Мученик

Этот че­ловек, эти гла­за, в ко­торых за от­чуждён­ностью без­гра­нич­ная пре­дан­ность сво­ей де­рев­не, стра­не и лю­бовь к единс­твен­но­му род­но­му че­лове­ку. «Пре­датель» — креп­ко зак­ре­пилось за ним, «от­ступ­ник» — при­кипе­ло, «убий­ца» — врос­ло под ко­жу, а ме­ня ре­жет слов­но Са­меха­дой каж­дое из этих слов.
Они встре­ча­ют его, как вра­га. То­го, кто спас всю де­рев­ню от по­зора и без­жа­лос­тной рез­ни, кто не дал по­шат­нуть­ся, опус­тить­ся ста­тусу муд­ро­го гла­вы до жес­то­кого пра­вите­ля. Он под­ста­вил­ся под удар, пре­воз­мо­гая ду­шев­ную боль, в от­ча­ян­ном стрем­ле­нии спас­ти то­го, ко­го лю­бил силь­нее сво­ей жиз­ни. Жиз­ни, что пус­тил под от­кос во имя бла­га дру­гих. И я не­нави­жу их за это. Знаю, что он не одоб­рил бы, знаю — не дер­жит зла, но я так не мо­гу, я не столь добр и ку­да бо­лее ма­лоду­шен.
Не по­нимаю его, ос­те­рега­юсь, од­новре­мен­но да­же бо­юсь, и все эти чувс­тва соп­ро­вож­да­ет сла­бая, ед­ва ощу­тимая жа­лость, ко­торая вов­се не дос­той­на это­го че­лове­ка. По­жалуй, ес­ли бы я мог, то зап­ла­кал бы от бо­ли за его су­щес­тво­вание.
Хо­телось бы заб­рать се­бе все его бе­ды, по­менять­ся мес­та­ми, я да­же па­ру раз по­рывал­ся его убить, что­бы об­легчить но­шу. Од­на­ко, сто­ит пос­мотреть в эти гла­за — я про­падаю и ле­чу в са­мую пре­ис­поднюю, что­бы по­ка­ять­ся пе­ред дь­яво­лом в сво­ей не­мощ­ности, сла­бос­ти, в со­вер­шенно, аб­со­лют­но гре­хов­ной люб­ви. Ни­ког­да не был на­бож­ным и уж тем бо­лее ве­ру­ющим, но эти чувс­тва ка­жут­ся до стра­ха неп­ра­виль­ны­ми. Я прос­то бо­юсь за­пач­кать его сво­им приз­на­ни­ем.
Мне дей­стви­тель­но страш­но хоть как-то опо­рочить это­го силь­но­го че­лове­ка, не по го­дам муд­ро­го, на ред­кость для ши­ноби — доб­ро­го и бла­годе­тель­но­го. Ста­ра­юсь всег­да ид­ти чуть по­одаль, что­бы в нуж­ный мо­мент ока­зать­ся ря­дом, но не­дос­та­точ­но близ­ко, да­бы не кос­нуть­ся да­же по­дола его пла­ща. Что уж го­ворить о дру­гих при­кос­но­вени­ях, так­тиль­ных. Ни­ког­да бы се­бе не поз­во­лил, как бы силь­но не сжи­гало из­нутри же­лание, сколь бы ма­нящи­ми не ка­зались кис­ти рук… Ух­ва­тить б хо­тя бы кон­чи­ками сво­их ог­ру­бев­ших паль­цев, ощу­тить под ни­ми мяг­кость его тон­кой ко­жи и лёг­кое би­ение пуль­са. Я дей­стви­тель­но же­лал бы ока­зать­ся бли­же.
Этот тре­пет, что я ис­пы­тываю, на­ходясь ря­дом, не знаю, за­метил ли? Но, та­кой как он, да­же ес­ли б и за­метил — не ска­зал бы. На­вер­ня­ка, по­жалел, по­сочувс­тво­вал так, как толь­ко он уме­ет: мол­ча, из­бе­гая ви­зу­аль­но­го кон­такта. Я дав­но его рас­ку­сил, эту осо­бен­ную чер­ту, ко­торую и не пой­мёшь ни с пер­во­го, ни со вто­рого, ни да­же с де­сято­го ра­за. Ви­димо пос­то­ян­ная слеж­ка за ним, во­шед­шая у ме­ня уже в при­выч­ку, на­вяз­чи­вую идею, всё же при­нес­ла свои пло­ды, и те­перь я со­вер­шенно точ­но знаю: каж­дый раз, ког­да он встре­ча­ет­ся с кем-то пря­мым взгля­дом, будь то враг или со­рат­ник, а в его слу­чае оба эти по­нятия так тес­но пе­реп­ле­тены и пос­то­ян­но сме­ня­ют друг дру­га, в этот мо­мент он вы­пол­ня­ет свою обы­ден­ную фун­кцию — ору­дие, приз­ванное за­щитить це­ной собс­твен­ной ре­пута­ции и дос­то­инс­тва, жиз­ни став­шей су­щес­тво­вани­ем, го­товое к бою. А в те ред­кие мо­мен­ты, ког­да я по­рыва­юсь ска­зать ему что-то важ­ное, или так же, как сей­час, бес­со­вес­тно лю­бу­юсь им со спи­ны, он мол­чит и смот­рит вдаль. Не знаю, мож­но ли наз­вать это сму­щени­ем или сво­еоб­разной под­дер­жкой со сто­роны че­лове­ка, наг­лу­хо за­пер­ше­го все свои эмо­ции глу­боко внут­ри, но я уве­рен, что он из­бе­га­ет пря­мого взгля­да, ес­ли де­ло ка­са­ет­ся са­мых прос­тых че­лове­чес­ких чувств.
Мо­жет он та­ким об­ра­зом ста­ра­ет­ся скрыть свою ре­ак­цию? Мо­жет в та­кие мо­мен­ты в его чу­дес­ных гла­зах и про­яв­ля­ют­ся от­блес­ки тех эмо­ций и чувств, ко­торые за­бива­лись им го­дами во имя иг­ры, а ак­тёр, сле­ду­ет ска­зать, из не­го от­менный. Кто же ещё смо­жет так дол­го быть шпи­оном и пре­дате­лем для стра­ны, при­мером и ми­шенью для млад­ше­го бра­та, и не сло­ма­ет­ся под дав­ле­ни­ем со всех сто­рон? Нес­мотря на всю мощь и свою си­лу, я уве­рен, что внут­ри он очень чут­кий че­ловек, ра­нимый на­вер­ня­ка. Прос­то это они во всём ви­нова­ты, они его зас­та­вили, и не­нависть но­вой удуш­ли­вой вол­ной под­ни­ма­ет­ся внут­ри ме­ня.
С ран­не­го детс­тва они взва­лили на тон­кие пле­чи не­посиль­ный груз, рас­ти­ли его, как мсти­теля сво­его кла­на, взра­щива­ли слов­но на убой во имя де­рев­ни. Эти жал­кие лю­диш­ки, сде­лали из прек­расно­го, ге­ни­аль­но­го нин­дзя все­ми не­навис­тно­го вра­га. Чак­ра вы­ходит из-под кон­тро­ля про­тив мо­ей во­ли и я под­да­юсь этой злос­ти, вновь на­пол­ня­ющей моё су­щес­тво по от­но­шению к не­му. Ведь са­мое худ­шее то, что он это знал. Знал всег­да и поз­во­лил им, под­дался, пусть да­же на­де­ял­ся до пос­ледне­го, что всё ещё на­ладит­ся и что-то по­лучит­ся ис­пра­вить, но ведь в глу­бине ду­ши знал же? Та­кой, как он не мог не по­нять.
И, пе­реси­ливая се­бя, с каж­дой встре­чей он рас­тил но­вую не­нависть, по­се­ян­ную ещё в день, ког­да был вы­резан весь его клан. Так силь­но хо­тел, что­бы этот маль­чиш­ка стал силь­ным, что­бы ему не приш­лось пе­режить то же са­мое, и при этом ста­рал­ся сох­ра­нить в нём ве­ру и лю­бовь к де­рев­не, ког­да сам шёл на смерть. Са­мый нас­то­ящий му­ченик, доб­ро­воль­но пос­вя­тив­ший свою жизнь стра­дани­ям. Сей­час ты го­товишь­ся к сво­ему пос­ледне­му бою.
Ви­димо он за­меча­ет всплеск мо­ей чак­ры, да­же нес­мотря на дождь. Опус­ка­ет зап­ро­кину­тую го­лову и уже при­выч­ным мне дви­жени­ем зап­равля­ет влаж­ную прядь во­лос за ухо, обо­рачи­ва­ет­ся, и мне слы­шен лишь спо­кой­ный, уве­рен­ный го­лос:
— О чём ты ду­ма­ешь, Ки­саме?