда-то, она падает навзничь и с удивлением отмечает, что стоит на ногах, в каком-то странном пышном платье с оборочками и бантами. Ярко-зеленое платье мерцает и вызывает неприятные ощущения, даже страшно взглянуть… Вокруг танцуют пары, лиц нет, пары, пары, пары… кружатся в мазурке, подпрыгивают, и вот везде кавалеры. А лиц нет. Будто кто-то стер их. Ни глаз, ни носов, ни ртов. Просто чистое лицо. Испуганный крик должен был разнестись по всему залу, но рот не повинуется. К ней подбегает кавалер, кланяется и ведет в танце. Конан вырывается, но все тщетно. Яркие цвета сливаются воедино, мир кружится, а решительный партнер смеется. Смеется и смеется, а потом шепчет, шепчет и шепчет гнусавым голосом: «Развлекаетесь, барышня, на балу, а ваша мать с голода померла недельку назад, а братья ваши плачут, плачут, их в гроб живыми заколачивать будут!» Конан начинает кричать и пытаться вырваться, но все тщетно. Наконец, пары замирают, гасят свет, и отовсюду раздаются аплодисменты, а девушка снова одна, недавний танцор исчез, скрывшись в толпе. Вокруг усмешки, словно кинжалом в сердце, алчные взгляды и смех. Грубый, жесткий, страшный смех. Появляется на лестнице мужчина. Все так же в страхе и диком ужасе, обуявшем сердце, она приглядывается и видит вихрастую рыжую голову Нагато. Его взгляд блестит, он, словно сумасшедший, поднимает бокал красной алой жидкости. «Вино», - мелькает в голове. Неожиданно в зале становится пусто и эхом разносится голос Нагато:
- За измену платят кровью, - девушка пытается понять, в чем дело, и вдруг начинает кричать, в ужасе хватаясь за живот. Зеленое платье сразу становится желтым, и красное пятно расползается по нему стремительно и быстро. Боли нет, но ужас капающей крови обуревает, и страшно, страшно, страшно…

Конан резко распахнула глаза и неожиданно поняла, что она кричала. Кричала сильно, с надрывом. Еще в горле стоит комок, желудок сводит, а ноги и руки дрожат. Что это было? Еще толком не поняв, где она и что она, девушка удивленно хлопала глазами. Комната принимала понемногу свои очертания: вот стол, стул, шкаф. Вон диван, там приоткрыта дверь, ведущая на балкон. Странно. Ужас, тихий ужас обуревал девушку. Сон вспоминался в ярчайших деталях, страшно, ее колотила крупная дрожь, и всё не проходили, не проходили впечатления! Все так живо перед глазами, резко, ярко, чересчур!
- Сестренка, что случилось? – любопытная головка заспанного ребенка выглянула из-за дверного косяка. Конан натянуто улыбнулась и сказала:
- Тадасэ, милый, извини, что разбудила. Мне приснился кошмар, и только.
- Конан-онэ-чан, я кушать хочу, - пожаловался мальчик, кулачками потирая глаза.
- Пошли тогда, - улыбнувшись, девушка встала с постели и, подхватив ребенка на руки, спустилась вниз.
Пока она готовила омлет и заваривала чай, чувство тревоги успешно вернулось обратно. Однако она все также нежно улыбалась братику, с легкой улыбкой успела поприветствовать младшенького, который тоже просил еды, и сама уселась за стол. Задумчиво мешая ложкой давно растворившийся в кофе сахар, Конан все же пыталась понять, куда делась мама. Ночью её так и не было… А на часах стрелки послушно замерли на 6:30…

* * *

Полдень снова морил своим зноем, не было ни ветерка, а запах рыбы ощущался намного отчетливее. Девушка ходила по комнатам и убиралась, настроение ни на йоту не сменилось со знака минус. Школу в этот день она успешно пропустила, впрочем, как и малыши детский садик. Мамы еще не было. Звонить в полицию было рано, двадцать четыре часа еще не минули, да и кому захочется звонить? Однако Конан успокаивала себя, что мамочка могла забыть зарядить сотовый телефон и остаться на ночевку у подруг. Она всегда была достаточно легкомысленной. Но… почему же тогда не позвонила от подруг, в этом вопрос? Понадеялась на старшую доченьку? Глупости. Конан решительно отогнала все ненужные мысли – зачем себя тревожить понапрасну? А может, и не понапрасну… Уже собираясь выпить зеленого чая, чтобы хоть как-то успокоиться, девушка услышала, как отпирается дверь на улице и как громко залаял Снуппи. Ну вот, вернулась, всё в порядке. Через пару минут в гостиную вошла мама. Она была красивой женщиной средних лет, всегда ухоженная и холеная, длинные медвяно-светлые волосы доставали до поясницы, карие глаза всегда были улыбчивыми, и плевать, что у глаз совсем недавно появилась сеть морщинок. Она все еще была красива.
- Мама, что с тобой? – подлетела девушка, кинув тряпку на пол, обнимая женщину. Её волосы были спутаны, глаза жутко опухли и были красными от слез, а взгляд казался пустым… Взяв мать за руку, она с удивлением заметила сломанные ногти. Длинные, всегда ухоженные ногти были сломаны и запачканы в грязи.
- Мама? – выдавила девушка, - что случилось?
- Конан, - женщина попыталась улыбнуться, но, не совладав с собой, расплакалась, - папы нет… Его больше нет!
Сердце пропустило удар. Холод обуял все тело и сковал ледяной пеленой, руки стали дрожать, а дыхание перехватило. Она не могла поверить. Нет, этого не может быть, это ошибка. Мама ошиблась, шутит, видимо, не так поняла. Все не могло так обернуться, не могло, не могло! Или… это все случилось? Ками... Почему? Нет, неправда. Невозможно. Ложь! Это всё еще сон, всё еще кошмар. Ущипнуть бы себя посильнее… Но от щипка легче не стало, и, когда до девушки стало доходить, что это правда, она закричала. Закричала на весь дом и упала на пол. Слезы уже вовсю струились по щекам, а крик переходил на хрип. Неожиданно стало не хватать воздуха, она не слышала, что говорила мама, не слышала её причитаний и метаний по особняку в поисках лекарств. Лучше сейчас задохнуться и умереть… задохнуться, нет воздуха, нет жизни, нет проблем. Неожиданно к губам мать с силой прижала флакончик с лекарством, постепенно дыхание стало восстанавливаться, и в глазах уже не блекло, не мерцало разноцветными вспышками.
- Тихо, тихо, Конан, тихо, дорогая, слышишь? Мы справимся, все будет хорошо, папа не простит нам, если мы будем страдать сильно, слышишь? Все у нас будет хорошо, слышишь, все будет хорошо… Успокойся, тебе нельзя нервничать, тихо, тихо…
Но девушка уже ничего не слышала и, неожиданно обмякнув в материнских руках, потеряла сознание.

* * *

За окном лил дождь, проливной и серый, не было видно ничего вокруг, все было застлано непроглядной пеленой, и оттого становилось ещё грустнее. В кафе на углу центра города из колонок лилась легкая музыка, неспешно гуляли официантки меж столиков, а у самого окна сидели трое молодых людей. Два парня и одна девушка, одетая в черное платье. Она водила карандашом по салфетке, выводя простенькую подпись.
- Конан, ну так, когда отъезд? – спросил Нагато, поднося к губам чашку с капуччино. Девушка еще минуты две поводила по листку, будто и не замечала вопроса, а потом, резко вскинув голову, сказала:
- Через недельку. Этот дом забирают кредиторы, остальное имущество конфисковано, резиденции тоже. Все, что принадлежало отцу, забрали. Но у мамы еще осталась квартира в Токио. Ничего, все будет в порядке, - Конан нахмурилась и сжала кулаки.
- Ты уверена? У тебя же мама никогда не работала, - заметил Яхико, поедая рамен.
- Не работала, - согласилась Конан, взгляд у нее был все такой же холодный и пустой со дня смерти отца. Вот уже месяц. Две недели она пролежала в больнице из-за расстройства, еще две недели провела, запершись у себя в комнате, и это была первая прогулка после долгого заточения. И то взгляд был потухшим и безразличным. Яхико по пути старался развеселить подругу детства, но вскоре оставил тщетные попытки. Конан не поддавалась, более того, она впервые стала раздражаться и отвечать резко, обрывочно, нехотя.
- А школа? Последний же год остался, жаль, мы не вместе выпустимся, - жалобно проскулил Яхико.
- Плевать. Закончу там, разницы нет, тем более, я буду работать, - Конан задержала быстрый и легкий взгляд на парнях и отвернулась. Она знала их примерную реакцию, взгляды осуждения. Она чувствовала
это, но смотреть было выше ее сил.
- Ты? – разом воскликнули друзья.
- Я, - подтвердила девушка и, встав из-за стола, быстро нырнув на улицу, исчезла.
- С ней все в порядке? – взволнованно спросил Яхико.
- А ты как думаешь? Конечно, нет. Смерть отца по-своему запечатлелась в ней. Более того… работать?! Она? – Нагато покачал головой.
- Угу, ты только представь, дочь одного из богатейших людей в Японии, нефтяного магната, будет работать. М-да… - Яхико откашлялся, представив себе Конан, работающую в забегаловке.
- Но у них все забрали ведь, - заметил Нагато, пожевывая соломку.
- Некрасиво, конечно, но ведь госпожа Надэсико была моделью раньше, - грустно усмехнулся друг, - её красота при ней, но подиумы уже не нуждаются в жене олигарха, в бывшей жене, теперь вдове…
- Наши семьи были дружны между собой, город принадлежит нашим компаниям, кстати. Единственное место, где очень тихо и спокойно. Может, мы могли бы помочь Конан.
- Вряд ли. Бизнес жесток, и он не меньше, а даже больше всех связан с подземным миром. Может, потому и он был убит? – вздохнул парень, взъерошивая свои волосы.
- Может, - подтвердил устало Яхико. Оба друга не знали, что делать, несмотря на влияние их семей. Тупик…

* * *

В день отъезда Конан не выходила из комнаты, оставив все заботы на мать. Она никого не хотела видеть. Погребальная церемония проходила без нее, она просто не могла заставить себя пойти туда – это значило бы принять тот факт, что его больше нет. Однако, не выдержав, девушка все же пришла к отцу позже, через три дня. И долго, долго не уходила с могилы, разговаривала, обращалась к нему, спрашивала, что теперь делать. А правда, что теперь делать, когда беззаботная жизнь в обнимку с оригами, домашним лабрадором и прогулками с друзьями закончилась? Что? И как заставить себя пойти работать, если в жизни никогда ничего не делал, кроме уборки по дому, и то, принудив родителей уволить повара и прислуг дома, так как самой делать веселее. Но и это был всего лишь детский каприз. А что такое работать? Смены? А как же учиться и работать? Как? Домой она вернулась в позднее время…
Теперь, погружая вещи в машину и стоя в ожидании матери и братишек, девушка прощалась с родными местами. С особняком, с далеким холмом, на который она так и не успела сходить, с друзьями, которым она так и не сказала время отъезда. Она ужасно не любила прощаться, хоть и привыкла говорить старым друзьям «пока». А вот близким, почти что родным… как такое скажешь?
- Дура! – резкий окрик заставил девушку вздрогнуть, она обернулась и увидела выходивших из машины друзей. Яхико выглядел жутко разозленным, Нагато был спокоен, но флюиды раздражения чувствовались как наяву.
- Нагато, Яхико, что вы тут делаете?
- Это ты что делаешь? – раздраженно бросил рыжий парень, кинув ей в руки пакет. Вовремя поймав его, она увидела внутри коробочки, разноцветные и завернутые в праздничную фольгу. - Прощальные подарки от нас.
- Не стоило, - бесцветно отозвалась девушка, и неожиданно захрипела. Яхико набросился на нее с объятиями и крепко держал, не отпуская. –Я…хи…ко!
- Дура, - пробормотал парень, в его голосе слышалась нежность, боль расставания и забота. Конан закрыла глаза и прижалась к парню, шмыгнула пару раз носом, сдерживая рыдания. - Не плачь, дурочка, мы будем навещать тебя, созваниваться, мы же лучшие друзья, помнишь?
- Помню, - сквозь беззвучные рыдания, что стискивали грудь, пробормотала девушка. Неожиданно у нее в руках оказалось нечто мягкое на ощупь. Мягкое и тонкое, что это?
- Четырехлистный клевер, всю неделю искал! – улыбнулся парень беззаботной и такой родной улыбкой. Ками, куда же без таких друзей? Зачем она не позвонила и не предупредила их? Как было глупо... – Пусть он бережет тебя вместо нас. И пусть принесет удачу, принцесска, на твоей первой работе!
- Ну, напомнил о счастливом! – рассмеялась девушка. Наверное, впервые за этот долгий и мучительный месяц. Яхико отпустил девушку и немного отошел в сторону, пошел внутрь дома, проститься с матерью Конан и её братишками. Он быстро кинул взгляд назад, на друзей и, усмехнувшись, исчез за дверью. Конан и Нагато остались одни.
- Не грусти, мы всегда будем рядом, несмотря на расстояние, - заметил парень, увидев маленькие проступавшие слезинки в уголках глаз. Он нежно провел по щеке девушки и, улыбнувшись, стер кончиками пальцев слезы. - Хотя бы ради меня, не грусти…
- Нагато, - Конан улыбнулась. Милый, такой родной, близкий… и любимый. Только ты это не узнаешь, не будем говорить о печальном. Слишком нужен мне, чтобы рассказывать о своих чувствах, ломая прошлое и все чувства. Будь хотя бы моим другом… большего я и не прошу. Будь моим другом. Моим. Другом…
- Глупая, я обязательно приеду за тобой и заберу с собой, слышишь? – Нагато резко притянул девушку к себе и поцеловал ее. Конан в изумлении уронила пакет и осторожно коснулась груди, шеи, а потом и зарылась ладонями в его непослушные вихри. Такой родной… такой нежный… близкий. Любимый. Неожиданный. Нужный… Поцелуй был нежным, сладким, головокружительным. Он сводил с ума, соблазнял и в тоже
время кричал о любви. Когда прекратился поцелуй, Конан спрятала глаза и прижалась к Нагато.
- Ты…
- Люблю тебя, дурочка, я люблю тебя. Только ты поздно замечаешь, а я долго думаю, как тебе это сказать. Прости, что поздно.
- Ничего не поздно, не поздно, - замурлыкала девушка, прижимаясь к парню. Так не хотелось отпускать. Мысли, мысли, которые были глубоко в душе, можно было теперь сказать вслух. - Я тоже люблю тебя. Люблю…

* * *

Мама завела машину, и Конан, прощально помахав друзьям и улыбаясь им, закрыла окошко. Она не знала, что ждет её в будущем, не знала, как обернется её завтра, не понимала многих вещей, от которых раньше была ограждена, но теперь, теперь, она чувствовала, что, несмотря ни на какие жизненные трудности, у нее будут люди, на которых она сможет положиться. Лучший друг. Самый любимый парень. Они у нее есть. И не важно, каким враждебным миром обернется её будущее, у нее всегда будет место, куда она сможет вернуться. К своим друзьям. В любимый умирающий городок. В родной и нежный парк. К своему холмику и к своим занятиям оригами. У нее всегда будет место, куда она сможет вернуться