Моменты ливня - Глава 2 - Внизу

…
— Однажды у Бекки испортился йод…
…
— Царапина? А, ничего, заживёт!
Что со мной. Где я нахожусь. Что это за место.
— Пам-парам-пам-парам…
Мне плохо. Меня тошнит.
— Пара-па-па!
Почему мне так плохо.
Способность думать ко мне возвращалась неохотно. Мысли ворочались в голове необычайно медленно. Я помню, у меня такое было после операции.
— Где же наши вещи… — деланно весело произносил какой-то голос со стороны.
Что-то не так. Я не чувствую себя.
— Где же наши клещи… — обладатель голоса явно сегодня был в духе.
Я попыталась открыть глаза.
Всё плыло. Как в тумане. Нет, как в киселе. Или как в формалине.
Мне не удавалось сфокусировать взгляд. Глаза слезились от неяркого света, исходившего откуда-то сбоку. Слёзы мешали рассмотреть обстановку.
— Уходите, мишки, спать…
Я упорно пыталась сморгнуть слёзы, наворачивающиеся на глаза. Наконец, получилось.
Какое-то мрачное помещение. Очень сухое. Я лежу на чём-то твёрдом. Мне холодно.
— Уходите, мышки, спать…
Каждое слово ударами молота било по ушам. Мне было физически больно слушать этот бред. Я захотела крикнуть человеку, которого не видела, чтобы он заткнулся, но не смогла. Мой язык меня не послушался.
— И не стоит мне тут лгать…
В помещении затхлый, отвратительный запах. Вкупе с ужасно сухим воздухом он приобретал особенно резкий оттенок. Меня начало мутить гораздо больше. Меня бил озноб, я продрогла. Неужели тут так холодно? Я не чувствую. И чувствую. Что за чертовщ…
— Что не любите вы спать! — с ударением на последнем слове воскликнул голос. Неожиданно раздались шаги и, вскоре, надо мною возникло чьё-то лицо. Я попыталась его рассмотреть.
— Наша красавица проснулась! — незнакомец был явно доволен. — Проснулась!
Обычное лицо. Обычные волосы. Необычные глаза.
— У меня для тебя есть сюрприз, дорогуша, — человек куда-то исчез. Сбоку что-то заворочалось.
Безумные глаза.
Послышался грохот, какой-то лязг. Я лежала и дрожала, пытаясь пошевелиться. Тщетно.
Надо мною вдруг возникло зеркало. Большое, пыльное, во весь человеческий рост. Оно висело на расстоянии полутора метров, прикреплённое на ржавом шарнире к какой-то металлической конструкции.
— А вот и мы! Тебе нравится? — голос был всё так же неестественно весел.
Слёзы вновь навернулись на глаза. Я моргнула. И увидела.
Я лежу на каком-то металлическом столе.
Я голая.
Нет.
У меня нет рук.
Нет.
У меня нет ног.
— Я старался, дорогуша!
О боже…
— Ты теперь выглядишь гораздо лучше! — голос то и дело срывался на довольный визг. — Со своими отростками ты просто уродливо смотрелась на моём столе!
Обожеобожеобоже…
— И нести тебя было неуд… Эй! Да ты меня не слушаешь!
Я зажмурила глаза. Почувствовала бегущие по щекам обжигающие слёзы. Это бред… Это сон…
— Не смей игнорировать меня, сука!
Пощёчина. Моя голова безвольно дёрнулась, но я не разомкнула дрожащих век. Мне больно. Я не могу шевельнуться.
— Ну что, тебе нравится?! — человек закричал безумным фальцетом. — Сегодня ты моя собственная сука, моя!
Это сон, это бред, это кошмар, это…
Что-то острое вошло мне под грудь, в районе нижних рёбер.
Я закричала. Я завопила. Я распахнула полные ужаса и боли глаза. Но не издала ни звука.
Мне ужасно, невероятно больно.
— Нравится, да?!
Предмет внутри меня резко пошёл вверх, распарывая кожу на грудной клетке. Я чувствовала, как кожный покров раздирается, как он расходится в стороны на моей судорожно вздымающейся груди, как кровь стремительно заливает моё тело, я чувствовала адскую боль, разрывающую моё сознание.
Но я не могла закричать. Я не могла попросить пощады. Я не могла ничего сделать. Я беспомощна. Спасите меня…
Человек резко выдернул из моей груди свой предмет. Капли крови брызнули мне на лицо. Предмет сверкнул на неярком свету. Скальпель.
— Ты у меня сегодня помучаешься, шалава! — голос у садиста был громким, отвратительным, неприятным. — О да! — неожиданно человек успокоился, замолчал. Наклонился надо мною, так, чтобы не загораживать моё отражение в зеркале, но дать возможность увидеть его лицо.
Я билась в припадке адской боли, беспомощная, как рыба на сковороде. Где-то на заднем плане, за головой маньяка, я смутно видела своё отражение, ужасное, залитое кровью.
Человек протянул руку со скальпелем куда-то вбок, не переставая внимательно глядеть на мои судороги. Что-то звякнуло, рука вновь вернулась в моё иступленное поле зрения. Он держал в своей окровавленной, грубой руке шприц с какой-то жидкостью.
Ещё несколько секунд наслаждаясь моей агонией, маньяк неожиданно, со всей силы, воткнул мне в окровавленную грудь шприц.
Новая порция боли. Мой разум подводит меня, я нахожусь на самой границе своего сознания, но не проваливаюсь в забытие. Не могу. Как будто что-то держит моё сознание на плаву.
Человек с нажимом ввёл содержимое шприца внутрь, выдернул иглу, чуть не сломав её.
Судороги начали быстро проходить. Боль затухала, пульсирующее обезумевшее сознание возвращало мне способность думать и видеть.
— Теперь ты меня, верно, слышишь, да? — совершенно спокойным голосом протянул человек. Он, не отрываясь, смотрел на меня, на моё изуродованное тело, на мою вспоротую грудь, на моё лицо, в котором воедино смешались кровь, слёзы и страдание. — Теперь ты меня слышишь. Отлично, — человек удовлетворённо кивнул и отправился куда-то в сторону, откуда недавно взял шприц.
— Я ввёл в тебя два редких препарата. Не пожалел ведь, — голос смешался с лязгом каких-то предметов. — Один из них полностью обездвиживает тебя. Это чтобы ты не дёргалась. А то ещё убежишь, — человек мрачно хохотнул.
Я слушала его речи — не могла не слушать. Я смотрела на своё обезображенное тело в зеркало — не могла не смотреть. Непрерывно льющиеся слёзы беспомощности неприятно щекотали кожу лица.
— Второй из них полностью подавляет боль. Нервную систему, может быть… Я не знаю, мне всё равно, — непрекращающийся лязг смешался с ещё каким-то металлическим шумом, исходившим уже от потолка. — Знаешь, почему я тебе подарил такую возможность, не чувствовать боль? Потому что мне нравится, когда жертва понимает, что она умирает. Я люблю, когда она осознаёт всё, что я с ней делаю… — лязг прекратился. Шум с потолка — нет.
— Неужели… — человек быстро прошёл мимо меня, и куда-то направился. Стук подошв о дерево. Он поднимается наверх. Он уходит. Я слышу его шаги наверху, надо мной, от каждого его шага слабо подрагивает ненавистное мне зеркало, с него на моё тело сыпется пыль, прилипая к уже подсыхающей, но всё ещё влажной крови, медленно сочащейся из раскуроченной раны в моей груди. Мне хочется кашлять — от пыли, от ощущения сухости во рту — но я не могу. Металлический шум наверху прекратился. До моего измученного сознания донёсся едва слышный голос:
— …да, конечно. Льёт как из ведра, ага. Так. Ну, вы можете подойти завтра днём, я буду свободен…
Все мои мысли превратились в комок страданий и обречённости. Я не могла соображать, я могла только воспринимать происходящее, превратившееся в кошмар наяву.
— …хорошо. На имя Фостера. Фос-те-ра. Ага. Да. Всего доброго.
Снова раздались шаги. Вновь посыпалась пыль, в лучах неяркого света похожая на россыпи безвольно летящих снежинок. Человек дошёл до лестницы, начал спускаться. Неожиданно остановился.
Тишина.
— А я думал, ты уже сбежала, — довольно произнёс маньяк и, спрыгнув с последней ступеньки, прошёл мимо меня к своему прежнему месту, у меня за головой. Снова лязг.
— Наверное, лекарство уже подействовало, как ты думаешь? — раздался грохот, напоминающий скрип проржавевших колёс у тележки. Шум быстро приближался. Я чувствовала вибрацию металлического стола, на котором лежала. — А то мне совсем не хочется, чтобы ты потеряла сознание. Это будет так обидно.
В отражении огромного зеркала я увидела, как человек подкатил ко мне тележку с большим количеством инструментов, в беспорядке разложенных на ней. Ножи, скальпели, свёрла… Около всей кучи металлических предметов лежал синий носовой платок. Человек посмотрел наверх, поймал мой пустой взгляд в зеркале:
— Да-а, выглядишь ты неважно. Ну, ничего, сейчас мы тебя приведём в надлежащий вид.
Я смотрела, как человек наклоняется, достаёт из-под тележки ведро с мутной водой, берёт свой платок, смачивает его в грязной жиже, протирает моё тело. Я чувствовала его прикосновения так, как если бы у меня вдруг разом онемело всё тело. Маньяк медленно, осторожно, с видимым наслаждением протирал меня, мою отвратительную рану, мои изувеченные плечи и остатки бёдер. Каждый раз, когда убийца смачивал свой платок в ведре, я видела в зеркале, как вода приобретает всё более и более насыщенный мрачно-красный оттенок. Наконец, когда человек закончил, он посмотрел на моё лицо, на мои пересушенные губы.
— Что, небось, пересохло во рту? Извини, с водой у меня беда. Не стану же я давать тебе эту грязь из ведра, пусть даже ты внутри гораздо грязнее. Но губы я тебе смочу, я же не маньяк какой.
Человек поднёс платок ко рту, громко сплюнул на него и протёр мне губы и лицо. Мне не было противно, мне уже было всё равно. Я не могла соображать, все мои мысли как будто исчезли, испугавшись происходящего.
Кинув смятый, пропитанный кровью платок в ведро, маньяк оценивающе поглядел на меня:
— Неплохо, неплохо. Как тебе повезло, что я болею. Теперь, ты сможешь прекрасно всё разглядеть. Это будет невероятно красивое зрелище, — он стоял, наслаждаясь своей работой, он исследовал глазами каждый сантиметр моего оголённого тела. Остатка тела. — Что ж, ты уже хорошо отдохнула, я думаю. Можно и начинать.
Человек перевёл взгляд на свои инструменты. Инструменты, превратившиеся в этом богом забытом месте из средств помощи умирающим людям в средства убийства здоровых. Убийца стоял неподвижно несколько секунд, явно задумавшись. Потом, взяв в руки длинный, изогнутый тонкий нож, произнёс:
— Знаешь, обычно я люблю начинать с живота. Он такой мягкий, податливый, нежный… Но ты тощая, твоя болезнь, твой образ жизни источил тебя. Ты умираешь. А я лишь облегчаю тебе твою участь. Наслаждайся.
Маньяк плавно опустил руку с ножом мне на правый бок, ввёл лезвие ножа глубоко внутрь меня. Кровь моментально покрыла блестящее лезвие, начала стекать по моему бездвижному телу. Человек медленно вёл нож вверх, распарывая моё тело, отрезая от меня плоть.
Я ничего не чувствовала. Ни боли. Ни страха. Ничего. Я просто ощущала движение ножа внутри себя. Я просто смотрела в зеркало, не в силах даже заплакать. Не в силах даже моргнуть. Моё тело больше не принадлежало мне.
Маньяк выдернул лезвие, взял получившийся рваный кусок мяса и кожи в свою свободную руку. Начал тянуть на себя, медленно, но неумолимо вырывая его. Всё происходило в абсолютной тишине, я слышала лишь горячее дыхание убийцы и стук капель крови, стекающих со стола прямо на мертвенно чёрный пол. Моя грудь безвольно, часто вздымалась и опускалась. Лишь только это указывало на мой смертельный, но не осознаваемый под действием препаратов испуг.
Человек, наконец, оторвал кусок моего тела, внимательно посмотрел на него, потом с отсутствующим видом швырнул его в ведро. Полетели брызги — бурые, грязные. Затем человек снова ввёл своё орудие пытки в мою свежую рану и повёл лезвие к моему животу. Кожа расходилась, открывая его взору мои внутренности.
— Не каждая сука может похвастаться, что её кишки видели белый свет, а? — издевательски процедил маньяк.
Вскрыв живот, безумец вынул лезвие из меня и аккуратно положил нож обратно на ржавую тележку. Затем, этой же рукой, он раскрыл мне рану. Из неё небольшими волнами лилась тёмная кровь, покрывая моё тело и мои внутренности. Вторую руку убийца засунул внутрь раны, медленно перебирая, ощупывая каждый мой орган.
— Знаешь, почему я тебя не убил? Я — палач. А каждому палачу полагается жалованье. И в данном случае, моим жалованьем будет твоё сердце. Его стук. Удары твоего прогнившего сердца.
Маньяк наклонился, засовывая руку все глубже и глубже в моё нутро. Я смотрела на отвратительное отражение происходящего в зеркале. Я чувствовала движение его руки внутри себя. Никаких мучений. Никакой неприязни.
Лишь осознание факта.
Я ощутила, как он обхватил моё часто бьющееся сердце рукой. Сжал его. Лицо этого безумного человека склонилось над моим, я видела каждую морщинку на его лице. Он закрыл глаза, по-видимому, наслаждаясь своей работой.
Так прошло несколько секунд. Неожиданно, маньяк открыл глаза, внимательно, глубоко посмотрел на меня.
И с усилием дёрнул руку, вырывая сердце из моего тела.
Господи…