Не по-детски. Темная триада: оттенки отрицательного. Дисфория

Я бы зажгла, как в легенде, огонь в окне, чтобы ты шёл на свет, чтобы помог он тебе вернуться домой,
только боюсь, на высоте небоскрёба сложно заметить, даже если я сама в нём сгорю.
Добрый, давно почивший писатель истории той не узнает о смерти своей «надежды» на возвращение: он и представить не мог себе жизнь настолько выше уровня моря...
... «Всем плевать!» — намекал мне ведущий новостей из телевизора.
Мне плевать! Если однажды ты не вернёшься, то, где бы ни был, меня, там, жди.(с) Из дневника "уютной" проститутки.

Дисфория - злобная тоска.

Ярость во мне бушевала всклокоченным петухом, желая вылиться в виде шпор о лицо соперницы. Нет, ну надо же, какая наглость.
"Меня твои сопли вообще не воодушевили", - набрав ответ, я нажала на кнопку "Отослать" - куда бы твою личину отослать, господин Мадара?!
Вот еще, сам полез, присосался пиявкой, а потом еще при всех унизил, выставляя меня идиоткой. Наглости этому козлу не занимать, ее еще хватит на десяток идиотов! Скрипя зубами, я уставилась на экран телефона, который так ярко горел в темноте. А во мне горела злость, и ее бы хватило для пожара нескольких городов. На свое собственное удивление я ждала ответа. И дождалась - телефон буквально вылетел у меня из руки, завибрировав.
"Лукавишь, пупсик, ты сегодня стала топленным маслом в моих руках..."
Ах ты ж, чем я стала? Вот тварина безнравственная! Нет, ну я подозревала, что эта личность вообще аморальна, но настолько?! Я не могла выкинуть из головы картину, которая стояла у меня перед глазами: все обидные реплики Шион с Учиха и то, как парень целовал сводную сестру Ино. Ведь до этого он целовал меня. Казалось, что это воспоминание прокручивается раз за разом, заставляя мое сердце бешено стучать о грудную клетку, в попытке выломать все внутри. Оно кололось, кусалось, резалось, истекая ревностью и... тоской. Мои руки обхватили голову, будто бы защищаясь. Однако от этой заразы наши всемогущие ученные пока не придумали противоядия. Ревность, как и тоска, не лечится, она как бешенство - разрушает, медленно, но верно. Я себя чувствую полностью дезориентировано. Дни, что колючая проволока, опутывают меня и смешиваются, врываясь в мое сознание ненавистной правдой. Я ужасно скучаю по Саске. Я зла на весть белый, ой, нет, теперь черный свет. Мое нутро гниет заживо, совесть мучает, эгоизм воет умирающей собакой, которую никто не может пристрелить, а она корчится от боли. Я, что зараженная бешенством, напала сегодня на человека, вцепившись зубами в плоть и ощущая первую кровь. Я, что загнанный в угол зверь, которому каждый день тычут в лицо его же вину за содеянное. Если бы я знала, если бы я только знала, то... Ничего бы не изменилось. Потому что эту проклятую влюбленность я никуда не могла и раньше деть, но сколько мне было неведомо. Саске был узником своей тайны и сам же был для себя тюремщиком. Теперь я на его месте. Теперь я проживаю его тайну и не знаю, что мне делать. Казалось бы, Мадара прав - не лезь, он сам как-нибудь разберется. Но разве я так могу? Если бы личность со внешностью Саске не мельтешила передо мной, не напоминала собой то, что у меня было, то, возможно, мои эмоции могли бы взяться под контроль. Но ведь и я - не Хатико, которому сказали "сиди". Я не могу бездействовать. Я всю свою жизнь бездействовала, да и, собственно, у меня и ничего не было. А потом вдруг появился Саске, появились МЫ. Маленькая и наивная Сакура Харуно даже себе мечтать о таком не позволяла. Я держала свои эмоции под замком. Они были похоронены заживо, и все, казалось, бы под контролем. Но точка НЕВОЗВРАТА началась с первых касаний на стадионе. С первых поцелуев, с первой близости. И стоило мне только это получить, как мышеловка захлопнулась, перерубая все пути отступления. Хорошо, наверное, быть в безответной любви. Не знать, не пробовать, не вкушать. А с другой стороны, на моем месте мог оказаться кто угодно. Любой, кто был ближе к Саске хоть на сто метров. Любой, которого бы заметил Учиха. Любой, кто бы Саске говорил ежедневно "Привет" при встрече. Наверное, нужно было бежать от Саске, потому что он болен, он заразен, и я поражена злобной тоской. Мне как видится любимое лицо, так зубы скрипят от злости. Бессильная я, раненная. Прогнившая в обиде на себя. И хочется плакать, а не могу, потому что виновата сама, а после драки - кулаками не машут. И рано мне в шестнадцать лет принимать такие решения, нести ответственность. А целоваться было не рано? - тут же я себе огрызаюсь в ответ - а ноги раздвигать было не рано? А вот. В те моменты я вообще не задумывалась, что такие шутки-то вокруг шутятся.
"Сгинь, пропади, изыди", - что бесу, отвечаю я Мадаре, своей личной живой камере пыток, которая меня мучает.
Слушаю в наушниках ту самую песню Учихи и злюсь. Ино спит рядом, видя наверняка сны.
"Так испугалась своих чувств ко мне?" - ответ приходит почти молниеносно. Наглый демон, какие у меня к нему чувства? Тело одного человека, а личность чужая, незнакомая и опасная. Личность выдуманная, получившая свободу. Личность, которая украла у меня любимого человека. Да как бы не так. Не боюсь я тебя, а ненавижу.
"Может, хочешь оказаться на месте Шион?" - приходит еще одно провокационное сообщение, и я кусаю внутреннюю сторону щеки до крови. Хочу ли я его?.. Страшно отвечать самой себе, особенно, после сегодняшнего поцелуя. Страшно думать об этом, потому что в носу сразу ощущается этот проклято-сладкий запах ванили и пачули. Жутко даже думать о том, что я могу что-то испытывать к выдумке, пусть она и с характером. Наглая и властная выдумка - вот он кто, пусть и с глазами Саске, с его губами. Но в закоулках моего воющего и сопротивляющегося сознания я все больше слышу "Мадара". Ведь и его поцелуи головокружительны, и его руки приятны, а шепот и блеск глаз - завораживают, лишая силы воли. И в такие моменты я, пусть и душа себя морально, понимаю Шион и завидую.
"Я не Шион". Пальцы отсылают сообщение.
"Я не Саске", - приходит ответ.
Почему ты, черт возьми, ведешь со мной переписку? Зачем ты мучаешь меня? К чему эти слова? Они же кричат буквально о том, что ты не против близости со мной!
"Зачем я тебе, Мадара?" - дрожь в пальцах буквально выбрасывает телефон из рук, еле успеваю схватиться за него.
"Потому что ты знаешь, что я - Мадара".
Хах? Неужели? Бесчувственное создание тронуло то, что я признала его личность? Неужели для ВЫДУМКИ - это так важно?
"Подходи через час к Токийской башне".
Он что, специально? Зовет в место, где происходят самые романтические свидания в нашем городе. Место столь яркое и чарующее, место, где делаются предложения, даются обеты влюбленных друг другу.
А еще мое глупое сердце вдруг начинает ломиться из груди. Разум пикой предупреждения угрожает ему, а вероломному органу по перекачке крови - хоть бы хны.
Бужу Ино. Та спросонья вытирает слюни, недоуменно на меня смотрит. Уже десять вечера. Яманака пять раз переспрашивает меня, потом вырывает из рук телефон. Читает переписку. Хмурит свои пшеничные брови.
- А ведь надо идти, - раздается приговор.
- Да ты с ума сошла! - рявкаю я на подругу, гневно смотрю в холодную синеву ее глаз.
- Маленькое доказательство есть. Нужно еще больше. Тебе придется идти, - вердикт не оспариваемый.
И тут меня словно выносит из океана темных эмоций: какого черта?!
Уставилась на Яманаку почти безумным взглядом.
- Объясни. Зачем? - цежу каждое слово сквозь зубы. Меня злит эта задумка.
- Я тут кое-что раздобыла.
Ох, кто бы сомневался, что ты обязательно придумаешь какую-нибудь подставу мне, Ино. Ты же дочь полицейского, а еще в тебе умирает Шерлок Холмс вкупе с Ватсоном.
- Вот, - протягивает мне подруга какой-то металлический квадратик со множеством микросхем. - Это прослушка с датчиком, который можно услышать и отследить по компьютеру, если есть программа. А у моего отца она есть. - Взгляд Ино горит фанатичностью - долбанная миссис Марпл! А вот я продолжаю смотреть на нее недоуменно. Да, я была права: тут тотальное сумасшествие. - Я у отца свистнула. Чую, это надо делать, потому что все больше у меня какое-то нехорошее предчувствие. Да и, - тяжело вздыхая, - по-моему, Шион отколет очередной номер. Тебе нужно невзначай расспросить его.
- Да, Шион.
Мне почему-то тоже так кажется. Сегодняшняя сценка в раздевалке заставила сводную сестру Ино напрячься. От этой мысли во мне загорелось злое ликование.
- Я назло ей пойду и получу ЕГО.
- Ну-ну, не стоит... - Зрачки Ино расширяются от ужаса. - Но ты же не... не испытываешь никаких чувств? - Смотрит на меня испытывающим взглядом. - Тогда я тебе больше не подруга и не могу доверять. Я, знаешь ли, тоже хочу расквитаться с сестрицей по справедливости.
- Нет, как у тебя язык повернулся, - выдыхаю я, а сама понимаю, что лукавлю. Невозможно не испытывать ни-че-го, пусть он всего лишь и ВЫДУМКА.
- Значит так, ты идешь и расспрашиваешь, а если у тебя мозги затмило, то не обессудь, - холодно отвечает Ино.
А мне все равно. Даже если я потеряю тебя, Яманака. Тебе не понять. Ты не можешь. Не хочешь. И ни один твой довод не потушит черное пламя во мне. Ни один твой осуждающий взгляд не затопчет мою тоску. Потому что тебе не понять нынешнего воя моей души. Извини, да, но не вслух.
- Хорошо, - вру и не краснею. Ну надо же, а Мадара меня даже лишил, кажется, скромности. Не хорошо лицемерить с близкими, и во мне воет еще один волк на внутреннюю кровавую луну. Извини, да, но не вслух.
Подруга кивает, а я тут же ставлю под сомнение слово "подруга". Так не поступают с друзьями, как я сейчас намереваюсь. Чертов Мадара, взял и озвучил в сообщении, что я так пыталась скрыть в себе. Бедная Ино, еще минут тридцать назад я тебе была безумно благодарна, а сейчас ты для меня Злая Колдунья, которая затачивает принцессу в башню без окон и дверей. Конечно, не скажи ты сейчас своих угроз, возможно, в моем больном рассудке не взорвалось бы протеста. А ты озвучила эти запретные слова. Я и так на грани, а ты меня в угол загнала и шантажируешь дружбой. Прости, Ино, мне никто не давал в руки пособие для жизни, извини, да, но не вслух.
Ты меня стала собирать, мол, негоже это идти в своем привычном виде, а вонючий, пропахший потом, спортивный костюм, не создает романтических флюидов. Ты отправила сообщение Мадаре, что-то дерзкое и провокационное. А ведь ты совсем не так проста, Ино. Видимо, тебя тоже поразил этот вирус ненависти и жестокости, только по-своему. Я пью горячий чай, а мы с тобой по разную сторону баррикад. Наша ваза, она же дружба, допустим из глины, сделанная когда-то в детстве, треснула давно. Мы ее склеили. Беда объединяет. Но вот мы опять расколотые. Потому что чужое - не свое - оно не болит. Ты не понимаешь меня, а мне ты кажешься такой жалкой со своей проблемой. В книгах философы говорят, что нельзя сравнивать по величине горе, страдания, ведь у каждого все по-своему. А я теперь вдребезги разбиваю нашу вазу, устанавливая невидимую стену. А ты об этом даже не узнаешь. Знаешь, Ино, может быть позже, но не сейчас. Возможно, когда ты познаешь первую любовь, надкусишь ее, а огрызок застрянет в твоем горле - мы с тобой поговорим на одинаковом языке.
Ты притворяешься доброй феей Крестной, наряжаешь меня, а я понимаю, что ты ищешь свою выгоду. У тебя давно в голове созрел свой план, поэтому ничего не изменится от моего обмана. Ты сама хочешь отомстить, вот только пытаешься это сделать через меня. Щурю глаза, ком яда застрял в горле. И я понимаю: а так со всеми. Тен, Карин, Таюя - одиночества не стало, и дружбу снесло в неведанные дали. И никто никому больше не нужен. Пакт закончился, мы реализовали себя. От этого мне еще больше хочется к Мадаре. К тому, которого не существует, но он тот, кто в данный момент ближе мне больше всех. Потому что он зовет. Зовет меня к себе. И я знаю даже, что это все равно не Саске. Это мое персональное сумасшествие, которое мне не вылечить. Он сумасшедший, а я - ебнутая, а ебнутые не сходят с ума, и эта аксиома рушит всю логику. Что там нужно человеку? - воздух? вода? еда? ось? притяжение? - каким-то чудом ОН вдруг стал для меня всем этим. Ты просто как в матрице: открываешь глаза, проблевываешься правдой, а возврата в милую и скромную фантазию нет. И выдуманная личина на данный момент кажется самым настоящим явлением. Но, конечно, в случае чего - я вернусь к Ино. Подруга гонит меня в душ.
С зеркального отражения на меня сморит опять странный образ. Платья Ино мне великоваты в бедрах и груди, но соблазнительность не пропадает. Я просто кажусь хрупкой. Какие же нелепые, эти ее черные чулки. Ино вымалевывает меня, и вот поганый несуразный лист бумаги второго сорта начинает претендовать на что-то более стоящее. Блондинка обливает меня буквально настоящими французскими духами, приятными и возбуждающими. Но это подарок матери, значит - оное ненавистно Ино. Ее горячие пальцы подрагивают, а ногти царапаются - Ино небрежна ко мне. Это же и есть самый настоящий звоночек из ее тайных побуждений. А ее цель мне известна - хочет отомстить Шион. Только мы с ней боремся за две разные вещи: она за свою жизнь, я за любовь. На весы взвешены очень важные грузы, и вот уж действительно нельзя судить, который из них тяжелее. Я почти готова. Яманака прилепляет между моих грудей резиновым скотчем прослушку. Под "косточками" лифчика не разберешь. Хм, подозрительное место она выбрала. Такое ощущение, что Ино уже знает, чем закончится наша встреча с Учихой. Ками, вот как она про меня думает, не доверяет, просчитывает.
В руки мне блондинка кладет несколько купюр денег. Надо же, насколько я - дорогая вещица, которая должна окупить планы Ино.
- Если что, я буду тебе слать сообщения и координировать, - говорит подруга, улыбаясь. Нет, мне показалось, ведь во взгляде ее надежда, волнение и... кураж? Ха, значит, это я сегодня проснулась не с той ноги, разрушенная и озлобленная. И когда это я начала считать наперед и подозревать? Паранойя сводит меня с ума. Но, да, прости, Ино, я все решила, но не вслух.

Отсылаю сообщение Мадаре, что буду у башни через тридцать минут. Ехать долго. Холод садится на мое тело буквально своей тяжестью, или же это напряжение булыжником пытается меня расплющить. Странно, мокрый снег вдруг решает вырваться из серых туч. Воздух мокрый, освежающий, но наполнен свинцом Мегаполиса. Мне зябко и робко. Я не знаю, зачем еду. Хотя, не стоит лукавить: мне хочется. Хочется на секунду забыться и представить, что иду на настоящее свидание с любимым человеком. Собственно, о чем еще может мечтать шестнадцатилетняя девушка? Уж точно она не должна себя прожирать мыслями о проблемах. Но такое ведь только в кино или же нет? Кажется, что черви подозрения прогнивают со мной в эти моменты. А это называется депрессией. Мне себя жалко, но никто меня не пожалеет, потому что никому нет дела. Какая-то фантастическая история, тянущая на книжечку у среднего издательства. А можно еще в мангу все перенести. Если бы я умела рисовать, то так бы и сделала. Вот только автор сего - не я. Но решаю, что отныне буду тоже вести дневник. Чтобы не сойти с ума и не заблудиться в себе. Чтобы никогда не забыть Мадару. Себя на худой конец. Чтобы возвращаться в это и никогда не забывать. Да уж, забудешь такое, как бы не так. Не сегодня, не сейчас. С зубов раздается скрежет - я испытываю злость бессилия. Больно ли мне? А вы как думаете? Смотреть на десятки влюбленных пар моего возраста. На их руки, покрасневшие от мороза. На их взгляды, улыбки. Вон, в той девушке тысяча и одно сомнение, а ее избранник лукаво смотрит, дразнит. Разве не это ли есть волшебство первой влюбленности? А вон молодой человек задыхается буквально - я читаю по губам - признается в любви. А у девушки, что идет мне навстречу, щеки цвета красной смородины. Нет, так не краснеют щеки от мороза - там любовно-интимная переписка. Мне идет еще одна пара навстречу. Молодой человек заботливо обнимает свою подружку, и кажется, что в любой момент готов ее защитить, не колеблясь, своим телом. Черт возьми, почему я это все вижу?! Почему вы все мне попадаетесь на глаза. Да нет же, мое больное сознание лишь улавливает то, что страстно жаждет. Требует лишенного. Требует того, что зачастую происходит в шестнадцать лет.
Я совсем уж близка к пункту назначения. Яркая башня переливается нежно-сиреневым, лиловым, фиолетовым и еще с десяток оттенков. Как бы это могло быть романтично. Увы, я не читала романтической прозы, у меня своя душевно-больная лирика.
Вижу Саске, сердце грохочет майской грозой. Нет же, глупое, это не он, это Чужой.
А он все равно прекрасен. Черное кашемировое пальто, перчатки из тончайшей кожи, туфли, но все нарушают джинсы. Ах да, белоснежный шерстяной шарф замотан вокруг его шеи несколько раз. Волосы, кажется, стали еще длиннее. По прежнему по-мадаровски собраны в высокий хвост. Снежинки кажутся еще более белоснежными на черни блестящих локонов. Его глаза темнее этой ночи, встречают меня температурой ниже уличной. Руки в карманах, полы пальто раскрыты, показывают искусственный загар кожи. Но от этого Учиха не выглядит менее эффектным. Спрятался под широким черным зонтом.
И тут я вспоминаю слова Саске, те самые, которые он мне сказал после первой встречи на стадионе.

"Бойся своих желаний, бойся последствий. То, что сидит в тебе, так просто не отпустит".

А ведь он предупреждал, он знал все, черт возьми. Саске нет, а последствия расхлебываю я. Не успела ничего сообразить. Не успеваю осознать. Не успею адаптироваться. Самое ужасное, что мне - абсолютно не хочется. Вдруг понимаю, что же это такое-растакое - наивность разбивается о ситуацию сегодняшнего вечера, звоном осыпается под мои ноги в свежую слякоть. Я взрослею, а Учиха - это наркотик, который меня никогда не отпустит. Вот только теперь я не уверена, от чего меня ломает - от Саске? Мадары? Можно ли одного любить, а второго вдруг захотеть? Именно, захотеть всею жадностью эгоизма. Назло, из мести, из принципа. Запретный плод оказался настолько сладким, это послевкусие ни с чем невозможно сравнить.
Мадара буравит меня своим темным взглядом. Да, стоит заметить, что у него в глазах какая-то дверь во мрак тайн. Что можно ожидать от выдумки? На это ответа нет. Пака нет.
- Все-таки пришла? - смешливость его тона колется внутри меня. Отвратительная реакция. Хьюстнон, у нас проблемы.
Киваю в ответ. Плечи передергивает: отвратительная сырость улиц, кажется, медленно заползает в меня. Холодно. Дайте еще луну, разведите облачные плотные шторы в стороны на небе, и я завою песней тоски.
- Послушай, - вдруг вырывается из груди мой сдавленный голос. - Привет, - улыбаюсь и говорю странные слова: - Кем бы ты сегодня ни был, я хочу свидание. - Бровь Мадары вопросительно поднимается, и кажется, что весь готовящийся запал из едких слов проглочен в долю секунды.
- Привет, - словно заново начинает нашу встречу, подхватывая мою выходку. - Кем бы ты сегодня ни была, будь со мной.
Он подает свою руку, спрятанную в ледяную кожу перчаток. Я вкладываю свою. Парень меня буквально затаскивает под свой зонт, берет под руку. Я отворачиваюсь, задираю голову: Башня переливается, а снег теперь отражает, сверкая, все переливы неоновых оттенков прожекторов. Вижу, как розовый сменяется фиолетовым, и на душе вдруг становится тепло и спокойно. Мадара хмурится: взгляд меня оценивает, но не украдкой. Учиха буквально на меня таращится. Вот как, едкую надменность смыло ветром с лица вместе с талыми снежинками.
Он куда-то ведет. Мы молчим, а внутри у меня орет ликованием. Кажется, это ощущение победы над Шион. Учиха в данную секунду со мной. Это меня он вдруг приобнимет, аккуратно освобождаясь от моей руки. Его пальцы настолько бережно прикасаются к куртке, что даже не верится. А я иду и понимаю, что улыбаюсь. Ноги желаются пуститься в пляс, как это было в черно-белых фильмах, да, и лишь не хватает старенькой мелодии. Опять грусть резанула воспоминаниями о первом поцелуе с Саске. Как мы кружились в дождь, слушали музыку, целуясь. Была осень, а жар тела отдавал знойным летом. Опускаю голову в грязный мокрый асфальт. Чувство стыдливости падает на плечи буквально грузом угрызений совести. Да, Шион, я хочу их двоих. На периферии замечаю, как Мадара на меня бросает серьезные взгляды. Да, я не Шион. Но ты со мной сегодня, остается только понять: почему? Почему вдруг такая перемена поведения и отношения? Может, и я смогла сделать что-то такое, что заставило Учиху задуматься? Мы останавливаемся у трейлера с горячими напитками. Парень берет два стакана какого-то дымящегося зелья. Похоже на виноградный сок. Смотрю с непониманием на Учиху - тот подмигивает, и в глазах начинают плясать бесенята. Он все-таки что-то задумал. Но я же смелая и дерзкая сегодня (вдруг), поэтому с вызовом смотрю в глаза, вздергиваю подбородок и отпиваю большой глоток. Жидкость обжигает слизистую рта почти кипятком, и я понимаю, что это алкоголь. Мои щеки надуваются, и я буквально взрываюсь брызгами проклятой жидкости, выкашливаюсь и жадно ловлю холодный воздух в надежде, что тот остудит жжение. Над своим ухом слышу громкий смех Мадары. Я никогда в жизни не слышала, как смеется Саске. Мадара же это делает раскатисто, расслабленно и искренне. И да, это не темные смешки Саске, наполненные горечью. Нет сейчас привычной пелены печали в глазах. В одном теле уживаются два человека, и кажется будто бы кожа насильно удерживает две внешности. Депрессивную и сумасшедшую.
- Это глинтвейн, дуреха, - наигранно-строго говорит Мадара, но я же вижу, что в глазах нет и намека на злость. И оказываюсь права, потому что уголки рта парня приподнимаются. Почти незаметно, другие бы не заметили, но только не я.
- Это было неожиданно, - мямлю, но отпиваю еще один глоток - в этот раз осторожно. Сладко и приятно. Мои щеки начинают загораться красной смородиной, что у недавно встреченной девчонки. Приятный вкус черной смородины. Терпкий.
- Только это неожиданно? - спрашивает мой спутник, и в голосе слышится бархатистость, подобная послевкусию этого вина. Это обволакивает меня. - У тебя косметика потекла, - улыбается, хищно показывая белоснежные зубы. Хочется вслух спросить: что же ты за зверь такой, из какой стаи? - но это остается внутри. Что ты там сказал про косметику? Черт, а у меня нет даже банальной бумажной салфетки. Глаза судорожно мечутся, испытываю неловкость. Однако тут к моему лицу прикасается прохладная ткань платка. Надо же, Учиха носит платки. Из какой он Вселенной? - из альтернативной точно. И не из этого времени. И не из сегодня, не из завтра, не из вчера. Из кошмарного злого сна, но не страшно.
Этот, как кому-то могло показаться, банальный жест вдруг вытеснил и стер все сомнения. Хотя нет, смахивает на крючок с лакомой наживкой, который тут же проглатываю глубоко и чую, как тот зацепился. Да-да, за самое сердце, которое снова и снова пропускает удары. Нет, не сердцебиение, а пропускает удары, теряя всю броню, не смея обороняться. Хочет быть побитым. Сколько много тавтологии. Невидимая леска больно дергается во мне.
А мы продолжаем гулять, бродим по заснеженным знакомым улицам, только вот с Мадарой все это кажется новым. Я украдкой смотрю на целующихся подростков. Хочется такого же. Обниматься, вжиматься в друг друга. Хочется задыхаться нехваткой воздуха от поцелуев. Хочется, чтобы тело выламывалось от головокружительной близости, что от наркотика - бесконечно цепляющего, опьяняющего. Перед глазами проходят сцены из нормальной жизни шестнадцатилетнего подростка. Опять вижу парочки: вон парень смотрит на губы девушки при разговоре - хочет поцеловать, но не решается; а вот какая-то девочка слишком сильно вздрагивает от случайного соприкосновения с рукой своего влюбленного. Не выдерживаю, останавливаюсь.
- Посмотри вокруг, - болезненно-сдавленно говорю Мадаре. - Я тоже так хочу.
Медленно озирается вокруг, на секунду хмурится.
- И всего-то?! - невозмутимо отвечает, ерничает. - А я думал, мы пойдем за властью и мировым господством, - то, как он говорит, мне нравится намного больше.
Пожимаю плечами. Намек не достиг абонента. Оператор тихо начал истерить - отвернулась от парня, испытывая досаду. Но я не могу это проглотить и давлюсь вдруг обидой, тошнит от безысходности. Эй, ВЫДУМКА, а у тебя есть чувства?
- Не смей от меня отворачиваться - у нас свидание. - Я оказываюсь в его руках, спрятанных в ледяные кожаные перчатки. Испуг на секунду лишает ощущения гравитации, но ЕГО губы вдруг забирают в свою власть. Кажется, что зрачок мой расширяется, как от наркотика. По венам начинает бурлить застывшая доселе кровь. Птица в моей клетке, что зовется Сердцем - взбесилась. Мадара целуется жадно, безжалостно - жалит меня. Ядом накачивает, отравляя сердце, которое разрывается адреналином. Глупо сжимаю одну ногу в колено, хватаюсь руками за белоснежный шарф, словно это канат утопающему. Наконец отвечаю на поцелуй. Задыхаюсь. Приятно кружится голова. На секунду Мадара разжимает руки, но лишь для того, чтобы раскрыть полы своего пальто и укутать меня ими. Чтобы быть ближе. Касаться, чувствовать тесноту наших тел. Заражаюсь жадностью, жажду, хочу жалить в ответ на поцелуй. Хочу все из ЭТОГО проклятого ящика Пандоры. Все-все тайны.
Мадара оторвался от моих губ, чтобы заглянуть в глаза. В его взгляде буря. Его глаза буравят, пытаясь добраться до сокровенного в моем сердце. Неизвестная мне ранее пелена, укутала его глаза в какие-то странные эмоции. У тебя есть чувства, мой дорогой Вымысел Саске?
- Только я - не Саске. - Это что, злость и ревность?
- Я знаю, - спокойно говорю, слыша дрожь в своем голосе.
Раздается звук СМС. Ино, извини, ты права, но не сегодня, не вслух. Возможно, когда ты познаешь первую любовь, надкусишь ее, а огрызок застрянет в твоем горле - мы с тобой поговорим на одинаковом языке.

Во сне, в закоулках своего раненного алкоголем подсознания, Карин находила, что ей как-то неудобно и невыносимо жарко. И вообще - теснота какая-то нереальная! Ну быть того не может, чтобы Наруто забрался к ней - это было в последний раз одиннадцать лет тому назад, когда братец боялся до смерти ночную майскую грозу. А теперь, скорее, Карин к брату залезет, терзаемая одиночеством и неразделенной любовью, уткнется носом в крепкое плечо, дабы найти утешение. Ах, да, кровать тоже какая-то непривычная, жар просто готов сожрать девушку. А еще какие-то руки на грудях, сопение в шею, явно закинута тяжелая нога и... что-то упирается в девичий копчик, пытаясь прожечь в теле дуру.
"Ой-ой", - паника буквально саданула по непроснувшемуся сознанию рыжей. Воспоминания о вчерашнем звоном тысячи и одного колокола стали греметь в голове. Если сопоставить все, то получается, то получается... Ее грудь нагло лапали, тело прижали вдруг сильнее, и Карин так совсем не шуточно ощутила своим задом чужое мужское возбуждение.
- Ты проснулась, - бархатистый мужской голос привел окончательно Узумаки в чувства. Она оказалась в объятьях Суйгецу Ходзуки.
- Нет, и мне снится сон, - дрожащим голосом пролепетала девушка, пытаясь выиграть хоть капельку времени для прощупывания информативной почвы - что, ёп-твою-так, вчера случилось?! Ах, да, чем это ей еще светит, точнее, упирается?
- Может, ты уже забыла все? - хмыкнул Суйгецу, и Карин ощутила его губы на своем плече. Это было чертовски приятно, волнительно, но рыжая страдальческая голова в упор не желала выдавать вчерашние воспоминания. А тем временем пальцы Суйгецу уже во всю сжимали соски Узумаки, и это деяние вызывало внизу живота девушки какую-то странную тяжесть и раздражение.
- Что же я должна была забыть? - силясь справиться с коварными ласками соблазнителя, промурлыкала буквально рыжая. Ходзуки стал тереться своим пахом о зад девицы, чем не мало ту напугал. Парень продолжал покрывать кожу девушки горячими поцелуями.
- Как же, мы наконец сошлись на своем, - хмыкнул Суйгецу. Язык скользил от надключичной впадинки к мочке уха. Карин задрожала, очарованная этими странными чувствами, но тут же напряглась, когда пальцы парня попытались приподнять низ платья дабы проскользнуть в "запретную зону".
- Может быть, душ для начала? - теряя голос, спросила она, боясь, что паника сейчас будет в ней разоблачена. Черт возьми, да она ни хера не помнит. О каком-таком "своем" говорит Суйгецу? Она ничегошеньки не помнит с того самого момента, как осушила стакан с виски из рук парня. Может, он ей что-то подмешал и надругался? От этой мысли в девушке все похолодело. Но она в одежде, да и на Суйгецу что-то есть... Или нет?! Алая краска моментом украсила собой щеки девицы. Пришлось тихо сглотнуть и не выругаться.
- М, душ, хорошая идея, я одобряю, - парень чуть ли не промурлыкал, явно предвкушая что-то пошлое в своей извращенной башке.
Ходзуки встал, а Карин медленно перевела на него взгляд и чуть тут же не задохнулась. Этот стервец стоял перед ней полностью обнаженным. Рельефное тело, казалось, сверкает в лучах восходящего солнца, которое просачивались сквозь неплотно задвинутые шторы. Длинные ноги, кажется, обтягивались слишком туго кожей. Кубики пресса манили к себе девичьи пальцы. Серебристые волосы спутались на голове и падали на лицо, от чего их хотелось, до боли в пальцах, смахнуть. Если и существовала эстетика в мужском обнажении, Суйгецу был венцом этого, поражая воображение Карин. Ах, да, как девушка не старалась обойти взглядом тот нескромный "объект", который сейчас возвышался ниже пояса парня, так ничего не получалось. Обнаженное тело совратителя будоражило, оно, казалось, било электричеством раненный из без того мозг девушки.
- Что? - хмыкнул Суйгецу, догадываясь о реакции Карин, созерцающей всю его наготу. - Не разочарована?
- Кхм... - откашлялась она, потому что это был феерический пиздец. - Ты, кажется, знаешь о моем положении, - намекнула девушка на свою невинность. - А спрашиваешь так, будто бы я матерое жюри по оценке... оценке, - она не могла подобрать слово, которое бы охарактеризовало тактично все мужское естество парня. Все великолепие. Не выдержав, она все-таки простонала: - Ебанный стыд, ты хотя бы мог пожалеть мое детское воображение. - Ее руки рефлекторно закрыли глаза. Стыдливость все больше просачивалась на щеки алым. Девушка была готова разреветься от нелепости ситуации. - Короче, мне пора в школу, - бросила она парню, так и не смея больше смотреть на него.
- Какая школа, мы все давным давно проспали, - хмыкнул Суйгецу, забавляющийся такой реакцией пассии. - Кто-то у нас совсем стесняшка, а хочет казаться такой смелой и взрослой. Чулки рваные на ляжках резинкой не натерли? Или вчерашняя бравада похоронена со всеми чувствами?
- Ты о чем? - недоумевая, спросила Карин, все-таки посмотрев на Ходзуки - надеялась найти в глазах игриво-добрые огоньки - во взгляде парня медленно начинался шторм. Наверное, она ему опять нечаянно гордость между ног прищемила. Но, как бы ражая не старалась, воспоминания не желали возвращаться.
- Да так, - он обиженно сложил руки на груди, показывая тем самым, что на этом все закончено.
Карин опустила голову. Что же вчера такое было? Подсознание сиреной орало о чем-то очень важном, о том, что нельзя никак было забывать! С досады Карин стала кусать свои губы. Чувство вины в ней вдруг разорвалось осколочной гранатой. Было что-то особенное, потому что неспроста парень к ней с таким теплом тянулся в это утро. Неспроста такая фамильярность и хозяйское отношение. Неспроста такие интимные вольности.
- Ками, Суйгецу, я ничего не помню с того момента, как допила твой виски, - простонала рыжая, посмотрев на парня таким отчаявшимся взглядом побитой собаки.
- А я думал, что курьезы еще вчера закончились, - фыркнул тот и пошел в ванную, достал полотенце и обернул им свои бедра. Романтического настроения как не бывало - что, собственно, даже почему-то расстроило Карин, хотя наоборот должно было обрадовать.
- Могу ли первой в душ пойти? - елозя задом по дивану, что по иголкам, виновато простонала девица.
- Ага. - На ее голову швырнули полотенце. Чувство виноватости в чем-то еще более стало душить Узумаки.
- Послушай, - рыкнула она, и от прежних эмоций ничего не осталось, лишь раздражение вдруг стало овладевать ею. - Так не честно. Я действительно ничего не помню. - Ходзуки смерил ее высокомерным взглядом, не удостаивая ответом. Сжатые в тонкую полоску губы говорили о том, что Карин очень сильно задела что-то в Суйгецу.
Карин встала. Она вчера пришла к нему, по неведомым причинам осталась. Логическая цепочка шла лишь к одному - не свершившаяся близость между ними. Значит, скорее всего, они помирились. Хотя, Карин и отказывалась верить в то, что она так просто согласилась на близость и ограничилась лишь этим. Но воспоминания о вчерашнем отчаянии и жажде быть с этим придурошным гордецом говорили об обратном. Ее руки выскользнули из эластичного материала платья, и через мгновение она стояла перед парнем в одном нижнем белье. Суйгецу настороженно замер. Погибать - так под салют.
- У тебя пока есть возможность мне напомнить, - грозно сказала она, но, казалось, парню нет дела до ее недостриптиза.
Согнув одну ногу в колене, девушка потянула за носок чулка, снимая тот. Последовала очередь второго. Швырнув это в парня, она с вызовом на него посмотрела. Ноль целых - хуй десятых из всех возможных эмоций. Карин не остановилась на этом. Застежка лифчика громко щелкнула, и вещица упала к ногам девицы, освобождая тяжелую и шелковистую плоть. Ходзуки сглотнул, а в глазах зажегся фиолетовый огонек бешенства, по крайней мере, так показалось Карин. Она выскользнула из подвязок. Приспустила на бедра остатки нижнего белья и буквально сделала пас, швырнула в парня, и вот перед обиженным страдальцем предстала нагая девица с таким алым пожаром смешанных чувств в глазах.
- Иди рот почисти, я ненавижу женщин с перегаром, - отвернувшись, хрипло сказал парень.
- Как вам будет угодно! - рявкнула она и громкими шагами направилась в уборную. В бешенстве Карин стала озираться в поисках того, чем можно нашкодить этому идиоту. Она тут разделась впервые в жизни перед парнем! Да он в ногах должен валяться лишь только от одного ее визита! А эта дрянь пыхтит в злобе, игнорируя. Карин на глаза попался ополаскиватель для рта. Ах, он хочет охуенной свежести - ну так он ее получит. Открывая в остервенении бутылку, девушка заглотнула жидкость так, что чуть не подавилась. Выбегая из уборной, она подлетела к парню, который стоял лицом к окну и с серьезным видом что-то разглядывал. Откуда у этой пигалицы взялся запал бешеной росомахи, Ходзуки не успел задуматься. Она вцепилась в его плечи, развернула к себе лицом, а потом выплюнула едкую жидкость на парня, ударяя того попутно ногой в голень. Эвкалипт защипал глаза Ходзуки, и тот взвыл от адской боли. Сбивая обнаженную девицу с ног и ругаясь такими словами, которые Карин-то и в жизни не слышала, он обхватил Узумаки за лодыжку и потащил по полу в сторону душа. Та, конечно же, брыкалась, стараясь вырваться и пиная своего мучителя. Лежать на холодном кафеле было до жути неприятно. Задирая ногу беснующейся фурии вверх, тем самым встряхивая ее, он включил холодную воду. Почувствовав ледяные брызги и поняв, что задумал кривозубый неандерталец, Карин стала сопротивляться с еще большей силой. Но тот лишь склонился над девушкой, не выпуская ногу, схватил второй рукой за волосы, скручивая те на затылке, и буквально закинул брыкающееся тело в душевую кабину. Карин заорала от потоков искусственного ледяного водопада. Эти капли приносили нестерпимую боль, и девушка попыталась вылезти из этого подобия камеры пыток. Однако, поскальзываясь, она распласталась на коленях, и до нее дошло, что она не в очень хорошей позе. Инстинктивно оборачиваясь на Ходзуки, увидев совсем не то, что предполагала, завизжала с новой силой, переворачиваясь на спину и закрывая свое тело руками.
Ходзуки находился в самом что ни есть романтическом настроении. Перед глазами девушки опять возвышалось то нескромное, что она уже успела ощутить сполна этим утром своей задницей. Парень рванул к ней, пресекая попытки пнуть его в очередной раз, навалившись всем весом своего тела. Рука дотянулась до рычажка крана и повернула тот, а на горячие тела полилась теплая вода.
Карин замерла, дрожа всем телом. Во взгляде Ходзуки была такая пелена чувств, что это парализовало продрогшую, мокрую дикарку. Да и тепло его навалившегося тела согревало, что было сейчас просто необходимо.
- Напомню кое-что, - хрипло сказал парень, не переставая смотреть в глаза своей ошалевшей пассии. - Ты любишь меня, а я люблю тебя.
Карин на первой части фразы хотела заорать и укусить недоноска, но вот вторая раздалась в ее сознании громом среди ясного дня.
Однако Ходзуки больше не собирался откладывать желаемое. Его рот потянулся к груди, язык стал слизывать капли с соска, а потом губы парня и вовсе с жадностью обхватили тот, начав посасывать и покусывать. Девушка вся сжалась пружинкой от шквала новых эмоций. В этот раз Суйгецу не желал быть очень нежным. Вчера - да, но не сегодня. В глазах продолжало жечь ополаскивателем, злость за забытое признание в любви стирала весь адекват. Ему просто хотелось оказаться в горячем теле Карин, двигаться в ней, кусаться, щипать и шлепать ее. Хватая девушку за запястья, он завел их над головой своей пленницы. Грубый поцелуй вначале обидел Карин, но потом девушка поняла, что это всего лишь неистовое желание парня. Его твердая плоть упиралась в девичьи складочки кожи. Карин задыхалась в поцелуе, пыталась вырвать руки, но Ходзуки продолжал ее держать практически обездвиженной. Он терся своей опаляющей плотью о внутреннюю часть бедер Карин теперь даже болезненно, но это не опускало ни градуса в возбуждении рыжей. Она отчаянно пыталась поймать язык парня своим, потому что Ходзуки ее жестоко дразнил. Его пальцы оказались в самом запретном месте девицы. Руки разжались на тонких запястьях и теперь схватили рыжую за бедра, крепко сжимая те. Карин в тумане возбуждения подумала, что наверняка останутся синяки, но ее это почему-то не испугало. Взгляд соскользнул на глаза парня, в которых читалось такое желание, что у девушки все оборвалось внутри. Такой взгляд гипнотизировал, проникал в самое сердце, сжимал его, отгоняя всю кровь, и сжигал дотла. В этот самый момент Карин поняла обреченно, что больше нет и не будет отступления. Все пропало. А парень приник к Узумаки в жадном и голодном поцелуе опять. Она обхватила его за плечи, потянулась всем свои телом, стараясь сблизиться еще больше. И тут он резко дернулся, а у девушки нижняя часть тела загорелась болью. В воде виднелись алые разводы, но любовникам было не до этого.
- Неплохая боль за мою боль, - пристально смотря в глаза девушки, которые теперь блестели слезами, низким голосом простонал он.
- Суйгецу, - Карин всхлипнула, почувствовав жуткую обиду. Этот кретин обосрал столь важный момент. Ее голова откинулась набок, что у сломанной куклы. Взгляд стекленел.
Все еще ощущая жуткое, пощипывающее раздражение между ног, Карин напряглась всем телом, чем сжала собою Ходзуки.
- Эй, злюка, посмотри на меня, - теперь его голос был наполнен лаской. Его пальцы потянулись к подбородку девушки и развернули лицо Карин в свою сторону. - Тебе больше никогда не будет больно, - мягкое и нежное касание губ, и рыжая встрепенулась. Такого нежного поцелуя у них еще никогда не было. Карин почувствовала, как парень медленно начинает двигаться внутри нее. Все саднило. Зажмурившись, она все-таки стала отвечать на поцелуй.
- Что-то тут не очень-то удобно лежать в поддоне душа, - смешок в губы, и парень сполз с нее. - У нас есть еще прекрасная ванная.
Ходзуки встал и протянул руки раскрасневшийся Карин. Она подала свою, и молодой человек рывком поднял ее на ноги. Открывая воду, парень потянул девицу за собой. Ходзуки сел и потянул рыжую за собой опять, устраивая ее на своих бедрах. Не выпуская рассекатель душа, он развел бедра девушки в разные стороны. Повернув голову пассии к себе, стал целовать Карин. Вдруг девушка почувствовала, как струя сильным напором бьет по самому чувствительному месту ее тела. Ощущения были невыносимо-приятными, и боль, на удивление, сменилась ярым желанием. Внутри Карин все пульсировало от такого водного массажа. А еще губы Ходзуки дарили такой сладкий поцелуй. Она закрыла глаза. Пришлось откинуться на грудь любовника, чтобы удерживать себя в таком положении. Руки парня стали щипать и так затвердевшие соски. Однако на долю секунду он оторвался от столь приятной груди, чтобы оказаться вновь внутри пассии. Теперь Карин была настолько влажной, что движения тазом давались легко. Девушка начала стонать, с жадностью всасываться в язык любимого. Ками, он же сказал, что ее любит, и это лавиной чувственности стало обрушиваться на горящее тело Узумаки. Ходзуки продолжал направлять струю воды на самое чувствительное место Карин, целовал ее губы, ласкал пальцами грудь. Рыжая чувствовала, как его движения бедер становятся все более резкими, и он начинает надавливать в ней что-то доселе совсем незнакомое.
Перебарывая жуткое смущение, пассия стала стонать и умолять, чтобы парень ускорился. Ее тело вдруг стало требовать резкости и скорости, а промежность разрывалась буквально болью от жажды трения. И, стоило только Ходзуки сжать тело девушки, проводя языком по шее, как Карин стало сотрясать от судорог оргазма. Ее плоть сжимала и без того напряженную часть тела Ходзуки, и парень потихоньку замедлял ритм, пока не затих, наблюдая за любовницей. Карин прерывисто дышала, в глазах потемнело, а сердце билось о грудную клетку. Дав девушке отдышаться, парень толкнул ее вперед. Хорошо, что она успела схватиться за края емкости, иначе бы погрузилась головой в воду - воды было уже почти до краев. Непонимающе стоя на коленях, она обернулась на парня. Уголки его рта были чуть подняты, а край нижней губы прикушен. И взгляд его был настолько пугающим, что Карин дернулась вперед.
- Не бойся, ты привыкнешь и к моему взгляду.
Его пальцы обхватили талию рыжей.
Карин ощутила, как Ходзуки стал тереться своим мужским естеством о ее разгоряченное лоно. Казалось, ее организм успокоился, получив свое, но вот эти чертовы манипуляции парня в ней опять что-то раздразнили. Аккуратно входя в обжигающую влагой плоть, Ходзуки сделал толчок, заполняя всю Карин. Надавливая медленно, но сильно на матку, парень шлепнул ошарашенную новоиспеченную любовницу. Карин не могла вынести одновременно и боль, и наслаждение. Ходзуки ей делал больно, на что-то надавливая, но это было приятно до дрожи в коленях и головокружения.
- Я не могу терпеть это! - всхлипнула она, потому что слезы потекли от двояких ощущений.
- Ты хочешь, - сказав это, он намотал на кулак волосы девушки, притягивая Карин к себе, а потом наваливаясь на хрупкое тело всем своим весом. - Но ты хочешь, - словно говоря заклинание, Ходзуки в итоге сам сорвался.
Карин всхлипывала, стонала и кричала, не слыша себя со стороны. Только вот она не просила остановиться. Привыкнув к этой боли, ее мозг свихнулся от одной лишь только мысли, что сейчас происходит, что Ходзуки сжимает ее чуть ли не до удушения. Он ругался, шлепал девицу тяжелой пятерней, оставляя лиловые следы на бархатистой коже. Одно лишь осознание того, что его руки крепко ее держат, что он контролирует девушку, что она в его власти - заставило тело испытать новые судороги оргазма. Последние точки Ходзуки были животными, и вот семя излилось на круглый зад Карин. Девушке показалось, что ее парализовало, и она не может разогнуться ни в спине, ни в коленях. Парень нагнулся и лизнул ее нежную и раздраженную плоть, от чего Карин вскрикнула.
- Пошли завтракать.